Не впечатляет. Никто из них не видит настоящих люден, способных вести беседы. Я пришла к заключению, что все эти шоу – полная чепуха, рассчитанная на бездельников, которые согласны смотреть любую ахинею, лишь бы про призраков.
Впрочем, при всей своей безрезультатности, одной цели эти мои изыскания все‑таки достигли. Я не свихнулась. У меня было занятие, а заниматься хоть чем‑то лучше, чем не заниматься вообще ничем. А еще хочу вам поведать одну важную штуку про человеческий ум: он очень со многим в состоянии справиться. Если в твоей жизни что‑то круто меняется, тебе самой кажется, что ты ни когда с этим не справишься, а вот ум твой справляется и два счета. Он старательно, изо всех сил переваривает новую информацию. А если ее слишком много и переработать ее слишком трудно, уму случается просто перескочить через стресс и растерянность и разом очутиться на тихом островке счастья.
Мои новые способности мало что изменили в моей жизни. Я привыкла видеть Алистера – да, строго говоря, кроме прически, в нем не было ничего такого особенного. Хмурый странноватый парень, который вечно ошивается в библиотеке. Впрочем, с тех пор как у него появилась любимая музыка и устройство для ее прослушивания, он стал не таким хмурым. Айпод, который ему подарила Бу, он припрятал где‑то в библиотеке и явственно дал понять, что готов и дальше делать наши домашние задания в обмен на музыку. Мы нашли обоюдно приемлемую валюту.
А еще я каждый день видела Бу – человека, наделенного теми же способностями, – и ее они не тревожили просто ни чуточки.
Нет, не то чтобы я забыла про все эти открытия, но они вроде как отошли на второй план… я приспособилась. Я без особых усилий отвлеклась на куда более насущные вопросы – например, предстоящий маскарад. После долгих споров у себя в комнате по вечерам мы решили нарядиться Зомби‑«Спайс‑Герлз». Бу отлично подходила на роль Спорти, так как с легкостью могла перебросить любую из нас через забор, не сломав при этом ни единого ногтя. Джаза собиралась стать Джинджер, поскольку у нее имелся парик и сильнейшее желание соорудить себе платье из британского «Юнион Джека». (Мне уже несколько раз объясняли – благо дядя Джазы был военным моряком, – что «Юнион Джеком» его называют только на кораблях. Во всех других местах говорят просто «национальный флаг». Чему только в Лондоне не научишься, особенно по части призраков, флагов и давно распавшихся девчоночьих поп‑групп. Ну и ладно. Учиться в любом случае полезно.) Я идеально подходила на роль Скэри. Я спросила – это, что ли, из‑за того, что у меня черные волосы, а они хором расхохотались, в итоге я так и не поняла, в чем дело. Костюмы были незамысловатые – раскрасить лицо под зомби, напялить облегающие шмотки и туфли на высокой платформе, которые Бу прикупила в секонд‑хенде. Что касается Пош, ее должна была представлять пластмассовая кость, а если спросят про Бэби, мы уговорились отвечать, что ее мы съели.
Бу сидела внизу, Гаэнор рисовала ей временные татуировки. Джаза натягивала платье в цветах «Юнион Джека», на которое пошла наволочка с одной из подушек. Я пыталась взбить волосы до предельной пышности.
– Ты так и не показала мне свое сочинение, – ни с того ни с сего вспомнила Джаза. – То, про Пипса. Ты же говорила, что хочешь, чтобы я его прочитала.
– А‑а… – Я принялась еще усерднее втирать в лицо серую пудру. – У меня получилось лучше, чем я думала.
– И что ты в итоге написала?
Я понятия не имела, что я в итоге написала. Перепечатала, не вникая. Что‑то там было по поводу дневников, которые ведут одновременно для себя и для публичного чтения и как это влияет на стиль. Пришлось соврать.
– Я провела сравнение с современными рассказами о важных событиях, – сказала я. – Вроде урагана «Катрина». Пипс пишет про Великий лондонский пожар, потому что жил в Лондоне. Я пишу о том, как люди рассказывают про события, которые их глубоко затрагивают.
На самом деле мысль была совершенно гениальная. Гениальные мысли всегда приходят ко мне задним числом. Нужно мне было самой написать это чертово сочинение.
– А вы с Бу на этой неделе лучше ладите, – заметила Джаза, проверяя, как там сидит вырез ее платья.
Платье было действительно уже некуда. Из него (почти в буквальном смысле) выпирала совсем новая Джаза. В нормальной ситуации я бы отпустила на этот счет какую‑нибудь шутку, но тут я почувствовала, что запахло жареным. На самом деле слова ее означали следующее: «Ты уже неделю ничего мне не рассказываешь про Бу, и у меня есть сильнейшие подозрения, что теперь ты дружишь с ней, а не со мной».
– Я с ней смирилась, – ответила я как можно небрежнее. – Будет нашим домашним зверьком.
Джаза кинула на меня косой взгляд и подтянула платье повыше, чтобы прикрыть свои довольно скромные прелести. Зря я обозвала Бу домашним зверьком. В обычном случае Джаза запротестовала бы, но тут она промолчала.
– Нам мог попасться кто и похуже, – заметила я.
– Конечно, – подтвердила Джаза, отходя к своему столу. – Я ведь не хочу сказать, что, ну… в общем… я…
Тут вошла Бу в блестящем спортивном трико, волосы завязаны сбоку в хвост. Я была почти уверена, что это ее обычное трико, а не атрибут маскарадного костюма.
– Во, смотрите! – воскликнула она, встала на руки и прошла несколько шагов. После чего рухнула и задела Джазин стол, чуть не смахнув на пол все фотографии. – С четырнадцати лет такого не делала.
Джаза бросила на меня в зеркале внимательный взгляд, наклеивая накладные ресницы.
Выражение ее лица свидетельствовало о стремительном убывании остатков терпения.
Мы решили, что полчасика потусуемся вместе, чтобы все оценили наш замысел. Косточку‑Пош будем носить по очереди. Старосты постарались на совесть и разукрасили столовую прямо как на Хеллоуин. Я и забыла, приходя туда каждый день питаться, что это бывшая церковь. А украшения выявили ее прежнее предназначение – свечи на витражных окнах, повсюду искусственная паутина, неяркий полусвет. Шарлотта, одетая в полицейскую форму с очень короткой юбкой, возглавляла группу танцоров, которые прыгали у самого входа, – ее рыжие волосы взлетали и раздувались, точно плащ матадора. Она тут была главной, если понадобится, уж она нам покажет, как нужно праздновать.
Я не совсем поняла, чего это Шарлотта явилась на маскарад в стриптизерском прикиде. Она отвесила комплимент нашим костюмам, а я не нашлась, что сказать в ответ.
– Ты, это… – Я попыталась хоть что‑нибудь придумать. – Очень… жгучая полицейская.
– Я Эми Понд, – пояснила она. – Из «Доктора Кто». В костюмчике‑поцелуйчике.
В этот самый подходящий момент я заметила Джерома. Он был в обычной одежде, увешанной исписанными клочками бумаги, волосы торчат дыбом, в руке кофейная кружка.
– Скажите, чего вам надо, чего вам очень‑очень надо, – проговорил он.
Мы давно уже ждали этого вопроса.
– Нам нужны мозззги, – ответили мы хором.
– Чрезвычайно печально, равно как и примечательно, что вы так дружно ответили.
– А ты кто? – поинтересовалась я.
– Я Призрак Ночи Перед Экзаменом.
– И долго ты такое придумывал? – осведомилась Джаза.
– Я человек занятой, – ответил он.
Мы организовали свой кружок на краю танцплощадки – я, Джаза, Джером, время от времени к нам присоединялись Эндрю, Пол и Гаэнор. Вскоре выяснилось, что Бу крайне серьезно относится к танцам. Она устроилась на первом плане, прямо перед диджеем, и выделывала сложные па, время от времени вставая на руки.
В зале стояла жарища – мы моментально взмокли. Оконные витражи запотели. В отличие от наших американских дискотек, тут не портили людям жизнь, вставляя после каждых пяти‑шести мелодий никому не нужный медленный танец. Тут просто танцевали, постоянно звучали ремиксы, как в настоящем клубе. Мой костюм Скэри, состоявший из спортивного бюстгальтера и огромных шаровар, пришелся очень кстати. Будь на мне блузка, она давно бы промокла насквозь.
Мы с Джеромом не то чтобы танцевали вместе, но держались поблизости. Время от времени он (вроде как случайно) дотрагивался мне до локтя или до талии. Позволить себе большее значило бы высказаться слишком откровенно, но мне и этого хватало, чтобы сообразить, что к чему. Кроме того, у него были обязанности старосты – время от времени он ускользал притащить еще еды или помочь в баре. Бар был тут самой неожиданной затеей. Настоящий бар с настоящим пивом. Нам раздали билетики, на две пинты каждому. Я так и не поняла, как они на это пошли. Джером попытался объяснить – что хотя по закону пить в пабе можно только после восемнадцати лет, но все зависит от обстоятельств, а если проводится закрытое мероприятие под наблюдением педагогов, так закон вроде как и не против. Я сходила взяла пинту, но мы слишком много прыгали и потели, пить пиво не хотелось. Меня бы сразу вывернуло. А вот среднестатистическому английскому школьнику две пинты пива хоть бы хны. Все остальные давно вылакали положенное, и у меня было сильнейшее подозрение, что правило двух пинт соблюдается не слишком строго.
Вечеринка продолжалась, в воздухе висел густой запах, не то чтобы неприятный, аромат пива и дискотеки. Мне уже начинало казаться, что я была здесь всегда, среди огней, отражающихся в витражах, среди каменных стен, учителей, державшихся в тени и со скуки пялящихся на экраны своих телефонов.
Собственно, поначалу я и приняла его за учителя. Он притаился у Джазы за спиной. Костюм, лысая голова.
– Ты чего? – радостно проорала Джаза.
Она его, понятное дело, не видела, хотя он стоял прямо за ней, практически прижавшись вплотную. Кончиками пальцев он поглаживал ее по плечу. Я увидела, как она повела лопатками и отбросила назад искусственные волосы. А он шагнул вперед и оказался между Джазой и мной.
– Пойдем на улицу, – сказал он. – Прямо сейчас.
Я начала медленно пятиться.
– Ты куда? – завопила Джаза.
– В туалет, – быстро ответила я.
– Тебе что, плохо? Ты как‑то…
– Нет! – заорала я, тряся головой.
Никогда в жизни ничто еще не давалось мне так тяжело, как эти шаги прочь из зала. Я чувствовала спиною жар разгоряченных тел. Снаружи стоял мороз – крепкий, бодрящий мороз. Горели все уличные фонари до единого. Все окна были освещены. Все вступили в битву с темным небом, с темнотой, которая распространялась выше, выше, до бесконечности. Тонкий ореол света у самой земли. Порывами налетал ветер, кружил листья и мусор, и я, помню, подумала: «Ну вот и все. Я ухожу в вечность». Было чуть ли не смешно. Жизнь, такая короткая, показалась простой игрой случая, а смерть – последней, ударной репликой в глупом анекдоте.
Наши шаги по тротуару громко отдавались в ушах. В смысле, мои шаги. Его вроде бы было не слышно. И голос его не отскакивал эхом от стен. Он вывел меня на дорогу, мы зашагали мимо закрытых магазинов.
– Так, захотелось поболтать, – сказал он. – Мало же людей, с которыми я могу поговорить. Ты, возможно, не помнишь нашу первую встречу. Тогда, рядом с «Цветами и стрелами». В ночь второго убийства.
Я этого совсем не помнила.
– Тебе даны весьма необычные способности, – добавил он. – Частично причиной тому – твои гены, частично – просто удача, но с обычными людьми об этом не разговоришься. Помню, каково это.
– Значит, вы…
– А, да. Я был таким, как ты. Это, знаешь ли, непросто. Мучительно. Мертвым не место среди живых. Это нарушает естественный порядок вещей. И я всю жизнь пытался осознать этот факт. И вот, теперь я и сам… часть головоломки.
Он улыбнулся.
Я заледенела до самого нутра. Даже волосы замерзли. Даже мысли. Как будто все клеточки моего тела бросили свои клеточные дела и замерли на месте. Кровь остановилась, перестала нести жизнь по жилам, дыхание кристаллизовалось, легкие кололо стеклянными осколками.
– А ты встречала других таких же, как мы? – спросил он. – Или ты такая одна в мире?
Что‑то будто бы подтолкнуло меня: солги. Сказать ему, что встречала, что существует призрачная полиция… Но тогда я, пожалуй, вляпаюсь еще сильнее.
– Да, всяких дуриков, – ответила я. – Дома.
– Понятно, – сказал он. – Всяких дуриков дома.
С дерева медленно опустился лист и медленно полетел сквозь его плечо к земле. Он скривился и смахнул его.
– Твое имя – Аврора. Необычное имя. Семейная традиция?
– От прабабушки, – ответила я.
– Имя, исполненное значения. Имя римской богини зари и северного сияния.
Я уже вбивала свое имя в «Гугл». Поэтому знала. Но я решила его не перебивать и не говорить, что я в курсе.
– Кроме того, – добавил он, – здесь, в Лондоне, существует коллекция бриллиантов, «Аврора – пирамида надежды». Прелестное название. Это самое большое собрание цветных алмазов в мире. На них обязательно нужно взглянуть в ультрафиолетовом свете. Просто чудо. Ты как, любишь бриллианты?
Тут я увидела Бу. Она шла в нашу сторону небрежной походкой, будто и вовсе его не видя, и громко что‑то вещала в телефон – судя по всему, никакого собеседника на другом конце не было. Она, видимо, заметила, как я ушла, – или заметила его. Как бы то ни было, она была здесь.
– Эта девица, – проговорил он. – Я уже видел вас имеете. У меня сложилось впечатление, что она тебя раздражает.
– Это моя соседка по комнате.
Бу просто замечательно делала вид, что не видит его. Она помахала мне и продолжала говорить громким голосом.
– Да‑да, – щебетала она в телефон. – Вот она, здесь. Можешь сам с ней поговорить…
– Какая громогласная, – сказал мой собеседник. – Меня это невероятно раздражает: все всё время что‑то орут в свои мобильники. В мое время этих штуковин не было. Люди утратили всякое понятие о вежливости.
Бу подошла, держа телефон обеими руками. Причем держала она его как‑то странно – пальцы на клавиатуре.
Он метнулся вперед и схватил ее за запястья. Одним стремительным движением швырнул на мостовую, прямо под проезжавшую машину. Это произошло мгновенно – две секунды, может, три. Я видела, как она ударилась об машину. Видела, как разбилась передняя фара, как Бу протащило по капоту, как она врезалась в ветровое стекло. Видела, как она скатилась на землю, когда водитель ударил по тормозам.
– В следующий раз, – сказал он, – когда я буду задавать тебе вопросы, говори правду.
Он тесно прижался к моему лицу. Я не чувствовала его дыхания – что понятно, ведь он не дышал. От него просто веяло холодом. Замер на некоторое время, потом отпрянул, пошел прочь. К действительности меня вернули вопли водителя. Он выскочил из машины и теперь стоял над Бу и повторял: «Нет, нет, нет…»
Я шагнула на мостовую, туда, где лежала Бу. Казалось, что ноги почти не связаны с телом, но я как‑то продвигалась вперед; опустилась на колени с ней рядом. На лице ее была кровь – натекла из ссадины, – а так казалось, что она просто спит. Нога была вывернута под неестественным, жутким углом.
– О чем она думала? – выкрикнул водитель, хватаясь за голову. – О чем она думала? Прыгнула под колеса…
– Зовите на помощь, – сказала я.
Он продолжал хвататься за голову и корчить из себя идиота, пришлось на него прикрикнуть. Он вытащил телефон, руки его дрожали.
– Бу, – сказала я, беря ее за безответную ладонь. – Все с тобой будет хорошо. И вообще все будет хорошо. Обещаю. Мы со всем этим разберемся.
Я услышала, как водитель диктует наше местонахождение и голос его срывается. К нам уже бежали. Другие тоже повыхватывали телефоны. Но я смотрела только на Бу, не выпуская ее руки.
– Что случилось? – спросил водитель. – Она была пьяна? Бросилась под колеса? Я не понимаю… не понимаю…
Он чуть не плакал. Еще бы ему понять. Едешь по улице, а тут девица шваркается с тротуара тебе под машину. Он ни в чем не был виноват, да и она тоже.
– Слышишь? – спросила я у нее, когда неподалеку взвыла сирена. – Помощь уже близко.
Раздался топот бегущих ног, я подняла глаза и увидела Стивена. Он опустился на колени и быстро ощупал Бу. Потом взял у нее телефон, который она так и не выпустила из рук.
– Идем, – сказал он, рывком поднимая меня с коленей.
– Я ее не брошу.
– Прямо за нами едут «скорая» и несколько полицейских машин. Нам нужно идти. Срочно. Срочно, Рори. Хочешь ей помочь – иди за мной.
Я бросила последний взгляд на свою подругу, распростертую на мостовой, и позволила ему увести себя. Стивен включил мигалку, и мы умчались прочь.
