Как было отмечено выше, многие криминологи в механизме преступного поведения в качестве не только условия, но главное – причины (а это, на мой взгляд, недопустимо), видят пресловутую конкретную ситуацию, называют ее даже криминогенной, тем самым косвенно оправдывая преступные действия виновного. В этой связи эти авторы позиционируют и особый тип личности преступника – ситуационный. Свое отношение к ситуациям и ситуационному типу преступников мною высказано определенно, тем не менее, этот вопрос я не должен оставить без внимания.
Сами по себе конкретные ситуации неоднозначны, криминологи классифицируют их по различным признакам, выделяя следующие ситуации.
Во-первых, по источнику возникновения: объективные и субъективные. Объективная ситуация вызвана явлениями физической среды и техногенными катастрофами. В ряде случаев сложившаяся ситуация (наводнение, пожар и т.п.) может явиться способствующим условием совершения преступлений. Субъективная же ситуация может быть вызвана как самим виновным, так и создана поведением жертвы.
Во-вторых, в основу классификации может быть положен временной признак действия ситуации: кратковременная и длительная. Кратковременная ситуация возникает стихийно и порой непредсказуемо (например, возникший спор неожиданно вызвал импульсивную реакцию одного из его участников). Ситуация длительного характера, как правило, является следствием сложившихся неприязненных отношений. Она чаще всего возникает в семьях, трудовых и учебных коллективах, в том числе и неформальных объединениях.
В-третьих, по содержанию принято различать конфликтные и проблемные ситуации. Конфликтная ситуация связана с открытым столкновением и противостоянием интересов и позиций между виновным и жертвой преступления. Проблемная ситуация часто возникает в связи с временными трудностями, связанными с жизнедеятельностью человека (потеря работы, заболевание близких лиц, требующее приобретения дорогостоящих лекарств или проведения операции).
В-четвертых, по характеру воздействия конкретные ситуации могут быть провоцирующими и экстремальными. Провоцирующую ситуацию, как правило, создает жертва преступления. Это и аморальное поведение, и беспечное отношение к своему имуществу (открытая дверь балкона, без присмотра оставленный на вокзале чемодан и т.д.), что провоцирует неустойчивую личность к совершению противоправных действий. Экстремальная ситуация (та же объективная) создается стихийными явлениями природы и техногенными авариями.
В криминологической литературе можно встретить и такой вид ситуации, называемый разряжающей, в которой виновный снимает психическое напряжение противоправными действиями.
Но если психическое напряжение было обусловлено поведением жертвы преступления, тогда такая ситуация называется конфликтной, и дополнительной классификации она не требует.
Однако психическое напряжение может возникнуть у виновного раньше и при других обстоятельствах, не связанных с поведением будущей жертвы, которая, как говорится, попала под «горячую руку». Я же полагаю, что возбужденное состояние виновного, возникшее при других обстоятельствах – ссора с женой, или проигрыш любимой футбольной команды – и проявленное на другом индивидууме, нельзя считать конфликтной ситуацией, способствующей противоправным действиям, совершенным в отношении третьих лиц. Виновный, находясь в таком состоянии, сам ищет предлог для снятия психического напряжения.
Конкретная ситуация в большинстве своем субъективна и поэтому во многих случаях напрямую связана с обоюдным поведением жертвы и виновного, приведшего к совершению преступления. В противном случае для разговора о ситуации, которая всегда должна быть конкретной и определенно способствовать преступлению, у нас не будет оснований.
Объективная же ситуация возникает тогда, когда ее появление не связано с поведением жертвы или действиями виновного. Но такие ситуации все же могут стимулировать у определенной части неустойчивых людей преступные действия (например, при наводнении или пожаре – кражу имущества).
Итак, ситуация, которая сыграла способствующую роль в механизме преступного поведения, всегда значима лишь для той личности, которая совершила преступление. Даже в этой связи, как представляется, рассматривать ситуацию в качестве причины преступления все равно нельзя. В противном случае мы невольно изменим сущность психического механизма преступного поведения. Ведь побудительной причиной преступления всегда будет являться поведенческая установка, сформировавшаяся как результат процесса борьбы в основном противоположных мотивов – добродетелей и пороков.
Западные психологи интерпретируют установку как эмоционально окрашенное социальное представление. Однако, на мой взгляд, представление индивида о будущем результате своих действий не может быть иным, как только психическим образом. Каждая сформировавшаяся поведенческая установка – это комбинация чувств, оценок и, кроме того, сложившееся убеждение действовать соответствующим образом, которое всегда может измениться под влиянием иных чувств и соображений.
Но поведенческие установки на самом деле не всегда определяют поведение индивида. Порой поведение определяется не особенностями характера человека, а объективной ситуацией. Например, почти все водители останавливаются на красный свет; или почти все сдержано ведут себя на похоронах. В этих случаях психологи говорят о факторах ситуационного давления.
Однако, в названных примерах мы выделяем слово «почти», следовательно, допускаем, что найдутся лица, не взирая на принятые обществом правила движения на дорогах и моральные нормы поведения в особых бытовых ситуациях, которые могут вести себя по-иному, нарушая эти правила. В этом и проявляется свобода воли индивида. Человек нравственно свободен и поэтому может нарушить любой запрет и даже совершить тяжкое преступление. В этом случае государство, помещая его в тюрьму, ограничивает лишь свободу передвижения, а при использовании при этом наручников, смирительной рубашки ограничивает и движения физического тела. Но никто и никогда даже в таких условиях не может лишить свободы человека мыслить.
Трудно согласиться с мнением западных психологов, что поведенческая установка, сформировавшаяся на данный момент в результате борьбы мотивов, достаточно стабильна. Всё равно, как я полагаю, поведенческие установки остаются весьма динамичными и могут видоизмениться в любой момент при воздействии других мотивов. Ведь борьба между добродетелями и пороками ведется постоянно не переставая. Даже при принятии решения совершить преступление, индивид может в любой момент прекратить свои противоправные действия, если, конечно, он не имеет психических патологий.
Рассматривая проблему ситуаций, невозможно оставить без внимания суждения некоторых авторов, которые априори, т.е. до совершения преступлений, называют их криминогенными.
Во-первых, А.Б. Сахаров уровень (степень) криминогенности ситуаций ставит в зависимость от соотношения двух противоположных обстоятельств. По его мнению, ситуация преступления, как правило, содержит в себе не только то, что способствует принятию решения лица избрать антиобщественный вариант поведения, но и то, что противостоит этому.
Если и есть какие-либо обстоятельства, противостоящие принятию решения не совершать преступления, то это только добродетели. Повторяю, борьба мотивов происходит между пороками и добродетелями. И только победившая добродетель способствует принятию решения не совершать преступления, а добиться цели правомерными средствами. Но здесь нет преступления, и нет личности преступника, следовательно, и нет предмета для криминологии. В данном случае рассуждения автора о степени криминогенности ситуации безосновательны.
Во-вторых, любую ситуацию, которая впоследствии стала способствующим обстоятельством совершения виновным преступления, априори называть криминогенной тоже некорректно. Также и ту ситуацию, которая сыграла способствующую роль в генезисе преступления, называть криминогенной тоже нельзя. Потому что противоправные действия продуцирует виновный, а ситуация только способствует. Значит, лишь действия виновного являются криминогенными.
В-третьих, если признать, что любая ситуация, которая способствует совершению виновным преступления, является криминогенной, следовательно, нужно полагать, что она поставила виновного в безвыходное положение, из которого выйти, не совершив преступления, было невозможно. Но в таких случаях действия лица не могут быть квалифицированы как преступные. Ибо данное лицо не способно было избирательно реагировать и регулировать свое поведение, т.е. у лица не было свободного выбора выйти из ситуации, не совершив деяния, по формальным признакам именуемого преступлением. А если ситуация позволяет индивиду выйти из нее, не нарушив те или иные нормы уголовного закона, значит, она уже по определению не может быть криминогенной.
Кроме того, автор теории о криминогенности ситуаций утверждает, что она взаимодействует с личностными особенностями индивида. Ситуация и личность виновного как бы находятся в диалектическом единстве.
Однако упоминание о диалектике, которая полагает прежде всего внутреннюю закономерность развития материальных вещей и явлений, а также социально-экономических сторон общества, здесь неуместно. Не вникнув в сущность понятия «диалектическое единство» не гоже пользоваться им, необоснованно внедряя его во взаимосвязь криминогенной ситуации и особенностей психики индивида, тем более что единство тут явно мнимое, надуманное. Ведь единство есть цельность, неразрывность, но эти признаки ну никак не подходят к характеристике двух самостоятельно существующих криминологических категорий: жертвы, создающей ситуацию, и личности преступника, ее использующей.
Кроме того, диалектическое взаимодействие предполагает воздействие не только личности на ситуацию, что вполне допустимо, но и ситуации на индивида в обратном направлении, что недопустимо, потому что здесь никакой взаимности, обоюдности, что характеризует взаимодействие, не может быть в принципе, так как ситуация в каком-то смысле есть принуждение к принятию того или иного решения. Но свобода воли индивида отвергает это принуждение. Если человек и должен действовать в ситуации, но как именно, она ему не указывает, в этом и состоит его свобода.
В этой связи в психический механизм поведения вместо конкретной ситуации мною были включены соблазны (искушения). Потому что конкретная ситуация, явившаяся способствующим условием преступления, чаще всего порождает возбужденное эмоциональное состояние виновного, возникшее в результате столкновения интересов двух лиц: потенциального преступника и его жертвы.
Данное понимание дает основание считать, что нет и не может быть безвыходных или, по-другому, криминогенных ситуаций, из которых индивид был бы не волен выйти.
Что же касается общей (а не конкретной) ситуации или житейской обстановки, то нужно отметить, что все мы без исключения постоянно находимся в ней. Но некоторые криминологи попытались выделить из житейской обстановки криминогенную ситуацию и обосновать именно ее влиянием решимость индивида совершить преступление. Однако нужно иметь в виду, что она сама всегда является следствием или природных катаклизмов и техногенных катастроф (а это есть внешние условия), или неприязненных взаимоотношений двух лиц, что впоследствии является поводом или предлогом для преступных действий виновного.
В этой связи и проблемная житейская обстановка, и конкретная жизненная ситуация (между ними я не вижу никакой разницы) всегда имеют субъективное значение. Потому что их оценка зависит от психического состояния лиц, в них находящихся. Отсюда и поведение каждого из нас разное. Одни могут собрать свои чувства, волю и разум, как говорится, в один кулак и сделать вывод, что не так уж безнадежна проблемная ситуация, а другие могут запаниковать и даже закончить свою жизнь суицидом. Таким образом, все заключается в личности, в которой воплощается наша человеческая сущность и через которую человек выражает свои чувства и отношение к происходящему.
Заканчивая изложение данной темы, хочу еще раз повторить следующую мысль. К сожалению, при проведении криминологических исследований мы никогда не обнаружим и не повлияем априори на сам психический механизм формирования поведенческой установки, направленной на совершение преступления. Потому что он связан с внутренней (невидимой) борьбой человеческих страстей и добродетелей, которая, кстати, вечная. Мы судим о человеке только после того, когда он обнаружил себя личностно, а обнаружить себя личностно он может только через свои действия и поступки. Разница механизма непреступного поведения и преступного заключается, пожалуй, в том, что первая, к счастью, большая часть людей способна самоограничить свои потребности и контролировать «бунт» порочных страстей и низменных желаний, загоняя их в пространство души, где действуют разум, воля и совесть, а вторая часть неустойчивых людей идет на поводу своих порочных желаний.
