Глава IX Народные празднества

Для всякого деятеля театра возрождение празднеств народа должно казаться исключительно заманчивой задачей. Ведь в истинном народном празднестве имеются два характернейших момента, особенно близких работнику нового театра. Народное празднество связует в одно весь разнородный комплекс искусств, все многоразличные типы и виды театрального представления. Оно и мыслимо лишь, как синтез красочных волн с звуковыми, живописи с музыкой и пением, танца с декламацией, акробатических упражнений и хоровода, марионеток и тира, цирка и атлетики, балагана и митинга. Вся эта пестрота празднества (а пестрота — его необходимая черта) соединяется в одно целое так, что является словно новый вид творческого выявления искусства. Задача использовать разнороднее элементы всех искусств, чтобы создать что-то совсем новое и особенное, — всегда будет заманчивой мечтой художника, режиссера, музыканта, артиста.

Вторая типичная особенность народных празднеств — коллективное творчество широких масс — столь же близка сердцу новатора театра. Празднество остается мертвым и холодным, если сама толпа не явится активным, действующим {162} лицом его, а будет лишь спокойным театральным зрителем. Веселая красно-зеленая карусель станет двигаться, как колесо смерти, если ее не осадит буйная толпа детей и взрослых. Утрамбованные площадки у оркестра будут скучны, как дачный круг, если на нем не запляшут веселые хороводы. Торжественная процессия превратится в похоронный кортеж, если вся толпа не присоединится к шествию. Остроты клоуна растают без следа, если не встретят реплики из толпы. Празднество не будет празднеством, если толпа своим творческим участием не превратит, его в таковое, без активности масс нет и празднества, нет и радости.

Неудивительно, что в самодержавной России, так боявшейся всякой самодеятельности, народные празднества совершенно вымерли или выродились в самые жалкие пародии. Жестокая эпоха монархической России искоренила творческую коллективную работу масс и изуродовала их жизнь. Сейчас в России, за редкими исключениями, вовсе нет истинных народных празднеств. На очереди стоит вопрос об их создании заново, об их возрождении.

Говоря о воссоздании народных празднеств, я употребляю эту привычную терминологию лишь в самом общем смысле слова и совсем не собираюсь призывать к организации празднеств, на которых сольются все классы общества.

В эти годы острых социальных конфликтов и революционной борьбы нелепо говорить о каких-то внеклассовых действиях и особенно о торжественных празднествах, объединяющих все слои и группы населения. Под словом «народные празднества» я разумею всякие коллективные празднества настоящего и прошлого, независимо от того, один класс или несколько принимает в нем участие. Применительно к теперешнему времени надо говорить особо о праздниках пролетариата или о праздниках крестьянства.

Конечно, фактически в большинстве празднеств толпа составляется из очень пестрых элементов, но один класс всегда имеет в ней доминирующее значение. Поэтому, намечая программу новых народных празднеств, всегда следует {163} учитывать, кто именно явится творцом их, кто наложит на них печать своей идеологии.

С этой точки зрения приходится скептически отнестись к тем сторонникам народных празднеств, которые мыслят их, как какую-то модернизированную реставрацию гулянья «под Новинским», «на Царицыном лугу» или «на Марсовом поле», или увлекаются в первую голову воссозданием языческих празднеств деревни. В нашей современности кое-что из забытого прошлого может быть возрождено, конечно, но не следует забывать, что народные празднества только тогда привьются, если они будут соответствовать эпохе и, следовательно, тем классовым и социальным отношениям, которые сейчас установились. Московское гулянье XVIII века, где активным лицом были крепостное крестьянство и мелкое мещанство, резко отделяется от гулянья на современной московской окраине, населенной пролетарской массой.

Только учитывая новые задачи времени и иную психологию рабочей и крестьянской массы, можно правильно разрешить вопрос о празднествах народа. Конечно, для этого придется использовать опыт прошлого и настоящего и, главным образом, опыт европейский, так как русская современность крайне бедна коллективным творчеством народа.

Многочисленные празднества, связанные с сезонами года (вроде праздников сбора винограда, жатвы, различные майские празднества в деревнях), даже в Европе по большей части элементарны, локальны и почти не дают сколько-нибудь интересного материала для заимствования. Они восходят к глубокой древности, подобно русским праздникам Купалы, и отвечают элементарной психологии крестьянства, тесно связанной с круговоротом сельскохозяйственных работ. Для людей, которые близко стоят к крестьянству, может быть увлекательной мысль возродить праздники купальских огней, учитывая весь декоративный и режиссерский опыт современности. Можно создать декоративно красивые празднества весны и жатвы и т. д., но я не думаю, чтобы все празднества такого рода могли иметь сейчас сколько-нибудь крупное значение, именно потому, что момент {164} чистой, элементарной, языческой радости абсолютно отсутствует в крестьянстве… Кроме того, созидание новых празднеств (ведь даже праздники купальской ночи приходится сейчас создавать вновь) не может стать прочным, если празднества не будут строиться на каких-либо определенных социальных мотивах и не будут наполнены совершенно отчетливым социальным содержанием. Только то, что носит на себе печать переживаемой бурной эпохи, имеет шансы уцелеть, укрепиться, оказаться нужным и полезным.

Карнавальные празднества для современной Европы более характерны, чем какие-либо другие, хотя они и не распространяются на северные протестантские страны. Сейчас карнавал, это — преимущественно праздник города, типичное торжество средне-буржуазной толпы. Несомненно, в карнавалах Италии и южной Франции много безграничного веселья, зажигающего даже заезжих флегматичных северян, в них много красок и звуков, приятна причудливость и неожиданность рисунка. Но при всем том карнавалы сейчас находятся в периоде полнейшего упадка, несомненного уже по одному тому, что сама карнавальская процессия создается сейчас не творческим вдохновением мастеров, а по прихоти предпринимателя, фабриканта, ловкого содержателя отеля и т. д.

Кто принимал и принимает участие в пышном парижском карнавале, долгими часами бродящем по улицам Парижа? Главным образом, нанятые статисты, рекламирующие коммерческих дельцов. Вот пятьсот человек, пестро одетых, с сковородами, гигантскими морковями, вилками и ложками вокруг десятка пышных колесниц — всюду и везде знаменитое слово «Maggi» — фирма мясного экстракта, молочного короля, знаменитого по всему свету фабриканта-миллионера. Карнавал используется им, как средство широкой рекламы, столь любимой парижской толпой.

И «Магги» (или «Маджи», как выговаривают французы) не одинок. В карнавальном шествии идет процессия, рекламируя шоколад Менье, газету «Petit Journal» и «Matin», какие-то модные пилюли, театры «Фоли-Бержер» и «Мулен-Руж» {165} и проч., и проч. Карнавал просто-напросто превращается в одно из орудий рекламы, которым пользуется современный капитализм. Вместо простодушного, беспечного, веселого празднества мы видим какое-то организованное с коммерческим расчетом зрелище. Современный парижский карнавал вполне подобен аляповатым надписям «Свифт» и «Михелин», которые сейчас украшают альпийские вершины во славу велосипедных фабрик и автомобильных королей.

В такой же стадии вырождения находятся и другие празднества Франции и других стран, некогда связанные с героическими моментами прошлого. А в истории Франции была эпоха величественных торжеств — праздников революции. С наслаждением перечитываешь описание этих грандиозно задуманных и часто блестяще выполненных празднеств. Именно из этого прошлого молено почерпнуть особенно много полузабытых уроков.

Русский читатель может найти в книге Тьерсо «Празднества и песни французской революции» крайне любопытный и вдохновляющий материал этого рода. Еще Ж.‑Ж. Руссо в гениальной фразе наметил основную особенность истинно народного празднества. «Поставьте посреди площади шест, увитый цветами, соберите вокруг него народ, и у вас будет праздник. Сделайте еще лучше: введите зрителей в зрелище; превратите их самих в актеров; пусть каждый видит и любит себя в других для того, чтобы все соединились крепче»[45].

Но «праздник» и «веселье» — не синонимы, замечает Тьерсо. Ошибаются те, кто празднество народа хотят превратить в какие-то бесконечные танцы. «Национальные праздники могут иметь предметом идеи и воспоминания, отнюдь не представляющие поводов для радости; главная их цель — возвышать душу, и нигде лучше, чем здесь, они не смогут сохранить надлежащую серьезность и значение».

Празднества французской революции были отмечены именно двумя этими особенностями: народ являлся активным {166} творцом празднества, которое всегда носило печать возвышенного зрелища. Первая песня французской революции «Ça ïra» родилась из недр парижской улицы. Первое празднество (праздник федерации — 14 июля 1790 г.) было создано в буквальном смысле руками самого народа, который добровольно, невзирая на сопротивление властей, произвел все нужные земляные работы на Марсовом поле и затем выступил активным участником самого празднества. Я жалею, что по недостатку места не могу целиком процитировать описание этого первого празднества. Марсово поле было превращено в грандиозную арену. Земляная насыпь окружала его амфитеатром. В центре арены возвышалось колоссальное сооружение с Алтарем Отечества на вершине и широкими лестницами и площадками вокруг. Здесь собрались официальные лица, оркестры, духовенство, караулы солдат и т. д.

В центре празднества стояло принесение клятвы на верность конституции и исполнение музыкальных и хоровых номеров. Народ выражал криками и пением свой восторг, а вокруг алтаря, несмотря на проливной дождь, шли хороводы, исполнялась фарандола, местные танцы овернцев и провансальцев и импровизированные военные танцы.

Следующие празднества революции приняли гораздо более сложный характер. При энергичном участии художника Давида создавался очень подробный режиссерский план постановки празднеств, и главные участники его выполняли различные символические действия вроде жертвенных возлияний, сжигания символических изображений и т. п. В то же время и само участие народа принимает более организованный характер: народные выступления репетируются заранее, хоровые номера разучиваются при помощи специалистов, весь церемониал торжества вырабатывается до мельчайших деталей.

Подготовляя выступление грандиозного хора в 2.400 человек в одном из празднеств, Давид наметил такой план церемонии:

«Старцы и юноши, стоящие на горе Марсова поля, споют первую строфу на мотив Марсельезы и поклянутся вместе {167} сложить оружие лишь после того, как будут уничтожены враги республики. Все мужчины, находящиеся на Поле Объединения (т. е. на арене), хором повторяют припев. Матери семейств и молодые девушки, стоящие на горе, споют вторую строфу: девушки обещают выходить замуж только за граждан, послуживших отечеству, а матери возблагодарят Верховное Существо за свою плодовитость. Все женщины, находящиеся на Поле Объединения, хором повторяют припев. Третью и последнюю строфу поют все, стоящие на горе. Весь народ хором повторяет последний припев».

Этот план был в точности осуществлен: в пении приняли участие сотни тысяч присутствующих. Хоры и музыка явились основой празднества. Второй его частью было декоративное шествие стройными колоннами, среди которых красовались различные аллегорические изображения и группы на колесницах.

От этих величественных празднеств революции во Франции ничего не осталось. Знаменитое «14 июля» представляет из себя жалкую мишурную потеху во славу виноторговцев и карусельщиков. Разлагающаяся Франция не способна организовать ничего подобного былым празднествам. Когда она попыталась чествовать Руссо (в 1912 г.), она сумела лишь построить в Париже пять будок для музыкантов и воздать хвалу великому философу лишь топотом танцующих ног.

Такие же признаки упадка и разложения носит и исторический праздник другой буржуазной революции — «четвертое июля» в Америке, день освобождения Соединенных Штатов от ига абсолютистской Англии. «Четвертое июля» в современной Америке превратилось в скучное официальное торжество, в котором главное место занимало пускание фейерверков, ежегодно сводившее в могилу сотни детей и взрослых. Когда два года назад эта опасная забава была воспрещена, празднество сразу завяло и обесцветилось: до такой степени оно было все время внешним и искусственным.

Празднества, связанные с эпохой буржуазных побед, совершенно выродились, а празднества рабочие, праздники будущего {168} еще не приняли достаточно импозантного и разработанного характера.

Традиционный праздник 1 мая, где бы вы его ни наблюдали — в Англии, Франции, Германии или Финляндии, остается каким-то незаконченным. В шествии нет никаких эмблем и символов, кроме флагов, плакатов, перевязей и бутоньерок. Завершается шествие митингами и пением, но эта часть торжества носит чересчур упрощенный характер. Другие рабочие празднества, напр., шествие к стене коммунаров в Париже, отмечены той же печатью какой-то неразработанности и упрощенности.

Пролетарские праздники Европы и России нуждаются сейчас в какой-то большой работе подготовительного и творческого характера. Возьмем хотя бы первомайский праздник — праздник борьбы. Конечно, он должен сохраниться именно, как торжественное празднование в честь погибших за социализм и всех борющихся за него. На нем всегда будет печать не веселья, а известной глубокой торжественности. Это диктует и общий ритм праздника, несколько медлительный и величественный. Шествие и митинги, хоровое пение и речи — вот основные его моменты. Красный цвет — его преобладающий тон. Но все эти элементы надо продумать, усложнить, сочетать в новые комбинации.

Основной цвет — красный, но не надо забывать всю гамму красного цвета: не только кумач, но и пурпур, темно-малиновый цвет и красно-оранжевый, бордо и кармин. Кроме того, чтобы выделить красное, необходимо бросить несколько иных тонов, кое-какие плакаты иного цвета, рукоятки флагов, ленты, бахрому окрасить по-иному, ввести гирлянды зелени и букеты цветов. Одним словом, окружить красный цвет той рамой, в которой он будет господствовать особенно сильно.

То же и с процессией. Почему процессии движутся только по одному направлению? Надо пустить по широкой улице или площади две — четыре процессии, одну навстречу другой. На главной площади пусть группы не дефилируют только, а сочетаются в группы. Пусть хоры и оркестры соединятся {169} на некоторое время в одно, и пусть вся Красная площадь или Марсово поле загремит от трехсоттысячного хора.

Почему на митинге только речи? Почему так редки возгласы и восклицания всех присутствующих? Почему только ораторские выступления, а не какие-нибудь символические сцены, напоминающие прошлые этапы пролетарской борьбы? Кроме первомайского празднества и траурных дней «девятого января» и мартовских похорон жертв революции, русский пролетариат не знает других празднеств. Создается праздник 7 ноября (25 октября). Напрашивается мысль о «Празднике Труда», который будет знаменовать торжество побеждающего труда и, может быть, союз рабочих с трудовым крестьянством. Мне мыслится такой праздник, как праздник веселья, радости, победы, торжества социализма.

Он совпадает, может быть, с днями августа, с месяцем жатвы и уборки плодов. Может быть, 1 или 15 августа окажется подходящей датой этого нового празднества.

Наконец, городу тоже нужен свой праздник природы — весенней радости и пробужденья, какого-то поголовного бегства за город, в зелень лугов и полей. «1 мая» должно остаться праздником борьбы, но попозже, когда будет потеплее, может быть, уже в начале июня, около Троицы, надо создать празднество чистой радости и безудержного веселья, праздник цветов, беззаветной любви и радостного общения с природой.

В деревне естественно создадутся особые праздники. Может быть, возродятся старые даты языческих празднеств Ивана Купалы, праздники жатвы, Коляда.

Все эти празднества вряд ли смогут быть наполнены каким-либо высоким содержанием: наша эпоха — время городов, города вершат историю, празднества идейные, связанные с эпохой революции, естественно, останутся в городах. Деревня не знает своего «1 мая». Может быть, все-таки какие-нибудь празднества революции удастся создать и в русской деревне.

Вернее всего, возрождение праздников в деревне примет характер простых народных гуляний, только более осмысленных, {170} чем до сих пор, более красочных, более разработанных.

Зато в деревне, может быть, скорее, чем в городе, удастся создать тот «театр народа», те спектакли под открытым небом, о которых говорилось выше. Деятелям крестьянского театра надо обратить внимание на такие постановки у опушки леса, на склоне холма и проч. и в первую голову заняться этой работой.

Народные празднества, организованные таким образом, явятся школой театрального искусства для массы, вовлекут ее в театральное творчество и будут одним из средств к созданию нового театра. Ошибочно думать однако, что сам театр будущего проявится лишь в форме народного празднества. Думать так, значит хоронить подлинный многогранный социалистический театр.

Разумеется, вся работа над созданием народных празднеств и гуляний будет протекать плодотворно и будет иметь успех только наряду с обширной подготовительной работой над художественным воспитанием масс. Надо ввести театральное искусство в школу, возродить хоровое пение, создать сеть хоровых обществ и драматических школ, студий и т. д.

Сейчас в области создания народных празднеств можно делать лить попытки и опыты. Грандиозные празднества небывалого масштаба и содержания удастся осуществить лишь после нескольких лет интенсивной работы в области приобщения народных масс к искусству.

 

Считаю не лишним привести здесь тезисы моего доклада о народных празднествах на первом съезде рабоче-крестьянского театра.

1) Народные празднества в нашу эпоху социалистической революции являются не только средством воспитания политических масс и сплочения ее вокруг боевых лозунгов дня, но и средством приобщения их к искусству во всех его проявлениях — к поэзии, живописи, музыке, театру.

2) Народные празднества должны базироваться на творческой само деятельности масс. Трудящиеся должны явиться не только активными участниками шествий и митингов, но и выступать в качестве певцов и ораторов, декораторов и актеров, импровизаторов и режиссеров.

3) Народные празднества, как содержащие в себе все элементы театра, являются широкой театральной школой для народных масс и пробуждают {171} в них творческий театральный инстинкт, знакомят с основами театрального искусства, приучают к гармоническому движению в такт, совместному размеренному выступлению и т. д.

4) Народные празднества, театрально и эстетически воспитывая массу и вырабатывая методы коллективного творчества, подготовляют дорогу к тому массовому социалистическому театру, где исчезает грань между актером и зрителем, и где театральное действо будет твориться всей трудовой массой, творчески импровизирующей грандиозное зрелище.

5) Народные празднества, особенно в деревне, явятся действительным средством в борьбе против религии. Влияние церкви во всех странах было сильно в значительной степени потому, что она давала массе пышные театральные зрелища, порой даже с участием самих верующих массовое пение, крестные ходы.

6) В целях дальнейшей работы организации народных празднеств необходимо:

 

a) создать, кроме дней 25 Октября и 1‑го Мая, несколько крупных праздников, например, праздник труда (осенью), который бы совпал с временем сбора плодов и знаменовал бы собою союз города и деревни, и ряд местных празднеств;

b) создать постоянные отделы и комиссии народных празднеств для теоретической и практической разработки вопросов, связанных с празднествами;

c) широко ввести театральное преподавание в единую школу и подготавливание народной массы к театральной самодеятельности путем устройства школьных празднеств;

d) при организации праздников отрешиться от шаблона монотонных шествий всегда в один и тот же пункт города, а создавать более индивидуальные программы, широко используя самодеятельность отдельных районов и творческие стремления самих масс.