Жандармская полуинтеллектуальность и сановная интеллигентность 9 страница

Глава 4. ПОКОЛЕНИЯ РАЗНОЧИННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

— искусство в лице главных своих видов (живопись, музыка, театр, архитектура) стало другим основанием Серебряного века;

— наука проявила себя как духовно-преобразующая сила Серебряного века только в области философии, остальные гуманитарно-общественные отрасли знания — история, филология, право, социология, этнография не претерпели существенных новаций, развиваясь в режиме «нормальной» науки;

— православное догматическое богословие на стыке веков продолжало оставаться вдали от всяких реформаторских идей, но христианство стало предметом изучения внецерковных философов.^-

Вместе с тем в литературе и искусстве оставались и успешно развивались классические жанры реализма и романтизма. Каждое модернистское течение поддерживалось немногочисленной и замкнутой элитной общностью, а не большой профессиональной группой. Для Серебряного века характерны разнообразные кружковые объединения — салоны, клубы, гостиные, общества, творческие лаборатории, например, «Башня» Вячеслава Иванова — «капитанский мостик и стартовая площадка Серебряного века» (М. Волошин), «Цех поэтов» Н. Гумилева, кружок П. И. Астрова, где собирались московские поэты-символисты, философы, священники, салон М. К. Морозовой, послуживший основой создания религиозно-философского издательства «Путь», «Мусагет» А. Белого, московское Религиозно-философское общество (1905-1918) и др. Социально-культурные общности классического направления имели свои центры общения, достаточно вспомнить Абрамцево С. Т. Мамонтова, имение М. К. Тенишевой, «среды» Н. Д. Телешова. Подчеркну, что начало века характеризуется повышенной общественной активностью. Зарождающееся гражданское общество берется за создание университетов (наиболее известный — Университет A. J1. Шанявского), издательств, театральных студий, научных институтов. Раньше ничего подобного Россия не знала.

В нашу задачу не входит критический анализ литературных и художественных течений Серебряного века, нас интересуют интеллектно-этические качества их творцов. Но творец и творение связаны неразрывно. Поэтому в поисках типовых фигур интеллигентов и интеллектуалов посетим красочный карнавал Серебряного века. В модернистской литературе изначально, с середины 1890-х годов, оказались противопоставленными два направления: эстетико-религиозное (Д. С. Мережковский), ставящее задачей использовать символические формы для более адекватного выражения мистических истин, и эстетико-индивидумистическое, стремящееся обновить язык для более полного самовыражения поэта

(В. Брюсов, К. Бальмонт). Говоря словами А. С. Пушкина, первое направление служило «молитвам», а второе — «звукам сладким». Однако ни Мережковского, ни Брюсова нельзя считать первооткрывателями символизма, их заслуга состояла в перенесении идеологии западного символизма на отечественную почву.

Символизм — художественно-эстетическое течение, сложившееся в западноевропейской культуре в конце 60-х — начале 70-х годов XIX века. Пионерами символизма были французские декаденты Ш. Бодлер, С. Малларме, А. Рембо, П. Верлен, к которым присоединились бельгийцы Э. Верхарн и М. Метерлинк, в Германии — С. Георге и Г. Гауптман, в Англии — О. Уайльд, в Норвегии — Г. Ибсен, К. Гамсун. Европейски образованные русские символисты были хорошо знакомы с западным модерном. Их восхищали французский импрессионизм (особенным его поклонником был И. Ф. Анненский) и музыка Р. Вагнера, им были известны попытки философского осмысления природы символизма.

Под символом понимался многозначный знак, выступающий одновременно и в качестве абстрактного понятия философии или теологии, и в качестве художественного образа, окруженного сетью субъективных ассоциаций. Н. А. Бердяев трактовал символ как «связь между двумя мирами», как «знак иного мира в этом мире»¹. Символизм представляет собой реакцию на прямолинейный рационализм и приземленный материализм. Он пренебрегает пошлой обыденщиной, стремится познать сокровенные вечные истины мироздания, трактуя искусство как мистический культ.

В русской культуре символизм просуществовал до начала мировой войны в качестве ведущего идейно-художественного и религиозно-философского течения. В первые послевоенные годы символизм сходит со сцены. Особенности русского символизма видятся в следующем:

а) символические смыслы воспринимались как отражение божественной трансцендентной реальности, которая «более реальна», чем материально-вещественная эмпирия, воспринимаемая органами чувств; еще В. Соловьев вопрошал:

Милый друг, ИЛЬ ТЫ НС видишь, Что все, видимое нами, Только отблеск, только тени От не зримого очами?

¹ Исчерпывающе полную экспликацию понятия «символ» произвел А. Ф. Лосев в монографии: Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1995.

Глава 4. ПОКОЛЕНИЯ РАЗНОЧИННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

б) синтез поэтических новаций, философских обобщений, социально-
политических устремлений и религиозно-мистических настроений,
благодаря чему символизм становится целостным универсальным миро
воззрением;

в) символизм не замыкался в области духовного творчества, а распро
странялся на жизненную практику, эстетизируя и поэтизируя ее; целью
символизма считалось не познание, а духовно-революционное преобра
зование мира, «жизнестроение» в соответствии с божественными идеа
лами Красоты; эта «революция духа» виделась в формировании интел-
лектно-этически совершенной личности, а никак не в массовом полити
ческом движении;

г) для всех символистов свойственно отрицание современного им
социально-политического устройства и трагические предчувствия: на
шествия «грядущих гуннов», «грядущего Хама», «крушение гуманизма»,
приход Антихриста, «мелкого беса», неотвратимое «возмездие» и пр.;
рядом с возвышенным, изощренным эстетизмом процветал самовлюб
ленный «декаданс», любующийся своей болезненностью, упадничеством,
гибелью и поэтизирующий все это;

д) «младосимволисты» А. Белый, А. Блок, Вяч. Иванов отвергли ре
лигиозно-обновленческие призывы Д. Мережковского и вместе с тем
проявили пристальное внимание к истории России и русского народа,
к судьбам национальной культуры:

Россия, нищая Россия, Мне избы серые твои, Твои мне песни ветровые, Как слезы первые любви. А. Блок

Акмеизм — не заимствованное, а сугубо отечественное литературное течение. Акмеисты выступали против религиозно-мистических исканий символизма, его уточненных философских штудий за однозначность и четкость, «кларизм» (М. Кузмин) поэтического слова. «Непознаваемое по самому смыслу этого слова нельзя познать», — писал Н. Гумилев, отказываясь поднимать литературу в «алмазный холод прекрасной дамы Теологии». Акмеисты звали сблизить поэзию с реальной жизнью, полюбить «этот мир, звучащий, красочный, имеющий формы, вес и время». По сути, акмеисты были не идейно консолидированным течением, а группой очень разных поэтов, которых объединяла личная дружба и авторитет лидера «цеха поэтов» Н. Гумилева. Сам Николай Степанович Гумилев (1886— 1921), романтический поэт-воин, —типичный интеллектуал-деспот.

Футуристы, проявляя буйный темперамент, призывали порвать с запредельностью символизма и акмеистическим воспеванием красоты «вещности». Главное направление течения — кубофутуристы, заявившие о себе сборниками «Садок судей» (1910) и «Пощечина общественному вкусу» (1912). Их лейтмотив: искусство должно не воссоздавать жизнь, а решительно и своевольно ее пересоздавать, «будетлянам — жизне-творчество». Д. Бурлюк писал, что искусство начинается не с отражения, а с искажения действительности. Другой догмат футуризма — отказ от господства слов в их устоявшихся традиционных значениях; художник — творец «самовитого слова», питающий «непреодолимую ненависть к существовавшему до него языку». Эта «ненависть» особенно ярко выражена у творца «зауми» Алексея Крученых. Интеллектуальный деспотизм — характерная примета отечественного футуриста. «Главарь-горлан» Владимир Владимирович Маяковский (1893-1930) — классическое воплощение интеллектуала-деспота Серебряного века. Помимо кубо-футуристов, в «садке футуризма» числился самовлюбленный сноб Игорь Северянин (1887-1941), именовавший себя эгофутуристом.

Истины ради надо заметить, что символисты и футуристы далеко не у всех вызывали восторг. Свидетель эпохи поэт и критик Г. В. Адамович писал, что начиная с 1890-х годов «...что-то в нашей литературе надломилось, и ворвалась в нее ватага молодых людей, кричавших, главным образом, о самих себе, искавших новизны, во что бы то ни стало, поклонявшихся красоте, будто бы не имеющей ничего общего с добром или истиной»¹. И. А. Бунин в своих воспоминаниях расценивал Серебряный век как время упадка, когда «русская литература оказалась во власти беззастенчивых болтунов, ломак и обманщиков, за которыми плелись наивные доверчивые простачки». Добавлю еще, что А. М. Горький, выступая в 1934 году с позиций социалистического реализма, назвал десятилетие 1907-1917 годов «самым позорным и бесстыдным десятилетием в истории русской интеллигенции». К числу писателей, опозоривших русскую литературу, он отнес Д. Мережковского, Ф. Сологуба, В. Розанова, Л. Андреева, М. Арцыбашева².

В области изобразительного искусства символизм был представлен творчеством М. А. Врубеля, В. Э. Борисова-Мусатова, объединением «Голубая роза». Особенно интересен М. К. Чюрленис, литовский мастер, пытавшийся синтезировать живопись и музыку, создать новый вид

¹ Адамович Г. Одиночество и свобода. СПб., 1993. С. 61.

² Горький М. Советская литература // О ничтожестве литературы русской: сб. ст. / сост.
С. Гайер. СПб., 2000. С. 95-96.

Глава 4. ПОКОЛЕНИЯ РАЗНОЧИННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

искусства — «зримую музыку». В красочном орнаменте Серебряного века видное место принадлежит «Миру искусства» — содружеству молодых и талантливых художников, сплотившихся вокруг одноименного журнала. Журнал начал выходить в 1899 году; его редактором был С. П. Дягилев, заведующим литературной частью Д. В. Философов, заведующим художественным отделом А. Н. Бенуа. Создатели журнала провозгласили отказ от утилитаризма и реализма XIX века и призвали художников идти путем «чистого искусства», свободного от оков «общественного служения».

«Творцами будущего» объявили себя сторонники авангарда, объединившего кубизм, футуризм, примитивизм. В 1913 году М. Ф. Ларионов опубликовал нашумевшую книгу «Лучизм», где провозгласил полную независимость живописи от окружающего мира, от предметной среды. «Лучизм» стал манифестом авангардизма, создателями которого считаются В. В. Кандинский и К. С. Малевич. Попытка обратить живопись в «нуль форм» полнее всего выразилась в полотнах Малевича «Черный квадрат на белом фоне» и «Белый квадрат на черном фоне»¹.

Композитором-символистом был А. Н. Скрябин. Он поставил задачу воплотить музыкальными средствами «биографию духа». В «Поэме экстаза» (1906) Скрябин показывает становление мира как продукта творческой деятельности. «Прометей, или Поэма огня» (1909-1910) реализует идею светомузыки. Композитор ввел в партитуру поэмы нотную строчку, обозначенную итальянским словом luce (свет). Поэма исполняется оркестром, солирующим фортепьяно и хором, поющим без слов, а также «световым инструментом», сопровождающим музыкальное звучание. Направление неоклассицизма, преодолевающего нормативы русской классики, представлено творчеством С. С. Прокофьева и И. Ф. Стравинского.

Театральное искусство было на подъеме: осенью 1898 года начал свое триумфальное шествие Московский Художественный общедоступный театр (МХТ) под руководством К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко; в 1904 году в Петербурге открыла свой Драматический театр В. Ф. Комиссаржевская; экспериментировали на театральной сцене Е. Б. Вахтангов и В. Э. Мейерхольд. Искусство оперных певцов, солистов балета, драматических артистов того времени стало легендарным.

¹ «Черный квадрат» был выставлен в конце 1915 года на выставке футуристов, причем расположили его в углу под потолком — там, где принято вешать икону. Малевич называл свое полотно «иконой нашего времени», символизирующей победу тьмы над светом, смерти над жизнью, дьявола над Богом (Толстая Т. Квадрат // Толстая Т. День: личное. М., 2001. С. 5-19).

Талантливое, часто шокирующее новаторство модернистов соседствовало с устойчивыми классическими традициями. Достаточно назвать имена Л. Н. Толстого и А. П. Чехова, внесших весомый вклад в литературу начала столетия, вспомнить писателей-реалистов революционного поколения М. Горького, В. Короленко, И. Бунина, А. Куприна, В. Вересаева, М. Пришвина. Серебряный век стал свидетелем рождения ново крестьянской поэзии С. Есенина, Н. Клюева, С. Клычкова. В зените славы находились признанные классики И. Е. Репин и его ученик В. А. Серов, В. М. Васнецов, В. Д. Поленов, В. И. Суриков, Н. А. Римский-Кор-саков, А. К. Глазунов, С. И. Танеев, С. В. Рахманинов.

Некоторые поэтические и художественные шедевры Серебряного века остаются непревзойденными образцами духовного творчества. Можно сказать, что Серебряный век — это школа творческого экспериментирования и мастерства для нынешней и будущей творческой интеллигенции.

Наконец, обратимся к философии. До эпохи Серебряного века Россия не располагала собственными философскими школами, довольствуясь изучением то французских просветителей, то классиков немецкого идеализма, то социалистов-утопистов, то классиков марксизма. Первым русским самостоятельным философом, стоявшим на уровне философской культуры XIX века, был В. С. Соловьев. Его идеи легли в основу школы русского идеализма, господствовавшей в сознании гуманитариев Серебряного века. Под его воздействием формировались воззрения таких, во многом не схожих между собой мыслителей, как С. Н. Трубецкой, Е. Н. Трубецкой, Н. О. Лосский, С. Л. Франк, Н. А. Бердяев, П. А. Флоренский, С. Н. Булгаков, В. Ф. Эрн, Л. П. Карсавин, П. И. Новгородцев, И. А. Ильин, Б. П. Вышеславцев и др.'

Философская мысль Серебряного века богата разнообразием течений: тут позитивисты-махисты, неокантианцы, спиритуалисты, экзистенциалисты, эмпириомонизм А. А. Богданова и др. Не обошлось без пессимистической «философии трагедии» Льва Шестова, но все-таки преобладали гуманистические мотивы (вспомним «Оправдание добра» В. С. Соловьева, «Мировое зло» Н. О. Лосского, «Философию свободы» Н. А. Бердяева). Русские философы пытались разрешить вечные проблемы смысла индивидуальной жизни (Е. Н. Трубецкой), раскрыть смысл истории и судьбы России (В. С. Соловьев, Н. А. Бердяев), понять значение религиозных откровений (Л. Н. Толстой, Д. С. Мережковский, В. В. Розанов и др.). Труды философов Серебряного века мудры, поучительны

Глава 4. ПОКОЛЕНИЯ РАЗНОЧИННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

и благородны, они — неотъемлемая часть золотого фонда культурного наследия России.

В качестве полномочных представителей философской элиты назову трех интеллигентов-скептиков, значительно повлиявших на интеллигентскую мифологию не только начала XX века, но и наших дней. Я имею в виду С. Н. Булгакова, П. Б. Струве, С. Л. Франка — основных авторов сборника «Вехи». Поражает удивительное сходство судеб этих эрудированных и талантливых мыслителей. Родились они в России в 1870-х годах, а скончались в возрасте 73-74 лет в Париже или Лондоне. Свою сознательную жизнь, подобно многим своим сверстникам, начали марксистами и революционерами, затем, в отличие от ординарных интеллигентов, предпочли философский материализм идеалистической философии, радикализм — либерализму, наконец, в зрелом 30-летнем возрасте обрели себя в лоне РПЦ и стали видными фигурами религиозного ренессанса. Постоянный поиск истины, смелое изменение устаревших взглядов, правдолюбие, антидогматизм — характерные черты интеллигента-скептика, были присущи каждому из трех православных философов, но особенно полное воплощение они получили в интеллектно-этической биографии Петра Бернгардовича Струве (1870-1944).

В 1894 году он одним из первых выступил против политических и экономических взглядов народников, стоял у истоков российской социал-демократии, сделался лидером «легального марксизма». В 1901 году эмигрировал в Швейцарию, потом в Германию, где издавал антиправительственный еженедельник «Освобождение». После Манифеста 17 октября 1905 года вернулся в Россию, где занялся публицистической и политической деятельностью (был членом ЦК партии кадетов), редактировал крупнейший либеральный журнал «Русская мысль». Параллельно занимался экономическими исследованиями, за которые получил научную степень доктора и был избран в члены Академии наук. Октябрьскую революцию не принял, активно участвовал в Белом движении на юге России, проделав, таким образом, путь от революционера-марксиста до православного монархиста. С 1920 года в эмиграции, где продолжал публицистическую и научную деятельность.

Резкие зигзаги в его политической и духовной эволюции объясняются не корыстным расчетом или тупым недомыслием, а бескомпромиссной смелостью мысли. Струве был известен энциклопедическими познаниями в области философии, экономики, лингвистики, литературоведения, владел даром научного анализа и обобщения, часто улавливал перспективные течения и скрытые причинно-следственные связи. Он был по натуре страстным человеком, страстным мыслителем, искателем научной

истины, страстным борцом за нравственную чистоту и социальную справедливость. Его последователи и приверженцы были потрясены, когда этот марксист, непримиримый враг самодержавия, стал обличителем радикальной интеллигенции, проповедником христианства и патриотизма. Интеллигентский скептицизм не в меньшей степени присущ Сергею Николаевичу Булгакову (1871-1944) и Семену Людвиговичу Франку (1877-1950), друзьям и во многом единомышленникам Струве. К этой троице тяготеет Николай Александрович Бердяев (1874-1948), «философ свободы» с ярко выраженными скептическими наклонностями, но я предпочитаю отнести его к интеллигентам-снобам (см. раздел 4.2.5).

Характерная черта Серебряного века — сближение философии и поэзии, истины и красоты. Красота воспринималась русскими идеалистами как проявление мистической истины. Об органическом слиянии философии и художественного творчества свидетельствует пример Андрея Белого (1880-1934). По словам современного философа А. И. Новикова, «есть все основания рассматривать Андрея Белого не только как поэта и прозаика, автора "Котика Летаева" и "Петербурга", но и как одного из виднейших русских философов двадцатого века»¹. Другим поэтом и философом был Вячеслав Иванович Иванов (1866-1949). Оба были теоретиками символизма и вполне научно раскрыли в своих сочинениях природу символизации как средства поэтической выразительности и как способа философского проникновения в глубины бытия. А. Белый рассматривает символизм не просто как направление в искусстве, а как мировоззрение, в котором слиты философия, поэзия и религия². Философская подоплека обнаруживается в музыкальном творчестве А. Н. Скрябина и И. Ф. Стравинского, в живописи «мирискусников» и супрематистов (вспомним «Черный квадрат»), в театре В. Э. Мейерхольда.

Философское глубокомыслие — один из признаков элитарности художественного творчества. Другой признак — широкая эрудиция. Светочи Серебряного века А. Белый, В. Брюсов, Вяч. Иванов, Д. Мережковский были прекрасно знакомы с современной европейской литературой и философией, свободно ориентировались в культуре Древнего Востока, Античности, Средневековья. Можно смело сказать, что почти все литераторы и художники, музыканты и философы, упомянутые выше, обладали высокой образованностью и креативностью, то есть относятся к интел-лектной элите — высшему диапазону интеллектного слоя.

Знакомство с биографиями наших творцов и энциклопедистов показывает, что они обладают различным этическим самоопределением. В их

¹ Новиков А. И. История русской философии Х-ХХ веков. СПб., 1998. С. 226.

² Белый А. Символизм как миропонимание. М, 1994.

Глава 4. ПОКОЛЕНИЯ РАЗНОЧИННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

среде представлены все фигуры интеллигентов и интеллектуалов, входящие в интеллектно-этический континуум: гуманисты и снобы, скептики и конформисты, циники и деспоты, квазигуманисты и нигилисты. Ничего удивительного в этом нет, важно соотношение между различными фигурами. Попытаемся его оценить.

Модернистским, новаторским течениям от символизма до авангардизма свойственно решительное отрицание культурного наследия предшественников, то есть «отцов» пореформенного поколения, и столь же решительное утверждение собственных новаций. Кроме того, энергичным демиургам нового искусства присущ сильно развитый индивидуализм, зачастую перерастающий в эгоизм. Об этом красноречиво свидетельствуют этические наставления, которые мэтр Валерий Брюсов обращает к «юноше бледному»:

Юноша бледный со взором горящим, Ныне тебе я даю три совета: Первый прими: не живи настоящим, Только грядущее — область поэта. Второй мой совет: никому не сочувствуй, Сам же себя полюби беспредельно. И третий совет: поклоняйся искусству, Только ему, безраздельно, безмерно.

Если «юноша бледный» терпимо относится к коллегам, то он — ин теллигент-сноб (эгоизм + толерантность + благоговение перед культурой), если же он скяонен к безусловному отрицанию других течений, то он — интеллектуал-деспот. Характерной фигурой интеллигента-сноба модернистской модели является Д. С. Мережковский. В 1887 году в 20-летнем возрасте он признался:

Напрасно я хотел всю жизнь отдать народу. Я слишком слаб; в душе — ни веры, ни огня. Святая ненависть погибнуть за свободу Не увлечет меня.

Об интеллектуалах-деспотах, правда, называя их «интеллигентами», довольно язвительно высказался С. Н. Булгаков: «Кто жил в интеллигентских кругах, хорошо знает это высокомерие и самомнение, сознание своей непогрешимости и пренебрежение к инакомыслящим»¹. По-видимому, снобы и деспоты превалировали среди модернистов, но нельзя не

¹ Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество // Вехи. Интеллигенция в России: сб. ст. 1909-1910. М„ 1991. С. 59.

заметить исключений. А. Блока, А. Белого, М. Волошина следует отнести к интеллигентам-гуманистам, а воинствующие отрицатели-футуристы ближе к интеллектуалам-циникам, может быть, интеллектуалам-ниги листам.

Продолжателям классических традиций предыдущего поколения присуща иная структура. Они толерантны и не отрицают культурного наследия, а сохраняют и развивают его, но различаются направленностью личности: либо альтруист, и тогда фигура интеллигента-гуманиста, либо эгоист, и тогда фигура интеллигента-сноба. А. М. Горький, В. Г. Короленко, В. В. Вересаев, насколько я могу судить, — интеллигенты-гуманисты, а Л. Н. Андреева и А. И. Куприна я бы отнес к интеллигентам-снобам. Есть, разумеется, исключения: И. А. Бунин, до конца дней своих не примирившийся с советской властью, и И. А. Ильин, автор трактата «О сопротивлении злу силой», похожи на интеллектуалов-квазигуманистов, возможно, деспотов. Среди традиционных литераторов, художников, научных работников немало интеллигентов-конформистов, способных в эгоистических интересах мирно уживаться со всякой властью.

В итоге можно сделать вывод о том, что модернистские течения комплектуются, главным образом, за счет интеллектуалов, а также интеллигентов-снобов, в традиционных течениях большинство составляют различные фигуры интеллигентов, включая конформистов, но исключая скептиков (скептицизм неуместен, если следовать традиционным предписаниям). Необходимо подчеркнуть, что предложенные соотношения интеллигентности и интеллектуальности в гуманитарных сферах Серебряного века носят сугубо качественно-оценочный характер.

Интенсивность духовной жизни, напряжение творческих поисков были так велики, что вызывали душевные деформации и психические недуги у многих художников. В 1910 году погибли в психиатрических лечебницах М. Врубель и М. Чюрленис, о «психической сдвинутости» А. Белого вспоминали близко его знавшие современники. Современница Серебряного века Е. Ю. Кузьмина-Караваева, прославившая себя как «мать Мария», в своих воспоминаниях назвала начало XX века «удушьем черной петербургской ночи, последним актом трагедии — разрыва народа и интеллигенции, когда тоска томила не в ожидании расцвета, а от сознания, что расцвет уже никогда не наступит»¹. В молодежной среде вместо «хождения в народ» возникла патологическая мода на самоубийство. Самоубийства десятков юношей и девушек стали будничным, каждодневным явлением. Девушка, бросившаяся в водопад на Иматре,

¹ Горелов Л. Гроза над соловьиным садом. Александр Блок. Л., 1973. С. 12.

Глава 4. ПОКОЛЕНИЯ РАЗНОЧИННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНУИИ

показала пример еще 16 своим сверстницам, «приезжавшим иногда издалека со специальной целью броситься в водопад»¹. В. М. Бехтерев в 1912 году жаловался на психическую неустойчивость молодежи, на эпидемию самоубийств, охвативших Россию в 1907-1912 годах². Причины самоубийств — утрата смысла жизни, разочарование в идеалах, духовная опустошенность.

Культ смерти, некрофилия — излюбленные мотивы декадентской поэзии и прозы, которые пользовались большим спросом у молодых интеллектуалов. Эсхатологическими мифами переполнена поэзия «старших символистов». Мифотворчество признавалось необходимым звеном поэтики символизма. Миф относится к символу, по словам Вяч. Иванова, как дуб к желудю, а художник-символист — творец не какой-нибудь, а мифологической реальности, которая прекраснее чувственно воспринимаемого мира. Эсхатологические мифы повествовали о конце этого прекрасного мира. Первооткрыватель панэстетизма Валерий Брюсов провозгласил:

Окружающую действительность («все кругом») Зинаида Гиппиус описала при помощи 50 убийственных эпитетов:

Страшное, грубое, липкое, грязное, Жестко-тупое, всегда безобразное, Медленно рвущее, мелко-нечестное, Скользкое, стыдное, низкое, тесное...

Вечно лежащее, дьявольски косное, Глупое, сонное, сохлое, злостное, Трупно-холоднос, жалко-ничтожное, Непереносимое, ложное, ложное...

Ни одного светлого пятна, ни одного доброго слова... Если хотя бы половина или даже четверть изверженных беспощадной поэтессой эпитетов соответствовали «всему кругом», можно было бы понять и оправдать

¹ Могилънер М. На путях к открытому обществу: кризис радикального сознания в Рос
сии (1907-1914). М, 1997. С. 39.

² Бехтерев В. М. О причинах самоубийств и возможной борьбе с ними // Вестник зна
ния. 1912. № 3. С. 258.

молодых самоубийц. Подлинным «гроссмейстером эсхатологии» был, несомненно, Ф. К. Сологуб, о котором современный критик сказал: «Никто с такой силой, последовательностью, убежденностью и неизменностью не сумел опошлить и обесценить жизнь, как Сологуб»¹.

Кто же может прийти на помощь? Возможны два спасителя, два мифологических героя: во-первых, конечно, Бог, добрый, мудрый и всемогущий; во-вторых, бесстрашный революционер — рыцарь Добра и Справедливости. Соответственно мифологию революционного поколения обогатили богоискательские и радикально-революционные героические мифы.

Богоискательство стало характерной чертой Серебряного века. Оно, по сути, представляет собой поиск такой сверхъестественной силы, в которую мог бы поверить интеллигентный человек. Религиозную потребность рождало ощущение «излома веков», исторического перелома, рождения новой культуры, наступления революционных изменений. Выбор путей богоискательства был довольно велик. Вяч. Иванов в своем «дионисийском христианстве» предлагал соединить религию «Святого Духа» (христианства) и «святой плоти» (язычества); «неохристианин», «мистический революционер» Дмитрий Мережковский жаждал царства Третьего Завета, когда Церковь станет небесно-земной и плотско-духов-ной, Логос соединится с Космосом, появится «святая плоть», «святой пол», «святая Земля»; идеи «Человекобожества» прельщали Валерия Брюсова и Константина Бальмонта. Многих привлекали оккультные науки, спиритизм, теософия, антропософия; кто-то прислушивался к этической проповеди Льва Толстого.

Особенно популярным было обращение к русскому простонародному сектантству, поскольку оно казалось утонченным интеллектуалам воплощением мистической народной души и обещало возврат к жизни естественной, добродетельной, как добра сама природа. «Необыкновенные истории ушедшего в сектанты Александра Добролюбова, пришедшего из них Николая Клюева, похожего на них Григория Распутина потрясали воображение современников. О хлыстах и скопцах писали самые знаменитые и менее известные авторы. Рассказывая о сектах, все они говорили одновременно о чем-то другом — религии, национальности, революции, поэзии, сексуальности»². Сектантством интересовались почти все звезды Серебряного века — В. Соловьев, В. Розанов, Д. Мережковский, 3. Гиппиус, Вяч. Иванов, Н. Бердяев, К. Бальмонт, М. Кузмин, А. Блок, А. Белый, М. Пришвин, М. Цветаева, М. Горький и многие другие.

¹ Пильский П. Критические статьи: в 2 т. СПб., 1910. Т. 1. С. 83.

² Эткинд А. Хлыст. Секты, литература и революция. М., 1998. С. 5.

Глава 4. ПОКОЛЕНИЯ РАЗНОЧИННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНиИИ

Возникает вопрос: почему богоискатели обходили стороной Русскую православную церковь? Пореформенное поколение интеллигенции, как известно, в значительной своей части было атеистическим или агностическим. Сыновья равнодушных к вере отцов, казалось бы, ощутили религиозную потребность, но почему-то не спешили стать прилежными прихожанами РПЦ. Почему? Мешал рационализм, внедренный в сознание учеников светским научным образованием. В 1901 году интеллигенты-богоискатели (Д. Мережковский, 3. Гиппиус, В. Розанов) предложили Церкви начать прямой и откровенный диалог по проблемам интеллигенции и культуры, религии и исторических судеб России. Тайная цель инициаторов заключалась в том, чтобы узнать, способна ли историческая православная церковь «обновиться» путем восприятия идей интеллигентского богоискательства. Иерархи РПЦ надеялись, что «в интеллигенции, теперь неверующей, потенциально скрыт особый тип благочестия и служения», который можно использовать для ее воцерковления. Участники диалога пришли к соглашению, и 29 ноября 1901 года состоялось первое заседание Религиозно-философских собраний.

Свобода высказываний на собраниях была предельно возможная для того времени. Отчеты собраний печатались в газетах, в специальном журнале «Новый путь», распространялись другими средствами. Зал заседаний, рассчитанный на 200 мест, всегда был переполнен черным и белым духовенством, светской интеллигенцией и студенчеством. Председательствовал епископ Сергий (Страгородский), в числе учредителей были В. А. Тернавцев, Д. С. Мережковский, В. В. Розанов, А. В. Карташев, Д. В. Философов. Н. М. Минский и др. Собрания посещали И. Е. Репин, С. П. Дягилев, А. А. Блок, М. А. Волошин, П. А. Флоренский. Можно сказать, что под эгидой религиозной философии собралась интеллектная элита Петербурга ради коллективного поиска спасительного божественного мифа.

На первом же заседании в докладе либерального церковного деятеля В. А. Тернавцева был нарисован следующий словесный портрет интеллигенции, «ищущей Бога, но не входящей в Церковь»:

— Интеллигенция —■ «своеобразная общенародная величина, имеющая сверхличную и притом знаменательнейшую физиономию»; она «представляет собою не сословие, не партию, а нечто гораздо большее — осо бую породу людей».

— В неверующей интеллигенции «потенциально скрыт особый тип благочестия и служения», она почти религиозно уверена в «грядущем всеобщем счастье» и обслуживает «русскую землю с завидным самоотвержением, и притом не вразброд, а в высшем сознании своего единства,

своего особого нравственного облика»; в отличие от Церкви, ведущей «к личному спасению и личному блаженству, потустороннему — в Боге, интеллигенция отдала себя делу общественного спасения, посюсторон него — человеческого».

— В литературных произведениях и общественных выступлениях интеллигенция обличает эгоистическое личное счастье, построенное на несчастье других людей; она «обременяет совесть читателя, тем самым, совершая в ней несказанные расширения»; «подвергая существующий уклад экономических отношений допросам об его нравственных оправданиях» и не находя их, интеллигенты «бросаются от учения к учению, от идеала к идеалу» в поисках нравственно оправданного мировоззрения, впадая «то в отчаяние мысли, то в полное отчаяния действие».

— «Интеллигенция с большими жертвами для себя отстаивает понимание власти как ответственности»; «она создала смелое, убежденное, дорого ей стоящее обличение власти», виновной за «темноту и злополучие народа как целого».

— Интеллигенты «требуют безупречной честности на своем пути от себя и своих вождей и чуть не аскетической верности своему идеалу»; «дело совести и какой-то высшей свободы, им самим еще не вполне ясной, составляет для них святыню».

— Интеллигенция находится в «живых, многосторонних, с каждым поколением возрастающих отношениях с Западом и его движениями»; она — «сила сверхнациональная», ее отечество — «в идеях, которым служит».

— Интеллигенция «создала свой тип безрелигиозного проповедника — агитатора, напролом прошедшего всю русскую жизнь со своим словом и делом»; интеллигенция «имеет свой мартиролог».

В представленном В. А. Тернавцевым словесном портрете «интеллигента» никак нельзя узнать ни Мережковского, ни Розанова, ни кого-либо другого из «интеллигентской партии» Религиозно-философских собраний. Тернавцев обрисовал мифологический образ народника, представителя этико-политической субкультуры, то есть интеллигента иного типа, чем интеллигенты-богоискатели, к которым обращался докладчик. Не удивительно, что Д. С. Мережковский тут же обвинил Тернавцева в том, что он не делает различия между интеллигенцией и «культурным обществом».

На следующем заседании Д. В. Философов прямо заявил о «разрыве, расколе в интеллигентном обществе», о выделении «настоящего культурного общества», которое оставило в прошлом «сочинения Чернышевского и Писарева». Именно это «общество» в лице участников

Глава 4. ПОКОЛЕНИЯ РАЗНОЧИННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

Религиозно-философских собраний «хочет встать перед настоящей Церковью, лицом к лицу, хочет узнать и увидеть ее». Правда, развернутого портрета «культурной интеллигенции» Философов не нарисовал, ограничившись утверждением, что мы не хотим отрекаться «от любви к жизни и людям, от любви к искусству, к знанию, от культуры», а хотим освятить все это согласно заповедям Христа.

Собрания продолжались полтора года — последнее, 22-е заседание состоялось 19 апреля 1903 года. На заседаниях обсуждались проблемы сотрудничества РПЦ и интеллигенции, отлучение от церкви Л. Н. Толстого, духовный путь Н. В. Гоголя, границы свободы слова, возможности развития богословских догматов и др.¹ По многим проблемам выявилось не простое расхождение, а принципиальное непонимание сторонами друг друга.

Характерный пример: диспут по проблеме догматов. Позиция догматического богословия, выраженная его представителями, состояла в том, что «никакого количественного приумножения догматов, ничего нового, кроме того, что дано в Откровении, не может быть». Так как догматическая истина основана на вере, выходит за круг человеческого разумения, она оценке разума не подлежит². Интеллигенты-рационалисты расценили догматизм как умственное насилие: «под догматом нам предлагаются кандалы; ни один свободный человек не оденет добровольно цепей, ни один ум не оденет по доброй воле догмата» (Д. Мережковский); «догматов может быть бесконечное число; мы не хотим говорить о развитии догматов, чтобы успокоить свою леность» (В. Розанов); «догмат церкви и отвлеченные понятия человеческого разума — это противоположности, исключающие друг друга» (В. Тернавцев).

Интеллигенты добивались от РПЦ «ответа ясного и точного: каково отношение христианства к науке, искусству, свободе, государству». Вместо этого они услышали от епископа Сергия: «Христианство ставит человечеству идеал небесный. Только небесный. Все, что содействует до-

¹ Записки петербургских Религиозно-философских собраний (1901-1903 гг.) /
общ. ред. С. М. Половинкина. М., 2005.

² Напомню, что догматы в христианстве — общеобязательные для всех членов Церкви,
бесспорные и непреложные истины, открытые самим Богом и запечатленные в Священном
Писании и Предании. Основными являются догматы о Богочеловсческой природе Христа-
Спасителя, о Святой Троице, о грехопадении, о сотворении мира, о необходимости Церкви
с се таинствами, о Страшном суде, воскресении и будущей жизни. Православное догмати
ческое богословие утверждает, что «догматы веры останутся на все времена, пока будет
существовать христианство; они представляют собой истину абсолютную, навеки неизмен
ную и потому не подлежат никаким поправкам, дополнениям и усовершенствованиям»
(Полный православный богословский энциклопедический словарь: в 2 т. Репринт, изд.
М., 1992. Т. 1. Ст. 754).

стижению этого идеала, благословляется. Что препятствует достижению, отрицается. Почему христианство не выдвигает на первый план земное? Это потому, что человечество должно достигать небесных идеалов. Христианство знает, что теперешняя жизнь не вечная жизнь, а временное состояние. Человек умрет, наступит воскресение, тогда святая плоть наступит сама собой»'. Священник П. Н. Левашов добавил: «Культура не имеет необходимого значения в христианстве. Она благословляется христианством, поскольку не идет против него. Но считать ее для спасения мира необходимой — нельзя» (с. 206). Естественно, с подобными утверждениями интеллигенты согласиться не могли.

Участникам собраний не удалось достичь своих целей. Богоискатели не смогли склонить духовенство к «новому религиозному сознанию», а РПЦ не сумела вернуть в свое лоно интеллигентов-рационалистов. Богоискатели не смогли создать оптимистический миф о божественном спасителе русского народа. На мой взгляд, неудачу объясняет тот факт, что интеллектная сторона выступала в качестве креативных интеллиген тов-скептиков и интеллигентов-снобов, а их оппоненты, скованные рамками («кандалами», по слову Мережковского) церковного догматизма, оставались на уровне полуинтеллигенции. Поэтому они не могли найти общего языка и понять друг друга.

Радикально-революционный миф, миф о героической Подпольной России, ассоциировался с христианским преданием об искупительной жертве. В сознании православного интеллигента он получил следующую интерпретацию: «Когда-то Бог принял образ человека (Христа) во имя искупления грехов человечества. Теперь же вместо Богочеловека приходит Человекобог, то есть революционер, берущийся избавить людей, прежде всего трудящиеся массы, от тяжелой жизни. Революционер-человек как бы наделен божественной функцией социального спасения, а также мщения за все содеянное насилие над простыми людьми. Революционное мщение сродни Страшному суду, только здесь, на Земле»². В начале 1900-х годов, когда эсеры-террористы начали подлинную охоту за царскими сановниками, общество не только не осуждало их, но и поддерживало морально и материально. Так, убийство министра внутренних дел В. К. Плеве встретило почти единодушное одобрение.

Любимыми героями молодежи стали Рахметов, Овод, Базаров, Лео из романа Шпильгагена «Один в поле не воин». Делала свое дело нелегальная литература (роман С. М. Степняка-Кравчинского «Андрей Кожухов»);

¹ Записки петербургских Религиозно-философских собраний. С. 197.

² Хорос В. Г. Русская история в сравнительном освещении. М., 1996. С. 93.

Глава 4. ПОКОЛЕНИЯ РАЗНОЧИННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

было очень популярно тургеневское стихотворение в прозе «Порог». Благодаря литературе в общественном сознании сложился мифологический образ Подпольной России, населенной мужественными, свободолюбивыми, великодушными людьми. Мифология давала Подпольной России этическую санкцию на насилия и убийства, осуждаемые христианской моралью. Дело в том, что нарисованный литературой образ интеллигента-боевика — это образ героя-жертвы, и самопожертвование оправдывало в глазах общества нарушение заповеди «не убий».

Не случайно среди боевиков было много поэтов-романтиков, которые отождествляли себя с литературными героями в самые трагические минуты своей жизни. Иван Каляев, убивший известного реакционера, дядю царя Сергея Александровича, в 1905 году перед казнью писал:

Важно обратить внимание на то, что эсеры-боевики, включая весьма начитанных и литературно одаренных, не были интеллигентами, ибо они не обладали качеством толерантности, входящим в формулу интеллигентности. По своему личностному типу они были либо интеллекту алами-квазигуманистами и интеллектуалами-деспотами, либо полуинтеллек туалами-фанатиками.

Годы Первой русской революции — 1905-1907-й стали апогеем популярности бесстрашных террористов. Затем пришла послереволюционная эпоха разочарования в прежних героях, вместо героической революционной мифологии сделались популярными эсхатологические декадентские мифы, о которых уже говорилось. Окончательным приговором герою-убийце стала повесть В. Ропшина «Конь бледный», опубликованная в № 1 журнала «Русская мысль» за 1909 год. Повесть обладала особой убедительностью, потому что за псевдонимом В. Ропшин читатели распознавали не профессионального беллетриста, а человека с внелитературной биографией, хорошо знающего субкультуру Подпольной России. Так оно и было. Автор повести — один из руководителей боевой организации эсеров Борис Викторович Савинков (1879-1925), революционер-квази гуманист. В повести сталкиваются два антипода-террориста: Ваня — террорист религиозно-жертвенного типа, который во имя любви не умеет жить, а умеет только умереть (этот образ легко ассоциировался с Иваном Каляевым), и Жорж — профессиональный убийца, «мастер красного цеха». И тот и другой не были подлинными «героями идеи»: Ваня шел

на убийство потому, что не умел жить, а Жоржу было все равно, кого и за что убивать, — он начал с убийства ради идеи, а потом дошел до убийства ради сведения личных счетов и самоутверждения. Можно квалифицировать Ваню как полуинтеллектуала-фанатика, а Жоржа — как интеллек туала-деспота, трансформирующегося в интеллектуала-циника.

Разочарованные в идее террористы присутствуют в «Петербурге» А. Белого (образ галлюцинирующего революционера), в романе 3. Гиппиус «Чертова кукла», во многих бездарных повторениях ставшей модной темы. Вместо героя-жертвы на пьедестал был возведен презирающий политику индивидуалист-эгоист, живущий ради собственного наслаждения. Образ нового героя обнаружился в романе М. Арцыбашева «Санин», опубликованном в 1907 году и ставшим бестселлером в 1909-1910-м. «Я живу и хочу, чтобы жизнь для меня не была мучением... Для этого надо, прежде всего, удовлетворять свои естественные желания» — эти слова Санина прозвучали как божественное откровение для дезориентированной толпы. Санину стали подражать так же, как подражали героям Подпольной России. Нетрудно понять, что Санин — классический интеллектуал-циник.

Увы, красочный карнавал Серебряного века нельзя назвать веселым, а революционное поколение — жизнерадостным и оптимистическим. Тем не менее в активе этого поколения небывалый расцвет русской книжности, который стал предпосылкой и фактором интеллигентизации всех слоев русского народа. Расцвет этот получился не сам собой и не по государственному заказу, а благодаря инициативе и творческому труду интеллигентов-книжников. Служителям Книги принадлежит почетное место в рядах интеллигенции революционного поколения, поэтому о них необходимо сказать особо.

4.2.3. Интеллигенты-книжники Серебряного века

Эх! эх! придет ли времечко, Когда (приди, желанное!..) Когда мужик не Блюхера И не милорда глупого — Белинского и Гоголя С базара понесет?

В начале XX века полиграфическое производство и книжный рынок продолжали стремительно развиваться. Действовали старые коммерческие издательства, и возникали новые, либерально-демократические

Глава 4. ПОКОЛЕНИЯ РАЗНОЧИННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

и политизированные фирмы. Статистика печати свидетельствует, что в начале 1910-х годов в России насчитывалось около 100 издательств, выпускавших ежегодно более 20 названий книг, общее же число книгоиздательств приближалось к 300¹. Наиболее процветающими были фирмы, ориентирующиеся на массового читателя. Товариществу И. Д. Сытина в 1911 году принадлежало 815 изданий. Просветительское издательство «Посредник» занимало второе место — 274 издания: напомню, что «миллионщик» Сытин оказывал «Посреднику», работавшему при содействии JI. Н. Толстого, техническую помощь в печати и распространении книг. Далее шло издательство «Польза», основанное в 1906 году, — 207 названий. К 1913 году Россия вышла на одно из первых мест в мире (после Германии, Франции, Великобритании) по выпуску книг: 34 тысячи названий тиражом 118 млн экземпляров, что в три раза превышало объем книгоиздания конца XIX века². Книгоиздательское дело преобразовалось в одну из областей капиталистической индустриализации и стало ареной конкурентной борьбы.

Сформировались два относительно независимых сектора: один — ин- теллектный, ориентированный на слой интеллигентов и интеллектуалов; другой — полуинтеллектный, ориентированный на народную массу. Интеллектный сектор представляли книгоиздатели, стремившиеся удовлетворить духовные запросы высокообразованных читателей; деятели полуинтеллектного сектора вдохновлялись идеалами народного просвещения и коммерческой выгодой, получаемой благодаря массовому выпуску дешевой книжной продукции. Познакомимся с наиболее колоритными фигурами.

Фигурой первого ряда являлся Иван Дмитриевич Сытин (1851-1934), прошедший путь от мальчика в купеческой лавке до богатейшего книжно-газетного магната Российской империи. Организованное им «Товарищество И. Д. Сытина» было бесспорным лидером книжного рынка. Каждая четвертая книга, выходившая в стране, печаталась в его типографиях; ему принадлежала половина лубочной продукции; сытинская газета «Русское слово» имела в 1915 году такой же тираж, как остальные ежедневные газеты Москвы вместе взятые. Секрет коммерческого успеха И. Д. Сытина состоял в ориентации на широкие народные массы — от малограмотных крестьян, которым офени-книгоноши предлагали дешевые, но красочные лубочные картины и календари, до учащихся начальной школы, детей, любителей самообразования, просто любознательной публики.

Издания «Товарищества И. Д. Сытина» отличались высоким уровнем полиграфического исполнения, большими тиражами, доступными ценами. Существенным вкладом в народное просвещение были массовые издания собраний сочинений классиков русской литературы — Пушкина, Гоголя, Льва Толстого, Чехова и других, а также многотомные энциклопедии (Народная энциклопедия научных и прикладных знаний, Военная энциклопедия, Детская энциклопедия).

Английский биограф И. Д. Сытина Чарльз Рууд подчеркивал, что главным стимулом для его неустанной предпринимательской деятельности было не материальное благополучие, а завоевание признания и уважения в интеллигентных слоях общества, и патетически восклицал: «Честь и хвала Сытину — он создал издательскую державу, о которой долго еще будут говорить. Он доказал, что в дореволюционной России у свободных предпринимателей было вполне достаточно возможностей вести дело с большим размахом, однако главная заслуга предпринимателя Сытина—это его вклад в обновление и демократизацию старой царской России»¹.

Какое место занимает И. Д. Сытин в нашей интеллектно-этической типизации (рис. 1 .2)1 Подобно книгоиздателям-коммерсантам XIX века типа А. Ф. Смирдина, он показал себя верным служителем отечественного просвещения, но уровень его образования не позволяет отнести его к интеллектному слою. Самоотверженная преданность отечественной книжности и умелое владение приемами жестокой конкурентной борьбы характеризуют Сытина как полуинтеллектуала-фанатика.

Писатели Серебряного века, оправдывая свою принадлежность к революционному поколению русской интеллигенции, совершили, можно сказать, протестную акцию против эксплуатации их коммерческими издательствами. В 1898 году было образовано издательство «Знание», которое объявило, что весь доход от реализации книжной продукции будет отдаваться авторам. Идейным руководителем издательства был М. Горький. «Знание» просуществовало 15 лет, выпустив около 400 томов современных отечественных и зарубежных писателей.

Если сравнивать книгоиздательскую практику пореформенного поколения с репертуаром издательств Серебряного века, нельзя не заметить не только количественный рост, но и интеллигентизацию последнего. Никогда не распространялась столь большими тиражами русская классика, неисчерпаемый источник интеллигентности; простому народу, а не только состоятельной публике, стали доступны шедевры всемирной литературы; была создана хорошая основа для самообразования, просвещения,

¹ Рууд Ч. Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин. М., 1996. С. 254.

Глава 4. ПОКОЛЕНИЯ РАЗНОЧИННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

интеллектуального роста и нравственного самовоспитания. Несомненным признаком интеллектного развития общества является повышенный спрос на универсальные и специальные энциклопедии. Энциклопедические издания различного объема и читательского назначения выпускали почти все крупные издательства, но подлинными культурными символами Серебряного века стали два энциклопедических словаря, до сих пор не утратившие научного значения. Я имею в виду универсальный Энциклопедический словарь в 86 томах, выпущенный немецко-русским акционерным издательством «Ф. А. Брокгауз и И. А. Ефрон» в 1890-1907 годах, и общественно-политический и экономический Энциклопедический словарь Гранат, 1-й том которого появился в 1910 году, а последний, 58-й, — в 1948-м¹. Если лейпцигский издатель Брокгауз и петербургский предприниматель Ефрон преследовали главным образом получение прибыли в соответствии с задачами образованного ими акционерного общества, то братьев Гранат вдохновляли внекоммерческие интеллигентские идеалы.

Еще одна примета интеллигентизации — смена поколений в книжном социальном институте начала XX века. Постепенно сходят со сцены предприимчивые интеллектуалы-коммерсанты типа М. О. Вольфа и А. Ф. Маркса, и ряды книгоиздателей пополняют не бывшие приказчики книжных лавок, а эрудированные выпускники университетов, интеллигенты-книжники, стремящиеся к гуманистической, а не предпринимательской самореализации. Модернистские течения, прежде всего символизм, поддерживали такие издательства Серебряного века, как «Скорпион», учрежденное в 1899 году состоятельным поэтом и переводчиком Серге ем Александровичем Поляковым (1874-1943); издательство «Шиповник», выпустившее в 1907-1916 году серию альманахов, где значительное место занимали современные писатели и поэты; существовавшие на средства меценатов издательства символистов «Гриф» (Москва, 1903-1915), «Оры» (Петербург, 1907-1913), «Мусагет» (Москва, 1910-1917) и др. Художники «Мира искусства» отказались от прежних канонов иллюстративности, претендуя на индивидуально-образное раскрытие содержания литературного произведения. Нельзя не вспомнить о периодических изданиях «Весы», «Аполлон», «Золотое руно», ставших шедеврами модернистского полиграфического искусства. Символистские издательства нам дороги в качестве одного из эстетических памятников аристократической книжности Серебряного века. Кстати сказать, футуристы-нигилисты,

скандализируя добропорядочную публику, вызывающе противопоставляли роскошным изданиям «мирискусников» свои грубо сработанные книги, которые оформляли М. Ларионов, Н. Гончарова, К. Малевич, В. Маяковский, В. Татлин.

Персонификацией книгоиздательской интеллигенции Серебряного века могут служить братья Гранат и братья Сабашниковы. В судьбах обеих династий интеллигентов-книжников много общего. Братья вышли из состоятельных интеллигентных семей, получили прекрасное образование и проявляли способности к научно-исследовательской деятельности (Игнатий Гранат даже защитил в Московском университете докторскую диссертацию, посвященную обезземеливанию крестьянства в Англии). Выпускниками физико-математического факультета Московского университета были братья Сабашниковы. Увлеченность наукой, непосредственное общение с научной интеллигенцией предопределило их решение об организации научных издательств, которые К. С. Станиславский назвал «замечательными в культурном отношении»¹.

«Издательство Сабашниковых» было образовано в Москве в 1891 году Михаилом Васильевичем (1871-1943) и Сергеем Васильевичем (1873-1909) Сабашниковыми. Там же, в Москве, в следующем году Александр Наумович (1861-1933) и Игнатий Наумович (1863-1941) Гранат основали Товарищество «Братья А. и И. Гранат и К°». Ученым-книгоиздателям удалось привлечь к сотрудничеству авторитетных профессоров и квалифицированных экспертов, от К. А Тимирязева до В. И. Ленина. Научно выдержанная и либерально ориентированная издательская политика довольно быстро принесла издательствам признание российской интеллигенции. Не случайно после Октябрьской революции частные фирмы Сабашниковых и Гранат не были национализированы и продолжали свою деятельность в Советской России до 1930-х годов.

Общей чертой обоих издательств было то, что они довольствовались самоокупаемостью, никогда не ставя целью извлечение прибыли. Более того, на протяжении нескольких лет из средств Сабашниковых получали стипендию студенты, исключенные из университета за революционную деятельность и вынужденные учиться за границей. Биограф братьев Гранат С. В. Белов отмечает, что «чертами, роднившими Александра и Игнатия Гранат с братьями Сабашниковыми и с лучшими представителями русской интеллигенции конца XIX — начала XX века» были «бескорыстие, честность, преданность своим идеалам, скромность»². Однако

¹ 56-й том в печати не появился; зато 36-й вышел в 7 частях, 41-й том — в 10 частях, 45-й том — в 3 частях.

¹ Станиславский К. С. Моя жизнь в искусстве. М, 1962. С. 56.

Глава 4. ПОКОЛЕНИЯ РАЗНОЧИННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

главным интеллигентским достоинством братьев-книжников является то, что они были не только организаторами книгоиздательского производства, не только опытными менеджерами, но и высокообразованными альтруистами, самоотверженными и сознательными служителями русской книжности, русской культуры. Детальное знакомство с их жизненным путем показывает, что эти питомцы интеллигенции Серебряного века относятся к типу интеллигентов-гуманистов, их можно назвать аристократами духа, равноценными в культурном отношении с творческой элитой Серебряного века.

Убедительным свидетельством интеллигентизации общества может служить развитие библиотечной системы страны. В качестве учредителей народных библиотек и читален выступали демократически настроенные земства и городские думы, благотворительные попечительства о народной трезвости, общества грамотности, самообразования и трезвости, кооперативы, духовное ведомство, монархические и черносотенные организации, частные лица, преследовавшие порой коммерческие интересы. Во многих городах образовывались нелегальные и полулегальные партийные библиотеки. Часто общедоступные библиотеки создавались при сельских школах. Точное количество народных библиотек и читален неизвестно, но, по оценкам библиотековедов, в 1915-1917 годах оно составляло 20-30 тысяч без учета школьных книжных собраний. В начальных и средних школах Министерства народного просвещения насчитывалось более 100 тысяч библиотек. Если к этому числу добавить 33,5 тысячи церковных библиотек и несколько десятков тысяч военных, научных, специальных и прочих библиотечных учреждений, то, по словам библиотечного историка, «мы можем считать, что в дореволюционной России имелось более 200 тысяч библиотек самых различных типов и видов»¹.

Фонды бесплатных народных библиотек редко превышали 1 тысячу названий, финансировались они скудно, ютились в случайных помещениях, более половины читателей были дети и подростки. В роли библиотекарей чаще всего выступали учителя и учительницы, иногда священнослужители, порой невежественные и случайные люди. Не приходится говорить о существовании профессиональной библиотечной интеллигенции в библиотеках этого рода. Профессиональные библиотечные кадры обнаруживаются в земских и городских общественных (публичных) библиотеках, открывавшихся в губернских и уездных городах. Количест-

¹ Абрамов К. И. История библиотечного дела в России: учеб.-мстод. пособие. М., 2000. С. 104.

во этих библиотек в 1900-е годы оценивается в 900-1000 учреждений. Фонды губернских библиотек колебались в пределах 25-180 тысяч томов; число читателей не превышало 9 тысяч человек, с которых взыскивалась небольшая (в пределах 1 рубля в год) плата за пользование библиотечными книгами.

Наиболее крупной библиотекой оставалась Публичная библиотека в Петербурге, фонд которой в 1913 году составлял более 3 млн томов, число читателей — 28 тысяч. Библиотека Румянцевского музея в Москве в это же время располагала фондом 1,2 млн книг и насчитывала 13 600 читателей. Библиотека Академии наук имела фонд порядка 600 тысяч единиц хранения, а библиотеки университетов и вузов — 260-460 тысяч. Причем все они страдали из-за ограниченности средств на комплектование, недостатка рабочих площадей и дефицита библиотечных кадров. Тем не менее именно в научных библиотеках концентрировалась преобладающая часть профессиональной библиотечной интеллигенции, там вырабатывалось этическое и гражданское самоопределение, соответствующее революционному поколению XX века.

Показательным в этом отношении был коллектив петербургской Публичной библиотеки, штат которой в 1914 году составлял 44 единицы, включая вспомогательные службы (хозяйственную часть, канцелярию). Кроме того, в библиотеке числилось 60 человек внештатных «вольно-трудящихся». Руководство Библиотеки составляли признанные ученые пореформенного поколения, которые по гражданскому самоопределению тяготели либо к либерально-оппозиционным взглядам, например заведующий отделением «Россика» А. И. Браудо (1864-1924), либо к консервативно-монархическому лагерю, например помощник директора Н. П. Лихачев (1862-1936), историк, археограф, библиограф, коллекционер, в советские времена избранный академиком Академии наук СССР, а в 1931 году репрессированный по так называемому Академическому делу. В 1900-х годах сотрудниками Публички стали молодые представители культурной элиты Серебряного века: Д. В. Философов (1872-1940) — критик, публицист, один из редакторов журнала «Мир искусства», близкий друг 3. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковского; А. В. Карташев (1875-1960) — религиозный мыслитель и историк церкви, будущий министр Временного правительства; Г. П. Федотов (1886-1951) — историк православия, философ культуры, публицист; А. А. Мейер (1874-1939) — философ, религиозный и общественный деятель; М. Л. Лозинский (1886-1955)— поэт и переводчик, организатор символистских изданий в 1910-е годы; Н. П. Анциферов (1889-1958) — историк, филолог, краевед. Показательно, что буквально все названные светочи Серебряного века стали

Глава 4. ПОКОЛЕНИЯ РАЗНОЧИННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

непримиримыми противниками большевиков и либо эмигрировали, либо были репрессированы.

В начале XX столетия Публичная библиотека оставалась единственной в городе государственной бесплатной библиотекой, открытой для всех, ищущих знания. Социальный состав читательской аудитории отличался демократической пестротой. Рядом с солидными чиновниками усердно читали учителя и врачи, лица свободных профессий и даже пролетарии (токари, слесари и др.). Не было ни одного профессора или академика того времени, который не состоял бы в числе читателей Публички; около трех четвертей студентов постоянно занимались в ее читальных залах. Если в 1860-е годы появление стриженых женщин в Публичной библиотеке было предметом газетной сенсации, то к 1908 году женщины составляли до 28 % общего числа читателей, а в 1917-м — 30 %.

Не могу не обратить внимания на удивительный культурно-исторический факт: в начале XX века национальное книгохранилище оказалось в центре научной, культурной и даже политической жизни столицы. Ничего подобного никогда не случалось ни до, ни после Серебряного века. Вспомним, что первый митинг протеста против расстрела рабочих 9 января 1905 года на Дворцовой площади произошел в читальном зале Публичной библиотеки. Не случайно в художественно-документальной эпопее «Красное колесо» А. И. Солженицын делает действующими лицами библиотекарей Публички и вплетает в повествование реальные события, происходившие в ее стенах¹. Престиж Библиотеки как «общенародного университета», «умственной лаборатории»,

Если президенты не могут делать этого со своими женами, они делают это со своими странами © Иосиф Бродский
==> читать все изречения...

2517 -

| 2393 -