Непредвиденный, аномальный и стратегический исходный факт 8 страница

Тем не менее этот процесс, создающий аномию, не должен про­должаться беспрепятственно. При условиях, которые мы еще опре­делим, могут развиваться компенсирующие тенденции. До некото­рой степени, судя по историческим фактам, так было и в американс­ком обществе. Культурное акцентирование «успеха, открытого для всех», стало смягчаться, возможно, отчасти как реакция на растущее осознание структуры возможностей и отчасти как реакция на време­нами наблюдаемые деморализующие последствия этой идеи в чис­том виде. Это говорит о том, что хотя первоначальная идея и продол­жает существовать, в ней иногда появляются ограничения и оговор­ки, советы умерить свои стремления. Вот что советует своим читате­лям Оризон Свит Марден, популярный миссионер доктрины успеха: «На самом деле большинство из нас не должно надеяться когда-либо разбогатеть». Учебник успеха, опубликованный в начале столетия, предлагает философию утешения, которая определяет успех по-но-

¹⁹ Wyllie, 84-85, 146. - Примеч. автора.

вому: «Быть простым солдатом в строю так же неплохо, как и генера­лом, который командует. Мы не можем все быть генералами. Если вы хороший солдат в хорошей группе и имеете хорошую репутацию, это само по себе успех». Даже такие журналы, как «Американский бан­кир», считают возможным утверждать, что только некоторым из нас, разделяющим общую участь, суждено накопить большое богатство или достичь заметного поста. Число подобных постов и шансов для по­добного накопления никогда не совпадало и не будет совпадать с чис­лом энергичных, честолюбивых и способных людей, которые наде­ются достичь их. Эту неприятную истину литература об успехе нена­видит²⁰.

Но хотя эти доктрины, приспособленные к очевидной реальнос­ти, находят периодическое выражение и дают рациональное объяс­нение для медленного и ограниченного продвижения в экономичес­кой иерархии, Вилли и другие современные исследователи предмета показывают, что все же эти доктрины являются второстепенными для культуры нашего времени. В значительной степени идея успеха до сих пор доминирует в американской культуре.

Но если средства коммуникации, обращенные к поколениям аме­риканцев, продолжают повторять проповедь успеха, из этого не сле­дует, что американцы во всех группах, регионах и классовых слоях равным образом ассимилировали этот ряд ценностей. Ценности, вы­раженные в популярной культуре, не связаны неизменно и неразрыв­но с ценностями реальной жизни. Тем не менее мы бы глубоко ошиб­лись, предположив, что они полностью не связаны просто потому, что они не тождественны. Отбросив предположения, мы исследуем воп­рос, насколько широко исследуемые ценности были ассимилированы. Именно поэтому во введении ко второй части этой книги было сказа­но, что «среди проблем, избранных для дальнейшего исследования, назовем следующие: степень фактической ассимиляции одних и тех же индуцированных культурой ценностей и целей в различных со­циальных слоях американского общества» (177). В дальнейшем мы разъясним эту проблему, рассмотрев исследования, для которых она была центральной.

Различия в ассимиляции ценности успеха

В последней статье Герберт Г. Хаймен обратился к сопоставле­нию и повторному анализу данных, доступных в обзорах общественно-

Такие и сравнимые с ними наблюдения, см. Wyllie, 144 ff. — Примеч. автора.

го мнения, которые прямо или косвенно связаны с распространением ценности успеха среди экономических и социальных слоев²¹. Он пер­вый сформулировал общий вопрос: «Очевидно, анализ Мертона допус­кает, что культурные ценности в действительности усваиваются людь­ми из низших классов» (427). Принимая во внимание данные, которые будут представлены впоследствии, очень важно сформулировать это до­пущение более точно, модифицируя его: анализ допускает, что неко­торые люди в низших экономических и социальных слоях действитель­но принимают ценность успеха. Ибо, согласно анализу, главное не то, что все или большинство членов низших слоев подвержены воздействию, вызывающему нонконформистское поведение различных видов (раз­мещенных в типологии адаптации), но только то, что по сравнению с высшими слоями среди них больше тех, кто подвержен этому давлению. Согласно рассматриваемой гипотезе, девиантное поведение является все же второстепенным образцом, а конформность — обусловленным образцом. Поэтому достаточно, что значительное количество нижних слоев ассимилируют эту цель, чтобы оказаться дифференцированно подверженными этому воздействию в результате их относительно не­больших возможностей для достижения денежного успеха.

Далее Хаймен делает предварительные замечания к своей статье, указывая, что, «очевидно, необходимо дать эмпирические доказатель­ства, в какой степени люди в различных слоях ценят культурно предпи­санную цель успеха, верят, что возможности доступны для них, и при­нимают другие ценности, которые могли бы содействовать или поме­шать им в их усилиях двигаться по направлению к цели. Следовательно, эта статья определенным образом является дополнением к теоретичес­кому анализу Мертона»²². Кроме того, если рассматриваемые данные

²¹ Herbet H. Hyman, «The value systems of different classes», in Bendix and Lipset, editors, Class, Status and Power, 426—442. Подходящие данные по стремлениям и дос­тижениям религиозных и расовых меньшинств также представлены в кн. Gerhart Saenger and Norma S. Gordon, «The influence of discrimination on minority group members in ins relation to attemps to combat discrimination», Journal of Social Psychology, 1950, 31, 95—120, esp. 113 ff. — Примеч. автора.

²¹ Ibid, 427 (курсив Мертона). Эмпирические исследования сравнительной час­
тоты наличия мотива успеха в различных социальных группах начались. Одно из та­
ких исследований см. R.W. Mack, R.J. Murphy and S. Yellin, «The Protestant ethic, level
of aspiration, and social mobility: an empirical test», American Sociological Review, 1956, 21,
295—300. Это исследование подразумевает, хотя и не демонстрирует непосредствен­
но, что американский эпос успеха распространен настолько, что пренебрегает разли­
чиями между протестантами и католиками в Соединенных Штатах. Согласно друго­
му исследованию, «Миф Горацио Алгера является мифом среднего класса, который
проникает и к некоторым, хотя и не всем, представителям нижних классов». Joseph
A. Kahl, «Educational and occupational aspirations of «common man» boys», Harvard
Educational Review, 1953, 23, 186—203. — Примеч. автора.»

соответственно связаны с гипотезой, то они подкрепляют ее форму­лировку. Верно, что анализ требует эмпирических свидетельств о «сте­пени, в которой люди в различных слоях» придают большое значение цели успеха; очевидно, что ценность успеха не сможет стать мотива­цией, если люди не преданы ей в значительной степени. Но дело в том, что данные обзора не дают возможность Хаймену сделать разли­чие между степенями приверженности цели, но только определить относительную частоту, с которой люди в выборках, взятых из не­скольких социальных слоев, выражают некоторую неизвестную сте­пень признания цели успеха и связанных с ней ценностей. Из этих данных видно, что дальнейшие исследования хорошо бы направить на изучение интенсивности, а также степени, в которой эти ценнос­ти приняты в различных группах, социальных слоях и сообществах.

Таким образом, мы должны отметить (в соответствии с гипоте­зой, изложенной в предшествующей главе), что значительное коли­чество, а не все или большая часть людей в нижних социальных слоях ассимилируют «наказ» культуры — добиваться денежного успеха. И мы имеем в виду настоящую ассимиляцию этой ценности, а не про­сто вынужденное согласие с ней на словах. Эти две оговорки создают контекст для определения теоретического значения эмпирических данных, собранных в своевременной и краткой статье Хаймена.

В целом совокупность данных (которые мы не рассматриваем здесь подробно, поскольку они легкодоступны) постоянно демонст­рирует различия в пропорциях как среди взрослых, так и среди молоде­жи в низших, средних и высших социальных слоях, которые пози­тивно ориентированы на профессиональный успех и на общеприня­тые средства, содействующие достижению подобного успеха. Напри­мер, один национальный обзор мнений в конце тридцатых годов XX века обнаружил классовые различия в мнениях о профессиональных возможностях. Они были зарегистрированы в ответах на вопрос: «Счи­таете ли вы, что в наши дни любой молодой человек, экономный, спо­собный и честолюбивый, имеет возможность преуспеть, иметь свой соб­ственный дом и зарабатывать $ 5000 в год?» Среди «преуспевших» 53% подтвердили такое мнение по сравнению с «только» 31% среди «бед­ ных», как пи шет Хаймен²³. Другой национальный опрос выявил 63%

²³ Ibid, 437. По-видимому, уверенность в реальности надежд на профессиональ­ный успех в достаточной степени распространена среди рабочих, по крайней мере последние сорок лет. Например, Ропер сообщает что в выборке рабочих 70% сказали, что их шансы на продвижение лучше, чем были у их отцов, и 62% сказали, что шансы их сыновей будут еще лучше, чем их собственные. Эта относительная оценка про­фессиональных возможностей, предполагающая сравнение между последовательны­ми поколениями, более подходит для представления о возможностях, чем абсолют­ная оценка только собственного поколения. См. Elmo Roper, «A self portrait of the American people — 1947», Fortune, 1947, 35, 5—16. — Примеч. автора.

профессиональных и административных служащих, выразивших свою уверенность, что впереди хороший шанс для продвижения выше сво­ей настоящей позиции, по сравнению с 48% заводских рабочих; бо­лее того, 58% первой группы (служащие на более высоких должнос­тях) подтвердили, что упорная работа проложит путь к повышению, в то время как во второй группе (рабочие) этого оптимистического взгляда придерживались 40%.

К этим данным, приведенным Хайменом, мы можем добавить другие, взятые из социологического изучения белых и негров, живу­щих в бедных жилых районах²⁴. Более 500 резидентов на различных уровнях в нижней части профессиональной иерархии изложили свою оценку возможности для продвижения в своей профессиональной сфере в целом и на своем рабочем месте в частности²⁵. Выявлено три значительных образца оценки. Во-первых, существует образец воз­растающего оптимизма в связи с шансами для «достижения успеха» в профессии в целом, они выше на каждом более высоком уровне в этой иерархии работы. Именно реальное существование других людей на более низком профессиональном уровне поддерживает убежденность в возможности карьеры для человека, который находится на относи­тельно высоком уровне. Среди негров на канцелярской или квали­фицированной работе 63% уверены, что шансы для продвижения в их профессии хорошие или средние, по сравнению с 44% негров на полуквалифицированной работе, 31% на неквалифицированной или в домашнем бытовом обслуживании. Хотя это не декларируется, тот же самый образец существует среди белых.

Во-вторых, во многом тот же самый образец (хотя со значительно сокращенным количеством вариаций) встречается при оценке шан­сов, преобладающих на собственном рабочем месте. Чем выше уро­вень работы, тем больше часть тех людей, которые уверены, что шан­сы для продвижения на их рабочем месте хорошие или средние. Сре­ди негров процент, отражающий их оптимизм, — 43, 32 и 27; среди белых — 58, 47 и 44.

Тем не менее третий образец в оценке возможностей явно отли­чает виды на будущее негров и белых рабочих (как совокупностей). Белые рабочие склонны не усматривать большие различия между пер­спективами в профессии в целом и на их собственном рабочем месте:

²⁴ R.K.. Merton, P.S. West and M. Jahoda, Patterns of Social Life, Chapter 3, не опуб­
ликована. — Примеч. автора.

²⁵ Чтобы выявить оценку, были предложены вопросы: «Каковы шансы для про­
движения в вашей профессии для человека, который действительно за него борет­
ся?»; «Что можно сказать о месте, где вы работаете сейчас, каковы шансы для про­
движения там?» — Примеч. автора.

то, что они считают верным в целом, они считают верным и в не­посредственном окружении. Среди негритянских рабочих, особенно среди тех, кто находится на несколько более высоком уровне работы, эти оценки изменяются. Несмотря на то как они оценивают возмож­ности в их сфере занятости в целом, они склонны к крайнему песси­мизму в оценке возможностей на их рабочем месте. По-видимому, дан­ная статистика профессиональных ожиданий демонстрирует обычное убеждение негритянских рабочих (любого профессионального уровня), что они отстранены от равноправного доступа к продвижению.

К этим данным по классовой и расовой дифференциации в убеж­дениях о профессиональных возможностях могут быть добавлены дан­ные, цитируемые Хайменом, по классовой дифференциации в оцен­ках формального образования как средства для расширения перспек­тив профессионального успеха. Например, значительно большая часть высших социальных слоев (чем низших) выражают уверенность, что «определенное обучение в колледже» требуется, чтобы «неплохо уст­роиться в мире», с другой стороны, 91% «преуспевающих» людей, оп­рошенных в национальном обзоре, в сравнении с 68% бедных людей сказали, что они скорее предпочитают, чтобы их дети ходили в кол­ледж, чем получили работу сразу после окончания средней школы; далее, 74% мальчиков из «богатых и преуспевающих» семей в сравне­нии с 42% мальчиков из «низших классов» предпочитают не работу, а обучение в колледже как продолжение образования в средней школе; и в заключение этой выборки из многочисленных данных, обобщен­ных Хайменом, 14% юношей — выпускников средних школ из «бед­ных» семей выразили предпочтение работе, которая дает высокий доход, но связана с большим риском, по сравнению с 31 % юношей из семей служащих в бизнесе или профессионалов²⁶.

Таким образом, эти доступные, хотя и недостаточные, данные по­стоянно демонстрируют, что в определенных социальных слоях (и воз­можно, среди негров и белых) различная часть людей поддерживает культурно сформированное мнение о возможности профессиональ­ного успеха, стремится к высокооплачиваемой, хотя рискованной работе, признает ценность высшего образования как средства для профессионального продвижения. Но Хаймену не удалось заметить в своем во многих отношениях поучительном и полезном сопостав­лении данных один важный вопрос. С точки зрения гипотезы, выд­винутой в предшествующей главе, проблема не в относительной части людей из определенных социальных классов, принимающих культурную цель успеха, но в том, каково абсолютное число таких людей. Если мы скажем, что больший процент в высших социальных и экономичес-

²⁶ Hyman, op. cit., 430—434. — Примеч. автора.

ких слоях прочно придерживается культурной цели успеха, это не значит, что так поступает большее число людей из высших, чем из нижних классов. Действительно, поскольку число людей в наиболее высоких слоях (что установлено в этих исследованиях) является зна­чительно меньшим, чем число людей в нижних слоях, время от вре­мени возникает проблема, что больше людей из низшего класса, чем людей из верхнего класса, остаются верными этой цели.

Из-за того что Хаймен²⁷ сосредоточился почти исключительно на сравнении количественных соотношений в нескольких социальных сло­ях, имеющих ту или иную ценностную ориентацию (вопрос, который, конечно, и сам по праву вызывает интерес), Хаймену не удалось рас­смотреть факты, прямо соответствующие данной гипотезе. Ведь, как было неоднократно сказано, гипотеза не требует, чтобы пропорцио­нально большая часть или даже просто большее число людей в нижних социальных слоях было ориентировано нацель успеха; онатребует толь­ко, чтобы таким образом было ориентировано значительное число лю­дей. Поскольку существуетрасхождение между культурно вызванными высокими стремлениями и социально структурированными препят­ствиями для реализации этих стремлений, считается, что именно это расхождение оказывает давление, ведущее к возникновению девиант-ного поведения. Под «значительным числом», следовательно, подра­зумеваем число достаточно большое для того, чтобы привести к более частому расхождению между целями и возможностями среди слоя ниж­них классов, чем среди слоя более преуспевающих высших классов. Вполне возможно (хотя адекватных эмпирических данных по этому вопросу все еще не хватает), что это расхождение является более час­тым в слое нижних классов, чем в средних классах, поскольку очевид­но, что среди большого числа американцев среднего класса, принима­ющих цель успеха, достаточно невелика часть тех, у кого есть серьез­ные препятствия на пути к этой цели.

Во всяком случае, существует фундаментальное аналитическое требование: сделать систематическое различие между данными по

²⁷ В окончании своей статьи Хаймен точно отмечает различие между сравнитель­ными и абсолютными соотношениями (и абсолютным количеством). Но он отмечает это в связи со специальной проблемой референтно-групповой теории и не указывает на смысловое значение этого различия для рассматриваемой нами теории. Он пишет так: «Хотя данные, представленные далее, дают твердое и сильное подтверждение, что низшие классы как группа имеют систему ценностей, которая снижает вероят­ность личного успеха, все же эти данные свидетельствуют о том, что значительная часть низшей группы не принимает эту систему ценностей». (Хаймен затем сообща­ет, что «значительная часть» представляет существенное большинство.) «Сходным образом, в высших классах есть люди, которые не проявляют модальных тенденций своей группы». Ibid., 441. — Примеч. автора.

относительным частям и по абсолютному числу²⁸ в нескольких со­циальных слоях, принимающих культурную цель, а также признать, что именно частота расхождения между целью и социально структу­рируемым доступом к ней имеет теоретическое значение. Дальней­шие исследования должны разрешить сложную проблему получения систематических данных как по целям, так и по структурированно­му доступу к возможностям, а также проанализировать их совмест­но, для того чтобы рассмотреть, будет ли сочетание высоких ожида­ний и небольших возможностей встречаться с существенно разной частотой в различных социальных слоях, группах и сообществах и будут ли, в свою очередь, эти различия связаны с различной интен­сивностью девиантного поведения. Дадим перечень необходимых данных по социально сформированным различиям:

1) в воздействии культурной цели или норм, регулирующих поведение,

ориентированное на эту цель;

2) в принятии цели или норм как моральных мандатов или усвоенных

ценностей;

3) в относительной доступности цели: жизненные шансы в структуре воз-

можностей;

4) в степени несоответствия между принятой целью и ее доступностью;

5) в степени аномии;

6) в интенсивности девиантного поведения различного вида, представлен-

ного в типологии форм адаптации.

Очевидно, что нелегко собрать адекватные данные по всем этим различным, хотя и связанным пунктам. До настоящего времени со­циологи должны были работать с явно приблизительным и несовер­шенным измерением почти всех этих переменных (например, исполь­зуя уровень формального образования как показатель доступа к воз­можностям). Но в социологии все больше возрастает проблема: долж­ны быть определены переменные, имеющие стратегическое значение для теории, должно быть разработано совершенное измерение для них. Существует возрастающее взаимодействие между теорией, которая формулирует вопрос о значительности определенных переменных;

²⁸ Следует заметить, по крайней мере в примечаниях, что требование провести та­кое различие тесно связано с анализом социальной жизни. Важные сами по себе отно­сительные соотношения людей в различных социальных слоях и группах, представляю­щих особые установки, способности, доходы или любые поведенческие образцы, не Должны затемнять, как часто бывает в социологических исследованиях, столь же важ­ные данные об абсолютном числе людей, проявивших эти качества в различных слоях и группах. С точки зрения влияния на общество, часто имеет значение не относительная пропорциональность, а абсолютное число людей. Другие примеры, относящиеся к этому вопросу, см. в главе XII этой книги, прим. 16. — Примеч. автора.

методологией, которая разрабатывает логику эмпирического иссле­дования, включая эти переменные; и методикой, которая развивает эти средства и процедуры для измерения переменных. Как мы уже видели, недавно было положено определенное начало в разработке измерений как субъективных, так и объективных компонентов ано­мии. Не будет слишком сильным допущением, что эти измерения бу­дут продолжать совершенствоваться и что соответствующие измерения этих переменных будут развиваться. В частности, будет усовершенство­вано измерение важного, но по-прежнему неопределенно используе­мого понятия, названного Вебером «жизненными шансами» в струк­туре возможностей.

Таким образом, мы можем выявить социальную топографию ано­мии. Мы можем, например, определить место в структуре американ­ского общества, где существует максимальное расхождение между культурными ценностями, принимаемыми людьми в стремлении к определенным целям, и сформировавшимися возможностями жить согласно эти ценностям. Подобное исследование может натолкнуть­ся на легкомысленную склонность — допустить, что все американс­кое общество одинаково подвержено аномии. Напротив, мы можем исследовать статусы в структуре американского общества, которые влекут величайшие трудности для людей жить в согласии с норматив­ными требованиями. И именно это означает утверждение, что рас­хождение между принятыми нормами и возможностями для социаль­но вознаграждаемой конформности с этими нормами «вызывает на­пряжение», в связи с чем возникает девиантное поведение и аномия.

Насколько необходимо определить причины различной степени аномии в различных секторах общества, настолько же необходимо исследовать различия в адаптации к аномии и силы, создающие ско­рее один, чем другой тип адаптации. Множество современных иссле­дований связано с этой общей проблемой.

Аномия и формы девиантного поведения

Инновация

Первую форму девиантного поведения, определенную в типоло­гии, изложенной в предшествующей главе, мы описали как иннова­цию. Вспомним, что она относилась к отрицанию институциональ­ной практики и сохранению культурных целей. Она кажется характе­ристикой существенной части девиантного поведения, которое по­лучило самое большое исследовательское внимание, а именно той

части, которая не совсем точно подводится под всеобъемлющие по­нятия «преступление» или «правонарушение». Поскольку закон дает точные критерии для этих форм поведения, они очевидны и относи­тельно легко попадают в центр внимания исследователей. Напротив, другие формы поведения, которые являются отклонениями от при­нятых норм с точки зрения социологии, хотя и не с точки зрения за­кона (например, то, что мы называем «бегство»), являются менее оче­видными и получают меньше внимания.

Некоторые исследования недавно показали, что общепринятые понятия «преступление» и «правонарушение» могут скорее запутать, чем уточнить наше понимание многочисленных разновидностей де-виантного поведения, к которому они относятся. Оберт, например, замечает, что «определение преступления в законе... возможно, [от­ражает] мало общего между всеми феноменами, подведенными под это понятие. И это, по-видимому, также верно для «канцелярских» преступлений. Этот тип может также отличаться во многом по своей природе и может нуждаться во вполне различных причинных объяс­нениях»²⁹.

Когда мы применяем к определенному классу поведения термин «преступление» или «правонарушение», развивается тенденция ис­кать в первую очередь сходство (существенное или не очень) между чертами поведения, включенного в этот класс. Например, под опре­деление в общем понятии «подростковые правонарушения» подпа­дают вполне различные с социологической точки зрения формы по­ведения молодежи. Это часто связано с допущением, что широкое разнообразие поведения или люди, включенные в одну или другую форму поведения, с теоретической точки зрения относятся к одному роду. Но мы считаем спорным, что поведение молодого человека, который похитил бейсбольные принадлежности, является очень по­хожим на поведение молодого человека, который периодически на­падает на членов внешней группы.

Более того, решение включить широкую область поведения и одну рубрику «преступление» или «правонарушение» ведет к допу­щению, что весь круг поведения, относящегося к этой категории, будет объяснять единственная теория. Это не слишком далеко по своей логике от допущения Беньямина Раша или Джона Брауна, что

²⁹ Vilhelm Aubert, «White-collar and social structure, «American Journal of Sociology, 1952, 58, 263—271; а также R.K. Merton, «The social-culturial environment and anomie», in Helen L. Witmer and Ruth Kolinsky, editors, New Perspectives for Research on Juvenile Delinquency (Washington, D.C., U.S. Department of Health, Education, and Welfare, Children's Bureau, 1956), 24—50, включая дискуссию участников конференции; Daniel Glaser, «Criminality theories and behavioral images», American Journal of Sociology, 1956, 61, 433—443, at 434. — Примеч. автора.

скорее должна быть одна теория болезни, чем различные теории бо­лезни — туберкулеза или артрита, синдрома Меньере или сифили­са. Подведение безгранично разнообразных состояний процессов под одно название «болезнь» приводит некоторых ревностных ме­дицинских систематиков к убеждению, что их задача — развивать единственную всеохватывающую теорию болезни. Точно так же, по-видимому, признанная идиома (как разговорная, так и научная), ко­торая относится к «подростковой преступности» как к единой сущ­ности, и приводит некоторых к убеждению, что должна быть един­ственная основополагающая теория «ее» причинности. Пожалуй, ска­занного достаточно для понимания того, что означает отношение к преступлению или юношеским правонарушениям как к общему по­нятию; такое отношение может возникнуть на пути теоретической формулировки проблемы.

Как только мы признаем, что поведение, обычно описываемое как преступное или злонамеренное, является с социологической точки зрения очень разным и несоизмеримым, то становится очевидно, что рассматриваемая теория не претендует на объяснение всех подобных форм девиантного поведения. Альберт К. Коэн в своей теоретически тонкой книге предполагает, что эта теория является высоковероят­ной как объяснение для взрослой профессиональной преступности, а также правонарушений против собственности, совершаемых неко­торыми наиболее старшими и почти профессиональными молодыми ворами. «К сожалению, — продолжает он, — она терпит неудачу в объяснении не утилитарных свойств субкультуры... Поскольку сто­ронник преступной субкультуры просто использует незаконные сред­ства с целью получения экономических благ, то он мог бы демонст­рировать больше уважения к благам, которые он в итоге получает. Более того, деструктивность, непостоянство, эпатаж и массовый не­гативизм, которые характеризуют преступную субкультуру, находят­ся вне компетенции этой теории»³⁰.

³⁰ Albert К. Cohen, Delinquent Boys (Glencoe: The Free Press, 1955), 36. Поскольку некоторые принципиальные теоретические вопросы рассматриваются в связи с кни­гой Козна, то последующая дискуссия, которая связана с парадигмой социальной структуры и аномией как основой для анализа криминального и опасного поведе­ния, только цитируется. Milton L. Barron, «Juvenile delinquency and American values», American Sociological Review, 1951, 16, 208—214; Solomon Kobrin, «The conflict of values in delinquency areas», American Sociological Review, 1951, 16,653—662; Ralph H. Turner, «Value conflict in social disorganization», Sociology and Social Research, 1954, 38, 301 — 308; W.J. Sprott, The Social Background of Delinquency (University of Nottingham, 1954), as reviewed by John C. Spencer, The Howard Journal, 1955, 9, 163—165; Hermann Mannheim, «Juvenile delinquency», British Journal of Sociology, 1956, 7,147—152; Aubert, op. cit.; Glaser, op. cit. — Примеч. автора.

Первый и основной вопрос, поставленный Коэном, вызывает одобрение и заслуживает повторения. Предшествующая теория ано­мии предназначена для объяснения некоторых, но далеко не всех форм девиантного поведения, обычно описываемых как криминальные или злонамеренные. Второй вопрос является важным (если он правильно сформулирован), но в любом случае его достоинство — в привлечении внимания будущих исследователей к его осмыслению. Этот вопрос зак­лючается в том, что теория социальной структуры и аномии не объяс­няет «не утилитарный» характер большей части поведения, встречаю­щегося в группах правонарушителей. Но для дальнейшего исследова­ния этого предмета необходимо напомнить (в целях теоретической ясности), что эта теория не утверждает, что возникающее девиантное поведение рационально рассчитано и утилитарно. Вместо этого она сосредоточена насильном напряжении, возникающем из-за расхожде­ния между стимулируемыми культурой целями и социально структу­рированными возможностями. Реакции на это напряжение с последу­ющей нагрузкой налюдей, подверженных им, предполагают значитель­ную степень фрустрации и нерационального или иррационального по­ведения³¹. «Деструктивность» часто бывает определена психологически как одна из форм реакции на продолжительную фрустрацию. Точно так же, очевидно, «массовый негативизм» можетбытьистолкован (без вклю­чения в теорию новых ad hoc переменных) как постоянное отрицание авторитетов, которые олицетворяют противоречие между законными культурными стремлениями и социально ограниченными возможно­стями.