Утром двадцать девятого числа небо размышляло, устроить дождь или нет. Я побрела в столовую, прихрамывая, – у моей ноги случился мимолетный роман с мячиком, причем в один из тех редких моментов, когда я не была с ног до головы облачена в защиту. Сколько помню, меня не особо занимал Потрошитель. В моем сознании Джек Потрошитель оставался мифологической фигурой, стандартным лондонским атрибутом. Однако в тот день я заметила в школе первые признаки тревоги. До меня донеслись чьи‑то слова: как‑то не хочется сегодня выходить на улицу. Двое учениц и вовсе уехали на несколько дней. Я видела, как одна из них тащит по булыжнику тяжелую сумку.
– Они это восприняли всерьез, – сказала я Джазе.
– По улицам рыщет серийный убийца, – ответила она. – Это трудно не воспринять всерьез.
– Но велик ли шанс, что ему попадешься именно ты?
– Полагаю, все жертвы именно так и рассуждали.
– И все же, велик ли шанс?
– Ну, наверное, один к нескольким миллионам.
– Все‑таки меньше, – ответил Джером, подходя к нам сзади. – Речь идет о небольшой части Лондона. Допустим даже, здесь толчется миллион или около того, однако Потрошителю нужны только женщины, потому что жертвами первого убийцы были именно женщины. Так что делим на два…
– Завел бы ты себе другое хобби, – оборвала его Джаза, открывая дверь в столовую.
– А у меня много разных хобби. При этом ни детьми, ни подростками Потрошитель никогда не интересовался, так что нам особо не о чем волноваться. Ну как, тебе полегчало?
– Не особенно, – ответила Джаза.
– Жаль, я очень старался.
Джером отступил в сторону, давая мне пройти. Мы встали в очередь, наполнили тарелки. Только мы уселись, как в столовую вкатился Пик Эверест в сопровождении Клаудии и Дерека, старшего воспитателя из Олдшота.
– Вид у них невеселый, – прокомментировал Джером.
С этим было не поспорить. Над всеми ними будто нависла мрачная туча. Они шеренгой поднялись на кафедру, Эверест посередине, Клаудия и Дерек по бокам, сложив на груди руки, словно телохранители.
– Внимание! – возгласил Эверест. – Прошу тишины. Я должен сделать объявление.
Прошло несколько секунд, прежде чем все углы столовой облетела новость, что нас просят заткнуться.
– Как вам всем известно, – начал Эверест, – сегодня ночью в Лондоне пройдет масштабная полицейская операция в связи с делом Потрошителя. По этой причине будет изменено расписание занятий. После шестнадцати часов все уроки отменяются, чтобы учителя могли вернуться домой.
Зал радостно взревел.
– Тише! – громыхнул Эверест. – Ужин переносится на семнадцать часов, чтобы работники кухни тоже успели разойтись по домам до темноты. Все учащиеся после ужина должны вернуться к себе в комнаты и находиться там до утра. Перемещаться в другие корпуса не дозволяется, они будут заперты. Библиотека тоже.
По столовой прошелестел тихий стон.
– Я хочу, чтобы вы осознали серьезность ситуации, – продолжал Эверест. – Любая попытка выйти за территорию школы будет наказываться вплоть до исключения. Поняли?
Он дождался, пока в ответ пробормочут «да».
– Всех старост прошу сейчас зайти ко мне в кабинет.
Прежде чем встать, Джером закинул в рот еще немного еды. Я заметила, как в конце нашего стола стремительно вскочила Шарлотта.
– Выходит, днем у меня не будет дополнительной хоккейной тренировки, – сказала я Джазе. – День без хоккея. Без хоккея.
Для убедительности я постучала ложкой по столу, но Джазу это не проняло.
– Лучше бы я уехала домой, – сказала она, ковыряясь в тарелке.
– Да здорово же! – сказала я, тряся ей руку. – День без хоккея! И я почти уверена, что сегодня придет посылка с новой партией «Чиз‑виза».
Тут я не соврала: я уже раструбила всем друзьям, что запасы у меня кончаются, и рассчитывала, что мой почтовый ящик будет забит сырным лакомством. Но даже обещание «Чиз‑виза» не согнало мрачности с Джазиного лица.
– Как‑то это жутко… – сказала она, потирая плечи. – Все это так… прямо не знаю. Все перепугались. Один человек перепугал целый Лондон.
Больше я ничего не могла сделать. Джаза отказывалась увидеть в ситуации положительные стороны. Поэтому я продолжала жевать сосиски и ждала, пока она немного отойдет. Думала я об одном: какое это счастье – не тащиться на стадион, не стоять в воротах и не служить мишенью для хоккейных мячей. Ей, пловчихе, было неведомо это блаженство.
11
– Полиция настоятельно рекомендует лондонцам соблюдать этим вечером особую осторожность. Перемещаться по городу предпочтительно парами или группами. Избегайте плохо освещенных участков. Самое главное – не создавайте паники. Живите нормальной жизнью. Как говорили во времена Второй мировой войны, «спокойствие и хладнокровие».
И вот мы опять сидим взаперти и, как и все в Лондоне – да и, наверное, по всему миру, – сгрудились у телевизора. Общая комната забита под завязку. Почти все явились с домашней работой или с компьютерами. Судя по всему, придется прождать несколько часов, прежде чем в новостях сообщат что‑то интересное, вот телевизионщики и заполняют пустоту всякими такими заявлениями. «Спокойствие и хладнокровие». И при этом – осторожность и настороженность, ведь рядом – Джек Потрошитель.
По счастью, все мы знали график его действий. Он, как злой Дед Мороз, действовал по строгому расписанию. В ночь Двойного Убийства, тридцатого сентября, первое нападение произошло в темном переулке примерно без пятнадцати час. Жертвой стала проститутка по имени Элизабет Страйд, по прозвищу Долговязая Лиз. Ей перерезали горло, однако, в отличие от других жертв, живот не вспороли. По неведомой причине Потрошитель бросил тело и поспешил в другое место, на расстоянии полутора километров, под названием Митр‑сквер. Там за пять или десять минут он убил и полностью изуродовал женщину по имени Кэтрин Эддоуз. Эти подробности известны потому, что в час тридцать по Митр‑сквер проходил полицейский, и все там было спокойно. А когда он возвращался через пятнадцать минут, обнаружил жуткие останки.
Что касается маршрута: Лиз Страйд была убита на Бернер‑стрит, которая теперь называется Хенрик‑стрит. Оттуда Потрошитель двинулся к западу, на Митр‑сквер, до которой от Вексфорда каких‑нибудь десять минут хода.
До этого момента Потрошитель меня не особенно пугал. Но шли часы, и жуть пробирала все сильнее. Сегодня ночью произойдет два убийства, совсем неподалеку от того места, где я нахожусь. А весь мир будет сидеть и смотреть, как и мы.
Первые новости поступили в 0.57. Мы это предвидели и все же содрогнулись, когда ведущий дотронулся до уха и смолк, прислушиваясь:
– Последние новости… На Дэвенант‑стрит, рядом с Уайтчэпел‑роуд обнаружено тело женщины. Подробности пока не сообщаются, однако, судя по предварительным данным, нашли его на автомобильной парковке или, возможно, рядом с заправочной станцией. Точнее пока сказать невозможно. Полиция прочесывает участок радиусом два километра. В эту ночь на улицах Восточного Лондона дежурят две тысячи полицейских и сотрудников спецслужб. Перед вами интерактивная карта…
На экране тут же возникла карта – место преступления было обведено красным. Наша школа находилась прямо в центре круга. В комнате повисла тишина. Все оторвались от своих дел.
– Мы только что получили подтверждение, что на Дэвенант‑стрит, на небольшой частной парковке, обнаружено тело мужчины. Свидетели, нашедшие труп, утверждают, что у жертвы имеется рана на шее. Хотя подробности пока не сообщаются, характер раны наводит на мысль о Потрошителе. У нас в студии доктор Гарольд Паркер, преподаватель психологии из Лондонского университета, консультант Лондонского управления полиции.
На экране возникла бородатая физиономия.
– Доктор Паркер, – обратился к бородачу ведущий, – какова ваша первая реакция на это сообщение?
– Пожалуй, – начал доктор Паркер, – самым значимым обстоятельством я бы назвал то, что убит мужчина. Всеми жертвами Потрошителя в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году были женщины, проститутки. При этом нельзя забывать, что третья жертва Потрошителя, Элизабет Страйд, была единственной, чье тело он не изуродовал. Только перерезал горло. Если мы имеем дело с новым Потрошителем, напрашивается мысль, что он страдает иной патологией. Пол и род занятий жертвы не имеют для него значения…
– Я больше не могу это смотреть, – сказала Джаза. – Пойду наверх.
Она встала и принялась перешагивать через сидевших на полу. Мне хотелось смотреть дальше, но Джаза явно была не в себе, нельзя было ее бросить.
– По‑моему, они просто сволочи, – сказала она, пока мы шли к себе. – Это надо же, устроить из всего этого спектакль! Это ужас, это кошмар, а публика реагирует как на реалити‑шоу.
– А мне кажется, они просто ведут репортаж, потому что все хотят знать, что происходит, – сказала я, следуя за ней в нескольких шагах.
– Все равно не хочу я это смотреть.
«Чиз‑виз», к сожалению, так и не прибыл. Я предложила вместо этого заварить ей чая, но она отказалась. Уселась на кровать и принялась складывать чистое белье. Раз в неделю грязные шмотки у нас забирали в прачечную, в тот же день привозили обратно и оставляли под дверью, все чистое и сложенное. Но Джаза всегда расправляла вещи и складывала по‑новому, на свой лад. Я уселась на свою кровать и взяла компьютер, но даже не успела его включить – зазвонил телефон. Это был Джером. На последнем занятии по истории искусств я дала ему свой номер, потому что нам нужно было встретиться и вместе сделать домашнее задание. Позвонил он впервые.
– Валяйте‑ка вы обе сюда, – сказал он, как только я сняла трубку.
– Куда?
– В Олдшот. А куда еще? Вылезем на крышу.
– Чего?
– Приходите, – сказал он. – Явно пахнет жареным. С крыши отличный вид. И я знаю, как туда попасть.
– Ты чокнулся, – заметила я.
– Кто это? – осведомилась Джаза.
Я накрыла микрофон ладонью.
– Джером. Зовет нас в Олдшот. На крышу.
– Тогда ты права, – отозвалась Джаза. – Он действительно чокнулся.
– Джаза говорит, что ты…
– Я слышал. Только я не чокнулся. Выбирайтесь из Готорна тайным ходом и двигайте задворками в Олдшот. Никто вас не поймает. Проверки уже закончились.
Я повторила это Джазе. Она подняла глаза от белья. Судя по выражению лица, предложение все еще не вызывало у нее особого энтузиазма.
– Скажи вот что, – посоветовал Джером. – Прямо вот такими словами. Скажи: «Ей и в голову не взбредет, что у тебя хватит духу на такое, так что дело того стоит».
– А что это значит?
– Да скажи – и все.
Я повторила за ним слово в слово. Фраза произвела неожиданный, почти магический эффект. Джаза словно бы воспарила над кроватью, глаза ее вспыхнули.
– Мне нужно отлучиться, – сообщил Джером. – Как выберетесь, пришлите эсэмэску. Другого такого шанса не будет. Оттуда, с крыши, мы все увидим, и об этом не узнает ни одна живая душа, обещаю.
Он отключился. Джаза все еще парила, то ли сидя, то ли стоя на краешке кровати.
– Это что еще за заклинания? – спросила я. – Что он хотел этим сказать?
– Он хотел сказать, что Шарлотте никогда не взбредет в голову, что у меня хватило духу воспользоваться тайным выходом.
– Каким еще выходом?
– Из корпуса можно выбраться. Через туалет на первом этаже. На окнах решетки, но на одном… в общем, там ослабили болты. Всего‑то и нужно открыть окно, протянуть руку и провернуть болты раз‑другой – они сами вывалятся. После этого можно сдвинуть решетку и протиснуться наружу. Я про это знаю, потому что всю эту схему придумала Шарлотта. Она же отвинтила болты. Только нельзя. Нас исключат.
– Эверест сказал, что исключать будут тех, кто выйдет за территорию школы, – напомнила я. – А мы останемся на территории.
– Да, но нам все равно запрещено ходить в Олдшот, – сказала Джаза, причем голос ее делался все тише. – Это тоже нарушение. Ну, не такое серьезное, но все‑таки нарушение…
Может, все дело было только в том, что, едва я добралась до Англии, меня сразу же заперли на целый месяц. Было еще желание, довольно неопределенное, повидать Джерома. Джерома с его трепаными кудряшками и нездоровым пристрастием к Потрошителю.
Джаза бродила туда‑сюда между столом и шкафом, раздувая какое‑то внутреннее пламя. Нужно было срочно подкинуть в него топлива.
– А кто нас может застукать‑то? Только Шарлотта. И что, Шарлотта пойдет доносить на саму себя? Заложит тех, кто воспользовался ее же изобретением?
– С нее станется, – ответила Джаза.
– Давай предположим, что не станется, – ответила я. – Давай. Ты же знаешь, она взвоет, если узнает, что тебе было не слабо, а ей – слабо. Да и вообще, ты уже сто лет не нарушала никаких правил. Тебя никто даже и не заподозрит. Ну же!
Похоже, Джазу обуяли какие‑то новые для нее чувства. Она выпрямилась, сжала кулаки, потом долго и прибыльно смотрела на свои книги.
– Хорошо! – сказала она. – Давай попробуем. Причем прямо сейчас, пока я не струсила. Скажи ему, чтобы ждал нас через четверть часа.
Началось все с лихорадочного переодевания. Мы вылезли из пижам, бросили их на пол. Я надела вексфордские спортивные штаны, а Джаза – черные брюки для йоги и темную кенгурушку. Мы подвязали волосы и напялили кроссовки. Словом, оделись на дело.
– Погоди, – сказала Джаза, стоя на пороге. – В кроссовках нельзя. Мы же только что сидели внизу в носках. Все сразу поймут, что мы что‑то затеяли. Собственно, лучше вообще надеть пижамы обратно. А потом в туалете переоденемся.
Мы снова разделись и напялили пижамы, а остальную одежду запихали в сумки – народ часто ходил по зданию с сумками, таская с собой учебники и компьютеры. Крадучись спустились вниз, хотя в самом спуске и не было ничего противозаконного. Все, в том числе и Клаудия, прилипли к экрану, так что мы без труда проскользнули мимо дверей общей комнаты и добрались до ванной комнаты в конце коридора. Ванная на этом этаже была меньше нашей, поскольку тут не было душевых и она не предназначалась для того, чтобы тридцать девиц могли одновременно приводить себя в порядок. По сути, это был просто туалет, которым пользовались те, кому лень было подниматься из общей комнаты наверх. Там была единственная кабинка, которая сейчас пустовала. Мы с Джазой быстренько переоделись. Джаза зашла в кабинку, открыла окно и встала на унитаз, чтобы просунуть руку между прутьями решетки под правильным углом.
– Нащупала, – прошептала она. – Сейчас откручу.
Она морщилась, двигая рукой. Болтик чуть слышно звякнул, упав вниз на тротуар.
– Один есть, – сказала она. Осторожно переступила на унитазе и взялась за второй. Еще один звяк.
Решетка представляла собой одно цельное полотно. Джаза толкнула ее. Образовалась щель сантиметров в пятьдесят – можно протиснуться и спрыгнуть на землю.
– Готова? – спросила Джаза.
Я кивнула.
– Ты первая, – добавила она, – потому что ты все это затеяла.
Мы неловко поменялись местами. Я встала на стульчак и высунула голову наружу, глубоко втянула в легкие студеный лондонский воздух. Шагнув за окно, я стану нарушительницей. На кон поставлено все. Но в этом‑то, собственно, и суть. Да и кому какое дело, чем мы тут занимаемся, – есть дела поважнее, по городу рыщет убийца. А мы всего‑то пройдем несколько метров до соседнего здания. Мысленно я уже репетировала свои оправдания: «Но мы же не выходили за территорию школы».
Я села на подоконник, свесила ноги наружу. Прыгать пришлось невысоко, это и прыжком‑то назвать трудно. На миг мне показалось, что Джаза за мной не последует, но она собралась с духом и прыгнула тоже.
Мы оказались на свободе.
12
Ночь выдалась ясная, замечательная осенняя ночь. Небо расчистилось, в воздухе пахло листьями и немного – горящими поленьями. Идти через площадь, понятное дело, нельзя – кто‑нибудь наверняка заметил бы нас из окон. Так что придется перебежать через улицу и пробираться задворками, выйдя, собственно, за территорию школы. Зайдем к Олдшоту сзади. На все это потребуется минут десять, и вот тут‑то уж мы точно нарушим запрет – но раз мы в это ввязались, отступать теперь поздно.
Миновав наш корпус и свернув за угол, мы сбросили темп до быстрого шага.
– Рори, – Джаза задыхалась, – слушай, ну не полную ли глупость мы затеяли? Дело даже не в школе, а, скорее, ну, сама понимаешь, в Потрошителе. Он же тут где‑то поблизости, убивает людей.
– Да ничего с нами не будет, – ответила я, дуя на озябшие пальцы и ускоряя шаг. – Мы всего‑то в соседнюю дверь, в буквальном смысле. Тем более вдвоем.
– Только все равно это глупость. Или нет?
– Ты помни другое: ты делаешь что‑то интересное, а Шарлотта – нет. А если нас застукают, я скажу, что это я тебя заставила. Под дулом пистолета. Я же американка. Никто не удивится, что у меня есть оружие.
Мы еще ускорили шаг, почти бегом продвигаясь по жилому кварталу, примыкавшему к Вексфорду. Почти во всех квартирах горел свет, было видно, что там пьют и веселятся. Во многих окнах светились экраны телевизора – уже знакомый всем бело‑красный логотип новостей Би‑би‑си мерцал в темноте. Мы резко свернули влево у лавки сапожника с закрытыми на ночь ставнями и последний квартал до задней двери Олдшота пробежали бегом.
Олдшот был точной копией нашего корпуса, вот только на барельефе над входной дверью было написано «МУЖЧИНЫ». Но даже и без этой подсказки было понятно, что тут живут представители сильного пола. Многие окна Готорна украшали затейливые, нарядные занавески, на подоконниках стояли растения или еще какие‑нибудь украшения. Даже свет там выглядел другим, потому что девчонки привозили с собой абажуры, которые рассеивали и подкрашивали свет ламп. В Олдшоте никто не менял занавески – все они были стандартного серо‑зеленого цвета. Если что и украшало подоконники, так только батареи банок и бутылок или – у некоторых выпендрежников – книги. Все лампочки были одинаковыми. Удивительно, насколько по‑разному могут выглядеть два однотипных здания.
Я уже видела нашу точку проникновения – пожарный выход, дверь чуть приоткрыта, потому что в щель засунута книга. Мы перебежали через улицу и, прижавшись к стене здания, прокрались под окнами первого этажа. Я протянула руку и осторожно открыла дверь, мы проскользнули внутрь. Я аккуратно прикрыла дверь.
– Получилось! – прошептала Джаза.
– Вроде как.
– Что теперь? Просто ждем?
– Наверное.
– Мы тут как‑то слишком на виду.
– Пожалуй.
Мы тихонько подобрались к внутренней двери, которая вела на первый этаж Олдшота. Из‑за нее доносились мужские голоса и звук телевизора. Мы с Джазой прижались друг к другу, не зная, что делать дальше, но тут этажом выше открылась еще какая‑то дверь. Через перила перевесилась кучерявая голова Джерома, он поманил нас к себе.
– Я отключил сигнализацию, – сообщил он. – Тайный навык старосты. Все остальные внизу, у телика.
Он, похоже, был страшно доволен собой. Все вместе мы поднялись еще на два пролета и оказались у следующей двери. Выглядела она гораздо внушительнее: засов во всю ширину и красная надпись: «НЕ ОТКРЫВАТЬ: ДВЕРЬ ПОД СИГНАЛИЗАЦИЕЙ». Джером распахнул ее резким движением. Я ждала, что взвоет сирена, но этого не случилось. И мы совершенно внезапно оказались на широкой крыше Олдшота, в ясном студеном воздухе, и больше над нами не было ничего, кроме неба.
– Ничего себе! – произнесла Джаза, с опаской выходя на крышу. – Я это сделала. Мы это сделали. Взяли и сделали.
Несколько мгновений мы просто упивались свободой. Джаза осталась на месте, а мы с Джеромом подошли к самому краю. Внизу отчетливо были видны наша площадь, другие корпуса, соседние улицы. Все было ярко освещено – горели все фонари, ни одного темного окна или витрины. Небоскребы Сити – делового района Лондона, расположенного рядом с нашим, – казались маяками, озарявшими ночь еще более ярким светом. Лондон не спал, Лондон следил за событиями.
– Здорово, да? – сказал Джером.
Было действительно здорово. Я поняла, что ради этого и приехала. Ради этого вида. Этой ночи. Этих ребят. Этих ощущений, наполнявших воздух странным гулом.
– Полагаю, здесь не опасно, – проговорила Джаза, подходя поближе и обхватывая себя руками, чтобы согреться. – Здание заперто, а сюда так запросто не заберешься. Плюс вокруг полно полиции. И вертолетов.
Она указала на яркие прожекторы вертолетов, паривших в небе как огромные пчелы. С нашего места было видно целых три. Весь город был под наблюдением.
– Я думаю, что сейчас это самое безопасное место во всем Лондоне, – сказал Джером. – Главное – не свалиться.
Джаза попятилась. Я всматривалась вниз. Если упасть, рухнешь прямо на булыжник. Когда я снова подняла глаза, оказалось, что Джаза отошла к другому краю. Теперь мы с Джеромом вдвоем смотрели на небо и на площадь.
– Стоило того? – спросил он с улыбкой.
– Пока – да, – ответила я.
Он усмехнулся, отступил от края и сел.
– Время почти то самое, – сказал он. – А нам ни к чему, чтобы нас тут заметили.
Я села с ним рядом на холодную крышу. У Джерома все оказалось готово – в компьютере было открыто сразу несколько окон: сайты новостей и сайты про Потрошителя.
– Тебе ведь все это нравится, да? – спросила я.
– То, что людей убивают, мне не нравится, но… да, нас потом будут спрашивать, где мы были в тот самый момент. А момент‑то исторический. Я хочу потом вспоминать, что я был в необычном месте, не там, где все. К примеру, здесь, на крыше.
Какой у него был вид… ветер раздувает волосы, профиль, прорисованный полусветом… Я теперь воспринимала Джерома по‑иному. Он был уже не просто дружелюбным и странноватым пацаном, моим одноклассником. Я оценила его ум. Его авантюризм. Его ведь выбрали старостой, а это о чем‑то да говорит. Я почувствовала, как во мне расцветает особая приязнь.
– И что теперь? – спросила, подходя, Джаза.
– Будем ждать, – ответил Джером. – Кэтрин Эддоуз убили между сорока и сорока пятью минутами второго. Так что уже скоро.
Часы показали 1.45. Потом 1.46, 1.47, 1.48, 1.49…
В новостях крутили одни и те же ролики, заполняли время повторяющимися кадрами: полицейские машины едут по улицам. Мне сделалось не по себе: вот мы сидим на крыше и ждем, когда кого‑то убьют. Было ясно, что корреспонденты уже исчерпали запасы воображения на предмет, как бы еще сказать «пока ничего не случилось». Вернулись к описанию третьего трупа. Пришло подтверждение, что это действительно третье убийство, совершенное Потрошителем. Самое стремительное из всех – ножом по горлу.
Два часа. Пять минут третьего. Джаза встала, принялась подпрыгивать на пятках и растирать себе плечи, чтобы согреться. Я видела, что азарт ее тает с каждой минутой.
– Я хочу домой, – сказала она наконец. – Не могу больше здесь торчать.
Джером взглянул на нее, потом на меня.
– Ты хочешь остаться или…
В голосе слышалась легкая грусть. От этого у меня по всему телу побежали мурашки. Но отпускать Джазу одну было немыслимо, да, собственно, и самой потом возвращаться в одиночестве – тоже.
– Ладно, – сказала я. – Мы пойдем домой, вместе.
– Наверное, так оно и лучше, – сказал Джером.
Он спустился с нами по пожарной лестнице, довел до задней двери.
– Вы там поаккуратнее, – сказал он. – Пришлите эсэмэску, как доберетесь, ладно?
– Ладно, – ответила я. Слегка улыбнулась. Не удержалась.
Дверь захлопнулась, мы снова оказались на холоде. Возвращаться длинным окольным путем мне не хотелось – к частности, и потому, что по Восточному Лондону все‑таки рыскал Потрошитель. Самый прямой и безопасный путь – перебежать через площадь, только именно здесь нас могут запросто застукать власти предержащие. Опасно заходить на Готорн в лоб. Но я все‑таки хотела рискнуть.
Площадь освещена по периметру, но можно и не высовываться, например идти под деревьями, там тень и тьма.
Даже если Клаудия, допустим, пялится в окно, без инфракрасных очков ей ни за что не разглядеть, что это именно мы крадемся там между стволами. Я бы, признаться, не поручилась, что у Клаудии нет инфракрасных очков, однако она наверняка смотрит новости со всеми остальными. Ведь в последний раз мы видели ее именно за этим занятием. Общая комната находилась в задней части корпуса.
Джаза разглядывала площадь, видимо прикидывая в голове то же самое.
– Рискнем? – спросила она.
– Тут всего‑то метров двадцать. Давай. От дерева к дереву, по‑шпионски.
– По‑моему, шпионы делают совсем не так, – возразила она, но все‑таки нырнула вслед за мной в темноту.
Передвигались мы нелепейшими зигзагами, от дерева к кусту и снова к дереву, под ногами оглушительно хрустели листья. Оказавшись на другой стороне, мы вынуждены были перебежать мощенную булыжником улицу перед фасадом, а потом красться под окнами к задней стене здания. Свет в туалете был погашен. Мне помнилось, что мы его оставили включенным. Значит, кто‑то сюда заходил. Выбравшись, мы притворили окно, однако оставили внизу щелку, чтобы открыть снова. Я подсадила Джазу, она ловко пролезла между прутьями и скрылась внутри. Я собиралась проделать то же самое и вдруг обнаружила, что рядом кто‑то стоит. Мужчина, лысый, в сером костюме, который ему немного великоват.
– Вы ничего не нарушаете? – поинтересовался он вежливо.
– Ничего такого, – ответила я быстренько, едва успев подавить испуганный вскрик. – Мне сюда.
– Как мне кажется, вам не положено было выходить.
Что‑то в нем было смутно знакомое, но я никак не могла сообразить что. Наверное, глаза, лысина, одежда. И еще в нем сквозило что‑то жутковатое. Может, только потому, что вот посторонний мужик средних лет стоит на школьной территории и разговаривает с девчонками. Да, пожалуй. Это подходит под определение «жутковатого».
В окне возникла Джаза.
– Давай! – крикнула она шепотом, протягивая мне руку.
– Спокойной ночи, барышни, – проговорил мужчина и пошел прочь.
Забираясь внутрь, я расцарапала коленку о кирпич, однако долезла и буквально вывалилась в туалет. Мы быстренько поставили на место решетку и закрыли окно. Лихорадочно переоделись обратно в пижамы. В общей комнате по‑прежнему стоял шум. Мы переглянулись, потом медленно зашагали по коридору. Идея состояла в том, чтобы с этакой небрежностью пройти мимо двери. Проходя, я заглянула внутрь. На ленте новостей бежала надпись: «ЧЕТВЕРТОЕ ТЕЛО ПОКА НЕ ОБНАРУЖЕНО». Джаза шла не останавливаясь, скользила по полу в пушистых носках.
А потом мы с ходу впилились в Клаудию, которая поправляла какое‑то объявление на доске в вестибюле.
– Идете спать? – спросила она.
– Угу, – откликнулась я.
Джаза заторопилась вверх по лестнице, но я притормозила ее, ущипнув сзади за пижаму. Спокойно. Невинно. Вот как мы должны выглядеть. Только оказавшись в полной безопасности, у себя в комнате, мы снова заговорили. Обе сразу же направились к своим кроватям, не включая света, словно он мог усилить звучание наших голосов.
– Вроде… пронесло, – сказала я, отставляя ноги подальше, так что из одеяла образовался шалашик.
С Джазиной половины ответила тишина, а потом в ноги мне попала подушка и разрушила шалашик. Кидалась Джаза очень метко. Потом до меня долетел придушенный смешок, а потом кто‑то затопотал по матрасу. Я швырнула подушку обратно и услышала негромкий взвизг, когда та попала в цель.
– Зачем меня понесло на эту крышу? – зашептала Джаза счастливым голосом. – Только бы Шарлотта про это узнала! Правда. Только бы узнала и только бы проглотила язык от зависти.
Даже в темноте было ясно, что она улыбается. Я вытащила телефон и отправила Джерому сообщение.
«Орлы в гнезде, – написала я, – операция завершена».
Через секунду пришел ответ:
«Вас понял».
И сразу же еще один:
«Тела пока нет».
А потом сразу вслед: «Хорошо он его запрятал».
А потом: «До завтра».
Последнее было вроде как лишнее, потому что завтра‑то мы уж всяко увидимся. Мы же видимся каждый день. Такие вещи говорят, когда тебе хочется сказать что‑то важное, но никак, и ты тянешь разговор, лишь бы он не прервался.
Я сделала то, что делают все героини сериалов, – не стала отвечать. Глупо ухмыльнулась своей находчивости.
– А с кем это ты говорила там, под окном? – поинтересовалась Джаза.
– Да с этим мужиком, – ответила я.
– С каким мужиком?
Джаза мгновенно насторожилась, села, выпрямила спину.
– Ну, с тем, который пожелал нам спокойной ночи.
– Я никого не видела, – сказала Джаза.
Чушь какая‑то. Не могла Джаза его не заметить.
– А кто это был? – спросила она напряженным тоном. – Кто‑то из школы?
– Нет, – ответила я. – Просто какой‑то тип с улицы.
– Ты с дуба рухнула? Не смешно.
– Не рухнула, – заверила я ее. – Просто какой‑то посторонний мужик.
Она медленно обмякла и снова откинулась на подушку.
– Ну, – сказала она, – так вы с Джеромом?..
– Чего это мы? – спросила я, поднимая глаза на длинные прямоугольники света, проникавшие в окно и тянувшиеся по стене. Ни Джаза, ни я не потрудились задернуть шторы.
