МОДА́ЛЬНОСТЬ – функционально-семантическая и прагматическая категория, а именно: выражение отношения говорящего к тем или иным компонентам коммуникации (содержанию сообщения, адресату, условиям общения, ситуации в целом) посредством особой организации высказывания и текста. Разновидность категории Субъектности (см.), в которой непосредственно проявляется антропоцентрическая сущность языка.
М. всегда интенциональна, является свойством целенаправленного высказывания и текста. По Ш. Балли, это мо́дус – компонент содержания, дополняющий ди́ктум – объективное сообщение. М. необходима для коммуникативной интерпретации диктума. С помощью М. мыслящий субъект вводит объективное (диктумное) сообщение в контекст коммуникации: устанавливает отношение собственного высказывания к действительности; проявляет целеустановку; выражает эмоциональное, оценочное и волевое отношение к предмету и/или адресату, ситуации речи; фиксирует собственные состояния и переживания; производит сортировку информации на утвердительную и отрицательную, более и менее важную.
В отечественном языкознании изучение М. начато А.М. Пешковским. В работе «Русский синтаксис в научном освещении» (1914) он использует понятие «речевое сознание» и обосновывает взаимосвязь глагольных категорий (прежде всего, наклонения) с волей говорящего. Теория М. обосновывается и развивается в трудах В.В. Виноградова. Проблемы М. интенсивно разрабатываются в современной функциональной грамматике и семантике, психолингвистике, лингвопрагматике, когнитивистике (труды А.В. Бондарко, Н.Ю. Шведовой, М.В. Ляпон, Г.А. Золотовой, Р.Д. Арутюновой, В.Г. Гака, Е.М. Вольф, Г.В. Колшанского, Т.В. Шмелёвой и др.).
В лингвистической традиции различают два основных типа М.
1. Объективная М. выражает устанавливаемое говорящим отношение содержания высказывания к действительности в плане реальности или ирреальности. Реальная М. означает, что говорящий считает сообщаемое фактом действительности. Это может не соответствовать реалиям (напр., в разговорном диалоге: А. – Ваня пришёл. – Б. (выглянув в коридор) – Нет, тебе показалось.), но в момент речи говорящий считает своё сообщение адекватным реальности. Ирреальная М. указывает на то, что сообщение – не факт действительности, а факт сознания говорящего, ср.: Он пришёл и Он бы пришёл; Приходи. Семантические подтипы ирреальной М. – это М. желательности (оптативная), долженствования и необходимости, возможности/невозможности, предположительности (гипотетическая), побудительности (императивная, директивная) и др. Всем им свойственна темпоральная неопределённость. Предпринятые классификации субкатегорий М. многочисленны и не тождественны друг другу.
Будучи обязательным содержательным компонентом любого высказывания, объективная М. грамматикализована. Прямое выражение она находит в морфологической категории глагольного наклонения, которая совместно с категорией времени и другими грамматическими категориями формирует предикативность – грамматическое значение предложения. Реальная М. выражается формами изъявительного наклонения, ирреальная М. – формами условного наклонения для выражения семантики возможного, желательного и формами повелительного наклонения для выражения побудительной семантики. К грамматическим средствам выражения М. подключаются интонационные, а также порядок слов. С их помощью различается М. утверждения, вопроса и побуждения (разновидности по коммуникативной установке). Возможны также переносные значения глагольных форм наклонения, выявляемые в контексте и конситуации, напр.: Не отвлекаемся; Пересел бы поближе (М. побуждения адресата). Они используются в разговорной и художественной речи. Общей системы грамматического воплощения объективной М. данные формы не разрушают, поскольку включаются в эту систему на правах непрямых средств выражения объективной М.
2. Субъективная М. выражает отношение говорящего к сообщаемому, речевому партнёру, ситуации; служит цели самовыражения. Сочетается с объективной М., превосходя её по значимости в акте коммуникации. Является факультативным компонентом высказывания, может иметь отношение и ко всему высказыванию, и к его фрагменту. Подтипы субъективной М. выделяются в зависимости от функционально-семантического основания личного мнения говорящего. Оценка и эмоции – важнейшие из этих оснований. Соответствующие им языковые поля оценочности и эмотивности имеют обширную зону наложения, так что разновидностями субъективной М выступают рациональная оценка (хороший/плохой, свой/чужой, полезный/бесполезный и т.п.), эмоция (удивление, радость) и, наиболее часто, эмотивная оценка (одобрение, восхищение, пренебрежение, презрение и т.п.). Другие разновидности: волюнтативная М. – выражение волевой интенции говорящего (М. желания, намерения, стремления, целесообразности vs невольности) − и М. усиления (акцентирования, важности). Приведённый список не исчерпывает всех разновидностей субъективной М., напр., особую семантику несёт в себе М. странного (фиксация отклонения от нормы, которое не поддаётся объяснению). Инвентаризация и классификация возможных характеристик со стороны говорящего продолжается.
Субъективно-модальная квалификация может выражаться специальными лексемами и лексико-грамматическими средствами. Русский язык располагает целым рядом модально-предикативных слов (кажется, можно, нужно, странно, нечаянно, хорошо бы и др.), вводных слов с модальным значением (вероятно, жаль, надо полагать, скорее всего и др.), модальных глаголов (хотеть, мочь, надеяться, намереваться, пытаться и др.), модальных частиц (неужели, же, ведь, вроде, благо, да уж, якобы и др.). О субъективно-модальном компоненте высказывания свидетельствует также лексика с основной или коннотативной семантикой названных выше семантических разрядов М.: эмоциональные междометия и эмоционально-оценочные полнозначные слова, рациональные оценки и номинации эмоций, лексика с семантикой воли и интенсивности. В реализации субъективной М. участвуют также интонационные средства (акцентное выделение модусного содержания), порядок слов, средства экспрессивного синтаксиса (фигуры речи).
С учётом того, что говорящий не всегда является субъектом действий, о которых идёт речь, различается два типа отношения к действительности с точки зрения говорящего: непосредственное (точка зрения говорящего и, одновременно, субъекта действия) и опосредованное (точка зрения говорящего и точка зрения субъекта действия). Во втором случае эти точки зрения могут совпадать и не совпадать.
Объективная М. остаётся принадлежностью высказывания; субъективная также может проявляться в отдельном высказывании, но может приобретать и текстовой статус (см. Тональность текста). Нет ни одного функционального стиля, в котором субъективная М. не нашла бы своего выражения, хотя данная категория варьирует содержательно и формально в зависимости от конкретной стилевой и жанровой специфики. В научной речи она имеет фрагментарный логизированный характер и отодвинута на второй план; в официально-деловом стиле внедрена в жанровую спецификацию, причём имя жанра (приказ, указ, заявление, договор, соглашение) ещё в предтексте задаёт соответствующую модальную установку документа; в разговорной речи субъективная М. нередко отодвигает диктумное содержание, становясь подлинным смыслом речевого общения и его интегратором.
Лит.: Арутюнова Н.Д. Модальные и семантические операторы // Облик слова: сб. ст. памяти Д.Н. Шмелёва. М., 1997; Балли Ш. Французская стилистика. М., 1955; Виноградов В.В. О категории модальности и модальных словах в русском языке // Виноградов В.В. Избранные труды: исследования по русской грамматике. М., 1975; Вольф Е.М. Субъективная модальность и семантика пропозиции // Логический анализ языка: Избранное: 1988–1995. М., 2003; Колшанский Г.В. К вопросу о содержании языковой категории модальности // Вопросы языкознания. 1979. № 6; Смирнова Е.Д. Основы модальной семантики. М., 1990; Стексова Т.И. Семантика невольности в русском языке: значение, выражение, функции. Новосибирск, 2002; Теория функциональной грамматики: Темпоральность. Модальность / под ред. А.В. Бондарко. Л., 1990; Трипольская Т.А. Эмотивно-оценочный дискурс: когнитивный и прагматический аспекты. Новосибирск, 1999; Трунова О.В. Природа и языковой статус категории модальности. Барнаул; Новосибирск, 1991; Шмелёва Т.В. Семантическиий синтаксис. Красноярск, 1988.
Т.В. Матвеева
МОДЕРНИ́ЗМ (от фр. мoderne – ‘новейший, современный’) – стилевое направление в европейском и американском искусстве рубежа XIX−XX вв., вбирающее в себя кубизм, дадаизм, сюрреализм, футуризм, экспрессионизм, метафизическую живопись, абстрактное искусство и т.д. Эпоха М. понимается как эпоха, пришедшая на смену эпохе Просвещения и романтизма, искусство М. так широко трактоваться не может и связано с распадением некогда единой художественной системы на множество самостоятельных школ и явлений. М. отразил кризис прежнего типа мировосприятия, кризис эстетики, которая по сравнению с новейшей стала именоваться классической. Определяя искусство М., петербургский искусствовед М. Герман настаивает – это система новых «художественных кодов», которые требуют своей дешифровки, данный процесс и определяет ценность художественного произведения. Означающее и означаемое, знак и смысл, текст и идея утрачивают непосредственную связь, знак начинает отсылать не к содержанию, но к другому знаку, культурному контексту.
Главными чертами культуры нового времени признаются отказ от власти традиции, отношения с которой приобретают всё большую сложность (эпатирующие заявления В. Маяковского, Б. Брехта об отказе от авторитета классиков соседствуют с признанием «видоизменённого прошлого» Дж. Элиота), предельная субъективность (как «свобода» и «рефлексия», по Гегелю), торжество рационализма во всех сферах жизни (теория М. Вебера). В статье 1928 года русский религиозный философ Г. Федотов к основным чертам современности отнесёт «примат воли, динамизм, активизм, энергетизм».
Русский М.занимает особое место в этой парадигме. Творчество отечественных авторов отмечено мотивами богоборчества, бунта против привычного, «скучного» мира, переосмыслением традиции. Начальные десятилетия 20 века рассматривают ближнее национальное прошлое в поле новых духовных ориентиров, вне его собственного эстетического и нравственного контекста. Наиболее заметно это коснулось писателей-мыслителей XIX века: от Гоголя до Чехова. Формой адаптации классики к духовной конъюнктуре дня и стал философско-демонический миф(К. Исупов). Однако личности прошлого в художественном представлении своих «наследников» не просто инфернализируются, М. оспаривает и сам образ истины, сложившийся на страницах словесности XIX века. Вместо идеала единства истины, добра и красоты, провозглашённого русской классикой, модернисты увидели разверзшуюся бездну и подвергли сомнению самое мироустройство. Стало необходимым найти иные, лежащие за пределами реализма, способы постижения действительности, оказавшейся сложнее, ужаснее, чем её представляла классическая художественная парадигма. В этом мире «чужого бытия» личность лишена возможности реализовать свои права, что усиливает ощущение абсурда. Отринув поэтику реализма, модернисты осваивают иные языки, стратегии постижения действительности. Начинают развиваться новые литературные направления: символизм, акмеизм,имажинизм,ставшие основой отечественного модернизма.
Характерными чертами символизма в России принято считать близость к древней традиции сакрального мышления. С символизма начинается широкое открытие древнерусской иконописи, фрески; их художественный язык, метафизика повлияли на духовные поиски авангарда. В России к символистам относят союз Н. Минского, Д. Мережковского, З. Гиппиус и др., связавших искусство с богоискательством и богостроительством, с идеями «религиозной общественности». Критика тогда же назвала их декадентами. Второе течение (В. Брюсов, К. Бальмонт, Ф. Соллогуб и др.) представляло символизм как исключительно литературное явление. Этим авторам свойственно стремление к чисто художественному обновлению русской поэзии. Литературоведы назвали их «старшими»символистами. Продолжатели их идей– «младшие» символисты – А. Блок, А. Белый, В. Иванов – при своём вхождении в литературу выступили как приверженцы философско-религиозного понимания мира в духе поздней философии Вл. Соловьёва.
На смену символизму в русской литературе пришёл акмеизм (от гр. akme высшая степень чего-л., пышное цветение). Его представители – поэты Н. Гумилёв, А. Ахматова, С. Городецкий, О. Мандельштам, М. Кузьмин. Творчеству акмеистов присущи стремление примириться с действительностью, уйти от нравственных противоречий. Поэзию С. Есенина рассматривают в контексте имажинизма (от фр. image − ‘образ’). Имажинизм – литературное направление, утверждавшее примат самоцельного образа, формотворчества над смыслом, идеей; первоначально оно соотносится с англо-американской поэзией 1912−1914 годов. Центральной фигурой был Э. Паунд, утвердивший принципы свободного стиха, системы образов и абстрактных понятий в поэзии. Паунду принадлежит идея выпустить стихи под псевдонимом Имажинист, в 1914 году он редактирует антологию «Имажинисты». Автор манифестов отечественного имажинизма – А. Мариенгоф.
Реалистическое направление в русской литературе рубежа веков продолжали Л. Толстой, И. Бунин, А. Куприн. Одновременно в реализме появляются новые художественные качества – опосредованное отражение действительности, символизм и мифологизм. Этим обусловлено распространение неореализма, виднейшими представителями которого стали: А. Ремизов, Ф. Сологуб, А. Белый с романом «Серебряный голубь», к этому направлению относят ряд произведений И. Шмелёва, Б. Зайцева, А. Толстого, М. Пришвина. Неореалистической тенденции не суждено было развиться в самостоятельное направление, исторический слом 1917 года превратил хаос в самую очевидную реальность.
К такой же тенденции можно отнести экспрессионизм, представленный лирикой В. Маяковского, ранними романами И. Эренбурга, прозой Е. Замятина, Б. Пильняка. Н. Лейдерман считает, что влияние экспрессионизма испытали все художественные течения 1920-х годов: реализм, романтизм, авангард и постсимволизм. Особое влияние экспрессионизма сказалось на авангардных течениях 1920-х: сюрреализме, творчестве обериутов (Д. Хармс, А. Введенский, ранний Н. Заболоцкий), абстракционизме. Мистические прозрения символистов сочетаются в культуре начала ХХ века с энергичными призывами авангардистов к немедленной реорганизации «дряхлого» бытия. Возникают новые группы, которые выступают уже не только против реалистического искусства, но и против предшественников – модернистов. Среди группировок, активно сражающихся с символизмом, отличаются кубофутуристы и эгофутуристы (от лат. futurum − ‘будущее’). Знаменитым эгофутуристом стал И. Северянин, провозгласивший в качестве теоретических основ поэзии интуицию и эгоизм. Кубофутуристы не только отказываются от классики, но и выражают презрение всей литературе в целом. Для поэзии представителей этого направления (А. Кручёных, В. Маяковского, Д. Бурлюка, В. Хлебникова) характерно подчёркнутое внимание к темам города, прогресса, некое анархическое бунтарство по отношению к современной действительности.
Произошедшая « дегуманизация» искусства, несмотря на отпугивающую жёсткость термина, явление исторически обусловленное. Разочарование в идеологии Просвещения, в человеке как «венце Творения» вели к « децентрализации », расширению представлений об окружающем. Вселенная, на периферию которой оттесняется homo sapiens, на равных теперь вмещает насекомых, облака, фантастических чудовищ, геометрические фигуры... Реальность, привычно постигаемая в аспекте личностного, распыляется. Мир как стройная система ценностей уступает место миру иллюзорному, где сиюминутное сочетается с вечным. Личность постигается как «тёмное», загадочное существо, движимое тайными пружинами, инстинктами, а отнюдь не стремлением к мировой гармонии и выполнению долга, на чем настаивало Просвещение. Экзистенциальная трактовка свободы как метафизического бунта человека против собственного удела объединяет художественные направления модернизма. Испанский философ Х. Ортега-и-Гассет суть происходящих перемен определяет как ломку «прежней перспективы», когда из искусства вытесняется «слишком человеческое», чтобы выйти из рамок «реального» – к мистике, от мира чувств – к идее, от земного – к космическому, уже не постигаемому на языке реализма. Новый стиль эпохи отмечен повышенным интересом к процессам слома, чтобы обнажить сокровенные смыслы бытия.
Русским модернистам принадлежит и право своеобразного открытия темы русского эроса (Вл. Соловьёв, В. Розанов, Вяч. Иванов, А. Блок). Плотская любовь, секс, как и язык, – открытая система, предполагающая контакт с другими людьми, устремление к синтезу. Для классического искусства любовь воспринимается откровением высшей воли, таинством, со смертью Бога исчезает и аура сакрального, литература утрачивает целомудренность, в ней актуализируются откровенно языческие, «дионисийские» мотивы и образы. Одновременно с процессом десакрализации любовного чувства предпринимаются авторские попытки его нового откровения на уровне личного мистического опыта (софиология Вл. Соловьёва).
Чувство трагизма, хаоса настоящего рождает и потребность в обратном – в былой гармонии, синтезе, даруемых мифом. Это стремление к объединению, собиранию «лоскутного» универсума – одна из важнейших отличительных черт новой художественной парадигмы. В европейской живописи аналитический вариант художественного воссоединения мира представлен полотнами Сезанна. Художники прибегают к мифу, когда любые разумные, логические объяснения настоящего не действуют. Интерес к мифологической образности вытекает из особенностей самой сверхзадачи модернистского искусства: найти смысл в хаосе, красоту в безобразии, закон в абсурде… и только миф в силу своей внеказуальной природы может её решить. Разумеется, литература всегда прибегала к мифо-фольклорным формам, но в ХХ веке изменяется специфика самого процесса, он обретает устойчивый, интенсивный, художественно-разработанный характер.
Лит.: Герман М. Модернизм. СПб., 2003; Грякалова Н.Ю. Человек модерна. СПб., 2007; Едошина И.А. Художественное сознание модернизма: истоки и мифологемы: ДД. Кострома, 2002; Зверев А. ХХ век как литературная эпоха // Вопросы литературы. 1992. № 8; Пайман А. История русского символизма. М., 1998; Русское искусство: ХХ век. Исследования и публикации. М., 2007; Слободнюк С.Л. Русская литература начала XX в. и традиции древнего гностицизма. СПб.; Магнитогорск, 1994; Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М., 2003; Черных Н.Д. Лексическая структура поэтического языка литераторов Серебряного века: опыт сопоставления: КД. Саранск, 2005; Эткинд А. Содом и Психея: Очерки интеллектуальной истории Серебряного века. М., 1996.
Н.В. Ковтун
МО́ДНЫЕ СЛОВА́ – слова, получившие большую популярность в определённый период времени. В отличие от неологизмов, М.с. не всегда являются теми, которые появились в языке недавно и вошли в активный оборот. Стать модным может слово давно известное, но получившее необычайно широкое распространение.
Модным слово становится по экстралингвистическим (не языковым) причинам. Это явление, скорее, социальное, зависящее от психологических особенностей человека. Ю. Поляков в сатирическом романе «Козлёнок в молоке» изобразил, как можно стать знаменитым «писателем», используя 12 универсальных модных фраз. Как всякая мода, мода на слова объясняется двумя противоречивыми желаниями человека: с одной стороны – выделиться из толпы окружающих, с другой – быть в группе себе подобных, слиться с ними. В данном случае язык служит таким же маркером, как и одежда, увлечения, музыкальные пристрастия и прочие атрибуты существования человека. М.с., как считают некоторые психологи, необходимы для создания впечатления осведомлённости говорящего и для придания чему-л. образа важности, уникальности или новизны.
Для современных М.с. характерна дополнительная особенность – подражание языку людей, принадлежащих, по мнению говорящего, к более престижной социальной группе.
М.с. используются практически во всех сферах: политике, экономике, науке, культуре и пр.: демократия, толерантность, формат, инновации, амбициозный, проект, нанотехнологии, тренд, актуальный, позиционировать, пиар, успешный и пр., а также во всех стилях: тусовка, трудоголик, в шоке – разг., прикольно, супер, пафосный – сленг, озвучить, рефлексия – профессиональный жаргон.
М.с. как языковое явление нейтрально, однако оно может стать отрицательным, если становится семантически опустошённым, т.е. если у слова теряется не только его первичное значение, но размывается всякий смысл, напр.: инновационные продукты питания, эксклюзивные товары, озвучить цифры. Второй негативной стороной М.с. является то, что их частое использование ведёт к обеднению активного словаря, т.к. они заменяют собой несколько слов, причём не обязательно синонимичных, напр., «озвучить» вместо сказать, прочесть, произнести, назвать, процитировать, рассказать, довести до сведения, высказать, упомянуть. Или использование слова «проект» вместо фильм, спектакль, выставка, книга, телепередача, концерт, запись песни, конференция и мн. др. В разговорной речи «тусовка» заменяет слова: вечер, дискотека, фуршет, торжественный ужин, презентация, фестиваль, конкурс, форум и др. Этими двумя характеристиками М.с. отличается от Ключевых слов (см.).
М.с. могут выходить из активного словоупотребления, становиться востребованными лишь в необходимой коммуникативной ситуации. В таком случае значение М.с. возвращается к словарному. Мода на слова – это явление не последних лет. В речевой практике социума время от времени возникают «вспышки» популярности того или иного слова.
Лит.: Журавлёва Н.Г. Феномен «модного слова»: лингвопрагматический аспект: КД. Ставрополь, 2010; Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи: из наблюдений над речевой практикой массмедиа. СПб., 1999; Кронгауз М. Русский язык на грани нервного срыва. М., 2007; Новиков В. Словарь модных слов. М., 2011; Колесов В.В. «Жизнь происходит от слова…». СПб., 1999.
А.Н. Сперанская
МОЛОДЁЖНЫЙ ЖАРГО́Н – совокупность языковых особенностей общения (лексики и фразеологии, особого использования словообразовательных средств) относительно устойчивой социальной группы людей, объединённых по признаку возраста и общности интересов. Носители М.ж. – «учащаяся и рабочая молодёжь (студенты, школьники старших классов, молодые рабочие), молодая техническая и гуманитарная интеллигенция в возрасте примерно от 22−23 до 33−35 лет. Столь неоднородный состав носителей отражается в неоднородности самого жаргона; в нём существуют разновидности: студенческий, школьный, рабочий жаргоны, которые имеют большую общую часть в лексике и фразеологии и отличаются друг от друга некоторыми специфическими оборотами <…>. Лингвистическая сущность всех этих разновидностей одна и та же: игра со словом и в слово, метафоризация словесных значений с целью создания экспрессивных, эмоционально окрашенных средств языкового выражения» [Крысин 1989: 76].
Основным стимулом создания жаргонного слова является «стремление создать что-то более выразительное, яркое, озорное, более обращающее на себя внимание» [Серебренников 1970: 483]. Таким образом, М.ж. выполняет в языке прежде всего эмоционально-экспрессивную, а не собственно номинативную функции: он порождён не столько потребностью в назывании новых понятий, сколько стремлением дать общеизвестным понятиям своё обозначение, отличающееся новизной и экспрессией, см., напр., прилагательные с положительной оценкой: отпадный, улётный, уматный, цивильный, потрясный – и с отрицательной: стрёмный, беспонтовый, шизанутый, тормозной и т.д. (примеры М.С. Ширшовой).
Для обозначения понятий, актуальных в молодёжном быту и сознании, жаргон вырабатывает наименования, детализирующие то, что не имеет обозначения в литературном языке. Это прежде всего наименования человека по отличительным признакам (внутренним и внешним), действия и состояния, характерные для быта и времяпровождения молодёжи, и т.д. В идеографическом словаре М.ж. в основном содержатся обозначения пейоративных действий со значениями типа ‘возиться, медлить’, ‘потерять рассудок, одуреть’, ‘скандалить’ и т.п., обозначения лиц, органов тела, еды, эмоциональные оценки предметов и действий [Копыленко 1986: 81]. Напр., мутить – ‘собираться, готовиться к вечеринке’ (Пацаны / надо что-то мутить / а то вечер уже //); прикинуть – ‘понять, представить что-л.’ (Прикинь / я ни разу не запнулся / врал как последний лох //); метёлка – ‘девушка’, бухло – ‘спиртные напитки’ и т.д.Наименования, связанные с учебным процессом, создаются в основном с помощью суффиксальной универбации и различных усечений производящей основы (препод, академ, универ, ботан, лаба), которые могут сопровождаться суффиксацией (стипуха, курсак, дискач) и т.д.
По мнению некоторых исследователей, М.ж. в настоящее время представляет универсальное явление: «на нём можно говорить обо всех областях жизни, описывать практически любые ситуации, кроме скучных, потому что сленговое слово рождается как результат языковой игры, эмоционального и творческого отношения к предмету разговора» [Комаров 2007: 65].
Лексика М.ж. создаётся на базе литературного языка путём переосмысления общеупотребительных слов (семантической деривации), метафоризации, усечений, а также активного освоения иноязычных слов и морфем (преимущественно англо-американского происхождения) [Зайковская 1993].
Основным способом образования слов в молодёжном жаргоне является метафора: вафельница, грелка (‘девушка легкого поведения’), мочалка, соска (‘малолетняя девушка-подросток’), бобы, капуста (‘деньги’), баян (‘шприц’), колёса (‘таблетки’), болт (‘перстень’) и т.д. Метафорическому переосмыслению активно подвергаются глаголы и прилагательные: мочить (‘бить, драться’), тащиться (‘получать удовольствие’), реальный (‘качественный, настоящий, вызывающий одобрение’), убитый (‘находящийся в состоянии сильного опьянения’) и др.
В молодёжном словообразовании, наряду с характерными для кодифицированного литературного языка суффиксами - ик, - чик, - щик и т.д., используется ряд специфических: - ак (видак, свежак), - ан (дружбан, духан), - он (выпивон, расслабон), - ух(а) (стипуха, видуха),
-ёж (балдёж, выпендрёж), - лов(о) (махалово, бухалово), - р(а) (шмара, чмара), - в(а) (жратва, братва), а также широко распространены модели безаффиксного словообразования: напряг, загруз, улёт, задвиг, облом и т.д. Большим разнообразием словообразовательных типов в М.ж. обладают наречия: стрёмно, стопудово, нехило, ништяк, точняк, пожизняк и др.
Для современного М.ж. характерно широкое распространение англоязычных заимствований, что обусловлено активностью общения молодёжи в сети Интернет. В «русско-английской схватке» наблюдается активная русификация англицизмов: блогер, чатиться, юзер, см. такжеthank you (спасибо) – сенька; birthday (день рождения) – бёздник, вместо «встретиться» молодые люди предпочитают говорить сконнектиться (от англ. connect – ‘соединение’), проблемы называют траблами (от англ. trouble).
Массовая компьютеризация молодёжной среды, а также стремление молодёжи, неудовлетворенной смайлами и эмотиконом Интернета, к оригинальности выражения породили новую форму сленга в сетевой субкультуре – язык «падонкаф», где «намеренное искажение слов становится азартной языковой игрой, в которой участвует большинство молодых пользователей Интернета» [Александрова 2007: 25].
Одна из характерных черт М.ж. – постоянное обновление лексических средств, быстрая их сменяемость, подчинённость моде. Из всех современных социально-групповых разновидностей языка М.ж. наиболее значим социально: им пользуются достаточно многочисленные группы носителей, лексика молодёжного жаргона активно проникает в литературный язык через просторечие, язык художественной литературы, где используется как средство речевой характеристики, через средства массовой информации, в т.ч. в язык современной публицистики [Крысин 1989: 76].
Современному русскому М.ж. посвящён ряд социолингвистических исследований, библиография которых представлена в [Крысин 2004].
Лит.: Александрова А.А. Языковые особенности современной сетевой субкультуры // Вестник Новгородского государственного университета. Сер. Филология. 2007. № 43; Зайковская Т.В. Пути пополнения лексического состава современного молодёжного жаргона: КД. М., 1993; Комаров А.А. Язык современного города: речь молодёжи и её характеристика // Современная филология: актуальные проблемы, теория и практика: сб. мат-лов II междунар. науч. конф. (Красноярск, 10 − 12 сентября 2007 г.). Красноярск, 2007; Копыленко М.М. О семантической природе молодёжного жаргона // Социально-лингвистические исследования. М., 1976; Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. М., 1989; Крысин Л.П. Русское слово, своё и чужое: Исследования по современному русскому языку и социолингвистике. М., 2004; Серебренников Б.А. Социальная дифференциация языка // Общее языкознание. М., 1970.
Л.З. Подберёзкина
МОЛЧА́НИЕ. Как феномен общения коммуникативно значимое М. (в отличие от тишины, безмолвия) передает определённую информацию от отправителя к получателю. Такое М. зачастую носит намеренный характер и определённым образом воздействует на собеседника, влияет на его дальнейшее поведение.
Обязательными условиями коммуникативно значимого М. как отсутствия ожидаемого речевого акта являются его осознанное и намеренное использование отправителем, осведомлённость получателя о намеренном характере М. собеседника, наличие у собеседников общего знания относительно значения М. [Крестинский 1989: 56; Почепцов 1986: 90].
Понять акт М. – значит раскрыть его содержание, т.е. выяснить, какое воздействие производит акт М. на адресата. Напр.:
Хомутов: Так вот я… Если деньги вам действительно необходимы, то…
Угаров: Что?
Анчугин: Может (усмехнулся), хочешь нам дать денег?
Хомутов: Да. Могу вам помочь.
Молчание (принадлежит адресатам).
Анчугин: А по шее ты получить не желаешь?
Хомутов: По шее? За что?
Анчугин: Ну так. Для смеха!
В данном случае М. обманутого слушателя выражает недоверие. Намерения молчащего собеседника: показать, что он не так прост, как думает говорящий; что он не позволит издеваться над собой. М. озадачивает и пугает собеседника (он перестаёт предлагать свою помощь) [Меликян 2000].
М. многозначно и многофункционально. Оно включает всё то многообразие значений и смыслов, которые могут быть выражены при помощи языка или невербальных кодов, как-то: оценка действиям собеседника, отношение к нему (выражение недоверия, одобрения, неодобрения, согласия, сомнения, презрения); нерешительность, безысходность, нежелание что-то делать, удивление, размышление; сокрытие информации, необходимой коммуниканту; наличие противоречий у собеседников. М. может выступать как маркер полного взаимопонимания людей или, наоборот, как символ отчуждённости друг от друга; М. может свидетельствовать о внезапном страхе одного из коммуникантов; может выражать нежелание сказать правду и др. Часто М. служит стратегическим средством, которое используется одним из коммуникантов для достижения своей коммуникативной цели при воздействии на собеседника, в то время как другие речевые акты оказываются менее эффективными в той или иной ситуации (напр., в ситуации конфликта, чтобы сохранить свои честь и достоинство). Функции М. определяются не только ситуацией общения (коммуникативной обстановкой), но и использованием одним из коммуникантов невербальных средств общения: жестов, мимики и др. (см. Паралингвистические средства общения), которые приобретают в такой ситуации особую значимость.
Лит.: Арутюнова Н.Д. Молчание: контексты употребления // Логический анализ языка: язык речевых действий. М., 1994; Богданов В.В. Молчание как нулевой знак и его роль в вербальной коммуникации // Языковое общение и его единицы. Калинин, 1986; Данилов С.Ю. Тактика молчания в речевом жанре проработки // Русский язык в контексте современной культуры. Екатеринбург, 1998; Крестинский С.В. Коммуникативная нагрузка молчания в диалоге // Личностные аспекты языкового общения. Калинин, 1989; Крестинский С.В. Молчание в системе невербальных средств коммуникации // Тверской лингвистический меридиан: теоретический сборник. Вып. 1 Тверь, 1998; Корнилова Н.Б. Слово и молчание: аспекты взаимодействия // Ярославский педагогический вестник. 2001. № 1; Меликян С.В. Речевой акт молчания в структуре общения: КД. Воронеж, 2000; Остин Дж.Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. Теория речевых актов. М., 1986; Почепцов Г.Г. Молчание как знак // Анализ знаковых систем. Киев, 1986; Сёрль Дж.Р. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. Теория речевых актов. М., 1986.
А.А. Кузнецова
МОНОГРА́ФИЯ – жанр научной речи, посвящённый многоаспектному рассмотрению актуальной проблемы, в результате которого автор получает новое научное – эмпирическое или теоретическое – знание, обладающее единством научного подхода, смысловой завершённостью и целостностью, сложной композиционной структурой. М. характеризуется многоаспектным содержанием, объединяющим формулировку проблемы и/или постановку задачи; определение/дефиницию и дифференциацию понятий с установлением между ними логико-семантических отношений; экспликацию идеи, гипотезы или основного тезиса научной концепции, «окрашенного» гипотетической модальностью; доказательство гипотезы с использованием разнообразных средств аргументации; характеризацию изучаемого объекта; демонстрацию эмпирического материала, подтверждающего достоверность нового знания и др.
С учётом познавательно-коммуникативных установок автора периферийные тексты М. можно дифференцировать на 1) заголовки (заглавие и оглавление), 2) аннотации, 3) пред-/послетексты (предисловие, вступительная статья, введение; выводы, заключение, послесловие). В заголовках содержание обобщается и представляется в сжатой, лаконичной форме; в аннотациях фиксируется тематическая информация, причём в окружении эпистемической; в предтекстах читателю даётся общее представление о знании, излагаемом в основном тексте, осуществляется связь с общим фондом знания; в послетекстах ретроспективно представляется новое знание, прогнозируется его развитие, раскрываются возможности его использования, актуализируются его отдельные фрагменты и т.д.
Несмотря на типовое содержание (введение, основная часть, заключение), текстам М. свойственна вариативность, обусловленная воздействием различных экстралингвистических факторов: специфики предметной области; типа изучаемого объекта (последний может быть «субстратным», т.е. материальным, либо «ментальным», т.е. идеальным продуктом сознания); теоретического или эмпирического ракурса исследования; индивидуального стиля мышления учёного (дискретно-логического, континуально-психологического, метафорического, критического и др.), а также уровня владения автором нормами научного изложения.
Композиция М. определяется процессом коммуникативно-познавательной деятельности учёного и динамикой научного мышления, включающего этапы: проблемную ситуацию, проблему, идею, гипотезу, аргументацию, вывод (закон). Каждый из этапов получает оформление посредством функционально типизированных текстовых единиц – коммуникативных блоков. Реализация познавательных этапов в их закономерной последовательности является основным конструктивным принципом текстообразования во всех крупных академических жанрах научной литературы. В целом М. свойственны два типа композиции – моноцентрическая и полицентрическая. Первая характеризуется последовательным выражением познавательных форм (проблемной ситуации, проблемы, идеи и др.), отражающих решение одной проблемы. В произведениях с полицентрической композицией основная проблема расчленяется на ряд соподчинённых проблем, что приводит к разветвлённости научного содержания произведения. Стереотипная композиционная структура является коммуникативно целесообразной: она создаёт чёткую перспективу развёртывания и восприятия текста, способствует ясности изложения, программирует восприятие и понимание содержания адресатом.
Структурная и смысловая целостность М. обеспечивается не только за счёт тематического единства её содержания, но и благодаря прагматической рамке, которую образуют качественно определённые устойчивые и неделимые компоненты, обеспечивающие единство научного знания, – основной и ряд периферийных текстов. Основным является текст, смысл которого формируется научным знанием в развитии, раскрытым и выраженным в тексте в наиболее полной форме. Целостность этих текстов (основного и периферийного) объясняется тематическим единством, общей экстралингвистической основой их смысловой структуры, а также общей познавательно-коммуникативной функцией, варьирующейся от текста к тексту. Они представляют собой относительно самостоятельные тексты, обобщённо выражающие содержание основного текста, частично реализующие познавательно-коммуникативную функцию как в рамках конкретного научного произведения, так и в пределах научной коммуникации в целом. Так, познавательно-коммуникативная функция М. как единства текстов модифицируется (различается) как справочно-библиографическая функция заглавия, содержательно-ориентационная – оглавления, рекламно-познавательная и справочно-адресатная – аннотации и т.д. Такие взаимодополняющие коммуникативные установки предопределяют смысловую структуру и качественное своеобразие периферийных текстов. Несмотря на избыточность периферийных текстов для выражения собственно научного содержания, они необходимы в коммуникативном отношении в связи с познавательными потребностями адресата. Периферийные тексты призваны передать стратегию научного поиска в определённой области научного знания, стратегию, хотя бы частично реализованную в основном тексте.
Коммуникативная установка автора заключается в выражении научно-познавательной, или эпистемической, ситуации, т.е. процесса получения нового знания. Эта установка реализуется посредством номинаций подходов, методов, способов, приёмов анализа, номинаций эмпирической и теоретической форм познавательной деятельности, номинаций таких форм знания, как характеристика, определение, классификация, типология, концепция, теория, закон. Данные номинации выносятся в оглавление и аннотацию, что подчёркивает их актуальность и значимость.
Аннотация – структурная единица произведения, представляющая собой относительно самостоятельный периферийный в пределах М. текст, кратко информирует о содержании и структуре научного произведения, о главной проблеме, цели и задачах исследования, а также намечает перспективу развёртывания основного текста. Имея внешнюю форму линейно связанного текста, аннотация сближается с развёрнутым текстом; имея в качестве внутренней формы (смысла) эпистемическую ситуацию как единство различных характеристик познаваемого объекта, аннотация сближается с оглавлением. Значимость аннотации в пределах целостности текстов определяется её объединяющей и рекламно-эпистемической функциями.
Оглавление М. – структурная единица произведения, представляющая собой относительно самостоятельный периферийный в пределах М. текст, реализующий в свёрнутой форме коммуникативное намерение автора информировать читателя о композиции развёрнутого в основном тексте знания посредством актуализации тех или иных компонентов смысла. Выражение этих компонентов знания отражает то обстоятельство, что заголовки представляют собой «застывшие продукты» знания, полученные в определённые, актуальные для автора моменты процесса познавательной деятельности.
В отличие от основного, в периферийных текстах автор констатирует его результативность (в статике), отвлекаясь от его динамической природы. В периферийных текстах выражаются эпистемические ситуации – качество минимальных целостностей, включающих 1) предмет изучения; 2) подход, метод, способ, приём исследования, форму познавательной деятельности и соответствующую ей форму знания; 3) степень достоверности, дискуссионность, новизну полученного автором знания, в пределах произведения выполняющих глобализирующую (объединяющую) функцию, в более широком контексте познавательной деятельности – варьирующуюся коммуникативную функцию.
Лит.: Баженова Е.А. Научный текст в аспекте политекстуальности. Пермь, 2001; Брандес М.П. Стилистика немецкого языка. М., 1983; Ванников Ю.В. Типы научных и технических текстов и их лингвистические особенности: методическое пособие. Ч. 1. М., 1984; Васильева А.Н. Основы культуры речи. М., 1990; Демидова А.К. Пособие по русскому языку. Научный стиль. Оформление научной работы. М., 1991; Жанры информационной литературы: обзор, реферат. М., 1983; Котюрова М.П. Об экстралингвистических основаниях смысловой структуры научного текста. Красноярск, 1988; Мальчевская Т.Н. Специфика научных текстов и принципы их классификации (на материале английских биологических текстов) // Особенности стиля научного изложения. М., 1976; Разинкина Н.М. Библиографические ссылки и их роль в организации научного текста // Общие и частные проблемы функциональных стилей. М., 1986; Шурыгина И.Л. Жанры научной литературы. М., 1986.
М.П. Котюрова
МОНОЛО́Г – форма речи, обращённая к самому себе или другим (речь от первого лица), не рассчитанная на активную непосредственную словесную реакцию другого лица. Обычно монологическая речь – это речь от первого лица: Такая ли я была! Я жила, ни об чём не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собой водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много (А. Островский).
М. является пространной формой речи с развёрнутой и чётко организованной композицией, построение которой подчинено общему замыслу (теме и идее), благодаря чему обретает М. смысловую цельность и относительную завершённость. В отличие от Диалога (см.), М. не поддерживается вопросами и ответами собеседника; это «продукт индивидуального творчества и требует тщательной литературной отделки» [Солганик 1997]. В разных сферах общения эта форма речи представлена разнообразными – устными и письменными – жанрами, в частности в деловой сфере – разными видами законодательных актов и докладов, отчётов, судебными выступлениями, в научной – статьёй, монографией, диссертацией, рецензией, выступлениями на защите диссертации, докладом на конференции, в художественной речи – исповедью, внутренним М., сказом.
Выделяются речевые типы М., ориентированные на разные функционально-смысловые типы речи: рассуждение, повествование, описание и их разновидности. Именно принадлежностью к тому или иному типу речи определяются логико-смысловые, лексико-грамматические, а также композиционные особенности М., напр.: Чтобы понимать природу, надо быть очень близким к человеку, и тогда природа будет зеркалом, потому что человек содержит в себе всю природу. Природа – это материал для хозяйства человека и зеркало пути каждого из нас к истине. Стоит только хорошо задуматься о своём пути и потом из себя поглядеть на природу, как там непременно увидишь переживание своих собственных мыслей и чувств (М. Пришвин). Этот фрагмент – завершающая часть М., в котором представлены результаты рассуждения, содержащего обоснование идеи о том, что природа – зеркало пути каждого из нас к истине. Смысловую и композиционно-структурную основу фрагмента составляет передача причинно-следственных отношений с помощью разноуровневых языковых средств: лексических (повторов ключевых слов природа, человек, зеркало, использования слов с семантикой мысли понимать, задуматься, поглядеть, переживание мыслей и чувств),морфологических (наречия потом, указывающего на проспективную связь, подчинительного союза потому что со значением причины, присоединительного и тогда), синтаксических (сложноподчинённых предложений Чтобы понимать …, надо…; …природа будет зеркалом, потому что …).
В речевой практике обнаруживается особый тип М. – сказ – изображение «слова» конкретного рассказчика. Характерный признак – ориентация на разговорность речи. М.М. Бахтин так писал о форме сказа: «Рассказчик, хотя бы пишущий свой рассказ и дающий ему известную литературную обработку, всё же не литератор-профессионал, он владеет не определённым стилем, а лишь социально и индивидуально определённой манерой рассказывать, тяготеющей к устному сказу» [Бахтин 1979]. Примером сказовой монологической речи могут послужить известные «Уральские сказы» Павла Бажова. Рассмотрим отрывок из сказа «Далевое глядельце»: С той поры много годов прошло. Стал Троша Лёгонький знаменитым горщиком, и звали его уж по-другому – Тяжелой Котомкой. Работал честно, не хитничал, не барышничал. Терпеливых камешков целый мешок накопил, а далевого глядельца так увидеть ему и не пришлось. Бывало, жаловался на свою неудачу Донюшке, а та не привыкла унывать, говорит: «Ну, ты не увидел, – может, внуки наши увидят». Теперь Трофим Тяжелая Котомка – глубокий старик. Давно по своему делу не работает, глазами ослабел, а как услышит, что новое в наших горах открыли, всегда дивится: «Сколь ходко ныне горное дело пошло!» (П. Бажов) Как видим,авторская речь сливается со словами героев в единое стилизованное повествование, которое характеризуется особой сказовой интонацией, формирующейся благодаря активному использованию диалектизмов, профессионализмов, просторечных слов, фразеологизмов и употреблению разговорных синтаксических конструкций. «Сказ даёт герою возможность наиболее полного самовыражения, свободного от “авторского контроля”» [Солганик 1997].
В монологической речи проявляется влияние диалогической речи, «отсутствие чётко выраженных границ между диалогом и монологом» [Винокур 1959], связанное с отражением в М. установки в устной речи на слушателя, в письменной – на читателя. В М. разных типов активно употребляются обращения, местоименно-глагольные формы второго лица, а также междометия, частицы, разговорно-экспрессивные конструкции, напр.: Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (А. Островский). Диалогичность, проявляющаяся в М. в форме обращённости или ответности, буквально пронизывает монологическую речь. Это и позволяет исследователям говорить о нечёткости различий М. и диалога, об отсутствии между ними строгих и абсолютных границ.
Лит.: Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979; Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М., 1963; Винокур Г.О. «Горе от ума» как памятник русской художественной речи // Винокур Г.О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959; Гельгардт Р.Р. Рассуждение о диалогах и монологах (к общей теории высказывания) // Сборник докладов и сообщений лингвистического общества. Т. 2. Вып. 1. Калинин, 1971; Горшков А.И. Русская стилистика. М., 2004; Солганик Г.Я. Стилистика текста. М., 1997.
Л.Р. Дускаева
МОРФОЛОГИ́ЧЕСКАЯ НО́РМА – языковая норма, регулирующая образование и употребление грамматических форм слова, а также выбор соответствующего значения морфологической категории; разновидность Грамматической нормы (см.). Часто два аспекта М.н. пересекаются, но могут быть и независимы друг от друга. Так, выбор значения рода склоняемого существительного определяет выбор падежного окончания, напр.: туфлей (тв. падеж сущ. ж. рода) и ненормативно * туфлем (тв. падеж сущ. м. рода). Однако выбор значения рода несклоняемого существительного влияет на падежное окончание зависимого прилагательного, напр.: посетил здешнюю ТЭЦ (вин. падеж, ж. род) и ненормативно посетил *здешний ТЭЦ (вин. падеж, м. род). Норма может распространяться и на образование морфологической формы без всякой связи с выбором значения категории, ср., напр., недопустимость стяжения форм 3-го лица глаголов Он *думат.
М.н. охватывает в числе прочих следующие факты:
1) склонение имён (см. Ошибки в склонении имён);
2) спряжение глаголов (см. Ошибки в спряжении глаголов);
3) выбор значения числа, рода, одушевлённости или неодушевлённости существительного. Так, напр., существительное с мягким согласным, ж или ш на конце слова могут относиться к муж. или жен. роду и, соответственно, склоняться по второму или третьему типу субстантивного склонения, напр.: псалтырь, мышь, рысь. Приведённые слова практически не вызывают проблем с определением рода, однако слова шампунь (м.р.), тюль (м.р.), выхухоль (ж. и м.р.) и мн. др., род которых не связан с полом обозначаемого объекта или значение которых не вполне известно, могут вызывать затруднения, и часто норма не в состоянии регулировать реальное употребление слов;
4) образование формы сравнительной степени прилагательного. Так, у прилагательных с длительной историей существования используется непродуктивный способ образования сравн. степени с помощью суффикса - е с предшествующим чередованием: выше, глубже, толще и др.;
5) употребление форм совершенного и несовершенного вида глаголов (в частности, видовой пары). Так, в видовой паре класть/положить норма требует использования супплетивной основы: Я положу, но я кладу. Ненормативным является использование как глагола несовершенного вида * ложить, так и глагола совершенного вида * накласть.
М.н. своеобразно описана в словаре «Грамматическая правильность русской речи»: вместо указания на нормативность/ненормативность или допустимость выбора того или иного варианта морфологической формы авторы приводят обобщённую статистику употребления вариантов, напр., для обозначения реальной множественности может использоваться форма множественного и единственного числа существительных с конкретным значением в контекстах типа читатель ждёт книг – читатели ждут книг. Вместо указания на равноправность употребления этих форм авторы, отмечая стилистические различия в их употреблении, показывают статистику: формы единственного числа употребляются в 60 % случаев, а формы множественного числа – в 40 % случаев.
Лит.: Буланин Л.Л. Трудные вопросы морфологии. М., 1976; Воротников Ю.Л. Степени качества в современном русском языке. М., 1999; Граудина Л.К., Ицкович В.А., Катлинская Л.П. Грамматическая правильность русской речи: опыт частотно-стилистического словаря вариантов. М., 2004; Ефремова Т.Ф., Костомаров В.Г. Словарь грамматических трудностей русского языка. М., 1998; Зализняк А.А. Грамматический словарь русского языка: Словоизменение. М., 1977; Правила русской орфографии и пунктуации. Полный грамматический справочник. М., 2010; Розенталь Д.Э. Справочник по правописанию и стилистике. СПб., 1997.
И.Е. Ким
МОРФОЛОГИ́ЧЕСКИЕ ОШИ́БКИ – Грамматические ошибки (см.), связанные с образованием и употреблением грамматических форм слова.
К наиболее распространённым М.о. относятся:
1) Ошибки в склонении имён (см.);
2) Ошибки в спряжении глаголов (см.);
3) ошибки в образовании и употреблении глаголов совершенного и несовершенного вида, напр.: А другой брат ещё *акклиматизировывается (вместо акклиматизируется; Разг. речь. Красноярск. 1989);
4) ошибки в образовании причастий и деепричастий (см.): Если будет 2-3 пользователя, *напишущие (вместо которые напишут) сочинение, выберу наилучший вариант! (http://znanija.com);
5) ошибки в образовании форм сравнительной степени прилагательного, напр., замена непродуктивного способа образования сравнительной степени продуктивным: * мельчее вместо мельче (Наша жизнь − это и есть одна огромноя привычище, сотканая множеством более милких привычек и ещё мельчее … (anorex.ru; сохранена орфография источника)), * толстее вместо толще (Уже к завтрашнему дню я буду чуточку худее! Или хотя бы не толстее (www.stroynost.com)); образование сравнительной степени относительных прилагательных: * каменнее. В последнем случае, однако, такая форма оправданна, если прилагательное использовано в значении качественного, напр.: А каменное лицо этого, ныне такого известно и любимого поэта еще каменнее, на нем печать удивленного, доброго утомления (З. Гиппиус).
На границе между М.о. и Синтаксическими ошибками (см.) находятся:
1) ошибки в употреблении служебных слов, напр.: * Срочно продаётся дом кирпичный в зоне сноса в виду с отъездом (объявление на автобусной остановке. Красноярск. 1995) − контаминация предлогов ввиду (+ Род. падеж) и в связи с (+ Тв. падеж); * Вот уже долгое время я состою в регулярной переписке с детским врачом из Анапы Алексеем Александровичем Дубровским (Учительская газета. 1988) − частица вот уже сочетается со словами и выражениями, обозначающими конкретные отрезки времени;
2) необоснованное употребление возвратного и взаимного местоимений: Хвалиться можно только собой или предметами, событиями, связанными *с собой (Разг. речь. Красноярск. 2011); «Super BodyCleaner» является специально подобранным сбором растений, взаимно усиливающих активность друг друга (Комок. 1997). Также в этой пограничной зоне находятся ошибки в употреблении числовых форм слов, зависимых от количественных слов и сочетаний, напр.: Обе команды уже выполнили * главные задачи (вместо главную задачу) – попали в первую тройку (Комок. 1997);
3) ошибки в образовании и употреблении форм пассивного залога глагола: Уголовное дело Владимира Пазюка прекратилось (вместо было прекращено) только к 14 апреля 1997 года; Ей удалось выйти за ворота бетонного дворца в Пхеньяне под предлогом небольшой покупки, затем она обнаружилась (вместо её обнаружили) в одной из московских больниц (Комок. 1998).
Лит.: Буланин Л.Л. Трудные вопросы морфологии. М., 1976; Граудина Л.К., Ицкович В.А., Катлинская Л.П. Грамматическая правильность русской речи: опыт частотно-стилистического словаря вариантов. М., 2001; Ефремова Т.Ф., Костомаров В.Г. Словарь грамматических трудностей русского языка. М., 1998; Зализняк А.А. Грамматический словарь русского языка: Словоизменение. М., 1977; Розенталь Д.Э. Справочник по правописанию и стилистике. СПб., 1997; Цейтлин С.Н. Речевые ошибки и их предупреждение: учеб. пособие. СПб., 1997.
И.Е. Ким
