Телецентр Би‑би‑си, Шепердс‑Буш, Западный Лондон 3 страница

Стивен что‑то пробурчал в знак согласия и распахнул дверь. Комната, в которой мы оказались, на вид была очень просторной – особенно после этого узкого переулка. Мебели в ней было немного: два старых дивана, несколько ламп и видавший виды стол, заваленный бумагами и папками и заставленный кружками. Казалось, все предметы собраны с бору по сосенке на всяких свалках – один диван в цветочек, другой коричневый. Кружки в цветочек. Остальное – из ИКЕА или еще дешевле. Сразу делалось ясно, что само это жилье – размеры, новизна, свежий ремонт – явно не по карману его обитателям.

Один из обитателей сидел на диване и смотрел по телевизору футбол. Я увидела его затылок, заросший черными, коротко остриженными волосами, потом руку с бугристыми мышцами и татуировкой: какое‑то существо, держащее палку. Владелец руки и волос приподнялся с дивана, на котором лежал, чтобы нас разглядеть. Парень, в узкой рубашке, туго натянутой на груди. Примерно мой ровесник. Выяснилось, что ему известно, кто я такая, потому что он тут же осведомился:

– А она здесь что делает?

– План поменялся, – пояснил Стивен, снимая мундир и перебрасывая через спинку стула.

– Существенно же он поменялся, а?

– Слушай, выключи телевизор. Это Каллум. Каллум, это Рори.

– Зачем вы ее привели? – снова спросил Каллум.

– Каллум! – возмутилась Бу. – Не хами. Она только что узнала сам‑знаешь‑что.

Каллум протянул в мою сторону пакетик с какой‑то едой.

– Жареной картошки хочешь? – спросил он.

Я покачала головой, тогда он запустил туда руку и вытащил гамбургер.

– Ты собираешься съесть его прямо сейчас? – поинтересовался Стивен.

– А я, представь себе, ел, когда вы приперлись! Кроме того, если мой обед остынет, ей это все равно не поможет. Ну и что именно вы собираетесь делать?

– Объяснять, – ответил Стивен.

– Что же, интересно будет послушать.

– Это не я так решил, – добавил Стивен.

– Она должна все узнать, – вмешалась Бу.

Говорили они так, будто меня здесь и не было. Я даже не пыталась понять, что к чему. Каллум выключил телевизор, меня посадили на один из диванов. Бу села рядом с Каллумом, а Стивен принес табуретку и уселся прямо напротив меня.

– То, что я тебе сейчас расскажу, не так‑то просто понять с первого раза, – начал он.

Я хихикнула. Против своей воли. Стивен глянул через плечо на остальных. Бу ободряюще кивнула мне. Стивен снова повернулся ко мне и набрал полную грудь воздуха.

– Ты в последнее время не оказывалась на границе жизни и смерти? – спросил он.

– Этот вопрос нужно включать в качестве обязательного во все собеседования, – прокомментировал Каллум.

Бу чувствительно двинула его локтем под ребра, и он заткнулся.

– Подумай, – продолжал Стивен. – Да или нет? Было что‑нибудь?

– Я поперхнулась, – ответила я, поразмыслив. – Несколько недель назад. За ужином.

– И с этого момента ты видишь людей… людей, которых больше никто не видит. Так?

Можно было не отвечать. Они и без меня знали ответ.

– То, что с тобой случилось, – редкое, но отнюдь не загадочное явление, – сказал Стивен.

– Явление? Или болезнь?

– Нет, не болезнь. Скорее… дар. Навредить он тебе не может.

Каллум опять хотел было что‑то вставить, но Бу протянула руку и въехала снизу кулаком по его пакету.

– Рот не разевай, – сказала она.

– Я и не разевал!

– Собирался.

– Вы, оба, – сказал Стивен гораздо более серьезным тоном. – Прекратите. Ей сейчас нелегко. Вспомните, каково было вам.

Каллум и Бу перестали прикалываться и напустили на себя сосредоточенный вид.

– То, что ты видишь…

– Не «что», – опять перебила Бу. – А кого. Те, кого ты видишь.

– Те, кого ты видишь… реально существуют. Только они мертвы.

Мертвецы, которых можно увидеть. То есть призраки. По его словам, я вижу призраков.

– Призраки? – сказала я.

– Призраки, – подтвердил он. – Так их обычно называют.

– Я знаю целую кучу людей, которые утверждают, что видят призраков. Все они чокнутые, – поведала я.

– Большинство из тех, кто утверждает, что видит призраков, на самом деле ничего не видит. Большинство людей, которые утверждают, что видят призраков, просто обладают слишком буйным воображением и слишком возбудимой нервной системой. Но некоторые их действительно видят, и мы – из этих некоторых.

– Я не хочу видеть призраков, – ляпнула я.

– Да это здорово! – сказала Бу. – Честное слово. Вот эта женщина, которую ты видела на улице. Она мертва.

Она – призрак. И чего в ней такого страшного? Она просто прелесть. Мы с ней подружки. Она погибла во время войны. И она такая замечательная! Ее зовут Джо.

– Я вот что хочу сказать, – продолжал Стивен, – это довольно редкий дар, но бояться этого совсем не нужно.

– Призраки? – повторила я.

– А классно на этот раз получается, – порадовался Каллум, запихивая в рот картошку. – Ты бы вот и со мной так, в свое время.

– Я сейчас объясню, – сказал Стивен, переставляя стул сантиметра на два подальше. – Способности к тому, что мы делаем… они пока еще не до конца изучены, но кое‑что известно наверняка. Для их проявления необходимы два компонента. Во‑первых, врожденная предрасположенность. Возможно, генетическая, хотя обычно она дается не всем членам одной семьи. Во‑вторых, нужно в подростковом возрасте тесно соприкоснуться со смертью. Это – главное. После восемнадцати‑девятнадцати лет у тебя уже ничего не получится. Нужно, чтобы ты…

– Считай что откинул копыта, – встрял Каллум. – Все мы едва не откинули копыта. У всех были задатки. А теперь – вот вам пожалуйста.

Они сделали паузу, чтобы дать мне переварить эту информацию. Я встала, подошла к окну. Смотреть там было особо не на что. В паре метров – темная кирпичная стена, голубиное гнездо на противоположной крыше.

– Значит, я вижу призраков, потому что поперхнулась? – сказала я наконец.

– Именно, – ответил Стивен. – В принципе. Да.

– Но тут не о чем волноваться?

– Именно.

– Но… если тут не о чем волноваться, чего же я здесь с вами сижу? Вы сказали, что вы из полиции. Что это за полиция? Почему полиция сообщает мне, что я вижу призраков? Как вы вообще можете работать в полиции? Вам лет‑то не больше, чем мне.

– А в нашей работе нет возрастных ограничений, – заявил Каллум. – Собственно, чем моложе, тем лучше.

– Вот с этого места все делается несколько сложнее, – заметил Стивен. – Мы не затем сюда пришли, чтобы просто сообщить тебе, что ты теперь можешь видеть призраков. Мы, видишь ли, работаем, а с тобой все это, видишь ли, приключилось именно сегодня, и Бу заявила, что тебе нужно все объяснить.

– Как это «работаете»? – спросила я. – Чем вы вообще занимаетесь?

– Содействуем раскрытию преступления. Ты – свидетель. Наблюдение за свидетелем – это стандартная процедура.

Тут в голове у меня все наконец сложилось. Я свидетельница. Я вижу призраков. В ночь убийства, совершенного Потрошителем, я видела человека, которого не видела Джаза, хотя он стоял прямо перед ней. Человека, которого не видит объектив камеры. Человека, у которого нет ДНК. Человека, который может исчезнуть с места преступления, не оставив следа…

У меня возникло не такое уж неприятное ощущение, будто я падаю. Ниже, ниже, ниже…

Потрошитель – призрак. Я видела Потрошителя. Потрошителя‑призрака.

– Похоже, до нее дошло, – заметил Каллум.

– Что же тут можно сделать? – спросила я. – Если он…

– Призрак, – подсказала Бу.

– Так что же тут можно сделать? Его не остановить. Не поймать. Он знает, что я его видела. Знает, где я живу.

– От тебя требуется одно: доверять нам, – сказал Стивен, поднимая руки. – На самом деле, если кто в Лондоне сейчас в полной безопасности, так это ты. Все, что тебе теперь нужно делать, – это продолжать жить обычной жизнью.

– И как вы это себе представляете? – спросила я.

– Привыкнешь, – ответил он. – Обещаю. Первый шок быстро проходит. Несколько дней, максимум – неделя, и ты приспособишься. Мы же приспособились. Посмотри на нас.

Я посмотрела – Стивен, такой молодой и такой серьезный. Бу, улыбается совсем рядом. Каллум как‑то подозрительно молчит и запихивает еду в рот. Они действительно выглядели совершенно нормальными ребятами.

– А я буду рядом, – добавила Бу. – Я останусь с тобой, пока все это не закончится. Ничего с тобой не случится.

– Так мне возвращаться в школу? – спросила я.

– Именно, – ответил Стивен.

– Ходить на уроки, играть в хоккей, звонить родителям…

– Да.

– А что будете делать вы?

– Это мы тебе не можем раскрыть, – сказал Стивен. – Ты уж извини. Секретная информация. И ты не должна никому рассказывать об этой встрече. Ни с кем не должна обсуждать наш разговор. Просто доверься нам. Мы из полиции. Ты под нашей защитой.

– А сколько вас еще таких?

– У нас за спиной мощная организация, – сказал Стивен. – Все правоохранительные структуры. Этим вопросом занимаются на разных правительственных уровнях. Доверься нам.

Я никогда раньше не испытывала ничего подобного. На протяжении всего разговора сердце у меня билось быстро‑быстро, а теперь оно вдруг замедлило ход и меня стало клонить в сон. Организм мой выдохся. Я снова села на диван, положила голову на спинку и уставилась на потолок.

– Я хочу поспать, – сказала я. – И вообще, я хочу домой.

– Понятно, – сказал Стивен. – Я вас отвезу, обеих.

Бу довела меня до двери и вывела в коридор, пока Стивен надевал мундир и доставал ключи.

– Я далеко не полностью уверен, что это была правильная мысль, – проговорил где‑то в комнате Каллум.

 

21

 

Когда в университете, где преподают мои родители, заканчивается учебный год, на деревьях всегда появляются попугаи. А все потому, что некоторые студенты заводят себе птичек, но только так, на время, – бывают и такие люди. А уезжая из университета, открывают клетки и выпускают птиц в окно.

Мой дядя Бик от всей души жалеет этих пернатых бедолаг. На экзаменационной неделе он ездит по кампусу и высматривает их. Намерения у него самые добрые, но, когда он кружит возле общежитий – всклокоченная борода и облезлый фургончик со стикером «КОМУ ПОКАЗАТЬ КАКАДУ?» на заднем бампере, – мысли в голову приходят самые неприятные. В конце концов у кого‑нибудь все‑таки сдают нервы, вызывают университетскую охрану, дядю Бика останавливают, и ему приходится объяснять, что он всего‑навсего спасает попугайчиков. Ему никогда не верят, тогда он просит позвонить маме на работу, потому что она его сестра, а еще адвокат и Заслуженный Сотрудник Факультета. После этого мама усаживает дядю Бика на диван и подробно объясняет, что сказано в законе штата Луизиана о подглядывании (штраф в пятьсот долларов и до полугода тюрьмы) и что, вообще‑то, ее преподавательской репутации совсем не на пользу, что ее брата регулярно арестовывают на территории университета по подозрению в нарушении этого самого закона, – в ответ дядя Бик начинает разоряться на предмет бедных попугайчиков и как нельзя закрывать на это глаза. Продолжается это примерно час, а потом мы все отправляемся есть жареное мясо в «Любовное логово Большого Джима», потому что сколько же можно об этом трындеть. В нашей семье это такой ритуал, символизирующий наступление лета.

Во время одной такой охоты на попугаев дядя Бик отловил зеленую малышку, которую назвал Пипси. Жизнь у Пипси явно была тяжелая. Когда дядя увидел ее впервые, она сидела на знаке «СТОП» и чирикала на всю округу. У нее было сломано крыло и отсутствовала одна лапка. Любой другой попугай давно бы помер, но Пипси оказалась на удивление напористой. Она каким‑то чудом взгромоздилась на этот знак, что ее и спасло. Как она туда попала – не знаю. Летать она не могла.

Пипси оказалась недокормленной, страдала от обезвоживания, у нее вылезали перья. Дядя Бик нянчил бедняжку с заботой и усердием, которые не могли вызвать ничего, кроме восхищения. Сидел с ней часами, по капле вливая ей в клюв воду из пипетки. Кормил ее размельченной пищей с кончика палочки, которой мешают кофе. Перевязал ей крыло, и оно в конце концов срослось.

– Ты посмотри, как она умеет приспосабливаться, – говорил он всякий раз, как я заходила к нему в магазин. – Только посмотри! Вот у кого нам всем следует поучиться. Приспособиться можно к чему угодно.

Это, конечно, здорово, но… на деле‑то Пипси совсем не приспособилась. Крыло у нее срослось как‑то не так, так что летать она могла только над самой землей, да и то по кругу. Она постоянно падала с жердочки, и дядя Бик держал ее в коробке, которую ставил на прилавок. В один прекрасный день Пипси втемяшила себе в птичьи мозги, что она снова может летать. Она залезла на край коробки, обозрела ландшафт, расправила свои увечные крылышки и попыталась вспорхнуть. Но только свалилась с прилавка и шлепнулась на пол, – а дядин поставщик как раз вкатил в двери тачку, нагруженную центнером птичьего корма.

Вот что всплыло у меня в памяти, когда Стивен сказал, что я «приспособлюсь».

Стивен отвез нас с Бу обратно в школу и высадил за несколько улиц, чтобы никто не заметил, что мы вернулись на полицейской машине. Было всего пять часов. Ученики уже подтягивались в столовую ужинать. Меня мутило, я не могла есть. Однако Бу страшно проголодалась, и мы решили сходить в одну из соседних кофеен и купить ей бутерброд. Я смотрела, как она уписывает булку с ветчиной и сыром бри.

– Значит, – сказала я, – твоя работа – ходить за мной хвостом?

– Типа того, – ответила Бу.

– А как оно у вас устроено?

– Ну, Стивен – настоящий сотрудник полиции, у него форма и все такое. Каллум – как бы тайный агент, он работает на метрополитене, там призраков целая куча. А я, вообще‑то, новенькая. Пасти тебя – мое первое задание.

– Значит, с тобой тоже что‑то случилось? – спросила я. – Поэтому ты такая…

– В восемнадцать я много шлялась по клубам, и…

– В восемнадцать? А теперь тебе сколько?

– Двадцать.

– Двадцать?

– Я же не по‑настоящему у вас учусь, – сказала она. – И возраст мой указан не по‑настоящему. Короче, мы с Вайолет, моей подругой, возвращались из клуба. Она вела машину. Я знала, что она пьяная. Не нужно было к ней садиться. Да и ее стоило бы остановить. Но я и сама была нетрезвая, да и вообще, мозгов у меня тогда было кот наплакал. Мы на полном ходу впилились в столб. Дым, кровь хлещет, Вайолет без сознания. И тут вдруг какой‑то голос говорит мне: спокойно, вылезай из машины. Я оглянулась и увидела Джо. Она стояла рядом. А я реву, совсем голову потеряла, но она успокоила меня и вытащила наружу. С тех пор мы с ней лучшие подруги. Знаешь, на Рождество я попыталась подарить ей телефон. Она ведь может поднимать вещи – правда, не очень тяжелые, но телефон поднимет. Вот только призракам от личных вещей одна морока. Карманов‑то у них нет. А прохожие видят телефон, плывущий по воздуху, и начинают шарахаться. Она собирает мусор, потому что терпеть не может бездельничать, а что мусор перемещается, никто, похоже, не замечает. Думают, что его просто переносит ветром или просто кто‑то так его бросил. Призракам, знаешь, приходится принимать такие вещи в расчет.

– Я, кажется, не справлюсь, – сказала я.

– С чем?

– Ну, с этим. С тем, чем я теперь стала.

– Да справишься. Тут и справляться‑то не с чем. Нормальное дело, понимаешь?

– А как мне теперь учиться? – продолжала я, запуская руки в волосы. – Например, сочинение. Мне его, кровь из носу, нужно закончить на выходных. Мне нужно написать сочинение по Сэмюэлю Пипсу, про его гребаный дневник, а я вместо этого смотрю на призраков.

Я походила по комнате, хватая свои вещи, снова кладя на место, пытаясь восстановить ощущение реальности. Все вроде то же. Та же комната. Та же Бу. Та же пепельница. Та же невымытая кружка с налетом от красного вина.

Бу наблюдала за мной, жуя бутерброд.

– Сообразила! – сказала она наконец, смахивая крошки с коленей прямо на пол. – Пошли в библиотеку.

 

Был вечер субботы, да еще и перед самым ужином, так что народу в библиотеке оказалось немного, да и эти немногие были из тех, кто редко обращает внимание на окружающих. Они сидели, погрузившись в свой мир – в наушники, компьютеры, книги. Бу быстро обошла все помещение, сначала методично прочесала все проходы внизу, потом поднялась наверх и проделала то же самое. Алистер обнаружился на одном из широких подоконников в конце раздела литературы – художественные произведения от «Иа» до «Кл». Одну ногу в ботинке‑говнодаве он вытянул вверх и уперся ботинком в откос, другую свесил вниз. Похоже, именно его Бу и искала, потому что направилась прямо к окну.

– Она теперь все знает, – сообщила Бу.

Алистер неохотно отвел глаза от книги.

– Поздравляю, – сказал он сухо.

Я все еще не могла врубиться, что происходит. Мысли ползли совсем медленно. Они оба смотрели на меня, и, не дождавшись моей реплики, Бу пояснила:

– То, о чем мы только что говорили. Алистер… он из них.

– Он…

И тут до меня дошло, почему Алистер смотрит на меня как на полную дуру. Весь этот его прикид в стиле восьмидесятых – это никакой не маскарад. Это его собственная прическа из его собственных восьмидесятых годов.

– Мама дорогая! – вырвалось у меня. – Так ты…

– Именно. Он мертв.

Бу сказала это таким тоном, будто сообщала, что нынче его день рождения. Алистер выглядел… человеком. Намазанные гелем пряди, подвернутые джинсы, безразмерный тренч… Я подняла руку, дотронулась до своих волос – длинные, прямые, очень темные – и внезапно порадовалась, что не выкрасила их в розовый цвет, как собиралась. Несколько недель походить с розовыми волосами – милое дело. Розовые волосы на веки вечные – это уже другой вопрос.

Мысль была нехорошая, даже подловатая. Думать‑то нужно о смысле жизни, о том, каково умереть в восемнадцать лет в собственной школе, о том, что для некоторых смерть – это еще не конец. Но то были слишком великие мысли, вернее, мне они в тот момент были великоваты. Вот я и сосредоточилась на волосах. На вечной прическе. На вечных говнодавах.

Меня разобрал истерический хохот. Хохотала я так, что испугалась: сейчас меня вывернет наизнанку, прямо здесь, в разделе литературы. Кто‑то остановился в конце прохода и долго смотрел на нас с укором, но я не в силах была уняться. Когда я наконец немного взяла себя в руки, Алистер слез с подоконника.

– Пошли, – сказал он. – Давай уж я тебе покажу.

Он спустился на первый этаж, к справочному разделу, расположенному рядом со столом библиотекаря. Целая полка была забита «Вексфордским вестником», экземплярами школьной газеты, сброшюрованными и переплетенными в зеленую кожу.

– Март тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, – сказал он.

Бу сняла с полки том за 1989 год и положила на один из ближайших столов. Отлистала к марту. На удивление дешевая, плохонькая бумага, подслеповатая печать. В номере за 17 марта, прямо на первой странице, мы обнаружили фотографию Алистера. Он улыбался прямо в объектив – волосы длиннее нынешнего, явно осветленные, это было видно даже на черно‑белом снимке. Я прочла заголовок: «Вексфорд скорбит о своем ученике».

– «Алистер Гиллиам умер во сне в четверг вечером, – негромко прочитала Бу. – Он был редактором школьного литературного журнала, любил поэзию и группу „Smiths"»… Во сне?

– Тяжелый приступ астмы, – пояснил Алистер.

Я опять захихикала. Смех будто сам лез в горло. Библиотекарь бросил на нас грозный взгляд и приложил палец к губам. Бу кивнула, поставила книгу на место, и мы поднялись обратно наверх, где никого не было. Убедившись, что мы одни, Бу продолжила разговор.

– Ты же не здесь умер, – сказала она. – Так чего перебрался сюда?

– Вот радость – торчать в Олдшоте! Здесь, по крайней мере, есть что почитать. Больше‑то мне нечем заняться. Я уже перечитал все книги – по два раза. Ну, почти все. Тут полно дерьма.

– Повезло тебе, что ты можешь брать книги с полки и переворачивать страницы, – заметила Бу.

– Пришлось научиться, – ответил он. – Ну а вы чего вместе? Обычно‑то вы парами не расхаживаете.

– А ты уже встречал таких, как мы? – поинтересовалась Бу.

– Да, случалось раз‑другой, за все эти годы. Но они всегда являлись поодиночке и все были с приветом.

Да уж, веселенький комплимент. А еще, судя по тому, как Алистер на меня смотрел, он и про меня пока не решил, с приветом я или нет.

– Мы не совсем такие, как все, – заявила Бу. – Я из полиции.

– Легавая? – Впервые за все время Алистер рассмеялся от всей души.

– Да, представь себе, – отозвалась Бу. – Мы расследуем дело Потрошителя. Потрошитель… он как ты.

– В каком смысле «как я»? Тоже мертвый, да?

Бу кивнула.

– Ну, мертвый, но не такой, как я. Мы все разные, сама знаешь.

– Ну конечно! – поправилась Бу. – Прости.

– Я с убийцами не вожусь, – добавил Алистер. – Я был вегетарианцем. Есть мясо – значит пособничать убийцам.

– Правда, прости меня.

Бу протянула руку и коснулась его плеча. Он не казался совсем уж эфемерным.

– Как это у тебя получается? – поинтересовалась я. – Я вот видела, как один прохожий прошел сквозь ту женщину.

– А, – сказала Бу, – это у них у всех по‑разному. Некоторые довольно крепкие. Другие вообще как воздух. Алистер вон крепыш. Ты можешь проходить сквозь препятствия? Двери там или стены?

– Могу, но не люблю, – ответил он. – Приходится черт знает сколько возиться.

– Чем они плотнее, тем больше у них на это уходит времени и тем им это сложнее. Те, которые как воздух, проходят сквозь препятствия без особого труда, зато они физически слабее. Им труднее поднимать предметы. Но призраки тоже люди, к ним нужно относиться с уважением, какие бы они там ни были, верно?

Речь в защиту прав призраков, похоже, подействовала на Алистера благотворно.

– Рори нужна нам для этого расследования, понимаешь? – продолжила Бу. – А она только сейчас обнаружила, какие у нее способности, а к этому нужно немного попривыкнуть. Но ей необходимо сделать одно домашнее задание, а она, как видишь, сейчас не в состоянии. Я вот подумала, может, ты нас выручишь?

К моему удивлению, Алистер не ушел и не растворился в воздухе от возмущения (а по моим понятиям, мог).

– И о чем речь? – поинтересовался он.

– Сочинение на шесть‑восемь страниц про основные темы «Дневника Сэмюэля Пипса», – оттарабанила я.

– «Дневник Сэмюэля Пипса» – толстенная книга, – заметил Алистер.

– Ну, не про все… только про ту главу, где о пожаре.

– Основной темой главы о пожаре является пожар.

– Ну там… композиционные приемы, что‑нибудь в этом роде.

– Можешь помочь? – спросила Бу. Улыбка у нее была от уха до уха, прямо страшно становилось. – В смысле, мы и сами умные, но нам нужно ловить убийцу. Ты не мог бы напечатать…

– Я не могу печатать.

– Тогда написать, – быстро поправилась она. – Ручку ты можешь держать?

– Я давно не пробовал, – ответил он. – Раньше вроде мог. Когда оно вам нужно?

– Завтра к утру? – сказала я.

Алистер постучал кулаком по губам, призадумался.

– Музыку гоните, – сказал он.

– Музыку! – Бу кивнула. – Будет тебе музыка! Ты какую хочешь?

– Хочу «Smiths», два альбома: «Strangeways» и «Неге We Соте», а еще «Kiss Me Kiss Me Kiss Me» – ее «Cure» поют.

– Погоди‑ка…

Бу куда‑то умчалась. Я слышала, как она сбегает по лестнице. Пока ее не было, я просто таращилась на Алистера, а он таращился на меня.

– Ручка, – объявила Бу, вернувшись. Подняла ее повыше в качестве доказательства. – Повтори‑ка еще раз.

Алистер еще раз перечислил альбомы, Бу записала прямо на ладони.

– И еще «London Calling», – добавил он, нагибаясь и проверяя, что она ничего не напутала. – Группы «Clash».

– Будут они тебе все, прямо сегодня, – пообещала Бу, протягивая ему ладонь – пусть проверит, что там записано. – И еще что‑нибудь, на чем их можно проигрывать. Идет?

– Ну, пожалуй, – ответил он. – Погоди‑ка… я еще хочу «The Queen Is Dead». Тоже «Smiths».

– Четыре альбома, – сказала она, держа ладонь у него перед глазами. – В обмен на одно сочинение. Уговор?

– Уговор, – ответил он.

– Ну что? – сказала Бу, когда мы вышли из библиотеки. – Разве он такой уж страшный? И с сочинением твоим порядок.

В ее словах что‑то было. Алистера я с самого начала совсем не боялась. И весь наш разговор можно было считать абсолютно нормальным – если не считать рассуждений о его смерти.

– А в этих краях есть еще призраки? – спросила я.

– Я других не видела, но они ребята застенчивые. По большей части предпочитают чердаки, подвалы, всякие подземелья. Побаиваются людей. Смешно, да? Люди боятся призраков, призраки боятся людей, хотя ни у тех, ни у других нет ни малейших оснований.

– Но ведь этот Потрошитель – тоже призрак, – напомнила я. – И тебе не удастся убедить меня относиться к этому с полным спокойствием. К тому же Джером решил, что я чокнутая.

– Да ладно! – Бу беспечно махнула рукой. – Забудет.

– Не уверена.

– Да забудет, конечно. И потом, дался тебе этот Джером.

Мое молчание ее явно заинтриговало.

– Ты? – спросила она. – И Джером?..

Я продолжала молчать.

– Серьезно, что ли? Вы с Джеромом?

– Да мы не… это не…

– А. – Она улыбнулась от уха до уха. Тогда не парься. Я все организую.

 

22

 

Джером не забыл. Забудешь такое. Я увидела невидимку и сбежала с занятия. Попробуй тут забудь. А потом весь остаток дня я от него пряталась, и это подбавило масла в огонь.

Когда на следующее утро я пришла завтракать, я увидела, что он сидит рядом с Эндрю. Заметив, что я вхожу, он поднял голову и кивнул. Мы с Бу встали в очередь за едой. Она нагрузила на тарелку обычный английский завтрак – яичницу, бекон, поджаренный хлеб, грибы, помидоры. Она, как и я, была вполне в состоянии со всем этим управиться. Только вот у меня в то утро не было аппетита. Я взяла только поджаренного хлеба.

– А сосисок? – спросила дежурная повариха. – Заболела, что ли?

– Вроде нет, – ответила я.

– Ты так не переживай, – посоветовала Бу.

Мы сели за стол напротив Эндрю с Джеромом. Они заняли нам места, как обычно.

– Привет, – сказала я.

Джером поднял глаза от остатков своего завтрака.

– А сосиски? – спросил он.

Похоже, мое пристрастие к жирной мясной пище уже вошло в местные анналы. Бу плюхнуласъ рядом, уронила ложку с подноса, и та со звоном запрыгала по полу.

– А наша Рори, – сказала она, – всю ночь промаялась. Температура высоченная. Бормотала какую‑то чушь про пони.

– Температура? – Джером отреагировал на это слово. – Ты вчера была больна?

– Мм, – откликнулась я, бросая взгляд на Бу.

– Бормочет‑бормочет, просто бормоталка какая‑то, – продолжала Бу. – И несет хрен знает что. Не остановишь.

– Ты к доктору ходила? – осведомился Джером.

– Мм? – ответила я.

– Да все с ней в порядке, – сгзказала Бу. – Наверное, месячные скоро. Я перед месячными тоже с катушек слетаю. Температурю. Жуткое дело

Этим бомбовым ударом она наш некоторое время полностью убила разговор. Бу решила заполнить паузу и пустилась рассказывать длинную историю про свою подружку Анджелу, которой тайно изменяет ее дружок Дейв. Никто даже не пытался ее перебивать. Я, торопясь изо всех сил, дожевала тост и пошла прочь. Бу двинулась следом.

– Вот и поправили дело, – сказала она.

– Ты сказала ему – температура перед месячными. Не бывает перед месячными температуры.

– Так и призраков тоже не бывает.

– Да нет же, температуры перед месячными действительно не бывает. Знаешь, даже если человек – парень, он не обязательно полный идиот.

– Пойдем заберем твое сочинение, сказала она, продевая руку мне под локоть.

Бу танцующей походкой потащила меня в библиотеку, пришлось и мне идти танцующей походкой. Алистер забился в дальний угол редко посещаемого раздела микрофильмов и спрятался за каким‑то аппаратом. Бу принесла ему крошечный айпод, и теперь он слушал с закрытыми глазами. Надо думать, наушники вываливались у него из ушей, потому что никаких ушей у него на самом деле не было, но он как‑то умудрился их закрепить. Музыка как бы звучала в пустоте. Когда мы подошли, он медленно открыл глаза.

– На полке, – сказал он. – Между подшивками «Экономиста» за тысяча девятьсот девяносто пятый и тысяча девятьсот девяносто шестой годы.

Я туда и направилась. Там, между книгами, были засунуты пятнадцать написанных от руки страниц, со сносками и заметками на полях. Только я их вытащила, подошел Джером. Бу выхватила у меня листки.

– Прости, – сказал Джером. – Можно… поговорить?

– Мм? – ответила я.

Никогда еще ни один мальчик не спрашивал у меня разрешения поговорить, по крайней мере таким тоном. Поговорить не просто, чтобы поговорить, а поговорить в смысле «поговорить». Ну, вы поняли.

– Валяй, – сказала Бу, засовывая листки в сумку. – Увидимся.

Я медленно приблизилась к Джерому, посмотрела на него. Я уже не знала, как себя с ним вести. Меня, правда, заверили, что я не чокнулась, но толку от этого было немного. В трех метрах от нас сидел призрак, только что сделавший за меня домашнее задание, а Джером его не видел.