В которой Пашка ищет свою овчарку, а Влад побеждает Черного монаха

 

Влад сбежал на два пролета вниз и передумал. Ну бабка, ну и что? Будет рассказывать сейчас, как хорошо в школе и какой ты дурак, что не был. Или переспрашивать, точно ли Влад закончил восьмой класс, после того как сама же отнесла документы – запросто. Или в церковь потащит, как обещала. После разговора с Невидимым другом идея уже не казалась заманчивой. Владу стало легче. От того, что он не один такой, и вообще.

Странно, что потомок Жана Бодена не сказал одну вещь. Самую важную вещь: что со всем этим делать? Ну видит он ведьм, не для того же, чтобы стоять и смотреть? Обезвреживать их как‑то надо или что? Страх остался во вчерашнем дне, до визита в квартиру к Невидимому другу. Влад чувствовал себя почетным миссионером, которого снарядили в поход, да только задание дать забыли. Ничего, сейчас этот спустится (он ведь куда‑то собирался?), и Влад его спросит. Он уселся на подоконник и стал ждать.

Бабка вошла в подъезд, столкнулась в дверях с Пашкиным отцом, который тащил на руках огромный мешок с мусором. Ремонт у них, что ли? Пашка не говорил. А Пашкин отец погрузил мешок в багажник и укатил. Значит, не мусор?

На скамейке у детской площадки сидел Алик и задумчиво вертел в руках початую бутылку пива. Влад сразу вспомнил о Ленчике (как там Жирный Дима с ним ладит?), и было отчего. Алик – просто вылитый Ленчик. Ленчик – просто вылитый Алик. Та же майка, те же оборванные джинсы, та же вечно помятая физиономия и перманентное желание с кем‑нибудь сцепиться. Алика во дворе побаивались, как побаивались в деревне Ленчика. Говорят, у него есть какое‑то уголовное прошлое, хотя, может, и ерунду болтают. Наколки точно есть. Обычно в это время Алика не встретишь, он спит до обеда и не работает. Чего сейчас вышел?

Да ну, ерунда! Надо подняться поторопить Невидимого друга, а то, шпионя с подоконника, совсем деградируешь. Будешь, как бабка на лавочке обсуждать, кто куда пошел…

Влад поднялся в квартиру, нажал звонок – не работает. Толкнул дверь, вошел.

– Эй, вы где? А говорили торопитесь. Я спросить хотел…

Он вошел в комнату и увидел пустое кресло, пустой диван и распахнутый шкаф, где тоже никого живого не было, кроме моли. Потомок Жана Бодена испарился. Вылетел в окно. Телепортировался. Может, и Влад теперь так умеет? Он зажмурился, представил, как переносится в свою комнату, появляется там из воздуха, на глазах изумленной бабки… Не получилось. Ну и ладно. Надо будет спросить инквизитора, как он это делает. Влад чувствовал, что ему теперь все по плечу, что там какие‑то Лиза с математичкой! Невидимый друг, конечно, зануда, но он есть, и с ним не страшно.

Не зная сам, что ищет, Влад еще побродил по пустой квартире. Смотреть там было особо не на что, он изучил узор на ковре, кактус в горшке, пролистнул газету. Вроде этот собирался взять ее с собой, забыл? Или это уже другая?

Газета была завтрашняя, и опять такая же, без названия. Явно какая‑то криминальщина или хроники происшествий. Влад рассеянно читал наискосок, узнал о двух пожарах, одной эпидемии гриппа в детском саду и паре десятков несчастных случаев. А кровожадный этот инквизитор, хотя по виду не скажешь. Сам плюгавенький с бородкой, а читает всякие ужасы…

Газета Владу быстро наскучила. Он еще побродил по пустой квартире (если этот ушел и дверь не запер, значит, можно) и спустился во двор, прикидывая, что бы сказать бабке, чтобы отмазаться от похода в церковь. Теперь ему это не нужно. Теперь не страшно.

Двор жил своей жизнью. Алик уже ушел, а школьники еще не пришли. Сейчас была смена бабушек и мамаш с детьми. Одна мамаша у беседки уже распекала припозднившегося собачника: «Заберите на поводок, здесь дети!» – а сама так здорово двоилась перед глазами, что Влад подумал: «Собачке не жить».

Собачке? Не жить?! Уж не с собачкой ли мешок выносил Пашкин отец? Пашка говорил, овчарка животом маялась, после того как укусила какую‑то бешеную тетку… Хотя что это Влад, в самом деле! Вот к мешку привязался! Он даже не знает, кого та овчарка кусала и кусала ли!

Он шел и отгонял грустную мысль, а на душе было неспокойно. Странное для подростка чувство, что смерть близко. Не твоя. Не человеческая даже, но рядом. Вот так выведешь собачку в неуставное время, и не будет собачки, просто потому, что она не понравилась такой. А таких много. Влад вон только домой приехал, а сразу двух новых увидал, случайно, не вглядываясь в толпы на улице и компании во дворе…

Влад свернул в соседний двор, спокойно плюхнулся на лавочку и стал думать. Почему этот в окне не сказал самого главного?

По чужому двору сновали дети и мамы‑бабушки с ценными указаниями: «Не ходи, не лезь, не трогай». Из кустов вынырнул Пашка с отрешенным видом и с таким же видом нырнул обратно в кусты. Что это он? Влад ему свистнул, но эффекта не последовало. Только бабка с площадки крикнула: «Чего свистишь?!» Бабка была не такая, а самая обычная бабка, но Влад все равно не стал свистеть второй раз. Подождал, пока Пашка вынырнет, и помахал ему. Тот явно удивился, но подошел торопливо и все время оглядываясь.

– Ты чего здесь? – Они спросили хором, но Пашка первый сказал:

– Мою собаку не видел? Отец говорит, вывел с утра, а она возьми и драпани за велосипедистом.

«Трепло твой отец», – чуть не ляпнул Влад, но в последний момент передумал. Вот тебе и мусорный мешок. Вот тебе и пропала. Отец‑то Пашку пожалел, оставил надежду, а сам потихонечку вывез мусорный мешок. Влад уже не сомневался, что так оно и было. И не допускал, что мешок – всего лишь мешок, а собака и правда убежала.

Самое интересное, что неделей раньше он бы и внимания не обратил, что там поволок Пашкин отец, и уж точно не догадался бы раньше самого Пашки. Пашка поймет, не маленький. Поищет пару дней и поймет. А Владу, похоже, вместе с даром инквизитора еще и дедукции перепало. Или интуиции? Да кто ж его разберет, откуда что. Он просто знал, что Пашкиной собаки больше нет, потому, что она покусала такую. И той собаки, что сегодня с площадки гоняли, возможно, тоже не будет. И к бабке будет захаживать ночной гость, пока чего‑нибудь не найдет. И может быть, даже математичка вздумает разыскать Влада… А этот в окне так и не сказал, что со всем этим делать.

– Не… Санек с Колей знают? И Толстый?

– Толстый в соседнем дворе ищет. А эти двое обещали вечером подключиться. – Пашка вертел в руках поводок. – У них какие‑то дела.

Ясное дело! Санек с Колей отправились на тренировку, что им какая‑то Пашкина овчарка! Дружба дружбой, а спортзал по расписанию. За Пашку было обидно. Влад хлопнул его по плечу, сказал:

– Я тоже пойду поищу. – И пошел.

Куда? Не овчарку же искать, в самом деле! А дома бабка…

Чужие дворы встречали собачьим лаем. Дети обрывали остатки сирени под окнами домов. Иногда из окон высовывались бабушки и орали. Такие и не такие. А если такие, то детям за сирень они тоже отомстят? Будут являться ночью, подожгут что‑нибудь или так вовремя подвинут какой‑нибудь снаряд на детской площадке, чтобы ребенок свалился? Глупость не глупость, а подвинула же Войтекова бетонную плиту? И чудо‑санитарка не по доброте душевной натирала пол кровью? Если такие на каждом шагу, понятно, откуда на каждом шагу столько неприятностей.

Спать он лег раньше всех. Откуда‑то взялась уверенность, что ночной гость обязательно придет еще, и скорее всего не один. Что с ним делать, Влад понятия не имел, но боялся пропустить. Нашел на кухне чеснок, серебряную ложку, спички зачем‑то взял, в конце концов должны же ведьмы бояться огня? Если их на костре сжигали?

Собрав это добро под подушку (если бабка заметит, похода в церковь точно не избежать), Влад залег на свой диван с каким‑то древним автомобильным журналом и сделал вид, что читает. Бабка подошла, пощупала ему лоб и тоже улеглась, уткнувшись в книжку с кроссвордами. Иногда она украдкой поглядывала на Влада или спрашивала про какую‑нибудь реку из пятнадцати букв. Обычно, если ее что‑то настораживало в его поведении, она тут же бросалась к нему с градусником и устраивала часовой допрос, где был и не промочил ли там ноги. По бабке было видно: ей очень хочется так поступить, и она сдерживает себя изо всех сил. Влад листал журнальчик и тихо радовался бабкиному прогрессу. Похоже, она еще помнит минувшую ночь и боится лишний раз травмировать возбудимого психа. Сидит тихонько, присматривается. Влад осторожно глянул на нее поверх журнала и поймал точно такой же вороватый взгляд. Бабка уже несколько минут не спрашивала ни про какие реки, а потихоньку наблюдала за Владом.

– Зря ты в церковь идти отказался. – Она говорила так нарочито равнодушно, как будто в церкви показывали новый фильм, а Влад уже скачал плохую копию в Интернете. – Ты же службу никогда не видел, тебе бы понравилось.

– Слово из шести букв, первая «о», последняя «и».

Бабка зашевелила губами, считая на пальцах буквы. Кажется, она перебирала в уме знакомые ругательства. Влад смотрел поверх журнала, уже не на бабку, а в окно. Невидимый друг был на посту. Он сидел, как обычно, закрывшись газетой, так, что Владу была видна только рука. Ох, надо, надо к нему зайти! Спросить, как жить дальше. Но сейчас бабка не поймет и, пожалуй, не отпустит.

– Что там в окне‑то? – Если сказать «ничего», она, пожалуй, встанет, проверит, да и придумает Владу какую‑нибудь любовь из дома напротив. Хотя, может, тогда отвяжется?

– Мужик с газетой.

Бабка все‑таки встала, неуклюже нагнувшись, надела тапочки, и прошаркала к двери:

– Пойду чайку выпью. Что‑то сон не идет. – Перед тем как уйти, она глянула в окно и близоруко прищурилась. – Только пятна и вижу. Очки надо новые.

Едва она прикрыла за собой дверь, Влад подскочил к окну. Не может ведь этот с газетой вот так его бросить, не сказав главного. Значит, сейчас позовет. Это он при бабке стеснялся подойти помахать, а сейчас‑то… Очень хотелось проскочить в прихожую мимо бабки, звенящей посудой на кухне, и рвануть туда без приглашения. Мало ли, может, этот забыл про Влада, а он тут жди, мучайся. Но отчего‑то Влад не решался. Сказано же: «Буду нужен – сам позову». Нужен, ох как нужен! Невидимый друг по‑прежнему сидел, укрывшись за своей газетой. Влад помахал, но разве тот увидит? Только силуэт кактуса, черный в свете торшера, ехидно торчал в окне дома напротив. Плюнуть на все и бежать туда было все‑таки боязно. Влад решил подождать еще.

На кухне шумел чайник, и мать вышла из своей комнаты на этот шум, что‑то буркнула бабке и забрякала посудой. Во дворе еще торчал Пашка. Он уже не искал собаку, а просто сидел в беседке, как вчера. Как всегда в это время. По привычке Влад даже глянул на кусты сирени: где там торчит наглый хвост? Он не любил Пашкину овчарку: у нее была дурацкая привычка бесшумно подкрадываться из кустов и гавкать в ухо. Но Пашка‑то при чем? Может, спуститься к нему? А там и зайти в дом напротив, раз уж все равно вышел? А что ему сказать? Влад не сможет врать долго, как Пашкин отец, если Пашка начнет ныть, он не выдержит и обязательно скажет… Не. Пусть живет.

…А Невидимый друг так и сидел за окном со своей газетой. Он продолжал сидеть, пока мать с бабкой громко шептались на кухне и шелестели оберткой сухарей. Он сидел неподвижно, когда бабка зашла позвать Влада пить чай (теперь точно придумает ему какую‑нибудь любовь из дома напротив. Он ведь так и не отошел от окна). Он не пошевелился, когда бабка залегла на кровать и резко щелкнула ночником типа: «И ты не засиживайся».

Влад лег, отвернулся к стенке (черт с тобой, Невидимый друг) и тут же повернулся обратно: лежать спиной к двери было страшновато. Ночной гость вернется. Обязательно вернется.

Он лежал и вглядывался в открытую дверь: зеркало в прихожей блестит, куртка белеет, никто не идет, все в порядке. Зеркало блестит, куртка белеет, зеркало блестит, куртка белеет, зеркало…

На секунду Владу показалось, что в зеркале мелькнуло чье‑то лицо. Он сел на кровати и тут же ощутил колебание воздуха у себя за спиной. Как будто кто‑то махнул рукой или птица пролетела. Обернулся – никого. Зато в дверном проеме возник Ночной гость.

Под коротким плащом не было ног, а под капюшоном – лица. В комнату вплыл пустой плащ и, как вчера, завис под люстрой. Влад даже успокоился и про себя сказал: «Здрасьте». Он ждал визита и дождался, теперь можно не волноваться. Но в зеркале в прихожей опять мелькнуло отражение. Может, от этого тень? Влад потихоньку встал (гости гостями, а бабка спит) и прокрался в прихожую. Зеркало, свое родное зеркало, – сто лет висит, одни и те же физиономии показывает, – отражало какую‑то белиберду.

Куча народу каким‑то чудом уместилась в одно зеркало. Крошечные женщины и парочка мужчин копошились за стеклом, как муравьи в аквариуме с песком. Здесь были старухи, корпящие над котлами, как ведьмы в кино, вроде маленькие, а Влад прекрасно мог разглядеть черты их лиц и даже морщинки на сероватой коже. Посторонние звуки и запахи заполнили прихожую. Болтовня, бурление воды, визг железа, разные стуки. Поток запахов: травы, костра и почему‑то крахмала, хлынул на Влада из зеркала.

Две женщины в правом верхнем углу разделывали тушку какого‑то мелкого животного (кролика?). Влад слышал запах сырого мяса и даже почувствовал брызги на носу, когда младшая слишком размахалась ножом. Старшая шлепнула ее по рукам и отчитывала, тараторя так, что слов было не разобрать.

Была здесь и чудо‑санитарка. Склонив над ведром химические свои кудри, она подсыпала туда какие‑то травки, помешивала ручкой от швабры, и в результате получалось что‑то очень похожее на кровь. От запаха опять затошнило.

Мужчина, чуть ниже, без затей точил топор и плотоядно поглядывал куда‑то перед собой. Влад видел белые бороздки на точильном камне, и крошка его щекотала ноздри. Железо визжало противно, до мурашек… А у парня знакомое лицо! Ленчик? Оборванные джинсы, майка‑алкоголичка, похож вроде, но все‑таки не он. Круглое лицо, молодое и знакомое‑знакомое… Влад вглядывался в лица человечков‑муравьев, даже свет хотел включить, но побоялся, что они исчезнут. В комнате упал стул, и Влад наконец‑то вспомнил о Ночном госте.

Монах висел у бабкиной кровати и уже высунул из‑под полы черную, тоненькую, будто обгоревшую руку. Он тянулся к бабке. Влад нашарил под подушкой свой нехитрый арсенал и запульнул в бабку головкой чеснока.

Храп оборвался. Монах замер, но руку не убрал. Капюшон на нем странно просел, будто этот в плаще смеялся. Ах ты!..

Бабка всхрапнула опять, Влад изловчился и закинул серебряную ложку прямо этому в капюшон, в лицо, если оно есть. Ложка пролетела насквозь и оглушительно брякнулась на пол. За спиной в зеркале хихикали ведьмы, и монах смеялся вместе с ними. Звука не было слышно, но капюшон мелко трясся, и горелая черная ручка утирала невидимые слезы. Горелая? Ну ты сам напросился!

Влад нашел под подушкой спички, в руки сам собой попался журнал, старый, не жалко. Монах у бабкиной кровати вытянулся струной, у него даже как будто появились ноги. Что? Страшно?! Влад зажег спичку, поднес журнал…

Он сам не ожидал такого эффекта. Наверное, журнал был очень засаленный, он вспыхнул, и сразу в комнате стало так светло, что Влад даже увидел под капюшоном лицо монаха.

– Получай, пока бабка не проснулась! – Он хотел прошептать, но вышло в полный голос. Он ударил рукой с факелом прямо в капюшон, туда, где было лицо. Раз! Другой! Третий!..

Монах весь как‑то сжался и стал размером, наверное, с кошку. Комната моментально пропахла жженой бумагой. Журнал обжег пальцы, Влад выронил, затоптал… По коленке пробежала черная тень: удирает!

Вспыхнул ночник. Влад сощурился и подумал, что от похода в церковь теперь точно не отвертеться. Да что там церковь, как бы Поезд «Сапсан» психушку не вызвала! Надо же так вляпаться!

Бабка молчала. Было слышно, как мать в своей комнате нашаривает тапочки и, чап‑чап, идет посмотреть, что случилось. Влад потихоньку разлеплял глаза, что сказать‑то, что же сказать?.. Ошарашенное бабкино лицо, ни капли не сонное, намекало, что думать надо быстро.

Внутренний заяц Влада, привыкший ловко обманывать контролеров Поезда «Сапсан», затараторил, придумывая варианты. Внутренний контролер сверкал погонами и не верил ни единому зайцеву слову.

– Скажу, что пробовал курить.

– Журнал? Тогда по тебе точно психушка плачет!

– Тогда, что журнал от ночника загорелся. Я читал, а он…

– А ты уверен, что это возможно? Да и лампочка небось уже остыла…

– О! Скажу, что читал потихоньку в темноте, подсвечивая себе спичками.

– А на кухню выйти – не судьба? Включил бы себе свет и читал, никому не мешая…

В бабкиных ошалевших глазах щелкал секундомер. Ну скажи уже что‑нибудь!

– Я это… Решил попробовать читать в темноте, а фонарика не нашел. И вот….

Бабкино ошалевшее лицо потихоньку обретало обычный вид. Вечный подозрительно‑озабоченный взгляд сверлил Влада и почему‑то мать.

– И взял спички? А на кухню выйти почитать не мог? – Она закашлялась и встала, чтобы открыть окно. Мать суетливо сбегала за веником, быстренько замела, исподтишка глядя на Влада, как на больного. Хорошо, что он вовремя изловчился и запинал под кровать упавшую ложку. Чеснока на бабкиной койке не наблюдалось, должно быть, сам куда‑то закатился…

– Странный запах… Может быть, ты курил?

Влад мысленно выдохнул: пронесло! Мать молча ушла в свою комнату, а бабка пустилась в длинные рассуждения о том, как вредно курить, особенно в постели.

 

Глава IX