Глава XI Искусство на улице

Буржуазное искусство расцветало вокруг домашнею очага. Архитектора, скульпторы, художники напрягали всю фантазию, чтобы изящно обставить квартиры особняков и придать их уюту печать художественной значительности. Лучшие картины с выставок попадали в плен частных жилищ и исчезали из людской памяти. Прекраснейшие издания книг, являясь частью буржуазной обстановки, пропадали для широких масс в частных библиотеках. Мебель и ковры, предметы домашнего обихода и обои, арматура и кухонная посуда, — все привлекало внимание художника, стремившегося создать уютную обстановку для имущих классов.

В этих квартирах, отрезанных от внешнего мира, происходили интимные концерты знаменитых мастеров.

Популярные беллетристы читали здесь свои ненапечатанные произведения. Для избранной публики здесь организовывались блестящие спектакли.

И какие бы совершенства ни имели некоторые общественные здания и сооружения, именно частная квартира богатого буржуазного дома является сейчас в Англии, Германии и Америке наиболее привлекающей внимание всех деятелей искусства. {179} Можно сказать, что, несмотря на все уродства буржуазного вкуса, квартира, например, английского богатого дома, дает гораздо больше художественного удовлетворения, рем любое общественное здание — вокзал, театр, библиотека. Для дома художник, видимо, работал охотно и с любовью, для общества он творил без энтузиазма и по шаблону.

Эпоха мирового сдвига в сторону социализма, которую мы сейчас переживаем, толкает деятелей искусства на новую дорогу. Сооружение театров, зал, клубов, цирков, монументальных аркад и галерей привлечет внимание архитекторов. Декоративное убранство зданий, роспись стен, эффекты группировки зданий станут давать исход творчеству художников. Больше того. Искусство вырвется из стен на улицу. Как раньше оно стремилось в узилище частных квартир, где его встречали избранные ценители, так теперь оно будет рваться на свободу площадей и улиц, где им станут любоваться широкие массы.

Искусство на улицу! — вот лозунг современных художников, декораторов, артистов, музыкантов, архитекторов. Пусть творческая работа совершается теперь в грандиозном масштабе и не для избранных, а для всех, не для собственника квартиры, а для случайного прохожего, не для уюта дома, а для красоты всего города.

Как много предстоит сделать. Попробуйте пройтись по современному городу с этой мыслью о красоте, с этой мечтой об искусстве, торжествующем на улицах. И вы увидите полный хаос фасадов, разноголосицу зданий, окаймляющих площадь, грубое сочетание красок, унылые тона одежд, вас поразит отсутствие звуков и пенья, унылость толпы, пустота эстрад для музыкантов на бульварах, безобразная шаблонность вывесок.

Теперь является возможность позаботиться о художественной цельности города. Можно создать гармонию частей и кварталов города, позаботиться о выдержанности стиля отдельных уголков и площадей, подумать о зрительном эффекте той или иной раскраски домов, подвергнуть художественному контролю все новые сооружения и перестройки и позаботиться {180} о целостности общего впечатления от города. Одно придется разрушить, другое искусно замаскировать, третье выдвинуть. Для архитекторов и художников открывается обширное поле деятельности.

Но, заботясь об архитектурных линиях города и цветовом эффекте фасадов, надо искать также и новых путей для приобщения улицы к красоте. Как-то один футурист вывесил свою картину на углу Кузнецкого Моста. Многие иронизировали по этому поводу, но в действительности в этом поступке лежала здравая идея. Почему не превратить стены домов и специальные витрины в перманентную выставку картин? Зачем человеку заходить внутрь здания или в стены музея, — пусть картина и скульптура сама идет навстречу зрителю. Может быть, близкое будущее создаст особые павильоны и витрины, где вместо заманчивых окороков и галстуков (как теперь) будут выставляться произведения искусства.

Почему художники тратят сейчас свои силы и таланты на роспись стен, которые видят лишь десятки людей, и на декорации, ветшающие через пару лет, и не подумают о своеобразной — если не росписи, то окраске домов? Какое обширное и неизведанное поле открывается для декоратора, который вздумает путем сочетания двух — трех тонов превратить унылый одноцветный фасад дома в яркий красочный ковер, превращающий фабрично-монотонное здание с его рядами окон в асимметрическое пятно подлинной живописи!

А сколько простора дает художнику искусное использование древесных насаждений, устройство цветников, посадка вьющихся растений, красящих стены то зеленой, то красно-желтой гаммой!

Еще больше работы предстоит выполнить музыканту, певцу и актеру. У нас толпа молчит. Улица не поет. Даже былые элементарные шарманки исчезли. Пения нигде не услышишь. В России придется создавать звуки улицы заново, отчасти следуя примеру певучих, музыкальных улиц Венеции и Парижа.

У нас скорее, чем в Англии, Германии или Америке, возможны сценки, наблюдаемые в тихие вечера на парижских {181} уличках. Босяк, с пачкой нот в руках, начинает хрипло напевать какую-нибудь мелодию, обычно мотив сентиментального модного романса. Вокруг него собирается толпа. Ему подпевают. Многие охотно платят десять су за ноты романса — и вот образуется импровизированный хор, в котором участвуют самые разнообразные представители парижской улицы.

Конечно, у нас плохо читают ноты, но зато многие мотивы народных революционных песен чрезвычайно популярны. Если пять-шесть человек, которые заранее хорошо спелись, начнут исполнять популярные песни, скажем, где-нибудь в Летнем саду, на Кронверкском и т. п., через десять минут соберется толпа не только слушателей, но и певцов. Останется раздать или продать им листки с нотами и (главное) со словами, и хор пойдет на лад. После десятка воскресений это пение на улицах, столь гонимое царским правительством, войдет в обычай, хоры споются, выделятся солисты, и мы увидим импровизированные вокальные концерты на улицах, которым позавидует Европа. Не сомневаюсь, что наши лучшие певцы оперы будут увлечены этим непосредственным общением с уличной толпой и будут охотнее выступать с ломовой телеги на Марсовом поле, чем с эстрады быв. благородного Собрания

Мне кажется, в один — два года можно сделать русские города в этом отношении неузнаваемыми. Любовь к хоровому пению, наблюдаемая в России, при умелом инструктировании может дать исключительные результаты. Для этого первое время нужно будет озаботиться созданием небольших спевшихся групп, которые могли бы явиться ядром хора. Надо будет отпечатать в сотнях тысяч экземпляров ноты и слова наиболее любимых песен и революционных гимнов. Энергичная группа любителей хорового пения в короткий срок, сумеет привить любовь к пению на улице.

Затем надо позаботиться о музыке. Не только о систематических концертах в десятках мест города, но и о небольших бродячих оркестриках, солистах, певцах, о музыкантах, исполняющих номера на скрипке и фисгармонии и т. д. Вероятно, молодежь музыкальных училищ охотно пойдет {182} этой дорогой свободного общения со случайной уличной толпой и, конечно, найдет в этом приобщении масс к искусству новый источник художественного удовлетворения.

Пусть снова раздадутся звуки арф и скрипок бродячих музыкантов, пусть заиграют оркестры, переходящие с перекрестка на перекресток, и зазвучат перевозимые на ручных тележках фисгармонии и пианино.

Пусть группы театральной молодежи организуют бродячие труппы из пяти — десяти человек, с легкими декорациями-ширмами, со своего рода передвижной по-средневековому сценой (на повозке или грузовике), с особым упрощенным репертуаром, вероятно, несколько подчеркнутым (резкая сатира, буффонада, пантомима будут занимать главное место).

Бродячий театр должен создать свой новый репертуар и иные методы постановок, рассчитанные на особые условия игры на площадях для случайной толпы. Всякий подлинный актер с радостью выступит на этой передвижной сцене и будет охотно играть на ней, декламировать, импровизировать.

Эти спектакли бродячих трупп, как и петрушка для детей, бродячие марионетки, скоморохи, декламаторы и т. д., должны стать частой повседневностью.

Искусство, изгнанное с улиц, вновь вернется к уличной толпе.

Городская толпа будет не только любоваться уличными спектаклями и наслаждаться музыкой и пением, но и сама будет являться активным участником таких зрелищ. Она будет подпевать хору и певцам, танцевать вместе с танцорами, вмешиваться в диалог пьес, выделять из своей среды чтецов и декламаторов.

Перед теми, кто захочет работать в области приобщения демократической улицы к искусству, открывается таким образом заманчивая область совершенно новых творческих достижений.

Само искусство, выйдя из замкнутых стен на площадь, преобразится под влиянием тех масс, которые оно станет теперь обслуживать.

{183} * * *

Среди русских художников, особенно молодых, нашлось много людей, сейчас же после Октябрьской революции пришедших работать с Советской властью. Честь им за это и слава!

Сейчас многие сотни художников, скульпторов, преподавателей искусств работают в различных учреждениях Комиссариата по Просвещению в интересах популяризации искусства среди широких масс населения. В дни октябрьских торжеств художники проявили большую энергию в целях добиться новой красоты народных празднеств.

Все это так. Все это очень хорошо. Но все же остается большое «но», которым можно начать ряд упреков по адресу даже самых активных деятелей искусства в Советской России.

Я утверждаю, что наши художники все же не прониклись целиком задачами момента, все же замыкаются в свои студии, все же продолжают свое прежнее индивидуалистическое существование, оторванное от жизни и интересов рабочих масс. Позвольте, — скажут мне, — но ведь именно художники украшали города в октябрьские дни, именно они ставили памятники на площадях и скверах столиц, они осуществляли «монументальную пропаганду», размещая барельефы и изречения по стенам зданий.

Но прежде всего все эти задачи были им даны «сверху», Они не проявили в этом случае своей собственной инициативы. У них не создалось никакого собственного плана аналогичного рода. Иначе говоря, они не почувствовали сами биения коллективного пульса и хотения коллективной воли. Во-вторых, даже исполняя эти художественные задания, они не оказались на высоте положения. Среди фигурок, расставленных в свое время по Москве, разве было хоть два — три истинных «памятника» и при этом не памятника старого рода, а истинно народного, монументального, героического, вдохновляющего памятника, который бы невольно останавливал проходящего? Такого памятника не было.

{184} Да и не в этом только дело. Конечно, первые опыты трудны. Ошибки неизбежны. Художественных сил у нас мало. Но почему же эти художественные силы — энергичные, талантливые, ищущие — все же так замкнулись в себе, так далеки от запросов рабочего класса, так презрительно игнорируют нашу повседневность?

Начнем с элементарного. У нас мало материй. Мало красок для них. Мы переходим к массовому заготовлению одежды, головных уборов и т. д. А есть ли в Советской России хотя один художник, который бы задумался над тем, чтобы заменить наш нелепый, пошлый, мещанский костюм чем-нибудь новым, истинно прекрасным, изящным по покрою, красивым по краскам? Давно пора забросить нашу черно-синюю и серо-зеленую гамму мужских костюмов и нелепые картузы и котелки. Пусть художники создадут образцы нового костюма, свойственного красочности революции и отражающего ее демократичность. Можно же заменить, наконец, чем-нибудь наши нелепые пиджаки и жилеты. Может быть, новый вид фригийской шапочки изобретет для нас фантазия художника…

До сих пор моды создавал фабрикант при помощи своих подручных. Пусть займутся теперь модами истинные художники, преследующие цели красоты и учитывающие все особенности нашей жизни и характер нового производства.

Почему бы «Отделу изобразительных искусств» не начать издавать журнал «мод», где разрабатывались бы идеи нового костюма? Я, каюсь, предпочел бы такой альбом мод даже прекрасно изданной книге Кандинского.

Но не в одних костюмах дело. Пусть несколько побольше подумают художники и о других сторонах нашего быта — об обоях, окраске домов, мебели, посуде, лампах и кастрюлях, подсвечниках и чернильницах.

Я знаю, что на художественную промышленность Отдел уже обратил внимание, но утверждаю, что слишком мало. И вот характерный пример тому. Пойдите в любую советскую столовую, в любое учреждение, на вокзал, в клуб, в новый театр и т. д. Где увидите вы руку художника? Вы {185} всюду увидите грязь, беспорядок, отсутствие элементарных забот о красоте. Чаще это какие-то хлева, какие-то отвратительные клоаки. Почему художники не возмутятся? Почему не развесят там своих картин, панно и плакатов? Почему не распишут стен? Не позаботятся об украшении их или хотя бы о гармоничной окраске?

А что делается у нас на улицах? Думает ли кто-нибудь о планах перестройки городов и об украшении их? Я знаю, что архитектора создали ряд проектов, но почему до сих пор они без движения? Почему никого не интересует безобразный вид всех наших домов с полусодранными вывесками? Почему, наконец, художники позволяют, чтобы взамен старых по всему городу развешивались скучнейшие, казеннейшие вывески советских магазинов?

Может быть, художники скажут: мы не маляры. Мы вывесок не пишем. Я отвечу: напрасно. Вы обязаны заботиться о красоте улиц и домов. Вы обязаны дать свои эскизы вывесок. Ведь нельзя же было мозолить глаза словами «Продовольственный магазин № 2», «Посудный магазин № 23». Почему не вернуться к прекрасной манере прошлого и не дать на вывеске упрощенное, красивое, символическое изображение (книги, хлеба, одежды), которое даже неграмотному давало бы понять, что за магазин перед ним?

И почему, сохраняя номера магазинов, не ввести также и каких-либо названий их — по улице, по специальности (магазин медицинских книг), по каким-либо именам?

Наши города продолжают безобразиться афишами и плакатами, расклеенными где попало. Стены загажены клочьями бумаг. А почему художники молчали? Почему молчали они, видя, как для афиш сооружаются (но почему-то остаются без афиш) толстые, неуклюжие тумбы?

Почему они ни одним словом не протестуют, видя безобразнейшие лубочные плакаты, издаваемые разными советскими учреждениями? Почему не потребуют они контроля над художественной внешностью всех печатаемых в России книг?

Сталкиваясь с будничной нашей повседневностью и наблюдая бесчисленные наши уродства, невольно тысячу раз {186} задаешь себе этот вопрос. — Почему же молчат художники? Где же они? Что они — не видят этого? Их это не режет до боли? Что они — сидят в своих студиях, в комиссиях на Пречистенке?

Да, Советская Россия имеет основания бросить эти упреки нашим художникам. Пролетариат имеет повод спросить их: почему вы пренебрегаете нашим бытом и не пытаетесь превратить наши будни в красивый, радующий глаза и сердце праздник?