Паб «Десять колоколов», Уайтчэпел 3 страница

А незнакомец исчез.

 

28

 

Мы оказались на небольшой площади у входа в церковь. Викарий как раз открывал дверь, чтобы впустить прихожан на утреннюю службу, и совсем не обрадовался, увидев, как я тихонько блюю в кучу свежеопавших листьев. Было что‑то необъяснимо приятное в том, чтобы облегчить желудок в чистом, ветреном воздухе. Это значило, что я еще жива, что я выбралась из туннеля. Это значило, что я больше не ощущаю этого запаха.

– Полегчало? – осведомился Каллум, когда я разогнулась.

– Что я такое сделала?

– Ты решила проблему.

– Да, но что именно я сделала? Совершила убийство?

– Разве можно убить мертвеца? – возразил Каллум. – Это чушь какая‑то.

Я добрела до каменной скамейки и рухнула на нее, подняв лицо к небу, навстречу желанной мороси.

– Но что‑то же я сделала. Он… лопнул. Или что‑то в этом роде. Что с ним случилось?

– А мы без понятия, – ответил Каллум. – Они просто исчезают. Ты хотела знать. Вот, теперь ты знаешь.

– Знаю, что вы боретесь с призраками с помощью мобильников. Немного же я знаю.

– Эта штука называется «терминус», – поправил Каллум.

Викарий так и таращился на нас с верхней ступеньки. От спазмов в желудке у меня все еще тряслись ноги, но с каждым шагом силы прибывали. Не знаю, что я из себя вытряхнула, но хорошо, что оно не осталось внутри.

– Стивен сказал, с ним что‑то случилось во время гребной тренировки, – сказала я. – А с тобой?

Каллум откинулся на спинку скамейки, вытянул ноги.

– Мы тогда только переехали сюда из Манчестера. Родители разошлись, мы все время мотались из дома в дом. Мама нашла тут работу, мы поселились в Мил‑Энде. Я хорошо играл в футбол. Метил в профессиональный спорт. Я знаю, многие такое про себя говорят, но в моем случае это правда. Тренировался до посинения. Прошел отбор. Считалось, что через несколько лет я наберу нужную форму. У меня не было в жизни ничего, кроме футбола. Где бы мы ни жили, мама всегда находила мне футбольную секцию. Так вот, был декабрь. Моросил дождь, стояла холодина. Автобусы ходили кое‑как. Один одноклассник показал мне, как срезать путь через бывший приют, который собирались сносить. Вообще‑то, входить туда запрещалось. Вокруг забор, повсюду предупреждающие знаки, но никого это не останавливало.

– Приют? – не поняла я. – Это для сирот, что ли?

– Нет‑нет, – сказал Каллум. – Приют – это место, где можно переночевать. У вас такие, кажется, называют ночлежками». Не самые роскошные здания. А это было и вообще хуже некуда: все раздолбанное, вонючее, полуразвалившееся – словом, опаснее не бывает. Так что народ куда‑то перевели, а здание определили под снос. Решили построить там квартиры для богатеньких. Ну, я топаю вприпрыжку, мне‑то что. Дорога домой короче. И тут… передо мной провод. Разорванный. Под напряжением. На земле. Он искрит. А я стою в луже размером с пруд всего метрах в трех от него. Я видел, как он поднялся над землей. Видел, как взлетел на воздух. А потом как хлестанет по воде, я почувствовал первый удар электричества… и тут я его увидел. Длинные волосы, странная такая желтая рубаха с большим воротником, сверху коричневая безрукавка, брюки‑клеш и такие ботинки… красно‑белые, на толстенной подошве. Я в жизни не встречал такого чувака, он будто явился из семидесятых. Еще секунду назад его там не было, а теперь смотрю – держит провод и смеется. И тут я понял, что ноги у меня дрожат. Я упал на колени. А он крутит проводом над самой водой, а я все повторяю: «Нет, нет, не надо». А он хохочет. Я попытался отползти, но только упал лицом в воду. После этого ничего не помню. Я, понятное дело, выжил. Всю эту историю зафиксировали камеры видеонаблюдения, кто‑то из охранников увидел, что происходит. Ну, понятно, что они увидели: я забрел на запретную территорию, у меня случился какой‑то припадок, и я упал в лужу, в которой стоял. Когда они туда прибежали, то, само собой, увидели провод и сообразили, что меня ударило током. Я попытался рассказать им про этого типа, но они просмотрели видеозапись и никого там не обнаружили. Так все и началось…

Каллум поднял глаза на церковный шпиль. Викарию надоело таращиться, и он оставил нас в покое.

– Там, в этой луже, со мной что‑то случилось, – сказал Каллум. – В смысле, что‑то случилось с ногами. С тех пор я разучился нормально бегать. Разучился бить по мячу. Сделался нервным. У меня отобрали единственное, что я умел, – футбол. А потом, через несколько недель, в дверь к нам постучался какой‑то мужик и спросил, не нужна ли мне работа. Он уже все про меня знал – про семейную ситуацию, про футбол. Не сразу убедил меня, что все это правда, а потом я согласился. Сперва меня отправили на подготовку – в основном по полицейской части. Потом познакомили со Стивеном. Он считался главным. Поначалу мы здорово собачились, но, вообще‑то, Стивен нормальный парень. Когда он начал меня учить, я быстро понял, почему его назначили главным.

– Почему?

– Потому что он гений, – ответил Каллум. – В Итоне был отличником. А для этого нужны еще какие мозги. При этом он не полный ботаник, как другие, – так, иногда бывает странноватым. В общем, первое время я стажировался у одного мужика в метро. Учился. А Стивен рассказал мне под «Духов», про их историю, про планы – как все будет работать в будущем. А когда решил, что я готов, выдал мне терминус.

Каллум поднял телефон повыше и посмотрел на него с восхищением.

– Терминус? – повторила я. – Вот как он называется…

Каллум кивнул.

– Я как его получил, сразу же рванул на ту стройку. К этому времени уже возвели новый дом. Такой, из блестящего стекла, со спортзалом на крыше, набитый сплошными банкирами. Пришлось поискать, но я его все же обнаружил. Похоже, новое здание ему оказалось не по душе. Он ошивался на стоянке, так, бродил без цели и явно скучал. Собственно, мне даже стало немного жаль этого придурка – застрять на всю жизнь на какой‑то там парковке рядом со стеклянной уродиной. Он меня не узнал. И не сообразил, что я его вижу. Не обратил внимания, как я подошел к нему, вытащил телефон, нажал на единицу с девяткой и запек его. Хватит издеваться над людьми. Но именно в тот день я и понял, в чем мое настоящее призвание. Не знаю, что бы я иначе делал. Для меня это главное в жизни. Я снова понял, что живу не зря.

– Когда Бу к нему подошла, в руке у нее был телефон, – сказала я, совмещая его рассказ с воспоминанием, которое снова и снова прокручивалось в голове. – Я подумала, она хочет дать его мне.

– Значит, она хотя бы попыталась пустить его в ход, – сказал Каллум и осекся. – Надо же… – Он наклонился вперед, обхватил голову руками. – Она принципиально против терминуса, – пояснил он. – Мы на эту тему все время ругаемся.

Я так увлеклась своими собственными переживаниями, что как‑то не успела разобраться, какие у Каллума, Стивена и Бу отношения между собой. Я видела, что Каллум и Стивен тогда расстроились, но тут… тут до меня вдруг дошло. Они все друзья.

– Ладно, – сказал Каллум, поднимая голову. – Теперь ты знаешь, что его ждет. Тебе полегчало?

Я не ответила, потому что не знала ответа.

 

Когда я вернулась, Джазы не было, и вот я осталась одна – сидела и прислушивалась, как в соседних комнатах болтают и смеются.

На моем рабочем столе царил кошмар – там скопилось кладбище не сделанной за последние дни работы. Удивительно, как быстро можно выпасть из учебного процесса.

Всего неделя‑другая – и ты уже ни во что не врубаешься. Можно подумать, что пропустила целый год. Стоило ради этого приезжать в Вексфорд? Правда, сейчас у меня были заботы и понасущнее, но я все‑таки позволила себе роскошь на несколько минут впасть в панику по поводу того, в какой космической заднице я оказалась – даже если забыть о Потрошителе. Похоже, мозги мои решили хоть ненадолго взять отпуск от всей этой призрачной жути с убийствами.

Стремительно темнело, я зажгла настольную лампу. Потом услышала, как соседки встают и идут ужинать. Пять вечера. Аппетита у меня не было, но я решила дойти до столовой. Все лучше, чем сидеть тут одной. Я вышла на улицу – Каллум исчез, на том самом месте стояла полицейская машина. На водительском сиденье устроился Стивен. Он знаком подозвал меня, открыл дверь. Как только я села, он отъехал за угол, подальше от любопытных глаз моих однокашников, топающих на ужин.

– Самое время обсудить план на завтра, – сказал он. – Он чрезвычайно прост. Ты остаешься в Вексфорде. Мы весь день держим здание под наблюдением. Появится Бу – ей уже можно. Правда, она пока не ходит, приедет на коляске. Будет смотреть в оба. Завтра утром я тщательно обыщу здание. Мне уже дали официальное разрешение. Если мы убедимся, что там все чисто, на ночь ты останешься внутри вместе с Бу. Я буду дежурить снаружи у центрального фасада, Каллум – у заднего. Незаметно он войти не сможет. Ты ни на миг не останешься одна, не останешься без защиты. И еще держи вот это.

Он протянул мне телефон – тот самый, который я видела у Бу, ту самую старомодную модель, которая была у каждого из них. На черном пластмассовом корпусе остались белые царапины от удара об асфальт, когда Бу попала под машину.

– Я знаю, что ты знаешь, что это такое, – сказал он.

– Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь, – ответила я.

– Я проследил за вами, – просто сказал Стивен. – Видел, как вы доехали до «Бетнал‑Грин» и как ты выглядела, когда вы вышли наружу.

– Ты проследил…

– Каллум с самого начала хотел все тебе рассказать, – сказал Стивен. – Да я бы, наверное, и сам рассказал, если бы он меня не опередил. Я как чувствовал, что так оно и будет. Но раз уж ты все знаешь…

Он поднял телефон повыше.

– Эта штука называется «терминус». Слово, означающее конец или пограничный камень.

– Это же телефон, – возразила я.

– От телефона тут один корпус. Это устройство можно смонтировать в любом корпусе. Просто в телефоне проще всего, да и внимания на него не обращают.

Он снял заднюю панель и показал мне внутренности аппарата. Там, где должны были находиться всякие проводки и микросхемы, оказались небольшой аккумулятор и два проводка, соединенные в центре изолентой. Стивен осторожно приподнял обмотку и жестом велел мне нагнуться пониже. Тонкие кончики проводов сходились на каком‑то драгоценном камне – розоватом, с кривым потеком посередине.

– Это алмаз, – пояснил Стивен.

– У вас что, алмазные телефоны?

– Всего по одному алмазу в каждом. Проводки пропускают сквозь них ток. Если одновременно нажать единицу и девятку, через камень начинает идти ток, и камень испускает импульс – мы его не слышим и не чувствуем, но он…

– Уничтожает призраков.

– Я предпочитаю такую формулировку: распыляет остаточную энергию, которая сохраняется после физической гибели человека.

– Пусть так, – согласилась я. – А алмазы?

– Это не так уж странно, если вдуматься, – сказал Стивен. – Алмазы – прекрасные полупроводники. Их часто используют в этом качестве. Наши три алмаза имеют множество дефектов, для большинства они не представляют почти никакой ценности. А для нас – ценнее некуда.

Он аккуратно надел панель на место. Убедившись, что телефон собран, он протянул его мне.

У них у всех есть имена, – добавил он. – Этот называется Персефоной.

– В честь владычицы подземного царства, – сказала я. В детстве у меня была книжка про легенды и мифы.

– Гомер называет ее царицей духов, – кивнул Стивен. – Тот, что у Каллума, называется «Гипнос», а мой – «Танатос». Гипнос – божество сна, а Танатос его брат, смерть. Поэтические имена им дали не случайно. У всех видов тайного оружия есть кодовые названия, для архивов и учета. Я только что передал тебе особо секретную вещь, так что, пожалуйста, обращайся с ней аккуратно.

Я посмотрела на телефон. В ноздри снова полез тот запах, который я почувствовала в метро. Я снова ощутила тот сквозняк, увидела свет…

– А им больно? – спросила я.

– Понятия не имею, – ответил Стивен. – Раньше меня тоже волновал этот вопрос, а теперь – нет. Ты должна иметь при себе эту штуку, и если понадобится – пустишь ее в ход. Понятно?

– Я этого никогда не пойму, – ответила я.

– Единица и девятка, – напомнил Стивен. – Это единственное, что ты должна помнить.

Я сглотнула. Горло все еще саднило от рвоты.

– Ладно, иди, – сказал Стивен. – Попробуй передохнуть. Я буду здесь. А это держи при себе.

Я вылезла из машины, стиснув в ладони телефон. Попыталась вспомнить, что там говорила Джо – что защищали страну в основном совсем молодые люди. Посмотрела на Стивена. Он выглядел усталым, на подбородке – легкая тень небритости. У меня есть он. У меня есть Каллум. У меня есть допотопный телефон.

– Спокойной ночи, – сказала я осипшим голосом.

 

29

 

И в эту ночь я проснулась около пяти. Заснула я с терминусом в руке, но во сне выпустила его из кулака. Несколько секунд ушло на поиски. Он оказался под одеялом, в ногах. Понятия не имею, что я такое вытворяла во сне и как он там очутился. Я выпростала его из простыни и стиснула в ладонях, надавив на единицу и девятку. Повторила упражнение несколько раз – откладывала телефон и снова хватала, нажимала кнопки, стараясь проделывать это как можно стремительнее. Я поняла, почему они пользуются старыми моделями – там кнопки без выкрутасов. Если что, можно мгновенно их нащупать и прижать подушечками пальцев.

Я встала, подошла к окну и прислонилась к батарее.

Полицейская машина Стивена стояла чуть ли не под окном. Собственно, только ее одну я и могла различить в темноте (солнце еще не встало) – желтые светоотражающие квадраты по бокам, на заду они же вперемешку с синими, оранжевыми и неоново‑желтыми. В английской полиции явно позаботились, чтобы машины их не оставались незамеченными.

Для остальных обитателей Вексфорда то был обычный четверг – или почти обычный. Как и в предыдущий «день Потрошителя», нам предстояло сидеть взаперти – после раннего ужина. У фасада уже стояло несколько полицейских машин, к ним подтягивались телевизионные фургоны.

В середине дня я пошла в библиотеку. Все кабинки были заняты – мои однокорытники, как обычно, работа ли на совесть, забивали головы знаниями, которые понадобятся на следующей неделе, когда возобновятся занятия. Я сразу отправилась наверх, в книгохранилище. Алистер, как всегда, валялся на полу с книгой. На сей раз он читал стихи. Я это поняла, подметив широкие поля на странице и его особо томную позу.

Я присела поблизости, положила на колени раскрытую книгу – если вдруг кто‑то войдет, подумают, что я читаю. Мы не обменялись ни единым словом, но его вроде как не смущало мое присутствие. Через несколько минут явился библиотекарь с тележкой. Указал на книгу, которую читал Алистер.

– Твоя? – обратился он ко мне.

– Нет, – ответила я.

Могла бы сообразить, к чему это приведет: библиотекарь поднял книгу и положил на тележку. Алистер насупленно проводил взглядом свой недочитанный томик.

– Ты чего? – осведомился он. – Вид у тебя какой‑то квелый.

В его устах это прозвучало почти как комплимент.

– Это очень тяжело? – спросила я. – Ну – умирать.

– Слушай, не надо, – сказал он, ложась на пол пластом.

– Я боюсь смерти, – сказала я.

– Тебе, скорее всего, до нее еще далеко.

– Потрошитель хочет меня убить.

Тут он осекся. Поднял голову с пола, взглянул на меня.

– С чего ты это взяла? – осведомился он.

– Он сам так сказал.

– Не дуришь? – уточнил он. – Сам Потрошитель?

– Угу, – ответила я. – Можешь чего посоветовать? Ну, если оно случится?

Я попыталась улыбнуться, но даже сама поняла, что на улыбку это не очень похоже; дрожь в голосе мне тоже не удалось скрыть.

Алистер медленно сел, постучал пальцем по полу.

– Я даже не помню, как умер. Просто уснул – и все.

– Вообще ничего не помнишь?

Он покачал головой.

– Я просто подумал, что мне снится очень странный сон, – сказал он. – Во сне боевики ИРА заложили мне в грудь бомбу, я чувствовал, как она там тикает, и пытался всем сказать, что она вот‑вот взорвется. Потом она взорвалась. Я видел взрыв – прямо у себя в груди. А потом сон кончился, я оказался в своей комнате, было утро. Смотрю и вижу себя на кровати. Мне тогда показалось, что это продолжение сна. Может, мне он так до сих пор и снится.

– Как ты думаешь, почему ты вернулся?

– А я не возвращался, – возразил он. – Я просто никуда не уходил.

– Но почему? В смысле, ведь принято считать, что призраки возвраща… в смысле, не уходят, потому что у них остались какие‑то недоделанные дела.

– У кого это принято считать?

Хороший вопрос. Ответ на него звучал так: в телевизоре, в фильмах, а еще у кузины Дианы. Не слишком‑то надежные источники информации.

– Я эту школу терпеть не мог, – продолжал он. – Одного хотел – поскорее свалить отсюда. Вроде как в этом смысле смерть была кстати, а вот поди ж ты. Застрял в этой вонючей школе на двадцать пять вонючих лет. Не знаю, что тебе сказать. Я не знаю, почему я именно такой и что происходит после смерти с другими. Только знаю, что я все еще здесь.

– А мог бы свалить – свалил?

– В ту же секунду, – ответил он, снова ложась на пол. – Только почему‑то не получается. Я уж об этом и думать перестал.

Я стиснула в кармане терминус. Я могу исполнить мечту Алистера прямо сейчас. В одну секунду. Вопрос был настолько смысложизненный, что казался смешным. Не хочешь больше существовать? Ради бога! Чпок! Готово дело. Струйка дыма – и тебя больше нет, фокус‑покус. Я провела пальцем по кнопкам. Может, мне именно так и предназначалось прожить этот день – подарить кому‑ то свободу.

Но это ведь был Алистер, а я уже привыкла думать о нем как о своем однокашнике – это совсем не то же самое, что та неприкаянная душа в туннеле. Или как там они у них называются? Духи.

Я вытащила терминус из кармана, положила на колени. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не вошел Джером и не сел рядом. По счастью, с другой стороны – в противном случае он уселся бы прямо на Алистера.

– Это что? – поинтересовался Джером, кивая на телефон.

– А, это… телефон Бу.

– Вот это вот? Сколько этому бронтозавру лет?

Джером потянулся к телефону, но я отодвинула его подальше.

– А ты чего не учишься? – поинтересовалась я.

– У меня должен был быть семинар по латыни. Но в группе всего пять человек, и трое из них уехали.

– Трусы.

– Audaces fortuna juvat.

– Что это значит? – спросила я.

– Фортуна благосклонна к храбрым, – ответили они с Алистером в один голос.

Джером чуть подвинулся – теперь мы соприкасались по всей длине рук и ног.

– С тобой все в порядке? – спросил он. – Ты чего это сидишь тут на полу?

– Тихо тут, – ответила я. – И я в принципе люблю сидеть на полу.

Похоже, в тот момент Джером был готов принять любое мое замечание за приглашение к флирту. Выражение его лица выдавало, что уровень гормонов у него зашкаливает, а время самое что ни на есть подходящее. При любых других обстоятельствах я была бы этому только рада. В тот же момент мне не хотелось совсем ничего. Запас чувств у меня иссяк начисто.

– Этого не хватало, – пробормотал Алистер.

– Извини, – сказала я.

– Извинить – за что? – Это уже Джером.

– Мне показалось… я тебя царапнула, – соврала я. – Ногтем.

– Ладно, валяйте, – сказал Алистер устало. – Тут оно все время происходит. Я уже привык.

– С тобой все в порядке? – спросил Джером, вплотную придвигая свое лицо к моему.

Такой английский выговор. «Фсссе в повятке». Я не ответила. Я его поцеловала.

В прошлый раз у нас все это вышло довольно неловко. Сегодня – иначе. Мы сомкнули губы и замерли. Я чувствовала теплое дуновение из его носа при вдохе и выдохе. Мы целовали друг друга в шею. Я постепенно начала отогреваться, желеобразная кровь разжижилась и снова поползла по сосудам. Поцелуи помогают мириться со многими из тех гадостей, которые волей‑неволей приходится терпеть в школе – да и не в школе – в подростковые годы. Они бывают странные, неловкие, недоделанные, но от них внутри становится мягко, и ты просто забываешь, что творится вокруг. Пусть даже ты находишься в горящем здании или в автобусе, который вот‑вот рухнет с обрыва. Неважно, ты превратился в лужу. Я стала лужей на полу библиотеки, слившейся в поцелуе с кудрявым парнем.

– А обязательно кататься прямо по мне? – осведомился Алистер. – Я, между прочим, сюда первый пришел.

 

Когда прозвенел звонок, возвещавший, что настал конец учебного дня – которого сегодня, правда, так и не было, – оба мы подскочили и дружно моргнули. Алистер уже некоторое время назад встал и удалился в другой угол, откуда время от времени доносилось ехидное шипение. Из библиотеки мы выбрались с затуманенным взором и перекошенными воротниками. Три полицейские машины превратились в две полицейские машины и четыре здоровенных фургона. А еще мимо проходили люди – парами, тройками, четверками, в руках у них были плакаты и свечи.

– Сегодня ночью решено устроить бдение, – сказал Джером, поправляя свой галстук старосты. – На месте гибели Мэри Келли. Всего в нескольких улицах отсюда, говорят, там соберутся тысячи людей.

Солнце закатывалось, толпы все прибывали. Потрошитель, Потрошитель, Потрошитель.

Мы вошли в соседнюю дверь – дверь столовой. Джером держал меня за руку. Это не укрылось от чужих глаз. Это обошлось без комментариев. Но заметили – точно. Я вдруг почувствовала волчий голод и бухнула на тарелку огромный кусок рыбного пирога. Одной рукой ела, другой сжимала под столом руку Джерома. На лбу у него выступила чуть заметная испарина. Я внутренне этим гордилась. Ведь именно я ее вызвала.

Примерно полчаса жизнь была очень даже ничего.

– В общем, все гадают, где оно сегодня случится, – ляпнул Джером. – А ведь случится не на улице, да? Многие считают, что в какой‑нибудь гостинице, столько ведь туристов понаехало.

Хорошее настроение как рукой сняло. Пуф – и нету.

Джером минут десять распространялся о том, где, скорее всего, произойдет нынешнее убийство. Я терпела сколько могла.

– Мне нужно позвонить родителям, – сказала я, вставая из‑за стола. Шваркнула поднос на каталку и вместе с другими пошла к выходу.

Опять зарядила дурацкая морось. Мелкую взвесь было прекрасно видно в оранжевом свете фонарей у лужайки и перед школой. Вокруг скопились новые толпы людей: люди с плакатами, полицейские, кучка журналистов – те, которые решили вести репортаж с места предыдущего преступления.

– Эй! – крикнул мне в спину Джером. – Постой! Рори!

– Это не игра, – сказала я, оборачиваясь.

– Я знаю, каково тебе, – ответил он. – Ты не думай, я помню, что ты свидетельница. Прости.

– Ничего ты не знаешь, – огрызнулась я.

И сразу же пожалела об этих словах, но куда же уйдешь от простого факта: чем‑то нужно пожертвовать. Поцелуи меня ненадолго отвлекли, а теперь я вернулась к реальности.

Джером смотрел на меня в обалдении и тряс головой, не в силах подобрать слова.

– Я домой, – сказал он. – Дежурю всю ночь.

Я смотрела, как он пересекает площадь, – воротник блейзера поднят, чтобы защитить шею от дождя. Остановился он лишь один раз, чтобы поправить лямку сумки на плече.

Стивен, в форме, стоял у двери. Я увидела и Каллума – тоже в полицейской форме. Узнала я его не сразу: он надвинул шлем до самого носа. Стивен обычно ходил в полицейском джемпере – темном, с треугольным вырезом и с эполетами на плечах. Сегодня на нем, как и на всех полицейских, включая Каллума, был тяжелый бронежилет со множеством мелких карманов. Когда я шагнула к двери, Стивен кивнул.

В общей комнате царило некоторое возбуждение. Выяснилось, что причиной тому – Бу, победно вернувшаяся на инвалидной Коляске. Да, Бу не пользовалась особой любовью среди одноклассников, но она же попала под машину и вернулась в школу на коляске. Всегда найдутся желающие поглазеть на такое. Я заметила, что прямо за ее коляской стоит Джо, вежливенько скрестив руки. Я даже не стала с ними здороваться, а сразу пошла наверх.

Я обещала родителям позвонить после ужина, вот и пошла звонить. Родители вытянули из меня множество торжественных обещаний, типа того, что я не сделаю ни шагу за пределы здания, которое охраняет половина британской полиции. Как выяснилось, бристольская полиция была приведена в состояние повышенной готовности – да и полиция других крупных городов тоже. А вдруг Потрошитель направится в другую часть страны? Вдруг объявятся желающие повторить его подвиги? Судя по всему, в провинции переживали, как бы опять вся слава не досталась Лондону. А так страх будет честно поделен на всех.

Я повесила трубку при первой возможности, закрыла глаза. Услышала, как вошла Джаза.

– Ты видела Бу? – спросила она.

– Угу, – откликнулась я.

– А почему ты с ней не поздоровалась? А Джером, между прочим, шляется перед нашим корпусом в совершенно растрепанных чувствах.

– Поругались, – ответила я.

– Да, много из тебя не вытянешь.

Я почувствовала, что она присела на край моей кровати.

– Не одной тебе страшно, Рори, – сказала она.

Желание закричать было почти непреодолимым, но я с ним справилась. Кричать на Джазу – это уж совсем. Я плотнее зажмурила веки, потерла лицо.

– Сходила бы ты вниз и поговорила с ним, – предложила она.

– Схожу.

Джазу мое поведение разочаровало. Я поняла это по легчайшему вздоху, по тому, как она встала и вышла, не сказав ни слова. Итак, на сегодня я разругалась с троими – с Алистером, Джеромом и Джазой. Собственно, со всеми в Вексфорде, с кем меня хоть что‑то связывало. Если этой ночи предстоит стать для меня последней, начало я ей положила славное.

Спустилась тьма, и началась ночь Потрошителя.

 

30

 

Ночь оказалась долгой, мне трудно сказать, что было хуже – ужас, который я сдерживала почти через силу, или скука. Мы просидели в пустом классе целых шесть часов. Бу пыталась меня развлекать, читала всякую чушь про телезвезд – в основном английских, я имена‑то их выучила совсем недавно. Попа у меня затекла от сидения. Спину ломило. Воздух в крохотном классе сделался тяжелым, и я успела возненавидеть светло‑голубые стены.

Мне представлялось, что все будет куда более драматично, не будет этого тупого ожидания, бесплодных часов, которые все тяжелее давили мне на плечи.

– Если хочешь, можешь поспать, – предложила Бу примерно в час ночи. – Не в кровати, конечно, но можешь лечь здесь.

– Нет, – покачала я головой. – Я не засну.

Бу покачалась в инвалидном кресле.

– Ты ведь видела нас с Каллумом, да? – спросила она.

Я не совсем поняла суть вопроса. Нуда, я видела Каллума, видела Бу.

– Как тебе кажется… – Она опять произнесла «кажется» как «кафется». – Короче, это… ну, он мне нравится. С самого начала, но пока некому было об этом рассказать. Представляешь – молчать о таком целый год? И ведь может быть, он считает, что мы не должны встречаться, потому что работаем вместе. Они оба гораздо серьезнее ко всему этому относятся. Им обоим досталось больше, чем мне. Каллум озлобился. А Стивен… ну, Стивен и есть Стивен.

Внезапное посвящение в личную жизнь Бу заставило меня смешаться.

– Что ты этим хочешь сказать? – спросила я.

– Он умный – в смысле, по‑настоящему умный. Учился в Итоне. А там все пижоны. Но что‑то в нем такое… ну, я просто чувствую, что с ним случилось что‑то нехорошее. Я знаю, что он в ссоре с родными. Никогда ничего не делает помимо работы. Ну, я хочу сказать, они ведь за что‑то его выбрали, чтобы он заново создал с нуля наш отряд. Я очень люблю Стивена. Правда. Я никогда не думала, что когда‑нибудь подружусь с этаким‑то пижоном. Но он просто прелесть. Вот только жизни у него нет никакой. Читает. Звонит по телефону. Сидит за компьютером. Я вообще сомневаюсь, что у него есть гормоны.

В словах Бу была доля правды. Из всех известных мне парней Стивен был самым… не знаю, как это назвать. Но я поняла, что пыталась сказать Бу. Глядя на Стивена, можно подумать, что у него вообще не бывает никаких таких мыслей.

– А у Каллума с гормонами порядок, – продолжала Бу. – Я его видела в деле, когда мы ходили гулять – и смысле, мы ходили как друзья. Стоит ему войти в клуб или еще куда – и он с порога кого‑нибудь цепляет. Но всерьез ни с кем не встречается. Может, это вообще не для нас. Может, у нас такая работа. Ну, в смысле, мы же никому не можем рассказывать о том, чем занимаемся. Ну ничего, теперь все поправится. Ты ведь мне поможешь, да? Хорошо иметь в команде девчонку.

Она вздохнула и слегка улыбнулась.

– У тебя‑то с гормонами без проблем, – добавила она. – Вон, вы с Джеромом обжимаетесь при каждом удобном случае.

Джером. Он совсем рядом, в Олдшоте, а впечатление такое, что он на луне. Я могла бы послать ему эсэмэску, позвонить, бросить записку, но в ту ночь мне не давались такие разговоры. Так что, скорее всего, обжиманиям пришел конец.

– Да, – сказала я грустно.

 

Медленно прополз еще один час. Джаза постучала в дверь и сообщила, что она ложится. Зашла Шарлотта и проинформировала нас, что в общей комнате раздают печенье – даже принесла несколько штук. Забежала Гаэнор, поболтать с Бу. Время от времени заходила Джо и докладывала, что в здании все тихо.