Венедиктов А.В. Государственная социалистическая собственность. С- 273

Д-М. Генкин замечал по этому поводу, что эластичность присуща вся­кому праву (Генкин Д.М. Право собственности в СССР- С. 49—50). Правда, большого распространения этот взгляд не получил.

По этому поводу следует также заметить, что вообще обнаруживаемые иными (невещнымнД правами ослабленные черты сходства с собственно­стью можно ведь объяснить тем фактом (более признаваемым в англо-амери­канском праве), что все прочие права гак или иначе проиэводны от собст­венности.

^ площенная в вещи свобода лица, т.е. собственность, действует

\ без границ во времени и в пространстве'.

\ С прекращением лица, с егосмертью прекращается и пра­во собственности, В то же время, когда, как мы верим, опреде-

гляется будущее души человека, его имущество пребывает в

^смутном состоянии наследственной массы, которую с полным основанием можно сравнить с аристотелевской косной и бес­форменной, неодушевленной материей. Возникновение права собственности у правопреемников здесь происходит сначала с вложением в имущество воли новых собственников, выражен­ной в акте вступления в наследство.

' Ограничением бессрочности нельзя считать ни истечение исковой давности, ни завладение по давности, поскольку эти сроки текут после оставления вещи собственником, а сам срок права собственности никак не может быть ограничен,

Весьма характерным для всех вещных прав качеством явля­ется то, что в отличие от обязательственных вещными правами признаются только те, которые прямо признаны законом (замк­нутый круг вещных прав, numerus clausus). Это обстоятельство можно понять. \3

Вообще говоря, причиной разомкнутости круга обязательств, как и причиной возможности появления не указанных в законе сделок, является не просто свобода воли, а именно свобода са­мообременения собственной волей. Иными словами, если сторо­на в договоре готова ограничить, обязать себя определенным об­разом, то такое ограничение имеет силу, поскольку не затрагивает публичный порядок. Напротив, любое обременение других лиц, если они не изъявили на то воли, будет заведомо ничтожным.

Вещные права имеют абсолютное действие, т.е. известным образом ограничивают всех прочих лиц. Поэтому они не могут быть установлены по соглашению двух, трех или иного опре­деленного числа сторон. Лишь все общество в целом, выступая как законодатель, может создавать ограничения для себя. Сле­довательно, вещное право как особый вид прав может с фор­мальной точки зрения устанавливаться лишь законом.

Отказ в защите права по причинам процессуального или политического характера не означает пресечения самого права собственности, а различного рода конфискации, национализации, иные массовые "экспроприации" яв­ляются произволом, лежат за пределами права и поэтому также не могут быть способами прекращения права собственности как неправовые, даже если они будут узаконены. В правовом смысле такого рода изъятия можно прирав­нять к хищению (furtum), а это означает неисправимую порочность основа­ния приобретения и отсутствие полноценного права собственности у новых обладателей.

Нельзя не отметить и своеобразный способ развития вещ­ных прав. При том, что они не демонстрируют заметной дина­мики и характеризуются несомненным консерватизмом, что можно в целом объяснить их архаикой, вовлечение новых от­ношений в сферу вещных прав происходит посредством изме­нения самого понятия вещи. Нужно отметить, что этот способ достаточно архаичен и известен из римского права.

Именно этим можно объяснить то, что для определения веши как предмета собственности обычно избегают слишком точных выражений.

Наше понимание собственности позволяет считать вещью, следуя римскому определению, все, что не является лицом (соб­ственником), или все, что способно к обороту (что при доста­точном развитии оборота одно и то же).

Но даже такое предельно широкое понимание вещи кладет пределы возможной экспансии вещных прав.

Например, результаты творчества не могут быть, с одной стороны» вполне отделены от личности творца, а с другой — (отчасти и поэтому) окончательно отчуждены, т.е. не способ­ны к обороту в его обычном виде. Отсюда возникает проблема "интеллектуальной собственности", не имеющая удовлетвори­тельного решения в рамках вещных прав".

Хотя свое содержание собственность приобретает за преде­лами права, из свойств лица и потребностей оборота, по сооб­ражениям правопорядка она так или иначе ограничивается.

Иногда возможность ограничений собственности прямо упоминается в легальных дефинициях собственности. Такое ука­зание необходимо, так как собственность является по сущест­ву правом неограниченным, полным.

Всякие ограничения права собственности неизбежно поро­ждают.весьма острые коллизии. Не может быть ограничений без нежелательных последствий в принципе, ибо ограничение собственности — это ограничение свободы, автономии, само­деятельности лица, которые сами по себе — единственный, ис­точник благосостояния человека. Поэтому проблема ограниче­ния собственности — это проблема выбора наименее худшего, выбора из двух зол. Обоснованием ограничения не может быть

См.: Суханм Е.А. Лекции о праве собственности- М., 1991. С. 28—29. Эннекцерус считает, что права на нематериальные блага — произведения творчества не являются вещами (Эннекцерус Л. Курс германского граждан­ского права. Т. 1. Полутом I. С. 268). Практически все другие "пограничные" проблемы собственности также связаны с интерпретацией объектов прав как вешей.

простое указание на противоречие права собственности иному '•• праву или интересу. Такое противоречие можно обнаружить все­гда, Обычно собственность как частное право ограничивают именно из публичных интересов. Публичный интерес при этом не лучше, не "прогрессивнее" частного, как это было принято утверждать, а обычно более важен чисто количественно, как сумма частных.

В принципе возможны несколько способов ограничения права собственности.

Техническое ограничение — это прямое изъятие из права собственности конкретных возможностей, ущемление полноты права собственности (мы уже отмечали, что при этом другие свойства собственности — абсолютность, исключительность, бессрочность и др. — не затрагиваются). Раньше, например, пра­во собственности на жилой дом ограничивалось сразу по ряду параметров: ограничивалось количество домов в собственности лица, их размер, право на отчуждение. Что касается других объ­ектов недвижимости, то они вообще не могли стать предметами собственности в силу таких же прямых запретов.

Общегосударственные, режимные ограничения предпола­гают ограничение прав лица, его свободы, например запрет на судебную (исковую) защиту многих прав, ограничение свобо­ды передвижения и т.д. Несвободное лицо не может иметь пол­ноценного права собственности.

Экономические ограничения приводят к свертыванию то­варного обмена, переходу к различным формам прямого при­нуждения в сфере производства. Это всегда влечет размывание, ослабление собственности, ее редукцию, возрождение прими­тивных форм (например, захват, массовые хищения, с одной стороны, и "наделение", одаривание — с другой, как главный способ приобретения вещей), т.е. по существу утрату собствен­ности.

В нашем недавнем прошлом все три способа ограничения собственности имели самое широкое распространение.

Сегодня проблема состоит в овладении исключительно тех­ническими способамиограничения собственности. Основные сферы здесь — земельная собственность, производство, жи­лищная сфера, т.е. по существу все важнейшие отношения.

Выше упоминалась сентенция Яволена:" Всякая дефини­ция в гражданском праве опасна, ибо мало такого, что не мог­ло бы быть опровергнуто".

Германские юристы "единодушно подчеркивают, что вы­работка определений -~ дело, опасное для законодателя. Ведь

"определения часто бывают неверными вследствие трудности найти подходящее выражение"'.

Английские юристы выражаются еще сильнее: "История права — это не логика, а опыт"² и подчеркивают стремление "избегать обобщений*'³.

В конце концов, такое лапидарное определение, как отноше­ние к вещи как к своей, при всей кажущейся ненаучности оказы­вается довольно глубоким, если учесть, что "своей" можно счи­тать вещь, если понимать ее как пространственное расширение личности, ее потенциала. Именно это качество принмципиально отсутствует у обладателей всех других прав на вещь: они ни в каком случае не относятся к чужой вещи как к атрибуту, продол­жению собственной личности. Именно здесь главным образом и заключена причина того удручающего сторонников триады об­стоятельства, что внешним образом владение и пользование соб­ственника и несобственника ничем не отличаются, а внутренних отличий у этих правомочий быть не может в силу их сугубо внеш­ней, материальной сути. Остается тогда только апеллировать к "решающему" значению распоряжения, сводя тем самым все богатство собственности лишь к меновой, торговой функции.

Поэтому здесь не ставится задача дать универсальное опре­деление собственности. Все, что написано выше, преследовало одну цель: помочь читателю самостоятельно сориентировать­ся, чтобы он, если не избавился от "теологической любви к дефинициям", мог сформулировать собственную.

В конце концов, наша задача состоит в том, чтобы насущ­ные проблемы собственности решались лучше, чем это было до сих пор, а для этого нужно больше думать, больше сомне­ваться. Отсутствие легальной дефиниции или ее краткость как раз к способствуют этому.

' Савельев S.A. Германское гражданское уложение. С. 20. ¹ Порт Ч. Международное частное право. М,; Прогресс, 1982, С. 331. ⁱ Дженкс Э. Свод английского гражданского права. Общая часть: Обяза­тельственное право. М-: Юрнздат. 1940- С. 6. Это характерное качество англий­ской юриспруденции "избегать обобщении" следует, видимо, отнести насчет общего установления, вытекающего из протестантского сознания и состоя­щего в том, что "посредством эмпирического исследования установленных Богом законов природы можно приблизиться к пониманию смысла мирозда­ния, а философская спекуляция уводит от него" (Вебер Af. Протестантская этика и дух капитализма // Избранные произведения. М.. 1990. С. 239). Такой подход исключал общие юридические определения (т.е. юридическую спеку­ляцию), а отдавал приоритет сугубо эмпирическим наблюдениям, так что обобщение, даже основанное на одних фактах, воспринималось в англий­ском праве с настороженностью. При возникновении иных ассоциаций сле­дует иметь в виду, что "спекулятивная философия есть попытка создать связ­ную, логичную и необходимую систему общих идей" (Уашяхед А.Н. Избранные работы по философии. М.: Прогресс. 1990. С- 272).

Глава 11

Формы собственности

Формулировка ч. 1 ст. 212 ГК РФ; "В Российской Федерации • признаются частная, государственная, муниципальная и иные [ формы собственности" — породила проблему форм собствен-' ности, само существование которых далеко не очевидно. Хотя законодательный источник здесь коренится, безусловно» в ст. 8 Конституции РФ, в свою очередь находящейся в сложной Свя­зи притяжения-отталкивания с содержанием ст. 10 прежней Конституции, решение мы обязаны искать тем не менее в пре- \ делах современного гражданского права.

i Вместе с конституционной традицией замены правовых ' понятий социально-экономическими, которая здесь, как можно ^ видеть, сохранена, от прежнего законодательства перешла и t прежняя проблематика, заметно, впрочем, утратившая остро­ту со времен перестроечных дискуссий.

' Тогда уже приходилось анализировать связь экономическо­го и юридического понятий собственности". Результатом этого анализа стало выяснение того обстоятельства, что этой связи нет или, в смягченном варианте, что право собственности не­посредственно не отражает экономических отношений собст­венности, даже если последние и существуют. С этих позиций искать суть формы собственности в глубинах "базиса" — заве­домо бесплодное занятие.

Этот подход, однако, далеко не общепринят, и не следует ожидать, что многолетняя инерция внедрения в законы не об­леченных в правовые формы более или менее абстрактных эко­номических конструкций остановится сама по себе- Именно этим и можно объяснить как феномен ч. 1 ст. 212 ГК РФ (хотя при сопоставлении сакрального в известный период деления на обще-

Склоескии К. К проблеме права собственности // Правоведение. 1990. № 1.С. 40—45.

народную, колхозно-кооперативную и личную собственность с нынешними формами собственности нельзя не заметить пере­мещение с "базисных" на достаточно поверхностные "уровни", компромисс, по-видимому, как обычно, не устраивает полно­стью ни одну сторону), так и другие малоудачные попытки скре­щения экономических и юридических категорий в законе, все еще предпринимаемые и современным законодателем.

Предложенное Е.А. Сухановым объяснение законодатель­ного феномена "форм собственности" как экономического по­нятия, не влекущего, однако, различий в содержании права собственности и потому юридически незначимого', подчерки­вает именно этот аспект.

Это верное по сути замечание не исчерпывает, к сожале­нию, возникшей проблемы.

Во-первых, множественность форм собственности можно обнаружить в истории права, что само по себе является темой для обсуждения, хотя бы исторического характера.

Во-вторых, коль скоро норма возникла (а в силу конститу­ционного происхождения ее бытие никак не может ставиться под сомнение), она начинает взаимодействовать с другими нормами и институтами, причем иногда самым неожиданным образом. Поэтому разумнее поставить ей сразу пределы, и пре­жде всего в доктрине (поскольку первые угрозы, насколько можно судить, исходят отсюда), чем в дальнейшем сталкиваться с непредсказуемыми последствиями.

Ведь уже налицо настойчивые попытки развернуть на базе ч. J ст. 212 ГК РФ едва ли не новые отрасли права, оперирую­щие главным образом с "коллективной формой собственно­сти", причем отсутствие собственно юридического содержа­ния у понятия формы собственности позволяет создавать сколь новаторские, столь (что гораздо чаще) и вполне изжитые пра­вовые конструкции², а это способно исказить всю систему за­конодательства еще до того. как она сложилась³.

' Комментарий части первой гражданского кодекса Российской Федера­ции. М-: Спарк, 1995. С. 273 и др.

¹ Обычно используемый при этом путь рассуждений — закон не запре­тил коллективную форму собственности, разумея ее под "иными", а потому и тем самым се благословил, — в рамках гражданского права лишен смысла:

поскольку никаким лицам (кроме некоторых, созданных самим собственни­ком) не запрещено быть собственниками, то и ч- 1 ст. 212 ГК ни в какой трактовке не может толковаться в смысле запрета, ограничения, либо исчер­пывающего перечня.,

* Например, предлагаемая В.Ивановым конструкция коллективной об­щинной собственности, реализуемой через генеральную доверенность, по­скольку она, будучи признана субъектом права, "и не нуждается в юридиче­ской личности" (Иванов А Коллективная собственность обшины // Закон. 1996.

Поэтому, если коллектив имеет статус субъекта гражданского права, нет никаких преград ему быть собственником, а если при этом собственность подпадает под признаки собственности граж­дан и юридических лиц (ст. 213 ГК РФ), т.е. (опять-таки следуя прежним воззрениям и терминам) частной, это не может счи­таться пороком, пока не возобновлен процесс борьбы с частной собственностью (а именно в этом зачастую скрывается истинный пафос всей аргументации). Если же правосубъектность коллекти­ва никак не складывается, очевидно, что проблема не в собст­венности, а именно в субъектности (что чаще всего и бывает), Наконец, если речь идет все же об "иной" собственности, то при широких, по наконец-то воспринятой классической традиции, пределах прав собственника по ст. 209 ГК инакость не может не означать сужение этого права, что трудно понять при том, что коллективная собственность всегда интерпретируется ее создате­лями исключительно апологетически.

Проблема, очевидно, сводится к следующему: каково со­отношение собственности и формы собственности, или, ины­ми словами, имеет ли последняя свое, собственное содержа­ние, которое может быть противопоставлено или хотя бы сопоставлено с правом собственности по ст, 209 ГК РФ.

№ 5. С. 119), будучи близкой высказанному одним из дореволюционных юри­стов взгляду, что община как субъект права не юридическое лицо, а "отвле­ченная идея" (Шершеневич Г.Ф, Учебник русского гражданского права. С. 221), очевидно, не может быть принята системой законодательства иначе как путем ее предварительного разрушения, неизбежного после дополнения подраздела 2 раздела 1 ГК наряду с лицами физическими и юридическими, еше и "идеальными" субъектами, выступающими в обороте через генераль­ную доверенность, возникающую непосредственно из самой идеи.

Эта концепция В. Иванова заслужила резко отрицательную оценку Е.А. Су­ханова, язвительно заметившего, что если община "не нуждается в юридиче­ской личности", то ей и не удастся выступить в качестве представляемого по генеральной доверенности, как это кажется допустимым В. Иванову, ведь "не­возможно н и выдать доверенность, в том числе генеральную, филиалу или пред­ставительству юридического лица, домашнему животному или "неправосубь- екпюй общине", ни получить доверенность от них" (Суханов Е.А. Проблемы правового регулирования отношений публичной собственности и новый Граж­данский кодекс / Гражданский кодекс России. Проблемы. Теория- Практика:

Сборник памяти С.А.Хохлова/Отв. ред. АЛ. Маковский. М., 1998. С. 208).

Кроме того, предлагается также создать форму "приватизированной соб­ственности", потому что "путем приватизации частная собственность воз­никнуть не может". Не уточнив своего радикального заявления, автор, как и В. Иванов, полагает, что предложенная им новая форма собственности по­может восстановить "утраченное моральное единство народа" (см. выступле­ние В.И. Крусса в "круглом столе"; Принципы, пределы, основания ограни­чения прав и свобод человека по российскому законодательству и междуна­родному праву // Государство и право. 1998- № 8. С. 62). Можно заметить общую сторонникам различных форм собственности убежденность в противопока-занности нашему обществу частной собственности.

Говоря о сути собственности, мы имеем в виду, конечно, только форму бытия свободы лица.

Понимая право вообще и право собственности как основ­ное, как следствие таких неотъемлемых качеств лица, как сво­бода и свободная воля, которые в свою очередь присущи всем и, более того, именно эта их всеобщность и была главным за­воеванием цивилизации в сфере права, то в буквальном смыс­ле слова варварством (если считать, что варварство предшест­вует цивилизации) оказывается иное допущение — о различном масштабе этих прав у разных людей и, следовательно, о воз­можности разных форм прав, в том числе форм собственности. Действительно, только в тех случаях, когда общество строи­лось на сословных началах, по принципу формального нера­венства, и возникали разные формы собственности.

С технической точки зрения формы собственности, стало быть, это наследие средневекового партикуляризма, который был настоящим расцветом разных форм собственности'. При ближайшем рассмотрении нетрудно убедиться, что суть фор­мы сводилась тогда к тому или иному ограничению или наде­лению льготами и привилегиями по сравнению с известной (в перспективе) идеальной моделью полной собственности, так что в отношении средневековья может лишь оставаться во­прос, имелась ли эта модель в идее, если бы не было уже при­знано, что такой модели ни в римском праве, ни в средневе­ковье не имелось. Реально разные формы собственности сопоставлялись одна с другой, а не с эталоном, который стал известен лишь в результате изживания феодализма.

Из средневекового, в том числе русского, права нам из­вестны различия в собственности городской и феодальной, вотчинной, поместной, общинной, церковной и т.д.

Приведем характерный пример посессионного права — веч­ного владения имениями, отведенными казной лицам, не имею­щим право владеть ими, с условием постоянной поддержки фабрик и заводов. По прекращении деятельности таких казен­ных заводов или даже уменьшении производства на них разру­шались и права владения имениями². В этом примере наблюда­ются такие характерные черты, как ограничение полного права

Интересно, что в средневековом китайском праве выделялись знако­мые нам по ст. 212 ГК три формы собственности: частная, казенная (государ­ственная) и общественная {Кычачое E~lf. Основы средневекового китайского права (V11—X111 вв.). М.: Наука, 1986. С. 190). Если учесть, что община имела некоторые публичные функции, сопоставимые с нынешними муниципали­тетами, то аналогии, конечно, трудно избежать.