С другой стороны дома послышался такой топот Кита, что я сразу очнулся и решил, что пора удирать. Кинул второй камень наугад, услышал, как со звоном посыпались стекла. Вскочил, оставив репейнику хороший клок своих волос, и рванул к лагерю. А тех, местных, в доме‑то и не было! Хотя, может, просто не захотели выходить. Женщина что‑то крикнула мне вслед, но кто же прислушивается к проклятьям в спину!
Я бежал к забору и думал, что меня она точно запомнит и точно в лагерь явится искать. Шевелюра у меня приметная: белобрысая, а сейчас на солнышке выгорела – вообще седой стала. Запомнит! Как пить дать, запомнит! Из‑за моего дурацкого языка мы с Китом можем запросто уехать домой раньше срока, сколько бы там ни стоили путевки. Вот всегда я так! На днях Егору сказал, что он придурок, прям при его бабушке. Узнал много новых ругательств, а подзатыльник получил такой, что до сих пор голова гудит. Трудно жить балаболам. Но весело!
Мелочи у забора уже не было, похоже, все ушли на обед. Сейчас и нас хватятся! А Кит, кажется, еще не пришел. Странно, он же убежал вперед меня… Я потихоньку шел вдоль забора к перелеску, наверняка Кит ждет меня там, чтобы не светиться в скошенном поле.
У деревьев меня окликнули.
– Наконец‑то! А то мы ждем‑ждем, неудобно вас как‑то по одному лупить. И так много чести! – Между березами стоял долговязый парень, в спортивной куртке на голый торс и девчоночьих красных кедах. Из‑за этих кед я его и запомнил, а то лица у всех местных какие‑то одинаково сизые, не различишь.
За спиной у «кед» стоял парень в тельняшке и двое мелких без особых примет. Мне даже весело стало: надо же, подкрепление вызвали: полчаса назад мелкий в этой компании был только один. Напротив, ко мне спиной, стоял Кит и теребил в руке камешек.
– Вы что это хулиганите, стекла вздумали бить в чужом поселке? – «Кеды» некрасиво сплюнул под ноги и вопросительно уставился на Кита.
– А что, дует? – спрашиваю.
– Я те ща дуну! – Парень в тельняшке рванул на меня с кулаками, но «Кеды» его удержали.
– Погоди ты, не горячись! Просто интересно, чем люди думали…
– А ты чем думал, когда на берегу пристал? – проворчал Кит и слета получил от «буйной тельняшки». Конечно, дал сдачи, конечно, получил еще. «Кеды» и мелкие сначала пытались разнять, но, кажется, специально зацепили меня по носу, и кулаки мои среагировали сами.
Дальше плохо помню. Я врезал разок «Кедам», а потом пытался достать мелких, пока затылок мой не встретился с землей. В небе закружились верхушки деревьев, по лицу неловко мазнула чья‑то нога, «Кеды» сказал: «Хватит», – и мы с Китом опять остались пересчитывать раны. Еще одна короткая бесславная драка. Вторая за час, причем с теми же самыми.
– Не, ну ты видел? – Кит присел на корточки, опершись на ствол спиной. Его глаз, подбитый на берегу, заплыл окончательно, разбитые кулаки опять закровили. Вид был жутковатый, Лехе на глаза лучше не попадаться.
– Просто им скучно жить в деревне, вот они и цепляются к городским.
– Да ну! – Кит потрогал подбитый глаз. – Давай, что ли, ребят из лагеря соберем…
– Стенка на стенку? Нас тогда точно выгонят. Если в драке не убьют.
– Вот они где! Вас весь лагерь ищет! – Сашка подкрался, как тот капец. Он стоял по другую сторону забора и старательно вдавливал свою физиономию между прутьями.
– Тебе чего? – Кит повернулся к нему лицом, и Сашка отпрянул. Я бы тоже отпрянул.
– Ой! Никита, кто тебя, а? – Сашка даже оглянулся, будто опасаясь, что Китов обидчик еще где‑то прячется и вот‑вот выскочит, чтобы Сашке тоже досталось.
– Не бойся, – говорю. – Они уже ушли.
Кит раздраженно зыркнул на него, неужто хочет отыграться на Сашке?!
– Кто надо. Чего хотел?
Сашка поймал его взгляд и на всякий случай отошел от забора:
– Так, в столовку идите. Только потихоньку, как будто вы там и были. Вас уже ищут все… Ну Никит, правда, кто? Вась, хоть ты скажи!
Я промолчал, потому что я не «хоть».
– Будешь много знать, такой же красивый будешь. Пошли. – Последнее Кит бросил мне и полез прямо через забор.
Лагерь как будто вымер. Никто не носился по дорожкам туда‑сюда, малышня не выскакивала из кустов с брызгалками, на баскетбольной площадке не стучал мяч, даже на стадионе никого не было. Ну и что, что время обеда! Обед – дело добровольное, и совсем не такое, чтобы обезлюдел весь лагерь. Мы брели к столовке, а я ловил себя на дурацком страхе: сейчас зайдем, а там – никого.
У самой столовки все‑таки нашлись два живых человека. Они ревели в голос, изредка обмениваясь короткими тумаками с расстояния вытянутой ноги. Я прибавил шагу, потому что один из них явно был Егор. Приметный парень, здоровенный, выше и шире даже нашего физрука. То, что он выл, как малявка рядом с ним, и гримасы корчил такие же, могло означать только одно…
– Вот ведь злобный карлик! – прошипел Кит и рванул бегом. Странно, что на рев еще не сбежались воспитатели, значит, мы успели к самому началу. Вечно мелкоте неймется!
Кит подскочил к парочке первым и тряхнул малявку за шиворот:
– Так! Быстро отдал ему банку!
При слове «банка» Егор нервно обернулся и вопросительно глянул на нас типа: «Где?» Отчего‑то мне всегда неловко смотреть ему в глаза. Я быстро уставился на мелкого, будто он меня очень интересует.
– Уже! – Мелкий всхлипнул и поднял физиономию, украшенную здоровенным фингалом.
– Черт… Где болит, говори. Руки‑ноги гнутся? Пошевели пальцами…
Мелкий опасливо косился на Кита, украшенного синяками, но сопротивления не оказывал. Только всхлипывал, размазывая по лицу грязь, похоже, Егор успел его и в земле повалять.
– Тебя мама учила не связываться с придурками? – спрашиваю.
Егор не расслышал меня, потому что опять заревел, как сто бизонов, а малолетка неоригинально ляпнул:
– Я пошутил.
– Ну и дурак. – Кит подтолкнул его в спину. – Получил, пойдем теперь к медсестре сдаваться. Только быстро.
– Я сам. – Мелкий вырвался и дал стрекача, будто боялся, что Егор или мы побежим догонять. Бежал он в правильном направлении, так что все нормально.
Егор стоял к нам спиной и выл, прижимая к себе пакет с драгоценными своими банками. Обычными металлическими из‑под всякой там кока‑колы. Они у него всегда с собой в этом замусоленном пакете с порванной ручкой, завязанной узлом. Егор даже спит, говорят, с пакетом в обнимку. Что с него, дурачка, взять! Где он эти банки находит в лагере, который день и ночь убирают тучные стада техничек, – загадка. Подозреваю, что он так и приехал со своим пакетом. Однажды, когда мы пошли купаться с его группой, Егор чуть не погиб из‑за такой вот банки. Увидел на дне и пытался достать, пока трусы за корягу не зацепились. Ревел потом, потому что так и не достал. Уходить не хотел, еле уволокли.
Киту нравится думать, что Егор эти банки сдает. Так хоть какая‑то польза есть, а значит – и какая‑то логика в Егоркином поведении. Но это все Китовый трусливый оптимизм. Мне, может, тоже хочется думать, что все инвалиды в метро вечером расправляют подогнутые ноги и едут домой ужинать. А вот чтобы Егор добровольно отдал кому‑то банку, даже за деньги, я себе не представляю. Это не заработок, это страсть. Ненормальная, больная, как все страсти. Только еще и дурацкая. Так‑то Егор хороший парень, добрый, если святое не трогать. Но угадайте, какое любимое развлечение у малышни в лагере и за что получил конкретно тот пацан?
– Злобный карлик! – Кит сплюнул мелкому вслед, а Егор успокоился, как по команде, и разулыбался нам:
– Вы купались?
– А? Черт, волосы‑то мокрые! – Кит зло потянул себя за челку и выжал на нос пару капель.
– Нет, – говорю. – Вспотели просто, бегали. В столовку с нами пойдешь?
Егор покачал головой и ушел, брякая своими банками. Призывать его к порядку, говорить: «Думай иногда, кого бьешь», – было бы глупо. Егор старше нас, а читает по слогам.
Кит толкнул дверь, и я не услышал привычного столовского гвалта, но удивиться не успел, вошел. Все были здесь. Несколько сотен человек сидели за столами – не стучали ложками, не болтали, как все нормальные люди, а, кажется, пялились на нас. Кит, ничего не замечая, уже шел к нашему столу, а я так и застрял в дверях, неудобно, когда на тебя все смотрят. Я уставился в ответ поверх голов типа: «Че пялитесь!» – а сам слушал Китовы шаги, такая была тишина. Но кто‑то в конце концов стукнул ложкой, кто‑то разочарованно брякнул: «Живые». Мне стало смешно, я захихикал, кто‑то подхватил, и столовка тут же наполнилась нормальными человеческими звуками вместо этой похоронной тишины.
У нашего стола Кита уже отчитывал Леха. Меня увидел:
– И тебя касается! Поедите – сразу ко мне. Пока без вещей. Родителям долго за вами ехать, успеете собраться.
– Леш, да ты что! Мы только на минутку вышли!..
– Я все сказал. Жду. – И ушел с таким видом, будто у него дел много.
– Остынет! – подмигнул мне Кит и пододвинул поднос с обедом. – Держи, я тебе уже взял. Здесь, говорят, в первую смену кто‑то пропал, вот все и стали параноиками. Будем ныть, что вышли на минутку за улетевшим мячом. Простит, он отходчивый.
– А вы что, у забора в футбол играли? – Только сейчас я заметил Сашку. Этот балбес сидел прямо рядом со мной и пальцами выуживал ягоды из компота.
– Да! – Мы рявкнули это хором с Китом, потому что нечего всяким Сашкам правду знать.
– А подрались‑то с кем?
– Между собой. Понял?
– Так бы и сказали. А то Леха весь лагерь на уши поднял, меня вот послал вас искать… В ту смену в нашей группе, и правда, двое мальчишек пропало. Одного нашли потом мертвого.
Сашку мы уже не слушали. Кит вдохновенно налегал на картошку, а я ковырялся в тарелке и думал, что домой не хочу. Не наотдыхался еще. Мне и здесь неплохо. Есть, конечно, свои минусы. К речке, вот, приходится сбегать, потому что режимом предусмотрено два купания в неделю, да и на те Леху не уговоришь. Этот человек будет счастлив тогда, когда мы все разляжемся по кроватям и заткнемся. И чтоб до конца смены! Думаю, он бы и еду нам в постель приносил, лишь бы не рыпались никуда. Когда его нанимали воспитателем, похоже, не предупредили, что работать придется в детском лагере, а не в доме престарелых. Вот он и злится.
– …А живот у него был вспорот очень странно: ни на зубы, ни на нож не похоже, а как будто руками рвали. Все кишки…
– Фу! Че за столом рассказываешь?! – Я залепил Сашке подзатыльник и локтем опрокинул тарелку. Красная лужа борща стекала со стола мне на штаны. Вот и поели.
– Псих! Дуй за тряпкой давай! Я правду говорю, а ты дерешься!
– Сам знаю, куда мне дуть! Поговори еще!
Кит изумленно уставился на нас обоих: он, похоже, и про кишки не слышал, был занят своими мыслями. Я, конечно, пошел за тряпкой, выслушивая в спину, какой я псих. А когда вернулся, застольная беседа о трупах была в разгаре.
– Ты видел? Ну, кишки, живот вспоротый, что там еще… Ты же здесь вроде с первой смены кукуешь. Должен был видеть!
– Нет, – насупился Сашка. Кит пожал плечами, о чем, мол, тут говорить, и занялся своей картошкой.
– Но мне Леха сам рассказывал! – не сдавался Сашка. – Он врать не будет!
Мне даже смешно стало.
– Он, – говорю, – чтобы ты за территорию не ходил, и не такое соврет. Погоди, сейчас послушаем, что он для нас с Китом придумал. Я тебе перескажу, вместе посмеемся.
Сашка надулся, а я вытер стол, отнес тряпку, сел и стал ждать Кита. Есть больше не хотелось, не люблю, когда мне за столом про кишки рассказывают.
– А что ж тогда вторую смену собрали и лагерь не закрыли? – Похоже, Кит просто дразнил наивного Сашку.
– Так поймали одного. – Сашка тут же забыл, что надулся, и с удовольствием продолжил: – Из местных. Только он еще до суда в камере повесился. Потому что не виноват.
– Не виноват, так чего бояться?
– Много ты понимаешь! Тело второго мальчика не нашли. Убийца бы не забыл, куда спрятал. А самое главное, я слышал: человек не мог нанести такие раны. Да и зверь…
– А кто ж тогда? И что в тех ранах особенного?
– Не знаю, но…
– Не знаешь, не говори!
– Только парень умер не от ран, а от испуга.
– Кишки наружу, а умер от испуга? – влез Клязьма. – Я б от такого испуга…
– Дурак! Раны уже потом нанесли, а помер он целехоньким.
– Откуда знаешь? На вскрытии был?
– Рассказывали. – Сашка пробормотал так жалобно, что мы засмеялись.
Я тогда подумал, что это очередная лагерная страшилка. Этакий детский фольклор, в котором правда, может, и есть, но весьма в умеренном количестве. Мальчики, может, и пропали, но нашлись, например, где‑нибудь в автобусе по дороге домой. А Киту было интересно:
– И кто, по‑твоему, его так напугал?
Сашка сразу сделал серьезное лицо и выдал:
– Думаю, это какая‑то потусторонняя сущность!
– Красная рука! – крикнул Клязьма (все‑таки за общим столом никуда не деться. Все тебя слышат и всегда готовы поддержать разговор). Мы заржали, но Кит неожиданно нас одернул:
– Погодите вы! Мне ведь отец тоже что‑то такое рассказывал про эти места. Я сам не верил, но когда вторую историю подряд слышишь про один и тот же лагерь…
Даже я навострил уши. Кит ничего такого не говорил, когда мы сюда уезжали.
– Так вот, один парень стоял у корпуса администрации… Высоченный стеклянный корпус, я специально проверил на днях, там до сих пор окно не вставили…
– Разбилось?
– Ага. Причем как будто само изнутри. Во всяком случае, те, кто был в здании, признаваться не спешат. И осколок, значит, рухнул прямо на того парня. Шейные позвонки ему перебил, почти обезглавил.
– Как это, почти?
– Голова на одном куске кожи болталась, шеи уже не было толком. И знаете, что самое интересное? В метре от того места, где все произошло, под дерном нашли прикопанного глиняного человечка. Без головы.
Я отодвинул стакан с компотом: теперь уже и пить не хотелось. Санек тоже вынул из стакана мокрые пальцы и даже не облизал:
– Магия вуду? Здесь, в лагере?
– Я тоже не очень верю, – пожал плечами Кит. – Может, совпадение. Мало ли по лагерю всяких глиняных поделок раскидано без рук – без ног. Только стекла в том окне до сих пор нет, можешь проверить. И поделка, говорят, была особенная. У нее были приклеенные волосы, очень похожие на волосы того парня…
– Да ну, фигня! – Клязьма встал и демонстративно начал собирать тарелки, он дежурил сегодня. – Это древняя магия рабов. Ты хоть одного негра в поселке видел?
Мне стало смешно, а Кит, похоже, оскорбился. Сашка встал на защиту:
– Ну и что! Все магии древние, и у всех есть первооткрыватели, что с того? Теперь их используют все, кому не лень, и необязательно негры. Вон в битве экстрасенсов…
– Уймись! – цыкнул Кит. – Хотя Клязьма правда ерунду говорил. При чем здесь негры?
– А ты ту куклу видел? – не унимался Клязьма. – Черт с ним, со стеклом….
– Можно поискать, – пожал плечами Кит. – Вряд ли ее кто‑то взял на память. Скорее всего, выкинули в яму – и все. Только я не пойду! Мне как‑то фиолетово, верите вы мне или нет. Оно не стоит того, чтобы копаться в мусоре.
– Ну и не болтай тогда, – пробубнил Клязьма и ушел со своими тарелками. Могу поклясться, что он тогда поверил и, может быть, даже собирался навестить здоровенную мусорную яму на задворках лагеря. Но замечен не был, так что не считается.
К Лехе мы шли, обсуждая эту историю. Кит показал мне выбитое окно и место, где, по его прикидкам, все случилось. Место как место. Подъезд без козырька, наверняка парень заходил или выходил по каким‑то своим делам, а тут… Не свезло. Я зачем‑то вглядывался в штукатурку на стене, сам не понимал, зачем, пока не увидел малюсенькие красные крапинки. Хотя нет, ерунда, мне тогда так показалось. Случись что, кровищи было бы побольше. Хотя, может, ее затерли давно…
– Скажи честно, что ты все выдумал. Ну почему, например, я не слышал? Если бы такое было, шумиха была бы на всю страну! В Интернете бы точно…
– Не было тогда еще Интернетов, деточка, – не моргнув глазом, сообщил Кит. – Этой истории лет двадцать. Просто отец увидел знакомое название на путевке и вспомнил. Он же сто лет этим занимается, про каждый лагерь страшилок понарасскажет, только спроси.
– Так бы и сказал… Погоди, а стекло?
– А что стекло? – пожал плечами Кит. – По‑твоему, в здании администрации не может быть выбито стекло?
Леха встретил нас на улице и кивнул, пошли, мол. Мы побрели в его комнатку, оклеенную плакатами и календарями двадцатилетней давности. В комнате еле помещались кровать, стол и стул, такие же древние. Леха уселся на стул, оставив нам только возможность топтаться в проходе.
– Что ж, родителям я вашим позвонил, но выгонять пока не буду. Смотрите, чтобы в последний раз!
Мы заверили его, что раз самый что ни на есть последний, и уже собирались сматываться, довольные, что легко отделались. Но Леха не может без нотаций:
– Я смотрю, вы с местными успели познакомиться. – Он провел пальцем у меня над бровью, а Кита щелкнул по распухшему носу. – Вот за это у меня в другой раз и вылетите. Это не шутки.
– А что? – прикинулся шлангом Кит.
– А то! О пропавших пацанах вам уже небось доложили? Мало вам?
– Так ведь поймали того…
– Сего! Поймали не поймали, а с местными лучше не связываться, ясно?
– Ясно. Они психи. – Кит потрогал распухший нос. – А это что у тебя? – Он кивнул на коробочку на столе, откуда торчали фитили, как иголки ежа.
Леха покосился на коробку как‑то виновато, но быстро нашелся:
– У малышни отобрал, фейерверки. Вроде до Нового года еще далеко, а все в лагерь с собой петарды тащат. Что за игры у вас!
– Это не у нас!
– Да идите уже! Чтобы в последний раз, вы слышали?!
Мы хором рявкнули: «Да!» – и побежали восвояси. Кит, конечно, улучил момент и стянул за фитиль одну петарду (Леха удачно отвернулся). Я, конечно, тоже не отстал и стянул еще одну. Да ни за чем! Сперва сделал, потом подумал, что у Лехи они, наверное, все сосчитаны.
Глава III
Стук
Я проснулся от чувства, что, если сейчас не открою глаза – мне хана. С похожим ощущением просыпаешься за минуту до звонка будильника, но не с таким, чтобы в ушах стучало!
Стучало. Звук доносился как будто со всех сторон, негромкий, но уверенный стук. Как будто кто‑то идет вдоль корпуса и ведет палкой по ребристой стене… И по крыше. И по полу снизу. Звук доносился отовсюду сразу, у меня мурашки забегали от него.
Ребята спали. Я отчего‑то робел даже сесть на кровати: лежал и гадал, что бы это могло быть. Не вставая, глянул в окно, и там ждала новая странность: на улице не горел фонарь! Ни один. Лагерь просто утыкан этими дачными фонариками, которые днем заряжаются от солнца. И с чего бы им не гореть?
Стук приближался. По стене из дальнего конца палаты он потихоньку усиливался, подходил все ближе, мне уже казалось, что этот с палкой стоит прямо напротив меня за стеной. Неужели правда местные явились? Да ну, с чего бы, спят небось у себя там давно. Хотя испорченные фонари – это на них похоже.
Я осторожно толкнул Кита на соседней кровати, но он только повернулся на другой бок, проворчав что‑то вроде: «Ща как дам!» Ну и ладно! Придется одному пойти посмотреть, кто там стучит среди ночи?
На крыльце я споткнулся и чуть не расквасил себе нос, такая была темнота. Фонари действительно погасли во всем лагере. Я на ощупь спустился с крыльца и пошел по стеночке вдоль корпуса. Стук усиливался. Казалось, вот сделаю еще шаг и уткнусь в спину того, кто стучит. Я уже обошел корпус и оказался с той стороны, откуда звук был слышен лучше всего, именно отсюда я его слышал, когда проснулся. С той стороны нет окон, так что я мог не бояться, что меня увидят из палат.
Я прислонился к длинной стене корпуса и смотрел вдоль нее, но только и видел, что границу между улицей и стеной. А звук был рядом. Как будто источник прямо подо мной, как будто… Из палаты казалось, что стучат снаружи, а теперь, похоже, наоборот. Чушь какая‑то. Я уже собрался возвращаться, не такой я любопытный, чтобы искать на неосвещенной улице невидимого дятла. Но тут в шаге от меня мелькнула чья‑то белая майка.
Вот буквально перед носом: только что был один, а тут… Белое пятно в темноте хорошо было видно. Хозяин майки уходил от меня торопливыми шагами, и стук тотчас прекратился. Местные! Надо же, до чего дурные, поперлись ночью в лагерь, чтобы в стенку постучать. Мне тогда не пришло в голову, отчего, например, майка только одна, эти же всегда компанией ходят. Или почему они стучали, а не кинули камень в окно. Я так обрадовался, что странным звукам в ночи нашлось простое объяснение, что драпанул за белым, не думая.
– Стой!
Майка прибавила шагу, и я тоже побежал. Под ногами ни черта не было видно, да и вокруг – так себе. Робкий свет отражали стены белых корпусов, но не так уж их было много. Я бежал за белым пятном и думал: если этот выскочит за территорию, мне за ним бежать или ну его? Это здесь он один, а там… Огребать ни от местных, ни от Лехи больше не хотелось. Белый свернул в перелесок. Я напоролся ногой на корень, но старался не отставать: за перелеском будет забор, «майка» его перемахнет, и прости‑прощай…
Пятно удалялось. Я поднажал, хоть это и было нелегко, под ноги то и дело попадались корни, пеньки, да и распоротая нога болела. А перелесок все не кончался. По моим прикидкам, нам уже давно пора было выскочить к забору, наверное, «майка» заблудился в темноте и забирал чуть в сторону. Я влетел лобешником в какой‑то ствол, схватился за ушибленное место, а когда отнял руку, «майки» передо мной уже не было.
Перед глазами плясали рыжие пятна. Я заморгал, потому что не сразу понял, что это такое. Впереди, в сотне метров от меня горели костры.
Много‑много маленьких костерков, вместе они складывались в причудливый рисунок или даже надпись, но я так и не смог ни прочесть, ни разглядеть толком, что же это изображено. Костерки весело потрескивали. От них тянуло дымом и хвойными ветками, кто их жжет‑то на территории лагеря, и на территории ли? Я тогда подумал, что сплю. Ущипнул себя, ойкнул, и тут кто‑то сзади быстро зашагал в мою сторону.
Я рванул сначала вперед, но к кострам уж совсем не хотелось бежать. Рванул назад – там хрустнула ветка. Похоже, этот сзади, специально гнал меня в сторону костров, как собака зайца. Спотыкаясь о корни, я сделал крюк и, думая, что обманул невидимого преследователя, ушел в чащу. Место было незнакомое. Перелесок‑то малюсенький, днем насквозь просматривается, а тогда я совсем потерялся и не представлял, в какой стороне лагерь, в какой забор. Летел наугад. Под ногами хрустели ветки, а я гадал, только ли мои это шаги или чьи‑то еще. Стволы больно шаркали по плечам, а я летел, не разбирая дороги. Пока впереди не показался белый корпус первой группы.
Эта махина стояла вообще в другом конце лагеря, как я ухитрился по перелеску сделать такой крюк, до сих пор не понимаю. А тогда тем более было не до того. У корпуса мирно прогуливался Егор, побрякивая своим пакетом с банками. С азартом дорвавшегося грибника он шевелил траву кривой палкой и заглядывал в каждую мусорку. Увидев меня, улыбнулся и помахал.
Светало. В перелеске проснулись птицы и орали, кто во что горазд. Кеды моментально намокли от росы, стало холодно. Точно не сплю. Я помахал Егору в ответ и опять бегом помчался к своему корпусу. Меня же в любой момент могли хватиться! Да и вообще, странно это все.
Глава IV
Опять местные
Утром Леха утроил бдительность. Я сквозь сон слышал, как он заходит в палату, стоит тихо‑тихо, смотрит. Чего высматривает? А потом он подошел к моей койке и от нее – на улицу в ближайшую дверь, но тут же вернулся. Следы! Ночью меня где только не носило, конечно, я натащил грязи. Я на щелочку приоткрыл глаза, оценить палево, но Леха меня уже засек:
– Открывай глаза, бить не буду.
Я еще полежал, делая вид, что не слышу и вообще не понимаю, к кому обращается Леха. Но когда это прокатывало?
– Кот, хватит притворяться! Открой глаза и посмотри, как ты спалился. У нас, кажется, был с тобой разговор вчера?
Пришлось смотреть. От входной двери до моей кровати лежала хорошая дорожка грязи. Такая, что не отмажешься. Ребята потихоньку просыпались и с любопытством смотрели на меня, интересно же, что я придумаю и куда вообще ночью ходил.
– И где ж ты был? Только ври убедительно.
Я и не стал врать:
– Ночью в стенку стучали. Я выходил посмотреть, но он убежал.
– Кто?
Я только плечами пожал: откуда мне знать, кто, если он убежал?
– Просил же врать убедительно! Похоже, придется тебя отправить домой.
– Стучали‑стучали, – не моргнув глазом заявил Кит. Санек молча закивал, поддакивая. – Я поленился, а Васька вышел.
– И?
– Я почти спал, лень было расспрашивать.
Ребята захихикали, но Леха, кажется, поверил.
– Говорил вам, не связывайтесь с местными! Он один был? Ладно, разберусь. А вы двое. – Он посмотрел на нас с Китом. – Теперь будете подходить ко мне каждые полчаса и отмечаться. Раз пропустите – поедете домой. Я не желаю бегать за вами по всем окрестностям днем и ночью.
– Что, и ночью подходить?
– Смотря, как вести себя будете, – не моргнув глазом ответил Леха. – И убери за собой! – Он кивнул на глиняную дорожку к моей кровати и вышел.
Я пошел за шваброй, а когда вернулся, все накинулись на меня с вопросами:
– Что, правда кто‑то стучал?
– Правда‑правда, я тоже слышал!
– Да ну, тебе приснилось! Я полночи не спал, не слышал ничего. Как Кот выходил, помню, но никто не стучал.
Кит странно посматривал на меня, было видно, что он тоже ничего не слышал, а Лехе соврал из солидарности. Я заметал шваброй следы и не верил своим глазам. Следы были не одни!
Вот мои: подошва елочкой, сороковой размер, все правильно. А вот еще одни: подошвы нет, босая нога. И размерчик посолиднее. Кто‑то из ребят, что ли, ночью подходил? Или сам Леха наведывался посмотреть, не убежал ли я? Было бы похоже, но что‑то в этих следах было не то. Я даже швабру отставил, чтобы получше разглядеть. Пальцы ног на тех следах располагались как‑то странно…
– Чего разглядываешь? – Кит свесился с кровати посмотреть на след, и у него глаза округлились. – Кто тут еще босиком шлялся?
– Не знаю, – говорю. – Видишь, какой странный след.
Ребята притихли и уставились на следы. Сашка подошел с видом знатока и закивал:
– Это ведьмино копыто. Видишь, средний и безымянный пальцы срослись? Такое часто бывает, особенно у женщин. Считается признаком колдовской силы.
Все разом смолкли и уставились почему‑то на меня. Было слышно, как в своей комнате через две стены щелкает мышкой Леха.
– Это, по‑твоему, женская нога? – очнулся Кит. – Мой сороковой поменьше будет! – Он поставил свою ногу рядом со следом для наглядности – правда меньше.
– Да Леха это! – крикнул Клязьма. – Больше некому. Косолапый большеногий и с ведьминым копытом…
– Что, правда такой?
– Не приглядывался. Но посуди сам, кто еще? Снежный человек?
Клязьма меня почти убедил. Я быстренько затер следы, чтобы больше не сомневаться, и нас позвали на зарядку.
Над лагерем стоял туман, садовые фонари тускло светили, надо же! А ночью притворялись поломанными. Леха бежал первым, и мы за ним ленивой цепочкой. Кит хромал впереди меня и ворчал, что добежит до ближайшей лавочки, а дальше – без него. Леха это будто слышал, и повел нас не по территории, а сразу в перелесок.
Мокрые ветки (вроде не было дождя‑то) задевали плечи, майку на мне уже можно было выжимать. Все бежали и пыхтели – скукота, а я вглядывался в перелесок, пытаясь вспомнить, где меня вчера носило? Даже в тумане заблудиться было трудно, все насквозь просматривается, вон он, корпус первой группы… Я высматривал выжженную полянку (не приснилось же мне вчера!), но ничего такого не видел в тумане.
Кит пыхтел впереди и примерялся к пенькам, чтобы присесть отдохнуть. Наконец, выбрал подходящий поваленный ствол и плюхнулся на него. Я присел рядом из солидарности и рассказал ему про ночные костры.
– Ничего себе ты погулял! Мог бы и позвать. Вдвоем, может, и поймали бы кого.
– Думаешь, это местные?
– А кто? Тебе уже мистика мерещится? Нельзя столько страшилок слушать, Сашка на тебя плохо влияет.
Мне действительно мерещилась мистика, но пока я старательно отгонял такие мысли, и уж совсем не хотел говорить о них Киту. Мой друг удивительно неверующий Фома. Даже если у него во дворе приземлится летающая тарелка, он найдет этому простое объяснение и докажет инопланетянам, что их не бывает. Краем глаза я следил за ребятами, они нарезали круги поблизости.
– Пойдем, пока Леха нас не хватился!
И мы пошли. Ребята бежали вдоль забора, отделяющего лагерь от внешнего мира. За низенькими кустами с той стороны решетки я прекрасно видел косматую макушку, но не придал этому значения. Пристроился у Сашки за спиной, побежал… И тут раздался взрыв!
Меня обдало песком и комками глины, за шиворот полетели камешки. На голову, куда только можно, насыпалась земля. Стоял бы к эпицентру лицом, точно бы без глаз остался. Глянул на Кита, он озадаченно отряхивал макушку. Ребята испуганно оборачивались, Леха уже бежал к нам, но, увидев, что два придурка в хвосте живы‑здоровы, замедлил шаг и стал издали показывать кулаки. Я только шепотом спросил Кита: «Это ты?» – уже зная, что нет.
