I. Риторическое преображение знака Моды

19.1. Знаки и оправдания

Знак - это соединение означающего и означаемого (одежды и внешнего мира, одежды и Моды). Однако жур­нал не всегда открыто демонстрирует нам этот знак; в нем не обязательно говорится: аксессуар - это означающее оз­начаемого «весна»; короткие платья в нынешнем году яв­ляются знаком Моды; в нем говорится совсем иначе — бла­годаря аксессуару наступает весна; в нынешнем году пла­тья носят короткими; своей риторикой журнал может пре­образовать отношение означающего и означаемого и заме­нить их чистую эквивалентность иллюзией каких-то иных отношений (транзитивности, целенаправленности, атрибу­тивности, причинности и т.д.). Иначе говоря, создавая стро­жайшую систему знаков, Мода в то же время старается придать этим знакам видимость чисто рациональных оп­равданий¹; очевидно, именно потому, что Мода тиранична, а ее знак произволен, она и должна превращать его в при­родный факт или рациональный закон; здесь недаром дей­ствует коннотация — в общем устройстве системы на нее возлагается задача восстанавливать некоторую рациональ­ность. Однако такое превращение имеет неравный размах в зависимости от того, касается ли оно комплексов А (с экс-

¹ Об общем масштабе этого процесса см ниже, 20, II

плицитно-мирским означаемым) или комплексов В (с имп­лицитно-модным означаемым): в первом случае знак скры­вается за обычаем, функцией, а его рацио носит природно-эмпирический характер; во втором случае знак принимает форму констатирующего или постановляющего суждения, а его рацио носит характер законно-институциональный; но поскольку Мода присутствует также и в комплексах А как риторическое означаемое промежуточной коннотатив-ной системы¹, то, следовательно, в конечном счете законное рацио Моды применяется ко всем ее высказываниям.

II. КОМПЛЕКСЫ А: ФУНКЦИИ-ЗНАКИ

19.2. Знаки и функции в реальной одежде

Может возникнуть соблазн противопоставить чисто функциональную одежду (рабочую спецовку) одежде мод­ной, чисто сигналетической, даже если ее знаки скрывают­ся за какими-либо функциями {черное платье для коктей­ля). Это было бы ошибочное противопоставление: сколь бы ни была функциональна реальная одежда, она всегда со­держит в себе и сигналетическое начало, поскольку любая функция является как минимум знаком себя самой; рабо­чая спецовка служит для труда, но одновременно и демон­стрирует этот труд, плащ-дождевик защищает от дождя, но также и обозначает его. Этот процесс взаимообмена между функцией и знаком (на уровне реальности) действует, ве­роятно, и во многих других фактах культуры: так, пища связана одновременно и с физиологической потребностью, и с некоторым семантическим статусом - еда и насыщает, и нечто значит, обеспечивает и удовлетворение и общение². В самом деле, всякий раз когда функция поддерживается нор­мой изготовления, она начинает соотноситься с этой нормой как событие со структурой, а любая структура предполага­ет дифференциальную систему форм (единиц); функция становится не только транзитивной, но и читаемой; поэто­му ни одна нормализованная (стандартизированная) вещь

' См. выше, 3, 7.

² Таким образом, функция-знак, по-видимому, является характерной принадлежностью «производных» систем, суть которых не вполне исчер­пывается значением. - О пище как знаковой системе см. нашу уже цити­рованную выше статью «К психосоциологии современной пищи».

не исчерпывается вполне чистой практикой - она является также и знаком¹. Чтобы вернуться к чисто функциональ­ным вещам, нужно представить себе вещи импровизирован­ные - вроде того бесформенного покрывала, которое на­брасывали себе на плечи римские воины, чтобы защититься от дождя; а как только эта импровизированная вещь стала специально изготовляться и была, так сказать, институцио­нализирована под названием «пенула», ее защитная функ­ция оказалась включена в социальную систему коммуника­ции: пенула начала противопоставляться другим предме­там одежды и отсылать к идее собственного применения, подобно тому как всякий знак противопоставляется другим знакам и передает некоторый смысл. Поэтому применительно к реальным вещам, как только они стандартизируются (а бывают ли сегодня иные?), следует говорить не о функци­ях, а о функциях-знаках. Отсюда ясно, что культурный факт по самой своей природе призван быть осмысленным: в нем знак уже готов выделиться из функции и действовать самостоятельно, свободно, сводя функцию к состоянию подобия или алиби: шляпа ten-galon-hat (от дождя и сол­нца) - теперь уже чистый знак «американской западно-сти»; «спортивная» куртка больше не имеет спортивной функции и существует лишь как знак, противопоставлен­ный «нарядной» одежде; синяя рабочая спецодежда {blue-jean) сделалась знаком праздности и т.д. Этот процесс сиг-нификации идет тем сильнее, чем больше в обществе стано­вится стандартизированных вещей: делая все богаче свою дифференциальную систему форм, общество тем самым способствует образованию из вещей все более и более сложных «лексиконов»; благодаря этому современное техническое общество легко может отделять знак от фун­кции и наполнять изготовляемые в нем утилитарные вещи разнообразными значениями.

19.3. Реальные и ирреальные функции

Бывает так, что предлагаемая (описываемая) вещь от­вечает некоторой реальной функции: танцевальное платье

¹ Таким образом, естественно, что в новой среде, где живет совре­менный человек, - в среде технического общества - наши восприятия с самого начала оказываются проникнуты процессами чтения, как это еще в 1942 году отмечал Ж.Фридман (цит. статья в сборнике Melanges Alexandre Koyre, p. 178).

на самом деле служит для танцев и устойчивым, отчетли­вым для всех образом демонстрирует эту свою танцеваль-ность¹; форма или материал приспособлены к действию, и семантическое отношение обладает постоянством. Но в ог­ромном большинстве случаев функции, приписываемые одежде Модой, гораздо сложнее: журнал склонен изобра­жать их все более специальными и случайно-конкретизиро­ванными, и, разумеется, в таком процессе ведущую роль играет риторика². Когда утверждается, что некая вещь под-ходит-для тех или иных обобщенных, так сказать антропо­логических обстоятельств, - для какого-либо времени года или праздника, - то здесь еще можно усматривать функ­цию защиты или украшения (зимнее пальто; свадебное пла­тье); но если говорится, что такое-то платье подходит мо­лодой женщине, которая живет в 20 км от большого города, каждый день ездит на поезде и часто обедает с друзьями, то функция ирреализуется самой точностью мирского озна­чаемого; здесь тот же парадокс, что и в искусстве романа: «расписанная во всех деталях» Мода всегда ирреальна, однако чем конкретнее и случайнее ее функция, тем «есте­ственнее» она кажется; при этом модные журналы берут на вооружение принцип веристского стиля, согласно которому накопление мелких частных деталей заставляет больше ве­рить в правдивость изображаемого, чем простой очерк, по­скольку «тщательно проработанная» картина считается бо­лее «правдивой», чем «небрежно набросанная»; а если об­ратиться к популярной литературе, то мелочное описание вестиментарных функций сближается с нынешней тенден­цией массовой прессы придавать всякой информации личнос­тную окраску, делать из каждого высказывания прямое обра­щение к читателю - не ко всем вместе, а к каждому в отдель­ности; при этом функцией Моды (молодая женщина, кото­рая живет в 20 км и т.д.) становится настоящая доверитель­ность, словно данное платье и данный, столь точно описан­ный образ жизни относятся лишь к одной читательнице из всех, словно при расстоянии большем, чем 20 км, это была бы уже другая читательница и другая одежда. Как мы видим,

¹ Заметим, что в подобных высказываниях означаемое как бы за­
коснело в означающем, сделавшись видовой категорией (ср спортив­
ная рубашка)

² Риторика обычно появляется вместе с паратаксисом семантических
единиц (ср выше, 16, 4)

реальность, предполагаемая функциями Моды, характеризу­ется прежде всего своей случайной конкретностью; это не тран­зитивная реальность, а - в очередной раз - фантазматически переживаемая, ирреальная реальность романа, тем более под­черкнутая, чем более она нереальна.

19.4. «Рационализация»

Само собой разумеется, что чем мифичнее функция благодаря изобилию случайных конкретизации, тем лучше она маскирует знак; чем ирреальнее Мода, чем императив-нее заявляют о себе ее функции, тем более скрадывается знак в пользу видимости эмпирического применения вещи; парадоксальным образом, именно в самых пышных постро­ениях модной риторики одежда кажется освобожденной от внешних претензий и скромно довольствующейся статусом бытовой принадлежности - как будто некое белое норковое болеро служит исключительно для защиты от холода в про­хладной церкви, на церемонии венчания ранней весной. Таким образом, риторика вводит в Моду целый ряд лож­ных функций, цель которых, разумеется, в том, чтобы при­дать модному знаку гарантию реальности - гарантию очень важную, потому что Мода, несмотря на свой престиж, все время чувствует себя слишком легковесной. Такое функци­ональное алиби - по-видимому, составная часть общего (воз­можно, свойственного всей современной эпохе) процесса, в ходе которого любое эмпирическое рацио, взятое из мира действий, способно оправдать собой не только любое на­слаждение, но и, более утонченным образом, любое созер­цание сущностей; утверждаемая в риторическом плане фун­кция — это как бы задолженность Моды перед внешним ми­ром, дань почтения, которую система бытия воздает систе­ме дела. Превращение ряда знаков в ряд рациональных оправданий¹ известно также под названием рационализа­ции. Ее описывали и непосредственно в применении к одежде (реальной одежде, а не одежде-описанию); несколько при­меров такого социального преобразования символа в оп­равдание привел в своем психоанализе одежды Флюгель²:

¹ Это, по-видимому, то же превращение, которое невротик совершает
со своим неврозом (системой знаков) при феномене «вторичной выгоды»
(Н Nunberg, Principes de psychanalyse, Paris, PUF, 1957, 415 p, p 322)

² Слово «рационализация» встречается у Флюгеля (Flugel, Psychology
of Clothes, chap I et XIV) Видимо, о том же пишет и К Леви-Стросс «Ос-

общество не понимает смысла длинной и заостренной обу­ви, оно использует ее как фаллический символ, но объясня­ет ее применение одними лишь гигиеническими причина­ми¹; а если этот пример кажется слишком зависимым от психоаналитической символики, то вот еще один, сугубо исторический, - в 1820-1830-е годы обычай накрахмаливать галстук объясняли удобством и гигиеничностью². В этих двух примерах даже прослеживается тенденция - возмож­но, не случайная - приводить в оправдание знака нечто прямо противоположное его физическому статусу: стеснен­ность обращается в удобство; возможно, такая инверсия подобна той, которой подвергаются реальность и представ­ления о ней в буржуазном обществе, если вспомнить образ Маркса³; действительно, в обществе прошлого сигналетич-ность одежды была яснее заявленной и, можно сказать, бо­лее невинной, чем в нашем обществе, монархическое обще­ство открыто использовало одежду как систему знаков, а не как следствие каких-либо причин: длина шлейфа с точ­ностью указывала на социальное положение, и никакие сло­веса не преображали этот лексикон одежды в ее оправда­ние, поясняя, например, что длина шлейфа - следствие гер­цогского достоинства, подобно тому как норковое болеро -следствие холодной церкви; костюм прошлого не притво­рялся функциональным, он открыто демонстрировал искус­ственность своих референций. Вместе с тем правильность этих референций оставалась исключительно нормативной:

новное различие между Языковыми явлениями и другими проявлениями культуры заключается в том, что первые никогда не возникают сознатель­но, тогда как вторые, хотя они тоже берут свое начало от бессознательно-ю, часто возвышаются до уровня сознательного мышления, порождая та­ким образом вторичные умо включения и повторные попытки их осмыс­ления» (О Levi-Strauss, Anthropologie structurale, p 26) [К Леви-Стросс, Структурная антропология, М, Наука, Гчавная редакция восточной ли­тературы, 1983, с 26-27, в тексте Леви-Стросса эти слова являются цита­той из Ф Боаса - Прим перев ] ' Flugel, op at, р 27

² Cravatiana ouTraite general des cravates, 1823, in-12° ¹ «Если во всей идеологии люди и их отношения оказываются по­ставленными на i олову, словно в камере-обскуре, то это явление точно так же проистекает из исторического процесса их жизни, как обратное изображение предметов на сетчатке глаза проистекает из непосредственно физического процесса их жизни» (Karl Marx, Ideologie allemande, in (Euvres philosophiques. Pans, Costes, 1953, VI, 259 p, p 157) [К Маркс, Ф Энгельс, Избранные сочинения, т 2, М, Политиздат, 1985, с 20 — Прим перев ]

имея знаковый характер, соотношение мира и одежды дол­жно было просто соответствовать социальной норме. На­против, в нашей одежде-описании (и именно потому, что это описание) правильность знака никогда не признают от­крыто нормативной, а выдают за чисто функциональную -она заключается в соответствии между вещью (декольте лодочкой, плиссированные юбки) и функцией, которую она должна соблюдать (участвовать в чайном вечере с танца­ми, демонстрировать зрелость возраста); теперь правило внешне следует закону природы — homo significans надева­ет маску homo faber¹, то есть своей противоположности. Мож­но сказать, что благодаря рационализации, превращающей все знаки Моды-описания² в причины и оправдания, она обретает парадоксальный статус - является делом «на словах».