Жандармская полуинтеллектуальность и сановная интеллигентность 12 страница

в конце всего — это талантливый народ». Горе в том, что русский народ «всегда был и остается совершенно чужд психологически российскому интеллигенту, богатому книжными знаниями и нищему знанием русской действительности»¹. Но Горький прекрасно понимал, что спасение России невозможно без «мастеров культуры», без интеллигенции. Поэтому в Петрограде времен Гражданской войны Горький добровольно взял на себя бремя «ангела-хранителя» литературной братии. В 1918 году он основал издательство «Всемирная литература», чтобы дать десяткам писателей работу и пайки, организовал Дом ученых и Дом искусств, не давал покоя властям своими просьбами и требованиями. К. И. Чуковский вспоминал: «К нам, сочинителям книг, он относился с почти невероятным участием, готов был сотрудничать с каждым из нас, делать за нас черную работу, отдавать нам десятки часов своего рабочего времени... В первые годы революции он взвалил на себя все наши нужды, и когда у нас рождался ребенок, он выхлопатывал для новорожденного соску; когда мы заболевали тифом, он хлопотал, чтобы нас поместили в больницу; когда мы выражали желание ехать на дачу, он писал в разные учреждения письма, чтобы нам предоставили Сестрорецкий курорт»².

Доброжелательный альтруизм Горького сочетался со скептическим отношением к христианскому гуманизму («мне кажется, что гуманизм в христианском смысле должен полететь ко всем чертям»; «эра дряблого гуманизма христианской Европы закончилась, этот гуманизм разоблачен и дискредитирован всеми событиями нашей эпохи»³). В 1929 году он писал: «Я не сторонник террора, но не могу отрицать права человека на самозащиту». В статье «Пролетарский гуманизм» (1934) он оправдывал «пролетарскую ненависть» в том случае, когда ставится под вопрос само существование СССР. М. Горькому принадлежит известная максима: «Если враг не сдается, его уничтожают». Думаю, под этой максимой охотно подписался бы И. А. Ильин, призвавший к «сопротивлению злу силой». Разница между двумя мыслителями в том, что Горький заботился о пришествии нового Человека-интеллигента, а Ильин боролся против интеллигентов, сокрушивших монархию. Теоретически признавая право на жестокость, Горький на практике протестовал против насилия и во времена Гражданской войны, и в 1930-е годы, когда он спасал от преследования и гибели многих людей, выступал против перегибов коллективизации, даже пытался примирить Сталина с оппозицией. Сам писатель, по свиде-

' Горький М. Несвоевременные мысли. Заметки о революции и культуре // Своевременные мысли, или Пророки в своем Отечестве / сост. М. С. Глинка. Л., 1989. С. 67, 77. ² Чуковский К. Современники. Портреты и этюды. М., 1962. С. 324-325, 327. ⁵ Максим Горький: pro et contra: антология / сост. Ю. В. Зобнин. СПб., 1997. С. 199,200.

тельству К. И. Чуковского, «старался быть бесстрастным и терпимым» с теми, кто «высказывал враждебные ему взгляды». Полагаю, что ему была свойственна интеллигентская толерантность эпохи войн и революций.

А. М. Горький не получил систематического образования, не знал ни одного иностранного языка, но сумел овладеть широкой эрудицией, прекрасно знал мировую литературу. Он говаривал про себя: «Я — профессиональный читатель, влюбленный в литературу». Близко сотрудничавший с ним в издательстве «Всемирная литература» Чуковский с удивлением и восторгом вспоминал: «У большинства самоучек знания поневоле клочковатые. Сила же Горького заключалась именно в том, что все его литературные сведения были приведены им в систему. Никаких случайных, разрозненных мнений его ум вообще не выносил, он всегда стремился к классификации фактов, к распределению их по разрядам и рубрикам... Книг он читал сотни по всем специальностям — по электричеству, по коннозаводству и даже по обезболиванию родов, — и нас всегда удивляло не только качество усваиваемых им элементов культуры, но и самое количество их. В день он писал такое множество писем, сколько иной из нас не напишет в месяц. А сколько он редактировал журналов и книг! И как самоотверженно он их редактировал!»¹ Даже сноб Бунин в своих воспоминаниях счел нужным отметить: «Очень было распространено убеждение, что он пишет совершенно безграмотно и что его рукописи кто-то поправляет. Но писал он совершенно правильно (и вообще с необыкновенной литературной опытностью, с которой и начал писать). А сколько он читал, вечный полуинтеллигент, начетчик!»²

Оставим «начетчика» и «полуинтеллигента» на совести Ивана Алексеевича. В соответствии с нашими формулами Максим Горький — ин теллигент-гуманист (эрудированность + креативность + альтруизм + толерантность + благоговение перед культурой). Более того, я вижу в нем эталон русского интеллигента-гуманиста начала XX века. Современные литературоведы со своей стороны утверждают: «В итоге пришло понимание того, что Горький — одна из ключевых фигур мировой литературы XX века, без изучения творчества которого невозможно понять историю, идейно-политическую борьбу и общественно-культурную жизнь этого периода»³. Конкретизируя эту оценку, добавлю, что волей-неволей в сознании советского народа Алексей Максимович стал воплощением интеллигентности и символом культурной революции. В 1930-е годы,

³ Спиридонова Л. Максим Горький без мифов и домыслов // Литературная газета. 2008.
26 марта — 1 апр.

возглавив вновь организованный Союз советских писателей и приняв титул «великого пролетарского писателя, основоположника социалистического реализма», Горький санкционировал использование своего авторитета для построения псевдолитературоцентризма, свойственного сталинскому тоталитаризму, и тем самым внес свой вклад в большевистскую культурную революцию.

Результаты культурной революции в 1930-е годы кажутся фантастическими. Официальный статистический сборник того времени «Культурное строительство СССР» (М.; Л.: Главполитиздат, 1940) с несомненными пропагандистскими целями сообщает, что в 1938/39 году в СССР было в 1,2 раза больше учеников в школах, чем в Великобритании, Германии, Франции и Италии, вместе взятых, а по количеству студентов СССР превосходил Великобританию, Францию, Германию, Италию. Японию, вместе взятые, в 1,4 раза. Поистине — страна учащихся! По сравнению с 1928 годом в 1941-м количество библиотек увеличилось с 27 до 95 тысяч (в 3,5 раза); клубов — с 32,9 до 118 тысяч (в 3,7 раза); театров — с 451 до 908 (вдвое); число киноустановок — с 7,3 до 28 тысяч (в 3,8 раза). Кадры культпросветработников увеличились в 8 с лишним раз, причем было налажено среднее и высшее культурно-просветительное образование. Не думаю, что эти цифры абсолютная мистификация, хотя, возможно, они преувеличены.

Всесоюзная перепись населения в 1939 году подтвердила замечательные успехи в области культурного строительства. Общее население страны старше 14 лет составляло 108,5 млн человек, а численность специалистов с высшим и средним специальным образованием, занятых в народном хозяйстве, — 2,4 млн, то есть 2,2 %, что нужно признать хорошим показателем. Количество вузов — 817, студенческий корпус — 800 тысяч, ежегодный выпуск — 100 тысяч высококвалифицированных специалистов; средних специальных учебных заведений — 3800, в них учится 1 млн учащихся, ежегодный выпуск— 200 тысяч специалистов среднего звена. Если в пореформенной России насчитывалось 120 тысяч лиц с высшим образованием, а накануне революции 218 тысяч (см. табл. 4.2), то в конце 1930-х годов оказалось 1 млн 100 тысяч выпускников вузов. Причем только одна треть этого числа были старше 40 лет, то есть получили образование в дореволюционных вузах, а две трети получили дипломы в советской высшей школе. Что касается среднего образования, то выпускники советских училищ составили 90 % общего контингента¹.

Конечно, одной образованности не достаточно для достижения интеллигентности. А. С. Панарин, ссылаясь на исторический опыт, пророчествовал: «Образованности могут сопутствовать столь крупные моральные неудачи, связанные с деградацией нравов, духовным унынием (все-разъедающим скепсисом) или даже духовным одичанием, что это ставит под вопрос само существование данной цивилизации»¹. Большевики прямолинейно понимали задачи коммунистического строительства, поэтому образовательный ценз населения их беспокоил, а об интеллигентности, интеллигентском этосе никто из партийных лидеров никогда не задумывался. Поэтому культурная революция, начатая большевиками в годы Гражданской войны, переросла в сталинский тоталитаризм — неведомый ранее неокультурный феномен.

5.1.2. Антиинтеллектность сталинского тоталитаризма

Не зря, должно быть, сын Востока, Он до конца являл черты Своей крутой, своей жестокой Неправоты. И правоты.

Расцвет героического поколения советской интеллигенции совпал с эпохой становления и укрепления советского тоталитаризма, поэтому сделаем небольшое политологическое отступление, чтобы пояснить своеобразие эпохи. Тоталитаризм — это форма авторитарного (диктаторского) политического режима в социально-культурных условиях XX века. Понятие «тоталитарное государство» (stato totalitario) ввели в оборот в 1930-е годы итальянские фашисты в качестве антитезы «либерального государства». В противоположность либерализму, отстаивающему свободу личности, тоталитаризм утверждает тотальное (полное, безраздельное) подчинение личности государству. Тоталитарными изначально считались фашистские и нацистские режимы, но во времена холодной войны западные советологи стали клеймить советский тоталитаризм и сталинизм. Распространение понятия «тоталитаризм» на большевистский режим имеет свои резоны, потому что он соответствует представлению о тоталитарном государстве, воспроизведенном в художественных

¹ Подсчитано по: Всесоюзная перепись населения 1939 года. Основные итоги. М., 1992. С. 49.

¹ Панарин А. С. Реванш истории: российская стратегическая инициатива в XXI веке М, 1998. С. 20.

антиутопиях¹ и авторитетных философско-социологических трактатах². Согласно этому представлению тоталитаризму свойственны следующие отличительные особенности:

1. Монопольное господство одной политической партии, которая руководит обществом и государством. И. В. Сталин юридически закрепил эту монополию в Конституции 1936 года, где говорилось: «Партия — руководящее ядро всех организаций, как общественных, так и государственных» (ст. 126). В Конституции 1977 года содержалась статья 6: «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, всех государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза». Во время перестройки демократы видели в этой статье юридический символ тоталитаризма и требовали ее отмены.

2. Огосударствление идеологии: господствующая партия придает своей идеологии статус официальной государственной истины, для распространения которой используются все коммуникационные каналы — школа, книгопечатание, пресса, радио, телевидение, библиотеки и библиография, находящиеся под наблюдением цензурного ведомства. Сомнение или скепсис по отношению к идеологической доктрине приравниваются к государственному преступлению, жестоко караемому по

3. Наличие вождя, возглавляющего партию, государство, силовые
и идеологические структуры. Вождь выше закона; «закон есть воля фю
рера», — провозглашал Геринг. Отсюда — культ личности вождя, все
знающего, всемогущего, безгрешного. «Муссолини всегда прав!» — впол
не серьезно заявлял самовлюбленный дуче.

4. Мобилизационная готовность и милитаризация — постоянное
напряжение сил, вечная борьба с внутренними и внешними «врагами
народа», шпиономания, поиск «вредителей»; цель мобилизации — спло-

¹ Я имею в виду антиутопии: Е. Замятин «Мы» (1920) — на материале отечественного
военного коммунизма; О. Хаксли «О дивный новый мир» (1932) — на материале итальян
ского и британского фашизма; Дж. Оруэлл «1984» (1948) — на опыте германского и совет
ского тоталитаризма (Оруэлл, кстати говоря, еще в 1939 г. отметил общность режимов
Гитлера и Сталина).

² Наиболее известны переведенные на русский язык труды: Теодор Адорно «Авторитарная
личность», Ханна Арендт «Происхождение тоталитаризма», Реймонд Арон «Демократия и
тоталитаризм». Современное понимание концепции тоталитаризма в российской обществен
но-политической мысли и западной политологии изложено в монографии: Работяжев Н. В.,
Соловьев Э. Г. Феномен тоталитаризма: политическая теория и исторические метаморфозы.
М., 2005. В этом труде особый интерес для нас представляет раздел «Пропаганда и полити
ческая социализация» (с. 242-259).

чение народа вокруг любимого вождя, который поведет от победы к победе.

5. Идеологическая интоксикация¹ обыденной жизни и сознания людей. Дж. Оруэлл в эссе «Литература и тоталитаризм» хорошо описал явление идеологической интоксикации: «Тоталитаризм посягнул на свободу мысли так, как никогда прежде не могли и вообразить... Не просто возбраняется возражать — даже допускать определенные мысли, но диктуется, что именно надлежит думать, создается идеология, которая должна быть принята личностью, норовят управлять ее эмоциями и навязывать ей образ поведения... Устанавливается кошмарный порядок, при котором вождь или правящая клика определяют не только будущее, но и прошлое. Если вождь заявляет, что такого-то события "никогда не было", значит, его не было. Если он думает, что дважды два пять, значит, так и есть»².

6. Упразднение гражданского общества — социального пространства, где люди взаимодействуют в качестве независимых друг от друга и от государства самостоятельных субъектов. Гарантия такой независимости — экономическая самостоятельность, которую обеспечивает владение неотчуждаемой частной собственностью. Тоталитарное государство являло собой единственного монопольного собственника и работодателя, поэтому ни о каких свободах и правах человека не могло быть и речи.

7. Выращивание «человека нового типа», соответствующего модели, выработанной тоталитарной идеологией. Эти модели различны в разных тоталитарных государствах: в фашистской Германии культивировалась «авторитарная личность», обстоятельно изученная Т. Адорно и его сотрудниками³, в Советском Союзе задачей коммунистического воспитания было формирование homo soveticus, к которому мы еще не раз обратимся в дальнейшем. Общей чертой тоталитарных моделей является подавление личностного своеобразия, поскольку не допускались вариации, альтернативы и отступления от идеологически выдержанного образца.

Перечисленные особенности тоталитарного общественного строя не возникли естественным путем, а детально разрабатывались и насильственно насаждались примкнувшими к правящей партии интеллектуалами-идеологами во главе с вождем. Отсюда — потребность тоталитарной власти в интеллектуальном обеспечении, которое в нашей стране возлагалось на советскую интеллигенцию. Советские интеллигенты были

¹ Интоксикация — дословно «отравление»; в литературе имеет хождение еще термин
индоктринация, означающий властвование какой-либо доктрины. Я предпочитаю первый
термин.

² Оруэлл Дж. «1984» и эссе разных лет. М., 1989. С. 245, 255.

³ Адорно Т. Исследование авторитарной личности. М., 2001.

призваны выполнять следующие прикладные социальные функции, непосредственно вытекающие из программы строительства тоталитарного коммунизма:

а) идейно-воспитательная функция — укрепление идеологических
основ и воспитание советских людей в духе марксизма-ленинизма;

б) профессиональное управление производством и обществом в целом
в интересах практических задач коммунистического строительства;

в) культурно-просветительная и образовательная функции;

г) обеспечение научно-технического прогресса в промышленности
и сельском хозяйстве;

д) борьба с враждебной буржуазной пропагандой.

Эти прикладные функции распределялись между группами профессиональной интеллигенции следующим образом:

— гуманитарная интеллигенция, включая бойцов «книжного фронта», — выполнение функций а), в), д), нацеленных на выращивание «нового человека» — homo soveticus;

— негуманитарная интеллигенция — выполнение функций б) и г), нацеленных на создание мощной материально-технической базы, обеспечивающей обороноспособность и экономическую независимость страны.

Иосиф Виссарионович Сталин (1879-1953) возглавляет обойму харизматических тоталитарных вождей XX века вместе с Адольфом Гитлером и Мао Цзэдуном. Харизма — богословский термин, имеющий смысл «дар божий», «благодать» и обозначающий исключительное духовное свойство, ниспосланное Богом кому-либо ради блага Церкви (пророческий дар, непогрешимость папы и т. п.). Этим термином воспользовался Макс Вебер (1864-1920) в своей концепции идеальных типов господства. Харизматическое господство основано на исключительных качествах, приписываемых лидеру. Последователи вождя считают его гением, человекобогом, безусловно ему доверяют и готовы на самопожертвование по его приказу¹. Обожествление харизматического вождя представляет собой культ личности. Всякий культ —■ явление археокуль-турное, несовместимое с духовной свободой, критическим мышлением, чувством собственного достоинства просвещенного человека. Культ обожествляемой личности служит удовлетворению религиозной потребности неокультурного человека. Религиозная потребность, вообще говоря, не является потребностью первичной, абсолютной, генетически

¹ Современная западная социология: словарь / сост. Ю. Н. Давыдов, М. С. Ковалев, А. Ф. Филиппов. М., 1990. С. 386-387.

свойственной всем людям, подобно познавательной, этической, эстетической потребностям. Она вторична и производна, поскольку возникает в процессе удовлетворения абсолютной духовной потребности в защите, безопасности, которая действительно является врожденной. Гарантом безопасности, спасителем и защитником верующего человека выступает всемогущее и всемилостивейшее Высшее существо — Бог, поклонение которому становится насущной, то есть религиозной, потребностью. Если человек не нуждается в покровительстве сверхъестественных сил, если он чувствует себя сильным и независимым, то отсутствует почва для возникновения религиозного культа.

В условиях археокультуры и палеокультуры зависимость людей от природной стихии, дикого варварства и угнетения достаточно очевидна. Поэтому религиозные культы становятся желанными островками утешения и спасения в море зла. Возникновение культовых явлений в тоталитарных обществах свидетельствует о психологическом ощущении незащищенности, потерянности, уязвимости, которое возбуждает религиозную потребность. Культ харизматического вождя служит удовлетворению этой потребности. Взаимообусловленность тоталитаризма и харизматического лидерства есть симптом духовного угнетения населения тоталитарных стран. Харизматический защитник и спаситель нужен не здоровым и благополучным народам, а народам обездоленным, униженным, ограбленным. Русский народ, переживший революционные перевороты, Гражданскую войну, «белый» и «красный террор», обманутый и забитый, в конце 1920-х — начале 1930-х годов испытывал острую потребность в защите и вере. Православие, жестоко гонимое советской властью, не могло эту потребность удовлетворить. Удовлетворению этой насущной потребности послужил культ Сталина, который быстро приобрел грандиозные масштабы и был с энтузиазмом воспринят советскими массами. Культ Сталина — псевдорелигия советской социалистической культуры. Имя Сталина стало символом веры героического поколения, которое дружно распевало:

Сталин — наша слава боевая, Сталин — нашей юности полет. С песнями, борясь и побеждая, Наш народ за Сталиным идет!

Обожествление Сталина, возникшее в 1930-е годы, окрепло во время Великой Отечественной войны и достигло апогея в послевоенные годы. Миллионы советских людей, очарованные вождем, забывая о жертвах и лишениях, чистосердечно славили его как спасителя от фашистской чумы.

Победа над фашизмом воспринималась как убедительное свидетельство правильности пути, указанного вождем, доказательство неодолимости социализма. Послевоенные испытания: коварство бывшего союзника У. Черчилля, объявившего в начале 1946 года холодную войну Советскому Союзу, чтобы защитить «христианскую цивилизацию» от коммунистической угрозы; неурожай 1946 года; незалеченные военные раны не обескураживали, а, напротив, способствовали сплочению народа вокруг вождя. Неопровержимым доводом в пользу сталинского гуманизма и мудрости стала практика регулярного снижения розничных цен на предметы первой необходимости.

Как известно, Сталин не закончил даже духовную семинарию, но он постоянно читал русскую и мировую литературную классику (любимым его писателем был А. П. Чехов), изучал общественно-политическую литературу по разным отраслям знания (предпочитал историю, интересовался философией). Читал он быстро, увлеченно, основательно вникая в смысл прочитанного. Память имел феноменальную; Горький рассказывал, что, прочитав страницу, Сталин мог повторить ее наизусть почти без ошибок. Ежедневно через его руки проходили 100-200 документов разного объема: от одной страницы до солидного романа. На ночном столике у него лежала кипа литературных новинок, которые просматривались с карандашом в руке. В кремлевском кабинете стоял шкаф, набитый книгами с закладками, а на даче был целый библиотечный павильон с подземным книгохранилищем¹. Сталин не только пристально следил за литературным процессом, но и регулярно посещал театры, просматривал все отечественные кинофильмы, часто выступая в виде критика и цензора (например ему нравились чаплинские фильмы, но «Диктатора» он на советские экраны не пустил).

Главными ресурсами, обеспечившими Сталину победу над многочисленными интеллектуалами-революционерами, были, конечно, не эрудиция и начитанность, а «необычайная, сверхчеловеческая сила воли» (Ф. Ф. Раскольников), плюс великая трудоспособность и мужество в борьбе. Склонность к насилию, жестокости и коварству, злопамятность и грубость Сталина часто объясняют его происхождением из плебейских грузинских низов², но мне кажется это объяснение поверхностным. Ста-

¹ Известный историк и правозащитник Рой Медведев подробно проанализировал мас
штаб, цели и приоритеты читательской деятельности вождя в книге: Медведев Р. А. Люди
и книги. Что читал Сталин? Писатель и книга в тоталитарном обществе. М., 2004.

² Например: «У Сталина психология кавказского разбойника, дорвавшегося до единоличной
власти. Презирая людей, он считает себя полновластным хозяином над их жизнью и смертью...
В искусстве "перехитрить" никто не может соревноваться со Сталиным. При этом он коварен,
вероломен и мстителен» (Они не молчали / сост. А. В. Афанасьев. М., 1991. С. 257-258).

лин перешагнул границы народной грузинской морали, всегда чтившей верность слову, дружбе, родине: он аморален, абсолютно и совершенно свободен от каких-либо этических запретов. Поэтому он стал хозяином над палачами ГПУ-ОГПУ-НКВД, которые обеспечили ужасный «большой террор» в 1930-е годы.

В тоталитарном государстве ощущение страха было тотальным, оно целенаправленно поддерживалось репрессивными органами. Невольником страха прежде всего стала творческая интеллигенция. Советская наука сделалась репрессированной наукой; советская литература — ре прессированной литературой; советское искусство — репрессированным искусством. В каждом учреждении, на каждом предприятии были тайные осведомители, завербованные органами. Д. А. Гранин в качестве свидетеля пишет о «советском страхе»: «Что это был за страх, трудно себе нынче представить. Нечто мистическое, страх, который больше страха смерти, страх, от которого цепенела мысль. Олицетворением такого страха был И. В. Сталин. Он внушал почитание, преклонение и ужас одновременно, как... злой дух, глава всех Сатанов»¹. Страхи были небезосновательны. Из примерно 600 делегатов Первого съезда советских писателей (1934) были репрессированы около 250 (42 %). А в общей сложности пострадало порядка 2 тысяч литераторов, в том числе такие таланты, как Артем Веселый, И. Бабель, П. Васильев, И. Катаев, Н. Клюев, С. Клычков, Б. Корнилов, О. Мандельштам, Б. Пильняк, Д. Хармс. Что касается общих масштабов репрессий в 1930-е годы, то они оцениваются в 2 млн жертв, из которых 700 тысяч были расстреляны².

С другой стороны, «глава всех Сатанов» обладал способностью очаровывать, гипнотизировать массы и отдельных людей, превращая их в своих сторонников и поклонников. Один из лидеров Союза коммунистов Югославии, убежденный критик тоталитаризма Милован Джилас (1911-1995) подытожил свое впечатление от бесед со Сталиным словами: «При разговоре со Сталиным изначальное впечатление о нем как о мудрой и отважной личности не только не тускнело, но и, наоборот, углублялось... Уничтожив миллионы, послав еще миллионы умирать со своим именем на устах, он первое и второе считал необходимостью; ни то, ни другое на нем никак не отражалось, хотя Сталин и приучил себя люто ненавидеть первых и безмерно радеть о вторых. Он отождествлял себя с идеей и режимом»³.

² Кожинов В. В. Россия. Век XX. 1939-1964. Опыт беспристрастного исследования. М,
1999. С. 298-300.

³ Джилас М. Лицо тоталитаризма. М, 1992. С. 156-157.

Среди контуженных страхом советских писателей и поэтов было немало искренних обожателей Сталина, в том числе — К. И. Чуковский и Б. Л. Пастернак (см.: Чуковский К. Дневник. 1930-1969. М., 1995. С. 9). К. М. Симонов (1915-1979) откровенно писал в своей книге «Глазами человека моего поколения. Размышления о Сталине»: «Почти все в нашем представлении шло от него и покрывалось его именем. А происходило, конечно, много удивительных вещей. Страна менялась на глазах. Сметая все на пути индустриализации, Сталин проводил ее железной рукой. Он мало говорил, много делал, редко давал интервью, редко выступал и достиг того, что каждое его слово взвешивалось и ценилось не только у нас, но и во всем мире. Говорил он ясно, просто, последовательно; мысли, которые хотел вдолбить в головы, вдалбливал прочно и, в нашем представлении, никогда не обещал того, что не делал впоследствии... В нем не чувствовалось ничего показного, никаких внешних претензий на величие или избранность. И это соответствовало нашим представлениям о том, каким должен быть человек, стоящий во главе партии...»¹А. Т. Твардовский о том же сказал стихами:

И было попросту привычно, Что он сквозь трубочный дымок Все в мире видел самолично И всем заведовал, как бог; Что простирались эти руки До всех на свете главных дел — Всех производств, Любой науки, Морских глубин и звездных тел².

Типизировать личность харизматического и аморально-жестокого вождя, разумеется, очень непростая задача. Широкая эрудиция, выдающиеся умственные способности, жажда знаний и творческого самовыражения свидетельствуют о высокой интеллектности И. В. Сталина. Учитывая его эгоцентризм, коварство, жестокость, мстительность и тому подобные пороки, можно было бы типизировать его как интеллектуала-деспота или даже интеллектуала-циника. Но смущают антиинтеллектные отклонения в действиях «гения всех времен и народов». Напомню, что

¹ Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. Размышления о Сталине. М., 1988.
С. 74-75; 77.

² Кстати, близкие люди вспоминали о «слепой и огромной любви Твардовского к Ста
лину» (Берзер Л. Сталин и литература // Звезда. 1995. № 11. С. 46).

антиинтеллектность начинается тогда, когда интеллектуал начинает использовать самоубийственные средства для достижения, казалось бы, разумно обоснованных целей (вспомним Ивана Грозного — см. раздел 2.2.3). Я не могу допустить, что опытный, разумный и трезвый политик не понимал губительных последствий коллективизации для сельского хозяйства или расправы над командным составом Красной армии накануне грядущей войны; не предвидел разрушительных последствий ежовшины, обернувшейся геноцидом интеллигенции и просто неординарных личностей. Нужно стать безумцем, чтобы всерьез считать себя верховным судьей, «отцом и учителем» в экономике, языкознании, военном деле, философии и прочих науках и искусствах. Ведь академики и профессора превращаются тогда в разноголосую массовку, неумело подпевающую единственному солисту. Почему Сталин после «великого перелома» 1929 года перестал понимать, что он одной рукой строит социализм в отдельно взятой стране, а другой рукой разрушает построенное, заодно уничтожая прочих строителей? Такой образ действий не может быть присущ ни интеллектуалу, ни интеллигенту, это — антиинтеллектная (дословно — «безумная») деятельность. Получается, что Сталин в последние десятилетия своей жизни — личность антиинтеллектная. Это не означает, что требуется помощь психиатра'. Возможно, И. В. Сталин гениален², но ни к интеллигентам, ни к интеллектуалам отнести его нельзя, потому что его креативность саморазрушительна.

Многое в кровавых расправах, сотрясавших страну, казалось невероятным, но советские люди доверяли чудовищным обвинениям, действуя по принципу Тертуллиана «верую, ибо абсурдно». Сталин был

¹ Существует мнение (со ссылкой на В. М. Бехтерева), что Сталин страдал паранойей.
Паранойя (греч. умопомешательство) — психическое расстройство, характеризующееся
стойким систематизированным бредом (преследования, ревности, изобретательства и пр.).
Бредом в психологии называют ложные суждения и умозаключения, имеющие лишь субъ
ективные обоснования и не поддающиеся коррекции. Но невозможно допустить, что гро
мадной страной четверть века руководил душевнобольной диктатор, пользующийся все
народным почитанием.

² Любопытно признание одного из крупнейших современных русских мыслителей,
выдающегося логика, плодовитого автора художественно-философских романов, дисси
дента А. А. Зиновьева, сделанное им 3 апреля 1998 года на встрече со студентами Санкт-
Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов. В ответ на вопрос: «Как Вы
оцениваете место Сталина в истории?» Зиновьев сказал: «Я в молодости был антистали
нистом и даже собирался убить Сталина, но потом обстоятельства изменились: Сталин умер,
я поумнел... Полагаю, что Сталин был одним из величайших деятелей мировой истории.
XX век вообще можно считать веком Ленина и Сталина. В XX веке Сталин был самой ве
ликой политической фигурой. И вот сейчас, чем больше я изучаю все его свершения, тем
больше я поражаюсь тому, какой это был громадный человек» (Россия на рубеже веков.
Избранные лекции Университета/СПбГУП. СПб., 1999. Вып. 16. С. 19).

всегда вне критики. Ни один из русских царей, «помазанников Божьих», не пользовался столь искренним и эмоциональным обожанием своих верноподданных. Псевдорелигиозный культ личности Сталина -— творение коллективное. Его создателями были, во-первых, сам Сталин — главный режиссер и гениальный исполнитель роли Человекобога; во-вторых, окружение вождя, высшая партийная знать; в-третьих, профессиональная гуманитарная интеллигенция. Попытаемся понять механизм культа.

1. Было бы ошибочно считать, что Сталин поощрял свой культ из-за ненасытного тщеславия. Он не был столь примитивен и мелок. Для него культ его личности был политическим орудием, средством властвования массами, нуждающимися в удовлетворении религиозной потребности. Любовь уравновешивала страх — таким образом достигался баланс «пряника» и «кнута». Сталин режиссировал культовые службы весьма тонко: художественные произведения, посвященные ему лично (кроме стихов), не допускались к публикации (другое дело — введение образа вождя в каких-либо важных эпизодах). В 1949 году он запретил выпускать на экраны страны документальный фильм о Сталине. Великий вождь окружал свою частную жизнь завесой секретности, потому что появление его «без галстука» перед простым народом означало бы принижение его «человекобожеского» имиджа. Демьян Бедный как-то признался: «Писать интимно о Сталине — значит идти на самопожертвование. Зверски потом будешь облаян Сталиным».

Другим орудием самоутверждения его культа были незаурядные актерские и даже гипнотические способности, к которым вождь обращался при необходимости. Творческая интеллигенция, попадая в зону его обаяния, невольно и немедленно поддавалась «гипнозу Сталина», забывала о собственном достоинстве, послушно внимала указаниям вождя и принимала их к исполнению. Показательно, что Сталину удалось очаровать авторитетных зарубежных писателей, встречавшихся с ним, — Л. Фейхтвангера, А. Барбюса, Г. Уэллса, Б. Шоу (не поддались Б. Рассел и А. Жид)¹.

2. Инициаторами культа была кремлевская знать — ближайшее окружение Сталина, ибо слово «вождь» было впервые произнесено и многократно повторено людьми этого круга. В 1934 году на XVII съезде ВКП(б) имя Сталина прозвучало 1580 раз. Л. Каганович побил рекорд — упомя-

¹ Остался анекдот о пребывании Б. Шоу в СССР в 1930-е годы. Когда он вернулся домой, его спросили: «Правда ли, что в России голод?» Он ответил: «Ложь. Нигде и никогда я так вкусно не ел» (Борее Ю. Краткий курс истории XX века в анекдотах, частушках, байках. М., 1995. С. 52).

нул вождя советского народа 64 раза, А. Микоян — 41 раз, С. Орджоникидзе — 33, Л. Каменев — 26, Г. Зиновьев — 25. Восторженный Н. И. Бухарин закончил свое выступление здравицей: «Товарищ Сталин есть могущественный глашатай не только экономического, но и технического, и научного прогресса на нашей планете... Да здравствует наша партия — это величайшее боевое товарищество закаленных бойцов, твердых, как сталь, мужественных революционеров, которые завоевывают все победы под руководством славного фельдмаршала пролетарских сил, лучшего из лучших — товарища Сталина!» Однако демонстрация любви и преданности вождю вовсе не гарантировали безопасности. После упомянутого «съезда победителей» из 1966 его делегатов 1108 (56,3 %) коммунистов были репрессированы, а из 139 членов и кандидатов в члены ЦК были расстреляны 98 (70,5 %) человек. В 1930-е годы были арестованы 80 % членов партии с дореволюционным стажем, а всего, по подсчетам Р. Медведева, около 1 млн 200 тысяч коммунистов (это больше, чем треть состава партии на начало 1937 г.). На мой взгляд, свирепое уничтожение собственной партии ее главой нельзя объяснить иначе, как антиинтелект-ным затмением этой главы.

3. Профессиональная гуманитарная интеллигенция осуществляла идеологическую, мифологическую и художественную разработку культа вождя. Она разделилась на два лагеря: активисты-сервилисты, обслуживающие заказ власти, и внутренняя эмиграция, дистанцированная от власти. Сервилисты в свою очередь делились на искренне очарованных поклонников Сталина и циничных торговцев своим талантом. Позволю себе геологическую метафору. Сталинизм — эпоха великого нравствен ного оледенения русской интеллигенции, когда вытравлялись гуманность, свободомыслие, почитание культурных ценностей. Кто-то самоубийственно замораживал свою интеллигентность, а кто-то поневоле прикрывал ее ледяной маской большевистской партийности. Кто-то усердно служил тоталитаризму, а кто-то писал «в стол» откровенные дневники и романы. Под ледяной маской, как подо льдом замерзшей реки, подспудно продолжалось живое течение интеллигентской мысли. Когда пришло время «оттепели», это течение вышло наружу и размыло однообразную и безжизненную пустыню сталинизма. Однако в 1930-е годы до «оттепели» было далеко. Присмотримся поближе к интеллектному слою героического поколения.

5.1.3. Интеллектный слой героического поколения

Кудрявая, что ж ты не рада Веселому пенью гудка? Б. Корнилов. Песня о встречном

Если в советской мифологии 1920-х — первой половины 1930-х годов «большевик» и «интеллигент» были антагонистами, подобно «пролетарию» и «буржую», то во второй половине 1930-х, когда заметную роль в социалистическом обществе стала играть «рабоче-крестьянская интеллигенция», выращенная советской властью, получила признание мысль, что «для нашего нового интеллигента мало знать технику своего дела — необходимо быть в курсе литературной жизни, театра, живописи; грубость, некультурность — качества не для наших специалистов». В сознание советских масс стала внедряться модель «культурного пролетарского интеллигента», которую интересно сопоставить с нашей формулой интеллигентности.

В 1934 году в печати дискутировался вопрос об отличиях «новой советской интеллигенции» от старой дореволюционной и буржуазной интеллигенции. Главное отличие — вооруженность единственно научным мировоззрением — марксизмом-ленинизмом, в то время как буржуазной интеллигенции свойственна «неустойчивость политических взглядов и настроений, политический импрессионизм». Кроме того, пролетарский интеллигент — «ярко выраженный общественник», «ему чужды эгоизм и индивидуализм», он далек от «теоретичности», «оторванности от живой действительности», он никогда не становится «узким специалистом-ремесленником», каким часто делается буржуазный индивидуал. Наконец, одно из «благородных качеств советского гражданина — классовая ненависть», «умное, зрячее, пламенное чувство глубокой и органической ненависти к врагу, ко всему грязному и мерзостному, что осталось от старого мира, от его волчьих законов, от его смрадного быта, от его нравственного маразма»¹.

Если обратиться к формулам, получаем две противоположные этические ориентации: пролетарский интеллигент = альтруизм + интолерант-ность (классовая ненависть) + культурная определенность (марксистско-ленинское мировоззрение); буржуазный специалист = эгоизм + толерантность + мировоззренческая неопределенность (неустойчивость, импрессионизм). Выходит, что советский интеллигент — интеллектуал-

квазигуманист, а его антипод — интеллигент-конформист («гнилой интеллигент»). Итак, да здравствует воинствующий квазигуманист и долой приспособленца-конформиста! Разумеется, эти фигуры характеризуют пропагандистскую мифологию сталинизма (положительный «культурный герой» и отрицательный «трикстер»), а не реальный состав интеллектного слоя.

Социальная политика коммунистической партии заключалась в ликвидации различий между различными классами и социальными группами. С этой целью практиковалось опрощение интеллигенции, отвергалась ее избранность, элитарность. Интеллигент должен быть простым советским человеком, как все советские труженики. Стремление замкнуться в науке, литературе, искусстве осуждалось как житие в «башне из слоновой кости». С. В. Волков констатирует, что советскому строю удалось «упразднить интеллектуальный слой как социальный феномен, уничтожить его как более или менее цельный организм со своим специфическим самосознанием, полностью ликвидировать его элитарный характер и даже устранить существенное различие между ним и всей массой населения по уровню информированности и общей культуры»¹. Думаю, этот вывод чересчур категоричен.

Интеллигентные семьи, особенно так или иначе связанные с поколением Серебряного века, сохраняли отличия в образе жизни, художественных вкусах, в семейных преданиях и реликвиях. Отличались от своего рабоче-крестьянского окружения и интеллигенты в первом поколении. Разумеется, советские интеллигенты и интеллектуалы, как и весь советский народ, испытывали гнет тоталитарной власти, которая настойчиво и агрессивно насаждала псевдорелигиозный культ вождя и его окружения, нагнетала атмосферу страха, постоянного стресса, угрозы и тревожности, укрепляла ощущение зависимости от высшей власти — главного источника Добра и Зла. Результатом тотального угнетения духа было распространение лжи и лицемерия. Родители, желая добра своим детям, приобщали их не к правдивости и честности, а ко лжи во спасение, к рабскому двоедушию. Получалась порочная причинно-следственная цепочка: страх порождал рабов — рабы спасались ложью — ложь становилась полезной привычкой. Привычная ложь несовместима с интеллигентностью, поскольку альтруизм связан с жизнью «по правде», а не «по лжи». Угодничество, сервилизм, раболепие свойственны не интеллигентам-гуманистам или квазигуманистам, а конформистам и циникам, которые преобладали в среде профессиональной советской интеллигенции,

' Цит. по: Чуйкина С. А. Дворянская память: «бывшие» в советском городе (Ленинград, 1920-1930-е годы). СПб., 2006. С. 109.

ибо они выживали. Интеллигенты-скептики не обнаруживали свой скептицизм.

Советские профессионалы умственного труда, воспитанные высшей школой согласно принципам партийности и классового отбора, не отличались высоким профессионализмом и научно-культурным уровнем. В 1920-1930-х годах получил распространение «бригадный метод обучения», когда при успешном ответе одного студента зачет ставился всей группе. Не менее чем на треть советская интеллигенция героического поколения состояла из практиков-выдвиженцев, не имевших даже того скудного образования, которое давала советская школа, но в то же время занимавших в обществе руководящие посты. Гуманитарная культура подменялась политграмотой. Ю. К. Олеша (1899-1960) не без боли душевной писал о своем поколении в 1930-е годы: «Наше поколение (тридцатилетних интеллигентов) — необразованное поколение. Гораздо умней, культурней, значительней нас были Белый, Мережковский, Вячеслав Иванов... А для чего образованность? Спорить? С кем? С Кантом? С теми, кто установил истины? Зачем? Все опровергнуто, и все стало совершенно несерьезно после того, как ценой нашей молодости, жизни установлена единственная истина: революция»¹.

Если Серебряный век был отмечен процессом интеллигентизации, то в советское время на фоне количественного роста дипломированных специалистов обнаружился процесс деинтеллигентизации. Конечно, далеко не все умные и образованные люди утрачивали человеческое достоинство и благородную интеллигентность. В зависимости от гражданского самоопределения и интеллектно-этических качеств, мне кажется, советскую интеллигенцию можно разделить на три класса:

А. Личности «за» — деятели науки, литературы, искусства, увлеченные идеалами коммунизма и беззаветно преданные этим идеалам. В этом классе я вижу интеллигентов-гуманистов А. Твардовского и К. Симонова, интеллектуалов-квазигуманистов А. Фадеева, А. Прокофьева и М. Шолохова, интеллигентов-снобов М. Светлова и И. Сельвинского.

Б. Личности «вопреки» и «несмотря на» — это, во-первых, интеллигенты, сохранившие гуманистическую индивидуальность вопреки развращающим условиям советского тоталитаризма. К личностям этого класса я бы отнес «посланцев Серебряного века» А. Ахматову, О. Мандельштама, А. Лосева и «внутренних эмигрантов» М. Булгакова, А. Платонова. Удивительно, что в советской стране вопреки всему сформировались такие духовно независимые личности, как А. Солженицын, А. Са-

харов, М. Ростропович, А. Синявский, Ю. Любимов. Во-вторых, это — интеллигенты, не допускающие явной оппозиционности, идущие на компромисс с официальными требованиями власти ради получения относительной свободы творческого самовыражения. Личностями подобного класса являются А. Берг, А. Иоффе, В. Вернадский, П. Капица — в науке; А. Туполев, С. Ильюшин, С. Королев — в технике; П. Бажов, К. Паустовский, М. Пришвин, И. Эренбург — в литературе; Г. Нейгауз, К. Станиславский, Д. Шостакович — в искусстве; В. Асмус, М. Бахтин, Д. Лихачев — в филологии и философии. Характерная фигура — художник М. В. Нестеров (1862-1942), который с энтузиазмом подписывался на займы, ходил на выборы и демонстрации, благодарно принял Сталинскую премию, но упорно отказывался писать портреты Ленина и Сталина, ссылаясь на то, что может работать лишь с натуры.

В. Личности «чего изволите» — беспринципные конформисты и циничные эгоисты, услужливо выполняющие заказы тоталитарной власти. Надо заметить, что усилиями талантливых коммунистов и беспартийных конформистов в 1930-1950-е годы в советской культуре расцвел своеобразный тоталитарный стиль, узнаваемый памятник сталинской эпохи¹.

Перечисленные три класса характерны для интеллектного слоя любого тоталитарного государства. Они обнаруживаются в гитлеровской Германии, фашистской Италии, маоистском Китае не только среди творческой интеллигенции, но и среди специалистов в области социальной коммуникации (учителей, библиотекарей, журналистов, книгоиздателей), играющих роль «приводных ремней» в механизме тоталитарной пропаганды. Именно эти специалисты осуществляют чрезвычайно важные функции непосредственного коммунистического воспитания масс в соответствии с принципами партийности, классовости, наступательно-сти, дидактичное™, разработанными в первые годы советской власти (см. выше). В железных объятиях советского тоталитаризма была выращена и расцвела пышным цветом книжная суперсистема, объединившая главные социальные институты книжности — издательско-книготорговый институт, библиотечно-библиографический институт, институт литературного творчества.

Большевикам по собственному опыту была хорошо известна созидательная и разрушительная сила печатного слова, поэтому книжная система неизменно пользовалась вниманием руководства партии, которое инициировало своеобразный феномен советской книжности —

¹ Голомшток И. Тоталитарное искусство. М, 1994.

псевдолитературоцентризм. Он представлял собой имитацию литерату-роцентризма, спонтанно сложившегося в России в XIX веке, когда писатели и поэты почитались как пророки и властители дум в своем отечестве. Мудрый И. В. Сталин не без лукавства именовал советских литераторов «инженерами человеческих душ» и поощрял их творческое усердие морально и материально. На самом деле тоталитаризм признавал только политикоцентризм, когда в качестве «пророков» выступали члены Политбюро, а роль «властителей дум» выполняли органы агитации и пропаганды ЦК КПСС. Именно эти органы определяли политику книжности и антикнижности в подчиненной им книжной суперсистеме. Железные объятия тоталитаризма нельзя назвать ласковыми и заботливыми, но они были мобилизующими, организующими и направляющими и приносили желаемые плоды.

Совершенно очевидно, что грандиозный рост образованности (не скажу — интеллигентности) населения стал возможен благодаря утверждению в стране книжной коммуникации индустриального типа. Книгоиздательский социальный институт превратился в отрасль народного хозяйства с централизованным плановым управлением и жесткой идеологической цензурой. Производительность его быстро росла. К 1927 году уровень 1913 года был превзойден по тиражу в 2,5 раза, а по количеству названий — в 1,5 раза. Общий тираж изданий, выпущенных в 1931 году, в 10 раз превысил тиражи 1913-го, а тираж сельскохозяйственной литературы — в 66 раз. В 1940 году выпуск только школьных учебников достиг 125,5 млн экземпляров, что в 5,5 раза больше того, что издавалось для всех учебных заведений царской России в 1913 году'.

Любопытно, что в неуклонном росте книжной продукции встречаются неожиданные аномалии. Количество книг, изданных в 1932 году, составляло 51 тысячу, а в 1937-м уменьшилось до 37 тысяч, в то время как суммарный тираж не только не уменьшился, а, напротив, увеличился на 20 %. Оказывается, что эти аномалии объясняются идеологическими причинами. Согласно постановлению ЦК ВКП(б) «Об издательской работе» (1931) была осуществлена централизация книгоиздательского дела, в результате которой были ликвидированы практически все негосударственные издательства как «идеологически чуждые». Отсюда —• сокращение книжного ассортимента. Связанное с этим падение тиражности было с лихвой компенсировано гигантскими тиражами двух гениальных произведений — сталинской конституции 1936 года и «Кратким курсом

истории ВКП(б)», а также массы пропагандистских брошюр. Тем не менее в 1940 году общее количество выпущенных книг и брошюр составило 45,8 тыс. названий при тираже 462,2 млн экземпляров'.

Свойственное тоталитаризму огосударствление идеологии и идеологическая интоксикация социальной коммуникации возможны только при наличии всеобъемлющей многоуровневой цензурной системы, охватывающей не только книжный репертуар, но и все вообще носители информации, включая театральные программки и почтовые марки. Постепенно, но целенаправленно в СССР была построена мощная иерархическая система цензурного контроля, состоящая из пяти уровней:

1. Самоцензура (автоцензура, внутренний цензор, внутренний редактор) — самоограничение автора в процессе создания предназначенного для публикации текста. Практически всем ученым и литераторам того времени приходилось работать под привычным гнетом самоцензуры. Если А. П. Чехов считал долгом интеллигентного человека «выдавливать из себя по капле раба», то тоталитаризм, напротив, ставил целью порабощение интеллигентской мысли.

2. Редакторская цензура производилась сотрудниками издательств, журналов, газет, которые выступали в роли «идеологических детективов», вникая не только в текст, но и в подтекст произведения, пресекая нежелательные ассоциации, «эзопов язык» и прочие авторские вольности.

3. Государственная цензура осуществлялась органами Главлита (Главного управления по делам литературы и издательств), являвшегося официальным, но не афишируемым цензурным ведомством. Редакторы представляли проработанный ими материал цензору Главлита на предмет получения разрешения на публикацию. В главлитовских положениях указывалось, что не допускается публикация произведений: а) содержащих агитацию против советской власти; б) разглашающих военные тайны республики; в) нежелательно влияющих на общественное мнение; г) возбуждающих национальный и религиозный фанатизм; д) носящих порнографический характер. Никаких контактов авторов или общественности с чиновниками Главлита не допускалось.

4. Полицейская цензура производилась органами ОГПУ-НКВД, имевшими в своем составе специальное подразделение литературного контроля. Оно контролировало все перечисленные уровни цензуры, наблюдало за литературным процессом в целом, иногда конфискуя вышедшие в свет издания, заодно арестовывая их авторов, редакторов и цензоров. Сотрудники ОГПУ-НКВД определяли лояльность писателей

¹ Шомракова И. А., Баренбаум И. Е. Всеобщая история книги. СПб., 2005. С. 218— 221.

¹ Народное образование и культура в СССР: статистический сборник. М., 1989. С. 369.

и журналистов, издательских работников и работников Главлита, используя широкую сеть тайных осведомителей. Они ведали также «чисткой библиотек от контрреволюционной литературы» и контролировали доступ к библиотечным «спецхранам».

5. Партийная цензура занимала высший уровень в цензурной иерархии. Здесь располагались органы пропаганды и агитации, превращавшие в директивы и приказы идеологические указания, которые поступали от главного цензора цензоров, великого вождя И. В. Сталина. Время от времени идеологические структуры готовили постановления ЦК ВКП(б), направлявшие функционирование партийной книжной суперсистемы. Например, в 1930-е годы немаловажную роль сыграли постановления «Об издательской работе» (1931), «О перестройке литературно-художественных организаций» (1932), «Об издательстве детской литературы» (1933), «О литературной критике и библиографии» (1940).

Система цензурного контроля подробно описана в книге Г. В. Жирко-ва¹ и всесторонне охарактеризована в монографии А. В. Блюма, посвященной периоду сталинского тоталитаризма². Авторами убедительно раскрыто коммуникационное насилие, ставшее нормой в тоталитарном обществе. Поразительно, что гуманный педагог Н. К. Крупская рекомендовала цензорам: «Совершенно ясно, что необходима непримиримая борьба с детскими книжками, проникнутыми чуждой идеологией». По ее мнению, чем книга лучше написана, тем хуже: «Классовый враг использует художественность в своих целях. Художественность не уменьшает, а увеличивает вред такой книги». Заботясь о политическом просвещении подрастающего поколения, она предлагала «пересмотреть старую литературу», «осоветить ее» и указывала способы, как «обезвредить художественную литературу с классово чуждыми нотками»³.

Циники и конформисты особенно наглядно обнаружились в журналистике и философии. В 1930-е годы газетное дело стало главным средством массовой коммуникации и мощным орудием партийного воздействия на общественное сознание. В 1932 году насчитывалось 7536 газет с разовым тиражом 35,5 млн экземпляров, через четыре года, в 1936 году, количество газет возросло до 9250, а разовый тираж увеличился до 38 млн экземпляров. Все периодические издания выполняли партийный заказ, который состоял в неустанном укреплении и расширении «революционной бдительности». Выполнялся этот заказ путем беспощадного шель-

¹ Жирков Г. В. История цензуры в России XIX-XX вв.: учеб. пособие. М., 2001.
С. 286-340.

² Блюм А, В. Советская цензура в эпоху тотального террора. 1929-1953. СПб., 2000.

мования «троцкистско-зиновьевского отребья» и прочих «врагов народа», а после завершения политических процессов — неустанной борьбой с «последышами банд», которые, «искусно замаскировавшись, прячутся в потаенных местах». В атмосфере страха и предательства на первый план в журналистских коллективах вышли карьеристы и подхалимы, льстецы и краснобаи. М. Горький прозорливо писал Сталину: «Видя бездарность чиновников, молодежь, наиболее энергичная и жадная к власти, стремится пролезть вперед, занять видные места. Революционная фраза и лисья ловкость — ее единственное оружие»¹.

Иллюстрацией к словам Горького может служить процесс «сталини-зации» советской философии, детально описанный видным философом А. П. Огурцовым². В начале 1930-х годов группа молодых тогда философов во главе с будущими академиками М. Б. Митиным (1901-1987), П. Ф. Юдиным (1899-1968), Ф. В. Константиновым (1901-1991) начали поход за «большевизацию философской теоретической работы». По сути дела это был курс на превращение советской философии в прислужницу партийного идеологического аппарата. И. В. Сталин одобрил инициативу большевиствующих мыслителей и дал волю их агрессивному темпераменту. В середине 1930-х годов на фоне кровавых процессов над «врагами народа» молодые сталинисты призывали «открыть жестокий бой», «дать решительный отпор», «открыть большевистский огонь» и т. д. Против кого? Оказывается, против своих товарищей, вчерашних единомышленников, учителей, которые мгновенно превратились в злостных идеологических противников, пособников и приспешников «троцкистско-зиновьевского отребья». К началу 1930-х годов идеологическими форпостами сталинизма стали Институт красной профессуры, Общество воинствующих материалистов-диалектиков, Всесоюзная ассоциация работников науки и техники для содействия социалистическому строительству³. Над философским сообществом сгустилась атмосфера взаимной подозрительности, политических обвинений, идеологического разоб-лачительства и доносительства.

«Большевистская» философия как идеологическая дубинка обрушилась на многих талантливых советских ученых: генетиков Н. К. Кольцова,

² Огурцов А. П. Подавление философии // Философия не кончается... Из истории
отечественной философии. XX век: в 2 т. / под ред. В. А. Лекторского. М., 1998. Т. 1:
20-50-е годы. С. 87-117.

' Документы об организации и проведении репрессивной политики в отношении науки и ученых в начале 1930-х гт. // Репрессированная наука / под ред. М. Г. Ярошевского. Л., 1991. С. 475-495.

С. С. Четверикова, В. П. Эфроимсона; биологов Л. С. Берга, Э. С. Бауэра, Н. И. Вавилова; физиков Я. И. Френкеля, М. П. Бронштейна; гелиобиолога и биофизика А. Л. Чижевского, — затруднительно перечислить всех¹. За идеологическими обвинениями следовали оргвыводы, тюрьмы, расстрелы. Репрессированные ученые чаще всего были неординарными личностями «вопреки», не склонившимися перед деспотической силой. Немало было в научной среде личностей «несмотря на», интеллигентов-конформистов, а порой и интеллигентов-гуманистов, пытавшихся сотрудничать с властью в интересах самосохранения и в интересах науки. Последние заслуживают особого упоминания, потому что без них нельзя понять трагическую историю отечественной науки. Я готов согласиться со словами биолога-науковеда С. Э. Шноля: «Участь конформистов трудна. Им приходится сотрудничать со злодеями и терпеть неодобрение современников. Да и грань между героизмом, конформизмом и злодейством тонка. Но утешением им может быть сознание выполненного долга—спасения тех, кого такой ценой удается спасти, долга сохранения важного для всех нас общего дела»². Не без основания С. Э. Шмоль причисляет к конформистам академиков А. Н. Несмеянова, В. А. Энгельгардта, называет президента АН СССР С. И. Вавилова «героическим конформистом».

Симптомом сталинской разрушительной антиинтеллектности является репрессивная антиинтеллигентская кампания, развернутая в 1928— 1931 годах. Звеньями ее были «Шахтинское дело» (1928), дело «Промпар-тии» (1930), дело «Трудовой крестьянской партии» (1930), «Академическое дело» (1930-1931). Целью кампании было подавление оппозиционных настроений в интеллигентской среде. Академия наук изначально враждебно относилась к Октябрьскому перевороту и на общем экстраординарном собрании в ноябре 1917 года единогласно приняла резолюцию против «насильников, захвативших власть». В июле 1929 года из 1158 человек, работавших в Академии наук СССР, было только 16 членов ВКП(б). Как писал большевик-историк М. Н. Покровский, академические ученые «остались тем, чем были при царях», — беспристрастными искателями истины, а не строителями «социалистической культуры и социалистического общества»³.

' Ф. Ф. Псрченок составил «предварительный список» репрессированных членов Академии наук СССР, включающий 105 фамилий (Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. М., 1995. С. 236-252). См. также: Репрессированная наука / под ред. М. Г. Ярошевского. Л., 1991.

² Шнопь С. Э. Герои, злодеи, конформисты российской науки. М, 2001. С. 5.

³ Покровский М. Н. К отчету о деятельности Академии наук за 1926 г. // Звенья: Истори
ческий альманах. М., 1992. Вып. 2. С. 586.

В 1930-1931 годах Ленинградское ОГПУ сфабриковало так называемое «Академическое дело», жертвами которого стала большая группа ученых, в том числе четыре академика и пять членов-корреспондентов АН СССР (общее число обвиняемых — 115 человек)¹. Арестованным было предъявлено абсурдное обвинение в создании контрреволюционной организации «Всенародный союз борьбы за возрождение свободной России» с целью свержения советской власти и восстановления монархии. «Всенародный союз» был результатом фантастических измышлений ретивых следователей, которые шантажом и угрозами вынуждали арестованных подписывать показания о складах оружия, диверсиях, шпионаже, связях с эмиграцией и т. д. В мае 1931 года Коллегия ОГПУ приговорила 6 бывших офицеров к расстрелу, 20 осудила на 10 лет концентрационных лагерей, 3 — на 5 лет концлагерей. С репрессированными учеными во главе с академиком С. Ф. Платоновым, бывшим директором Библиотеки Академии наук, обошлись не столь сурово: их осудили к «высылке в отдаленные места СССР сроком на 5 лет». Из лагерей и ссылки вернулось менее половины осужденных.

На фоне расправы с отечественной наукой в 1930-е годы отрадно выглядит «коренной подъем библиотечного дела в стране». Успехи библиотечного строительства кажутся фантастическими. За 10 лет количество библиотек в СССР увеличилось почти в 4 раза и достигло 80 тысяч, а фонды их выросли в 12 раз и составили 520 млн томов. По словам библиотечного историка: «К началу 40-х годов благодаря неустанной заботе партии и правительства в стране были достигнуты небывалые успехи в организации библиотечного обслуживания населения. Библиотечное дело приобрело важное государственное значение и стало одним из основных звеньев идеологической работы партии по воспитанию активных и сознательных строителей коммунистического обществ

Начинайте делать все, что вы можете сделать – и даже то, о чем можете хотя бы мечтать. В смелости гений, сила и магия. © Иоганн Вольфганг Гете
==> читать все изречения...

2286 -

| 2070 -