Непредвиденный, аномальный и стратегический исходный факт 7 страница

Заключительные замечания

Следует ясно понять, что приведенные выше рассуждения нахо­дятся вовсе не в моралистической плоскости. Какие бы чувства ни возникали у читателя в отношении моральной желательности согла­сования аспектов социальной структуры, связанных с целями и сред­ствами, очевидно, что несовершенное их согласование ведет к ано­мии. Одна из наиболее общих функций социальной структуры состо­ит в том, чтобы закладывать основу предсказуемости и постоянства социального поведения; и ее эффективность все более и более сни­жается по мере диссоциации этих элементов социальной структуры. В предельном случае предсказуемость снижается до минимума, и воз­никает то, что можно с полным правом назвать аномией, или куль­турным хаосом.

Этот очерк о структурных источниках девиантного поведения ос­тается не более чем прелюдией. В нем нет подробного рассмотрения структурных элементов, предрасполагающих индивидов, живущих в

⁴⁶ Н.А. Murray et a/., Explorations in Personality, p. 307. — Примеч. автора. ⁴¹ Данные взяты из исследования социальной организации плановых сообществ: R.K. Merton, Patricia S. West, M. Jahoda, Patterns of Social Life. — Примеч. автора.

обществе с плохо уравновешенной социальной структурой, к той или иной из альтернативных реакций; мы оставили без внимания соци­ально-психологические процессы, определяющие конкретные мас­штабы этих реакций (не отвергая при этом их релевантность); лишь очень коротко были затронуты социальные функции, выполняемые девиантным поведением; объяснительная сила предложенной анали­тической схемы не была подвергнута полной эмпирической провер­ке путем определения группы вариаций в отклоняющемся и конфор­мистском поведении; мы лишь походя коснулись мятежного поведе­ния, направленного на переустройство всего социального каркаса.

Надеемся, что предложенная схема окажется полезной в анализе этих и связанных с ними проблем.

VII. СВЯЗИ ТЕОРИИ СОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЫ

И АНОМИИ

В последние годы появилась многочисленная социологическая литература, которая затрагивает тот или иной аспект аномии. В связи с этим возникает расширенный базис для уточнения и развертыва­ния формулировок, подробно изложенных в предыдущей главе. В са­мом деле, интерес к понятию «аномия» возрос достаточно остро, и это послужило (почти неизбежно) его вульгаризации при проникно­вении во все более широкие социальные круги. Как один из приме­ров вульгаризации, можно рассматривать случай с еженедельником, который ухватился за объективное и тщательное исследование Гер-харта Нимейера о социальных последствиях аномии и немедленно опубликовал обзор «читательских откликов», начиная с таких про­сторечных и навязчивых выражений: «Дружище, это именно то, что я называю острой аномией, — присвистнул в знак одобрения Бликер Тоттен, один из 225 студентов Оглеторпского университета»¹. Менее «свистящие», но более поучительные теоретические, содержательные и процедурные исследования аномии будут рассмотрены сейчас.

Расширенное понятие аномии

Понятие аномии, как с самого начала показал Дюркгейм, отно­сится к состоянию относительного отсутствия норм в обществе или группе. Дюркгейм точно определил, что это понятие относится к ка­чествам социальной или культурной структуры, а не к качествам лю­дей, противостоящих этой структуре. Тем не менее стало очевидно, что при использовании данного понятия для понимания различных форм девиантного поведения оно было расширено скорее по отно­шению к состоянию людей, чем к их окружению.

Это психологическое понятие аномии было одновременно сфор­мулировано Р. МакИвером и Дэвидом Рисманом. Поскольку их фор-

© Перевод. Черемисинова Е.Р., 2006

¹ Pathfinder, May 17, 1950, 55. — Примеч. автора.

мулировки в основном похожи, все, что может быть сказано об од­ном, можно сказать об обоих.

Anomy, — МакИвер воскрешает относящееся к шестнадцатому веку и давно вышедшее из употребления написание слова, — означает состо­яние ума человека, у которого подорваны корни его морали, у которого нет больше каких-либо норм, но только несвязные побуждения, у кото­рого нет больше каких-либо представлений о целостности, о народе, о долге. Аномичный человек становится духовно стерильным, ответствен­ным только перед собой, не отвечающим ни перед кем. Он издевается над ценностями других людей. Его единственная вера — философия от­рицания. Он живет тонкой линией чувств, пролегающей вне будущего и вне прошлого». И еще: «Аномия является состоянием ума, в котором че­ловеческое восприятие социальной сплоченности — движущая пружина его морального состояния — разрушено или фатально ослаблено².

Как было отмечено, «подход МакИвера является, таким образом, психологическим (то есть аномия для него состояние ума, а не со­стояние общества, хотя состояние ума может отражать социальное напряжение), и психологические разновидности [аномии] соответ­ствуют элементам (тревога — изоляция — бесцельность), которые формируют субъективный аспект понятия у Дюркгейма»³. Нет сомне­ний, что психологическое понятие аномии имеет определенное зна­чение, что оно относится к идентифицируемому «состоянию ума» отдельного человека, как подробное описание психического состоя­ния. Но, несмотря на это, психологическое понятие аномии является составной частью социологического понятия аномии, а не замените­лем для него.

Как было показано на предшествующих страницах, социологи­ческое понятие аномии предполагает, что полезно рассмотреть харак­терное для людей окружение как включающее, с одной стороны, куль­турную структуру, а с другой стороны, социальную структуру. Допус­кается, что как бы ни были эти структуры тесно связаны в действи­тельности, в целях анализа их необходимо рассмотреть отдельно, а

² R.M. Maclver, The Rampart We Guard (New York: The Macmillan Company, 1950),
84, 85, и полностью глава 10; [курсив мой] (прим. автора). Сравнить с независимо
осмысленным, но эквивалентным описанием «анемического» Дэвида Рисмана в со­
авторстве с Р. Денни и Натаном Глазер, The Lonely Crowd (New York: Yale Univercity
Press, 1950), с 287 и следующие. — Примеч. автора.

³ R.H. Brookes, «The anatomy of anomie», Political Science, 1951, 3, 44—51; 1952, 4,
38—49, — обзорная статья, рассматривающая современное расширение понятия ано­
мии. Связь понятия аномии с понятием Адлера «недостаток социального интереса»
см. в заметках H.L. Ansbacher, Individual Psychology New Letter. Organ of the International
Association of Individual Psychology (London, June — July, 1956). — Примеч. автора.

затем опять вместе. В связи с этим культурная структура может быть определена как то, что формирует ряд нормативных ценностей, регу­лирующих поведение, общее для членов определенного общества или группы. А к социальной структуре относится то, что формирует ряд социальных отношений, в которые члены общества или группы раз­личным образом включены. Следовательно, аномия рассматривает­ся как распад в культурной структуре, происходящий в особенности тогда, когда существует острое расхождение между культурными нор­мами и целями и социально структурированными возможностями членов групп действовать в соответствии с данными нормами куль­туры. Согласно этой концепции культурные ценности могут способ­ствовать возникновению поведения, которое не соответствует направ­ленности самих ценностей.

С этой точки зрения, социальная структура фильтрует культур­ные ценности, в соответствии с которыми совершаются поступки, легко возможные для людей, имеющих определенный статус в обществе, и трудные или невозможные для других. Социальная структура действу­ет как барьер или как открытая дверь для поступков, исходящих из куль­турных установок. Когда культурная и социальная структура недоста­точно интегрированы и в первой содержатся требования к поведению, которым препятствует вторая, возникает стремление к нарушению норм, к их отсутствию. Конечно, из этого не следует, что это един­ственный процесс, создающий социальные условия для аномии; раз­витие теории и исследований направлено на поиск других типичных причин острой аномии.

Предпринималась попытка усмотреть различие между психоло­гическим и социологическим понятием аномии в различиях между «простой» и «острой» аномией⁴. Простая аномия относится к состоя­нию нарушения порядка в группе или обществе, в которых между си­стемами ценностей происходят конфликты, проявляющиеся в неко­торой степени беспокойства и ощущении разобщенности с группой. Острая аномия относится к девальвации и в крайнем случае к дезин­теграции системы ценностей, которая проявляется в значительной тревоге. Подобное разделение понятий (сформулированное неоднок­ратно, но которым иногда пренебрегают) основано на том, что ано­мия, как и другие условия общественной жизни, различается по сте­пени и, вероятно, по роду.

В предшествующей главе мы идентифицировали некоторые из процессов, ведущих к аномии, и подробно изложили типологию адап­тивных реакций на это состояние и на структурные воздействия, от-

⁴ Sebastian De Grazia, The Political Community (University of Chicago Press, 1948), 72—74, passim; cf. Brookes, op. cit., 46. — Примеч. автора.

ветственные за большую или меньшую частоту каждой из этих реак­ций среди различных слоев классовой структуры. Согласно нашей ос­новополагающей предпосылке, общественные классы не только раз­личным образом подвержены аномии, но и различным образом под­вержены тому или иному типу реакции на нее. Толкотт Парсонс рас­смотрел эту типологию и вывел ее в мотивационных терминах из своей концептуальной схемы социального взаимодействия⁵. Этот анализ ис­ходит из допущения, что ни склонность к девиантному поведению, ни склонность к сохранению равновесия в социальной интерактивной си­стеме не могут развиваться хаотически; напротив, они формируются в более или менее ограниченном числе идентифицируемых направле­ний. Можно сказать, что девиантное поведение имеет собственные образцы.

По словам Парсонса и Бэлса, «мы рассмотрели девиацию, вклю­чающую четыре основных направления, соответствующих, с одной стороны, потребности либо выразить отчуждение от нормативной структуры (включая отказ от привязанности к другому человеку как к цели), либо сохранить вынужденную конформность с нормативным образцом и привязанностью к другому, а с другой стороны, в соответ­ствии с пассивным или активным характером поведения. Таким обра­зом, мы получаем четыре разных вида направленности девиантного по­ведения: агрессия и бегство в качестве отчуждения и вынужденное дей­ствие и вынужденное одобрение в качестве вынужденной конформно­сти. Кроме этого, мы показали, что данная парадигма, независимо выведенная, существенно сходна с парадигмой, ранее предложенной Мертоном для анализа социальной структуры и аномии»⁶.

Заметим, что это первое расширение типологии реакций продол­жает рассматривать обе структуры — и культурную («нормативный образец»), и социальную (структурированная привязанность к дру­гим людям или отчуждение от них). Тем не менее характеристика ти­пов реакций дана с точки зрения их пассивного или активного харак­тера. Это означает, что девиантное поведение может включать либо активное» «распоряжение ситуацией», направленное набольший кон­троль над ситуацией, чем требуют [институционализированные] ожи­дания», или пассивный «отказ от необходимой степени активного контроля», которую требуют эти ожидания. Типы девиантного пове­дения могут быть далее подразделены благодаря различию между слу­чаями, в которых первичной является либо напряженность в соци-

⁵ Parsons, The Social System, 256-267, 321—325; Talcott Parsons, Robert F. Bales
and Edward A. Shils, Working Papers in the Theory of Action (Glencoe: The Free Press, 1953),
67—78. — Примеч. автора.

⁶ Parsons et al., Working Papers, 68. — Примеч. автора.

альных отношениях, либо в культурных нормах, по отношению к ко­торым ожидается конформность⁷. Конкретные проявления реакций на аномическое напряжение (преступность, злодеяние и суицид) и концептуально опосредованные типы реакций (инновация, ритуа-лизм, бегство и мятеж), таким образом, становятся классифициро­ванными как результаты определенных абстрактных качеств интерак­тивной системы, идентифицированной Парсонсом. Созданная не так давно, эта более сложная классификация типов девиантного поведе­ния уже была широко использована в эмпирических исследованиях.

Показатели аномии

Подобно многим из нас, кто стремится быстро обойти и исследо­вать эту чрезмерно широкую область, а следовательно, не обращать внимание на частности, Дюркгейм не дал эксплицитного и методич­ного руководства по различным признакам аномии, а также по при­метам отсутствия норм и нарушений в социальных взаимоотноше­ниях. Однако очевидно, что какие-то показатели должны быть разра­ботаны, если понятие аномии должно использоваться в эмпиричес­ких исследованиях.

Шаг в этом направлении сделал Лео Сроул в разработке предвари­тельной «шкалы аномии»⁸. С одной стороны, шкала включает пункты, относящиеся к человеческому представлению о социальном окруже­нии, а с другой стороны, к человеческому представлению о своем соб­ственном месте среди этого окружения. Точнее, пять пунктов, входя­щих в эту предварительную шкалу, включают (1) представление, что общественные лидеры безразличны к нуждам людей; (2) представле­ние, что немногое может быть совершенно в обществе, которое выгля­дит в основном непредсказуемым и беспорядочным; (3) представление, что жизненные цели скорее уходят в прошлое, чем реализуются; (4) чув­ство тщетности и (5) убеждение, что человек не может рассчитывать на своих коллег для социальной и психологической поддержки⁹. Какуточня-

⁷ Ibid, с. 74. — Примеч. автора.

⁸ В статье «Социальная дисфункция, личность и установка на социальную дис­
танцию» (прочитана перед Американским социологическим обществом в 1951 году),
а также в расширенном, но еще не опубликованном варианте, названном «Социальная
интеграция и определенные последствия». — Примеч. автора.

*> Особая формулировка этого вопроса дана Alan H. Roberts and Milton Rokeach, «Anomie, authoritarianism, and prejudice: a replication», American Journal of Sociology, 1956,

61, 355—358, в заметке 14. В опубликованном комментарии на эту статью Сроул со­мневается, что его исследования на самом деле получили возражение. Там же, 1956,

62, 63—67. — Примеч. автора.

ет Сроул, эта попытка создать шкалу аномии имеет определенную огра­ниченность и некоторую неполноценность, но здесь заложено начало стандартизации измерений аномии, как ее воспринимают и испытыва­ют люди в группе и обществе.

Данную шкалу можно принять для измерения аномии каксубъек-тивно испытываемой; очевидно, необходимо новое измерение ано­мии как объективного состояния в жизни группы. Бернард Лэндер сделал симптоматичное продвижение к последнему типу измерений¹⁰. Используя факторный анализ восьми качеств из материалов перепи­си в американском городе, он идентифицировал две группы перемен­ных, одну из которых он определил как «анемический фактор». Он имел в виду, что эта группа переменных (высокий рост преступности, боль­шой процент не-белых резидентов в районе и небольшой процент соб­ственников жилья) выглядит, в сущности, как характеристика райо­на относительной безнормности и нестабильности. Лэндер первый признал, что данная специфическая группа переменных может из­мерить фактор аномии в лучшем случае только очень огрубленно. Ее несомненная ограниченность возникает из обстоятельства, с ко­торым регулярно сталкиваются социологи, разрабатывая системы измерений теоретических понятий с помощью привлечения множе­ства социальных данных, которые случайно оказались зафиксирован­ными в статистических выпусках, изданных общественными органи­зациями, а если точнее, из обстоятельства, что эти данные социальных отчетов, которые случайно оказались в их распоряжении, не являют­ся теми необходимыми данными, которые наилучшим образом из­меряют понятие. Именно поэтому я назвал оригинальную попытку Лэндера скорее «симптоматическим», чем принципиальным успехом. Простое наличие официальной статистики заставило Дюркгейма ис­пользовать такие приблизительные, косвенные и всего лишь предва­рительные измерения аномии, как профессиональный статус и се­мейную дезинтеграцию (расторжение брака). И такая же случайность, что отчеты по переписи в Балтиморе (включающие данные о преступ­ности, расовом составе, собственности на жилье) заставили Лэндера использовать эти приблизительные, косвенные и всего лишь предва­рительные измерения аномии. Прагматические исследования такого рода, конечно, не являются подходящей альтернативой теоретичес­ки определяемым признакам понятия. Перемена места жительства может быть косвенным измерением степени нарушения установив-

^,0 Towards an Understanding of Juvenile Delinquency (New York: Columbia University Press, 1954), esp. Chapters V-VI. См. также полезную обзорную статью, основанную на Этой книге: Ernest Greenwood, «New directions in delinquency research», The Social Service Aeview, 1956, 30, 147—157. — Примеч. автора.

шихся социальных взаимоотношений. Но очевидно, что существен­ное усовершенствование измерений связано с получением данных не­посредственно о размерах нарушенных социальных взаимоотноше­ний. Так же и с другими объективными компонентами аномии, свя­занными с нарушениями как в нормах, так и в отношениях. Речь идет не просто о недоступном совершенстве. Мы считаем совершенно оче­видным, что в дальнейшем должны быть усовершенствованы и шка­ла субъективных аспектов аномии, и шкала объективных аспектов. Применение доступных социально-статистических данных является только навязанным практикой временным заменителем.

Из представления о субъективных и объективных признаках ано­мии возникает новая потребность рассматриватьодновременно эти два типа компонентов в исследовании причин и последствий аномии. Кон­кретнее это означает, что можно было бы систематически сравнивать поведение «аномических» и «эуномических»*/гюдеи, входящих в груп­пу с определенной степенью объективной аномии, с поведением лю­дей того же самого типа, принадлежащих к группе с иной степенью аномии. Исследования такого рода, очевидно, представляют следую­щий шаг в изучении аномии".

Таким образом, современные теоретические и процедурные ис­следования несколько уточнили понятие аномии и начали модели­ровать методы, необходимые для его систематического изучения. Не­давно появились содержательные исследования, непосредственно связанные той или другой частью со структурным и функциональ­ным анализом аномии (о чем шла речь в предшествующей главе).

Тема успеха в американской культуре

Напомним, что мы рассматривали акцентирование денежного успеха как одну из доминантных тем в американской культуре и выя­вили напряжение, которое данная тема навязывает людям, имеющим разное положение в данной структуре. Конечно, мы не утверждали (как указывали неоднократно), что разобщение между культурными целями и институционально узаконенными средствами возникает только из данного крайнего акцентирования цели. Согласно теории, любое чрезмерное акцентирование достижения (будь то научная про-

* eunomic — от eunonvy (эуномическое правление) — правление, основанное на началах законности и справедливости. — Примеч. пер.

¹¹ Обшая логика такого рода анализа в разделе о «статистических показателях социальной структуры» этой книги, атакже см. Paul F. Lazarsfeld and Morris Rosenberg, The Language of social Reserch (Glencoe: The Free Press, 1955). — Примеч. автора.

дуктивность, накопление личного богатства, а при некотором вообра­жении — победы Дон Жуана) будет ослаблять конформность по отно­шению к социальным нормам, контролирующим поведение, когда оно предназначено для достижения особых форм «успеха», особенно среди тех, кто находится в неблагоприятном социальном положении в борьбе за успех. Именно этот конфликт между культурными целями (каков бы ни был характер целей) и невозможность использовать институциональ­ные средства создают напряженность, ведущую к аномии¹².

Цель денежного успеха была избрана для иллюстративного ана­лиза на основе допущения, что она особенно глубоко укоренилась в американской культуре. Это широко известное допущение получило новое подтверждение во множестве исследований по истории и исто­рической социологии в последнее время. Ирвин Гордон Вилли (в сво­ей подробной монографии об американской доктрине экономичес­кого успеха с помощью «самоусовершенствования») показал, что хотя «успех» был по-разному определен в американской культуре (и раз­личным образом среди разных социальных слоев), но другие опреде­ления «не получили такого всеобщего признания в Америке, как отож­дествление успеха с приобретением денег»¹³.

Этот сильный акцент на финансовом успехе не является, конечно, особенностью американцев. Давние аналитические наблюдения Мак­са Вебера до сих пор во многом уместны: «Стремление к приобрете­нию, погоня за прибылью, деньгами, желание иметь как можно боль­ше денег сами по себе не имеют ничего общего с капитализмом [а в настоящем случае — с особенностями американской культуры]. Это стремление существует и существовало среди официантов, врачей, кучеров, артистов, проституток, недобросовестных чиновников, сол­дат, аристократов, общественных деятелей, игроков и нищих. Мож­но сказать, что оно было общим для людей всех групп и положений во все времена и во всех странах мира, где существовали или суще­ствуют объективные возможности для этого»¹⁴.

Но что определенным образом отличает американскую культуру в этом отношении и что мы считали важным проанализировать в этой связи в предшествующей главе — так это то, что наше «общество ока­зывает наибольший почет экономическому богатству и социальному восхождениюлюбого своего члена». «Учебникуспеха» концаXIX века

¹² W.J.H. Sprott выразил это с завидной точностью в лекциях, прочитанных в Бир­мингемском университете. Science and Social Action (London: Watts & Co., 1954), 113.— Примеч. автора.

" Irvin Gordon Wyllie, The Self-Made Man in America (New Brunswick: Rutgers University Press, 1954), 3-4 и далее. — Примеч. автора.

¹⁴ Max Weber, The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism (New York: Charles Scribner's Sons, 1930), 17. — Примеч. автора.

U Мертоп «Социальп. теория»

замечательно изображает это культурное убеждение: «Дорога к счас­тью, как обществе иная магистраль, открыта какдля детей нищих, так и для потомков королей. Все платят налоги, все имеют права, и нам остается только извлечь из этого пользу для себя»¹⁵. Особый характер этой культурной доктрины состоит из двух частей: во-первых, борьба за успех не связана с вопросом о том, что у людей есть приобрета­тельские побуждения, уходящие корнями в человеческую природу, но является социально определяемым ожиданием, и во-вторых, эти об­разцы ожиданий рассматриваются как подходящие для каждого, не­зависимо от его первоначального жребия или места в жизни. Конеч­но, в реальности нет необходимости в идентичных стандартах дости­жений для каждого человека в обществе; характер и границы этого продвижения по экономической лестнице могут быть определены по-разному в отдельных социальных слоях. Но преобладающие культур­ные ориентации придают большое значение этой форме успеха и счи­тают приемлемым, что все должны бороться за него. (Как мы вскоре увидим, от этого далеко до эмпирического утверждения, что опреде­ленная часть людей во всех социальных слоях действительно прини­мает этот акцент в культуре и ассимилировала его в своих личностных ценностных структурах.) Единственное, чему внимают американцы в проповедях и в прессе, в романах и в кино, в курсе формального об­разования и в ходе неформальной социализации, в различных офици­альных и личных сообщениях, — большее или меньшее акцентирова­ние моральной обязанности (а также фактической возможности) бо­роться за денежный успех и достичь его.

Как показал Вилли, эту тему настойчиво пропагандируют вдох­новенные лекторы в лекториях, коммерческие библиотечные ассо­циации, колледжи бизнеса и огромное число учебников успеха (123 ff.). В доказательство он приводит анализ содержания ряда повсемес­тно читаемых романов, бесконечно переиздаваемых учебников, ис­пользуемых в средней школе по всей стране, а также неоднократно подтверждающих данные ценности некрологов некоторых наиболее известных бизнесменов Америки. Кеннет Линн проследил распрост­раненную тему «быстрого обогащения» в романах Теодора Драйзера, Джека Лондона, Дэвида Грэхема Филипса, Фрэнка Норриса и Роберта Геррика. Ричард Мозер'⁶ продемонстрировал неизменное присутствие

¹⁵А.С. McCurdy, Win Who W///(Philadelphia, 1872), 19, as cited by Wyllie, op, cit., 22. — Примеч. автора.

^1Ь Kenneth S. Lynn, The Dream of Success (Boston: Little Brown, 1955); Ricard D. Mosier, Making the American Mind (New York: King's Crown Press, 1947). См. также Marshall W. Fishwick, American Heroes: Myth and Reality (Washington, D.C.: Public Affairs Press, 1954). — Примеч. автора.

той же самой темы в очевидно неисчерпаемой серии хрестоматий Мак-Гаффи. А в «Репутации американскогобизнесмена»¹⁷ Зигмунд Дай-монд анализирует большое число некрологов, этих хранилищ мораль­ного чувства, опубликованных после смерти Стефана Джирарда, Джо­на Якоба Астора, Корнелиуса Вандербильда, Дж. Моргана, Джона Рокфеллера, Генри Форда, и выявляет их основную мысль: пока че­ловек «обладает необходимыми качествами, успех будет принадлежать ему в любое время, в любом месте, при любых обстоятельствах».

Данная тема культуры не только предполагает, что денежный ус­пех возможен для всех независимо от общественного положения и что борьба за успех является долгом каждого, но иногда считает, что ви­димые недостатки бедности являются в действительности преимуще­ствами. По словам Генри Уорда Бичера, именно «жесткий, но доб­рый дух Бедности говорит им «Работай!» и с помощью труда делает их людьми»¹⁸.

Естественно, так возникает сопутствующая тема, что успех или поражение целиком являются результатом личных качеств: тот, кто совершил ошибку, должен упрекать только себя самого, так как в со­ответствии с понятием о человеке, «сделавшем себя», он является че­ловеком, «себя не сделавшим». В той степени, в которой это культур­ное определение ассимилировали те, кто не добился успеха, неудача представляет двойное поражение: очевидное поражение отставшего в погоне за успехом и подразумеваемое поражение — отсутствие спо­собностей и моральной стойкости, необходимых для успеха. Незави­симо от объективной истины или ложности этой доктрины в любом частном случае, важно то, что ее нелегко исследовать: распространен­ное определение требует духовной дани от тех, кому она не по силам. В значительной части случаев именно таков культурный фон, когда уг­роза поражения побуждает людей использовать такую тактику, кото­рая сулит «успех» вне закона и морали.

Следовательно, моральный мандат на достижение успеха оказы­вает воздействие, заставляя преуспеть с помощью честных средств, если возможно, и с помощью грязных, если необходимо. Моральные нормы, конечно, продолжают повторять правила игры и призывать к честной игре, в то время когда поведение отклоняется от нормы. Иног­да тем не менее даже руководства по достижению успеха настоятель­но советуют людям «прийти и победить», используя все наличные средства для успешной борьбы в соревновании», как в анонимном трактате 1878 года «Как стать богатым». А «в период между 1880и 1914 годами популисты, чиновники, публицисты и социалисты заглянули

¹⁷ Cambridge: Harvard University Press, 1955. — Примеч. автора.

¹⁸ Цитируется по Wyllie, 22—23. — Примеч. автора.

за моральный фасад бизнеса, чтобы рассмотреть его практику. По­лученные сведения вряд ли соответствовали теме о богатстве, добы­том добродетелью. Их выводы не были слишком новыми для скеп­тиков, всегда подозревавших, что нечто иное, чем добродетель, за­мешано в приобретении денег. Действительно новыми были только документы — конкретные свидетельства, что величайшие магнаты были магнатами-грабителями, людьми, которые прокладывали свой путь благодаря подкупу законодателей, присвоению ресурсов, орга­низации монополий и уничтожению конкурентов»¹⁹.

Таким образом, эти современные исследования подтверждают то, что часто отмечалось ранее: когда в культуре существует чрез­вычайное акцентирование цели успеха, ослабевает конформность к институционально предписанным методам продвижения к этой цели. Понятие «амбиция» почти тождественно значению своего эти­мологического корня. «Одурманивать голову» продолжают и сейчас, и не только в той форме, которую практиковали мелкие политики Древнего Рима, домогаясь голосов от всех и каждого в своем «изби­рательном округе» и используя различные коварные замыслы для обеспечения нужного количества необходимых голосов. Именно таким образом установленные в культуре цели направлены к оправ­данию всех тех средств, которые дают человеку возможность дос­тичь их. Именно это мы назвали в предшествующем очерке процес­сом «деморализации», в котором нормы лишаются своей силы для регуляции поведения, и возникает «безнормность» как компонент аномии.