16.5. Имплицитное и латентное
В риторическом плане письму Моды противопоставлено обобщенное означаемое - идеология Моды. Анализ риторического означаемого осуществляется в особых условиях, которые необходимо теперь рассмотреть; эти условия зависят от своеобразия самого риторического означаемого - оно не является ни эксплицитным, ни имплицитным, оно латентно. Эксплицитное означаемое — это, например, означаемое вестиментарного кода в комплексах А: оно актуализировано именно как означаемое посредством определенной материи - слова (уик-энд, коктейль, вечер). Имплицитное означаемое - это, например, означаемое языка: в этой системе означающее и означаемое, как уже говорилось, отмечены изологией1; невозможно объективировать означаемое вне его означающего (если только не прибегать к метаязыку дефиниций), зато выделить какое-либо означающее — значит сразу же столкнуться и с его означаемым; таким образом, имплицитное означаемое одновременно дискретно, невидимо (как означаемое) и вместе с тем совершенно ясно (в силу дискретности своего означающего); чтобы дешифровать слово, не требуется знать ничего кроме языка, то есть системы, чьей функцией оно является; в случае имплицитного означаемого знаковое отношение является, так сказать, необходимым и достаточным - звуковая форма /зима/ с необходимостью обладает смыслом, и этого смысла достаточно, чтобы исчерпать знаковую функцию слова зима; «закрытость» отношения2 обусловлена здесь природой языко-
1 См. выше, 13, 1.
2 Здесь речь идет о минимальных структурных предпосылках образо
вания языкового знака, поскольку мы учитываем только значение, не при
нимая в расчет «значимость», при том что последняя играет важнейшую
роль в системе языка.
вой системы - системы, материя которой непосредственно значима. По сравнению с имплицитным означаемым латентное означаемое (а риторическое означаемое всегда именно таково) обладает оригинальными свойствами, обусловленными его местом в системе как целом: располагаясь в конце процесса коннотации, оно перенимает ее конститутивную двойственность; в самом деле, коннотация, вообще говоря, заключается в маскировке значения под видимостью «природы», она никогда не предстает открыто в облике знаковой системы; поэтому феноменологически она и не требует прямо заявленной операции чтения; потреблять коннотативную систему (в данном случае - риторическую систему Моды) - значит потреблять не знаки, а только оправдания, цели, образы, в результате коннотативное означаемое является буквально скрытым (а не имплицитным); чтобы его раскрыть - то есть, в конечном счете, реконструировать, - уже нельзя опираться на непосредственную очевидность, которая разделялась бы всей массой пользователей системы, подобно «массе говорящих» в случае системы языковой1. Можно сказать, что коннотативный знак не является необходимым, поскольку, если его не удалось прочесть, все высказывание в целом сохраняет правильность благодаря денотации; но он не является и достаточным, потому что в нем нет плотного прилегания означающего (имеющего, как мы видели, протяженно-супрасегментную природу) к глобально-диффузному означаемому, проникнутому неодинаковым знанием в зависимости от образованности потребителей и погруженному в такую зону сознания, где идеи, образы и ценности как бы подвешены в зыбком полумраке языка, не признающего себя знаковой системой. Так, если журнал говорит о свитерах старшего брата (а не о мужских свитерах) или о девушке, которая любит одновременно вечеринки и Паскаля, кул-джаз и Моцарта, то несколько детская «семейственность» первого высказывания и эклектизм второго - это означаемые, спорные по самому своему статусу, поскольку они воспринимаются то как простое выражение простой природы, то с отстраненностью критического взгляда, усматривающего за ин-
1 Само собой разумеется, что даже и в языке коннотация служит фактором двусмысленности она усложняет (самое малое) коммуникацию
дексом знак; можно предположить, что читательница модного журнала не осознает здесь значения, но все же получает из данного высказывания достаточно структурированное сообщение, чтобы измениться под его влиянием (например, укрепиться и ободриться в эйфорическом переживании семейного быта или же в своем праве любить одежду разнообразных, но все же неуловимо родственных видов). Таким образом, благодаря риторическому, или латентному, означаемому мы подходим к важнейшему парадоксу коннотативного значения: это, можно сказать, значение, которое воспринимается, но не читается.
16.6. «Туманность» риторического означаемого
Прежде чем рассматривать то, как этот парадокс влияет на ход анализа, следует отметить еще одну оригинальную особенность риторического означаемого. Возьмем такое высказывание: кокетливая без кокетства; его риторическим означающим является парадоксальное соотнесение двух противоположностей; итак, это означающее наводит на мысль, что в мире Моды-описания неведомы противоположности, между которыми приходилось бы обязательно делать выбор; иначе говоря, означаемое здесь образуется синкретичным и одновременно эйфоричным воззрением на мир. Однако это риторическое означаемое -одно и то же для большого числа высказываний {скромная дерзость, сдержанная причудливость, непринужденная строгость, Паскаль и кул-джаз и т.д.); то есть означаемых мало, а означающих много; поскольку же каждое из таких немногочисленных означаемых — это миниатюрная идеология, находящаяся в своеобразном осмосе с идеологией более масштабной (эйфория и синкретизм с необходимостью отсылают к общему понятию природы, счастья, зла и т.д.), то можно сказать, что существует всего одно риторическое означаемое, образуемое бесконечной массой понятий, которую можно сравнить с большой туманностью, чьи контуры и членения неясны. Та-
' Существование латентных сообщений как будто признается в социальной психологии, что показывает различение между фенотипами (или явными типами поведения) и генотипами (или латентными, гипотетическими, умозаключенными типами), проведенное Ч Кумбсом, и ответ Ж Сте-целя (J Stoetzel, «Les progres methodologiques recents en sociologie», in Actes du IVe congres mondial de sociologie, II, Londres, AIS, p 267)
кая «туманность» - не изъян системы; риторическое означаемое смутно постольку, поскольку прямо зависит от ситуации индивидов, обращающихся с данным сообщением (мы уже отмечали это, говоря о преподавании правил дорожного движения)1, - от их знаний, чувств, морали, сознания, от исторического состояния культуры, в которой они живут. Таким образом, массивно-неопределенный характер риторического означаемого - это фактически его открытость во внешний мир. Этим своим последним означаемым Мода достигает пределов своей системы; здесь эта система распадается, соприкасаясь с целостностью мира. Теперь понятно, что и анализ, дойдя до уровня риторики, вовлекаясь в этот процесс, вынужден оставить свои формальные предпосылки и сделаться сам идеологическим, признавая те пределы, что ставят ему, с одной стороны, исторический мир, где он высказывается, а с другой стороны, собственная жизнь того, кто его высказывает; в этой точке аналитик должен, совершая сразу два противоположных движения, отделяться от пользователей анализируемой системы, объективируя их положение, и вместе с тем переживать эту необходимую дистанцию не как выражение какой-то положительной истины, а как конкретную и относительную историческую ситуацию; пользуясь терминами, которые оба по-разному изношены, он должен быть одновременно и объективен и ангажирован.
16.7. Проблема «доказательств» применительно к риторическому означаемому
Объективность заключается здесь в том, чтобы характеризовать риторическое означаемое как вероятное, а не достоверное; риторическое означаемое нельзя «доказать» прямым обращением к массе его пользователей, поскольку эта масса не читает, а воспринимает конно-тативное сообщение. Это означаемое бывает не «доказанным», а всего лишь «вероятным». Однако его вероятность может быть подвергнута двойному контролю. Во-первых, контролю внешнему: можно проверить, как читаются высказывания Моды (в риторической их форме), подвергая ее читательниц недирективному опросу (оче-
1 См. выше, 3, 3.
видно, здесь это наилучшая техника, ибо задача, собственно, в том, чтобы реконструировать идеологическую тотальность); во-вторых, контролю внутреннему, точнее, имманентному своему объекту, - выделяемые риторические означаемые все вместе способствуют общему видению мира, которое свойственно человеческому обществу, образуемому журналом и его читательницами; нужно, с одной стороны, чтобы мир Моды был вполне насыщен всевозможными риторическими означаемыми, а с другой -чтобы внутри этого комплекса означаемые были функционально связаны между собой; иными словами, раз риторическое означаемое в единой своей форме может быть лишь конструкцией, эта конструкция должна быть когерентной1; внутренняя вероятность риторического означающего определяется пропорционально его когерентности. По сравнению с такими принципами, как позитивное доказательство или реальный эксперимент, простая когерентность может показаться «аргументом» довольно слабым; ныне, однако, за ней все более признают если не научный, то по крайней мере эвристический статус; известная часть современной критики стремится реконструировать творческий мир писателей через их тематику (а это характерный метод имманентного анализа), в лингвистике реальность системы доказывается ее когерентностью, а не «применением»; наконец, мы ни в коем случае не пытаемся недооценивать практическую важность марксизма или психоанализа в исторической жизни современного мира, но все же контроль их «результатов» далеко не исчерпывает их теорию, которая в немалой степени обязана своей «вероятностью» собственной системной когерентности. Словом, в современной эпистемологии происходит, судя по всему, некий «сдвиг» доказательств - сдвиг неизбежный, когда мы переходим от проблематики детерминизма к проблематике смысла, или, иначе говоря, когда общественная наука имеет дело с реальностью, частично преобразованной самим же обществом в язык; собственно, именно поэтому любая социология мотиваций, символов или коммуникаций, которая может постигать свой предмет лишь через речь людей, по всей
1 Разумеется, ее внутренняя когерентность должна не противоречить тем знаниям, которые мы можем иметь об обществе в целом.
видимости призвана сотрудничать с семиологическим анализом; и более того - будучи сама речью, она и сама не может в конечном счете уклониться от такого анализа; неизбежно есть или же будет и семиология семиологов. Итак, дойдя до риторического означаемого, аналитик подходит к пределу своей работы; но этот предел - тот самый момент, когда он воссоединяется с миром истории, а в этом мире - с тем объективным местом, которое сам занимает1.
1 См. ниже, 20, 13.