— Шесть вечера. — Мэй глянула на запястье. — Нет. Полседьмого.
— Детское время! Я тут буду до двенадцати. Или всю ночь. У нас веселуха. — Лицо у Энни сияло в предвкушении. — Российские налоги — мощнейшая штука. Серьезные ребята — ******.[19]
— Спишь в общаге?
— Не. Наверное, сдвину диваны, и привет. Уй-й. Надо бежать. Люблю-целую.
Энни обняла Мэй и вышла.
Та осталась одна, потрясенная. Это что, правда возможно? У отца скоро появится настоящая страховка? И этот жестокий парадокс — непрерывные сражения со страховщиками подрывают отцовское здоровье, не дают матери работать, и она не может зарабатывать, чтобы платить за его лечение, — скоро разрешится?
Зажужжал телефон. Энни.
— И не парься. Я же ниндзя, такие вещи — как нефиг делать. Все будет. — И повесила трубку.
Мэй посмотрела из окна офиса на Сан-Винченцо, почти весь построенный или реконструированный в последние годы: рестораны для сфероидов, отели для гостей сфероидов, магазины, что жаждут заманить сфероидов и их гостей, школы для детей «Сферы». «Сфера» заняла пятьдесят зданий, превратила ветхие склады в скалодромы, школы, серверные, и каждый корпус дерзок, беспрецедентен и зеленее зеленого.
Телефон опять зазвонил — и опять Энни.
— Так, хорошие вести раньше, чем мы думали. Я проверила, и это не бог весть что. У нас еще десяток других родителей на страховке, и даже братья-сестры какие-то завалялись. Я кое-кому повыкручивала руки — сказали, что твоего отца можно взять.
Мэй посмотрела на телефон. С тех пор как она впервые заговорила об этом с Энни, прошло четыре минуты.
— Ой блин. Ты серьезно?
— Маму тоже хочешь на страховку? Конечно, хочешь. Она здоровее, с ней просто. Запишем обоих.
— Когда?
— Я так думаю, сию минуту.
— Я не верю.
— Харэ меня недооценивать, — пропыхтела Энни. Она куда-то очень быстро шла.
— Мне сказать родителям?
— А ты хочешь, чтоб я сказала?
— Да нет. В смысле, это уже точно?
— Точно. Ну честно, мир не перевернулся. У нас на страховке одиннадцать тысяч душ. Что мы, условия не продиктуем?
— Энни. Спасибо.
— Завтра тебе позвонят из кадров. Обговорите детали. Мне опять пора. Вот теперь я правда опаздываю.
И она снова дала отбой.
Мэй позвонила родителям, рассказала сначала маме, затем папе, и были вопли, и слезы, и хвалы Энни, спасительнице семьи, и весьма нескладная беседа о том, как Мэй повзрослела, как родителям стыдно и неловко на нее опираться, так сильно опираться на молодую дочь, но эта дурацкая система, сказали они, мы все в ней застряли. Но спасибо тебе, сказали они, мы так тобой гордимся. А оставшись у телефона одна, ее мать сказала:
— Мэй, ты спасла жизнь не только отцу — мне тоже, богом тебе клянусь, сладкая моя Мэйбеллин.
* * *
В семь Мэй поняла, что терпеть больше невмоготу. Не сиделось на месте. Надо встать и хоть как-то отпраздновать. Она глянула, что сегодня творится в кампусе. Старт Сахарского проекта она пропустила и уже пожалела. Еще поэтический слэм, костюмированный, — его она отметила первым пунктом и даже ответила на приглашение. Потом нашла кулинарный класс, где будут запекать и есть целую козу. Козу она отметила вторым пунктом. В девять некая правозащитница попросит сфероидов поддержать кампанию против вагинальных увечий в Малави. Если постараться, можно успеть хоть куда-то, но едва Мэй принялась составлять какое-никакое расписание, нечто затмило все эти планы: в семь на лужайке у «Железного Века» выступит «Цирк Грязного My Дака». Мэй о нем слыхала, отзывы и рейтинги у него зашкаливали, а в этот вечер цирк гармонировал с ее эйфорией.
Она позвала с собой Энни — та не могла: совещание минимум до одиннадцати. Но, судя по «Сферическому поиску», придут другие знакомые, в том числе Рената, Алистэр и Джаред — и последние двое уже там. Мэй закруглилась и помчалась бегом.
Свет тускнел и золотился; Мэй свернула за «Троецарствие» и увидела, как человек ростом в два этажа дышит огнем. Под ним женщина с блестящим плюмажем подбрасывала и ловила неоновый жезл. Мэй отыскала цирк.
Сотни две зрителей неплотным заграждением столпились вокруг циркачей — те работали под открытым небом, с минимальным реквизитом и, видимо, жестко ограниченным бюджетом. Толпа сфероидов сияла огнями — у одних запястные мониторы, другие снимали происходящее, светя телефонами. Мэй озиралась, ища Джареда с Ренатой и опасаясь найти Алистэра, а тем временем наблюдала за цирковой круговертью. У программы, похоже, не было ни внятного начала — когда Мэй прибежала, представление уже шло, — ни отчетливой композиции. Человек десять, все постоянно на виду, все в поношенных костюмах, которые подчеркивали старомодную цирковую простоту. Один коротышка, напялив страшную слоновью маску, выделывал дичайшие акробатические трюки. Почти голая женщина, чье лицо скрывала голова фламинго, танцевала по кругу, переходя от балета к пьяному ковылянию и обратно.
Прямо за танцовщицей Мэй заметила Алистэра — тот помахал и принялся печатать. Мэй проверила телефон и увидела, что для поклонников Португалии Алистэр на следующей неделе организует другой ивент, крупнее и лучше. «Что-то громоподобное, — написал он в CMC. — Кино, музыка, стихи, рассказы, много радости!» Мэй ответила, что придет и ей уже не терпится. За лужайкой и фламинго увидела, как Алистэр прочел, поднял на нее глаза и помахал.
Она снова перевела взгляд на циркачей. Кажется, артисты не изображали нищету, но жили в ней — все у них обветшало, отдавало старостью и гнилью. Сфероиды снимали — хотели запомнить странность этой банды бездомных на вид весельчаков, зафиксировать их неуместность в «Сфере», среди тщательно спланированных дорожек и садов, среди людей, которые здесь работали, регулярно принимали душ, старались хотя бы минимально следовать моде и стирали свои шмотки.
Пробираясь сквозь толпу, Мэй отыскала Джосию и Дениз — те обрадовались ей, но обоих возмутил цирк, оба сочли, что подобные типажи и тональность — это чересчур, и Джосия уже написал негативный отзыв. Мэй оставила их, довольная, что они ее видели, отметили ее присутствие, и отправилась искать, чего бы попить. Вдалеке заметила киоски и уже зашагала туда, но тут один циркач, без рубашки и с закрученными усами, помчался на нее с тремя рапирами наперевес. Бежал он шатко; Мэй лишь успела сообразить, что он, хоть и пытается сделать вид, будто все под контролем и по программе, на самом деле сейчас со своими клинками врежется в нее на полном ходу. Она застыла, но когда их разделяли считанные дюймы, кто-то схватил ее за плечи и оттолкнул. Она упала на колени, спиной к рапиристу.
— Цела? — спросил кто-то. Она подняла голову и увидела, что этот кто-то стоит там, где только что была она.
— Похоже на то, — ответила Мэй.
Он развернулся к жилистому циркачу:
— Совсем *****,[20]клоун?
Кальден?
Жонглер с рапирами поглядел на Мэй, уверил себя, что она жива, а уверившись, перевел взгляд на того, кто теперь стоял перед ним.
И впрямь Кальден. Мэй уже не сомневалась. Тот же каллиграфический силуэт. Белая футболка, вырез клином, серые брюки — в обтяжку, как и джинсы в прошлый раз. Мэй ни в жизнь бы не подумала, что этот человек склонен лезть в драку, и однако сейчас он выкатил грудь и напружинил руки, а циркач невозмутимо его разглядывал, словно решал, играть ли роль дальше, остаться в цирке, закончить представление в гигантской, процветающей, влиятельной корпорации и получить гонорар, к тому же крупный, или подраться с этим парнем на глазах у двух сотен зрителей.
В конце концов он решил улыбнуться, театрально покрутил усы и отошел.
— Нехорошо получилось, — сказал Кальден, помогая Мэй встать. — Ты точно цела?
Мэй сказала, что да. Усатый ее не коснулся, только испугал, да и то всего на миг.
Она поглядела Кальдену в лицо — во внезапном синем свете оно походило на скульптуру Бранкузи:[21]гладкое, идеально овальное. Брови — как римские арки, нос — как мордочка мелкого морского зверька.
— Этим мудакам вообще здесь не место, — сказал Кальден. — Свора придворных шутов явилась развлекать королей. Не вижу смысла, — прибавил он, встав на цыпочки и озираясь. — Пойдем отсюда, а?
По пути они отыскали стол с едой и питьем, взяли тапас, сосиски, стаканы с красным вином и перешли под лимонные деревья за «Эпохой Викингов».
— Ты не помнишь, как меня зовут, — сказала Мэй.
— Не-а. Но я тебя знаю и хотел повидаться. Потому и был рядом, когда усатый напрыгнул.
— Мэй.
— Точно. Я Кальден.
— Я знаю. Я запоминаю имена.
— А я стараюсь. Постоянно. Так ты дружишь с Джосией и Дениз? — спросил он.
— Не знаю. Ага. Они мне проводили экскурсию в первый день, ну и мы потом пересекались. А что?
— Да так.
— А ты-то чем тут занимаешься?
— А Дэн? Ты тусуешься с Дэном?
— Дэн — мой начальник. Ты не скажешь, чем занимаешься, да?
— Хочешь лимон? — спросил он и встал. Не отрывая взгляда от Мэй, потянулся к ветке и сорвал крупный лимон. Была в этом маскулинная грация — в этом плавном движении вверх, на удивление медленном, — похоже на ныряльщика. Вручил ей добычу, даже не взглянув.
— Зеленый, — сказала Мэй.
Он сощурился, вгляделся:
— Ой. Я думал, получится. Сорвал самый крупный, какой попался. Должен был оказаться желтым. Давай, вставай.
Он протянул ей руку, помог встать, поставил в шаге от кроны. Потом обнял ствол и затряс, пока лимоны не посыпались дождем. Пять или шесть упали на Мэй.
— Господи боже. Извини, — сказал он. — Я придурок.
— Да нет. Все хорошо, — ответила она. — Они тяжелые, два попали по голове. Мне понравилось.
И тогда он к ней прикоснулся — ладонью обхватил ей затылок.
— Очень больно?
Она сказала, что все нормально.
— Кого любим, того и губим, — сказал он, и его лицо нависло над нею темным пятном. Будто сообразив, что это он такое сказал, Кальден откашлялся. — Ну, короче. Так мои родители говорили. А они меня любили беззаветно.
* * *
Утром Мэй позвонила Энни — та мчалась в аэропорт, улетала в Мехико разруливать какой-то законодательный дурдом.
— Я познакомилась с загадочным человеком, — сообщила Мэй.
— Это хорошо. Я невеликая поклонница того, другого. Галлиполи.
— Гаравенты.
— Фрэнсиса. Он нервозный мышь. А этот новый? Что нам о нем известно? — Мэй чувствовала, как Энни подгоняет разговор.
Мэй попыталась описать, но поняла, что ей недостает данных.
— Худой. Карие глаза, довольно высокий…
— И все? Карие глаза и довольно высокий?
— Нет, погоди, — сказала Мэй, сама над собой смеясь. — У него были седые волосы. Он седой.
— Стоп. Что?
— Он молодой, но седой.
— Так. Мэй. Это ничего, если тебе нравятся деды…
— Да нет. Он молодой, точно.
— Моложе тридцати, но седой?
— Клянусь тебе.
— Я здесь таких не знаю.
— Ты знаешь все десять тысяч человек?
— Может, у него временный контракт. Фамилию спрашивала?
— Пыталась, но он очень уклончивый.
— Ха. Как-то не ЭкоСферно, а? И прямо седой?
— Почти белый.
— Как пловец? У них шампунь такой, знаешь?
— Нет. Не серебристый. Просто седой. Как старик.
— И ты уверена, что он не старик? Типа как с улицы?
— Нет, не такой.
— Ты по улицам бродила, Мэй? Тебя возбуждает стариковский запах? Если мужик сильно старше? Затхлый, знаешь? Как мокрая картонка. Тебе нравится?
— Я тебя умоляю.
Но Энни развлекалась и остановиться не пожелала:
— Пожалуй, это утешительно — знать, что он всегда может монетизировать пенсионные накопления. И он, наверное, так благодарен за малейшую нежность… Ой ёпть. Я в аэропорту. Перезвоню.
Энни не перезвонила, но слала сообщения из самолета, а потом из Мехико — забрасывала Мэй фотографиями всяких уличных стариков. «Этот? Или этот? Или этот? Ese? Ese? [22] »
Мэй оставалось только недоумевать. Как это она не выяснила фамилию Кальдена? Она порылась в справочнике компании и ни одного Кальдена не нашла. Попробовала Кальдана, Кальдина, Хальдена. Ничего. Может, она неправильно пишет, неверно расслышала? Можно было бы поискать точнее, если б она знала, из какого он отдела, в каком корпусе работает, но она не знала ничегошеньки.
Однако ни о чем больше думать не могла. Его белая футболка, его грустные глаза, что старались скрыть грусть, его узкие серые брюки, то ли стильные, то ли уродские — в темноте не разберешь, и как он обнял ее под утро, когда они дошли до вертолетного поля, надеясь посмотреть вертолет, а потом, ни одного не обнаружив, вернулись в лимонную рощу, и там он сказал, что ему пора, она доберется сама до автобуса? Он указал на вереницу автобусов в паре сотен ярдов, и Мэй улыбнулась, сказала, что справится. И внезапно он притянул ее к себе, слишком внезапно, она и не поняла, чего он хочет — поцеловать ее, пощупать, что вообще? А он расплющил ее об себя, правый локоть у нее на спине, правая ладонь у нее на плече, левая гораздо ниже, смелее, у нее на крестце, растопыренными пальцами вниз.
Потом он отстранился и улыбнулся:
— Точно справишься?
— Точно.
— Не боишься?
Она рассмеялась:
— Нет. Не боюсь.
— Это хорошо. Доброй ночи.
Развернулся и зашагал непонятно куда, не к автобусам, не к вертолетам, не к цирку, узкой тенистой тропинкой, один.
Всю неделю она вспоминала, как удалялся его силуэт, как потянулись к ней его сильные руки, всю неделю смотрела на большой зеленый лимон — сохранила его, вотще понадеявшись, что, если дать лимону время, он созреет на столе. Лимон все зеленел.
Но отыскать Кальдена не удавалось. Мэй несколько раз квакнула на всю компанию, спросила, изо всех сил напуская на себя равнодушие, не видал ли кто Кальдена. Но ответа не получила.
Она понимала, что Энни разберется, но Энни улетела в Перу. У компании случились довольно серьезные проблемы с амазонским проектом — какие-то беспилотники, которые посчитают и сфотографируют все оставшиеся деревья. В перерыве между совещаниями со всякими экологами и чиновниками Энни наконец перезвонила:
— Давай я лицо распознаю. Зашли фотку.
Но у Мэй не было фоток.
— Издеваешься. Ни одной?
— Темно было. И цирк.
— Да, ты говорила. То есть он подарил тебе зеленый лимон и ни единой фотки. Ты уверена, что он не просто гость?
— Я же говорю — я его уже видела. Возле туалета. И он заходил посмотреть, как я работаю.
— Ни фига себе. Чувак прямо подарок. Зеленые лимоны и посопеть в затылок, пока ты пишешь клиентам. В припадке легкой паранойи я бы решила, что он засланец или мелкий извращенец.
Тут Энни пришлось дать отбой, но через час прилетело сообщение: «Держи меня в курсе. Я что-то психую. У нас тут бывали разные лазутчики. В том году один парняга, блогер какой-то, пришел на вечеринку и протусовался в кампусе две недели, шнырял везде, спал в чуланах. Оказался относительно безобидным, но сама понимаешь, Неопознанный Летающий Мужик — повод для беспокойства».
Однако Мэй не беспокоилась. Она доверяла Кальдену; не может быть, что его намерения гнусны. Была в его лице открытость, откровенная бесхитростность — Мэй не умела объяснить это Энни, но сама не сомневалась в нем ни капли. Она, впрочем, знала, что коммуникатор из него ненадежный, но еще знала, была абсолютно уверена, что он проявится вновь. Обычно невозможность связаться с человеком выматывала и раздражала, но — по крайней мере в первые дни — мысль о том, что Кальден где-то там, явно в кампусе, хоть и недоступный, наполняла ее жизнь блаженным трепетом. Рабочий поток был плотен, но Мэй думала о Кальдене, и каждый запрос оборачивался великолепной арией. Клиенты ей пели, и Мэй пела в ответ. Все ей нравились. Нравилась Райза Томасон из Туин-Фоллз, штат Айдахо. Нравился Мэк Мор из Гэри, Индиана. Нравились нубы. Нравилась встревоженная физиономия Джареда, который временами возникал в дверях и просил подумать, как бы им повысить общий рейтинг до 98 и больше не ронять. И нравилось, что она запросто игнорировала Фрэнсиса и поток его сообщений. Его видеоролики. Его звуковые открытки. Его плейлисты — сплошь музыкальное раскаяние и печаль. Он стал воспоминанием, его затмил Кальден, элегантный силуэт Кальдена, его сильные взыскующие руки. Ей нравилось, что, оставшись одна в туалете, она могла сама изобразить его объятие, своей рукой его повторить. Но где же он? В понедельник и вторник его исчезновение интриговало, к среде стало раздражать, в четверг уже бесило. Теперь казалось, что он незрим нарочно, даже навязчиво. Он же обещал, что проявится? Может, и не обещал, подумала она. Что он сказал? Она поворошила воспоминания и в некоторой панике сообразила, что под конец он сказал только «доброй ночи». Но в пятницу вернется Энни, и они вместе — хотя бы час проведя вместе — отыщут Кальдена, вычислят имя, наведут прицел.
* * *
Наконец, в пятницу утром Энни вернулась, и они уговорились встретиться перед Мечтательной Пятницей. Планировалась презентация развития «Сферических денег» — способа все онлайновые покупки совершать через «Сферу», что в итоге вовсе отменит бумажные деньги, — но презентацию отменили. Всем сотрудникам велели посмотреть вашингтонскую пресс-конференцию.
Мэй поспешила в вестибюль «Возрождения», где несколько сотен сфероидов глядели в стенной экран. Там за кафедрой, обвешанной микрофонами, стояла женщина в черничном костюме — вокруг помощники и пара американских флагов. Внизу бегущая строка: «Сенатор Уильямсон добивается раздела „Сферы“». Поначалу в шуме ничего было не разобрать, но после нескольких шипящих «тшш» и увеличений громкости к зрителям пробился голос. Сенатор зачитывала обращение.
— Здесь и сейчас мы требуем от сенатского антимонопольного комитета начать антимонопольное расследование деятельности «Сферы». Мы уверены, что Министерство юстиции увидит в «Сфере» то, чем она и является, — монополию в чистейшем виде — и потребует ее раздела, как это случилось со «Стэндард Ойл», AT&T и другими компаниями в истории нашей страны, чье монопольное положение было доказано. Доминирующее положение «Сферы» душит конкуренцию и подрывает капиталистический свободный рынок.
Когда она закончила, экран переключился на свои обычные задачи, а именно — распространять идеи сотрудников «Сферы», и в тот день толпы высказали немало идей. Все пришли к единому мнению, что сенаторша славится порою нонконформистской позицией — она выступала против войны в Ираке и Афганистане, — а посему особой поддержки этому ее антимонопольному крестовому походу не светит. «Сфера» популярна в обеих фракциях, известна своим прагматизмом почти в любом политическом вопросе, а равно своими щедрыми пожертвованиями, и левоцентристская сенаторша не получит особого одобрения от своих либеральных коллег — и уж тем более от республиканцев.
В антимонопольном законодательстве Мэй не разбиралась и навскидку ничего сказать не могла. Что, на рынке правда нет конкуренции? У «Сферы» 90 процентов поискового рынка, 88 процентов рынка бесплатной почты, 92 процента обслуживания текстовых сообщений. С точки зрения Мэй, это попросту доказывало, что «Сфера» создает и поставляет лучший продукт. Какое-то безумие — наказывать компанию за эффективность, за внимание к деталям. За успех.
— Вот ты где, — сказала Мэй, завидев Энни. — Как Мексика? А Перу?
— Ну она идиотка, — фыркнула Энни, щурясь на экран, откуда недавно вещала сенатор.
— То есть ты не дергаешься?
— Добьется ли она чего-то? Нет. Но сама теперь утонет в океане говна.
— В смысле? Откуда ты знаешь?
Энни глянула на Мэй, затем в дальний угол. Там со сфероидами болтал Том Стентон — руки скрещены на груди, и у кого другого эта поза означала бы волнение или даже злость. Стентон, похоже, в основном забавлялся.
— Пошли, — сказала Энни, и они зашагали через кампус, надеясь перехватить тако в передвижной закусочной, которую наняли в тот день кормить сфероидов. — Как твой кавалер? Не говори мне, что он умер во время секса.
— Я его с тех пор так и не видела.
— Вообще не появлялся? — переспросила Энни. — Вот блинство.
— По-моему, он из какой-то иной эпохи.
— Из иной эпохи? И седой? Мэй, помнишь в «Сиянии» эту сцену, где Николсон обжимается с теткой в ванной? А потом тетка оказывается престарелой зомби?
Мэй не понимала, о чем Энни говорит.
— Вообще-то… — сказала Энни, и глаза ее остекленели.
— Что такое?
— Знаешь, с этим расследованием Уильямсон… нехорошо, что у нас по кампусу шныряет какой-то сомнительный тип. Свистнешь мне, когда он опять всплывет?
Мэй взглянула на Энни и впервые за все годы знакомства разглядела некое подобие настоящей тревоги.
* * *
В половине пятого Дэн прислал сообщение: «Пока великолепный день! Зайдешь в пять?»
Мэй зашла. Дэн поднялся, усадил ее в кресло, закрыл дверь. Посидел за столом, постучал по стеклянному экрану планшета.
— 97. 98. 98. 98. Замечательные средние показатели на этой неделе.
— Спасибо, — сказала Мэй.
— Просто блеск. Особенно если учесть нагрузку с нубами. Тяжко было?
— Первые пару дней — да, пожалуй, но теперь они обучены, и я им не очень-то нужна. Они все хороши, и вообще-то стало чуть легче — больше народу работает.
— Отлично. Приятно слышать. — Дэн поднял голову, заглянул ей в глаза: — Мэй, тебе хорошо в «Сфере»?
— Еще как, — сказала она.
Лицо его просветлело.
— Хорошо. Это хорошо. Прекрасная новость. Сейчас я тебя позвал, чтобы, ну, соотнести это с твоим социальным поведением, с тем, что оно транслирует. Видимо, я не очень понятно все тебе объяснил. И я виню себя за то, что плохо поработал.
— Нет-нет. Ты поработал замечательно. Ни малейших вопросов.
— Спасибо тебе, Мэй. Я это ценю. Но нам с тобой нужно поговорить о… в общем… Ладно, давай иначе. Ты ведь понимаешь, что наша компания работает, так сказать, не от звонка до звонка. Разумно?
— Да нет, я знаю. Я бы не… Я разве дала понять, что я считаю…
— Нет-нет. Ты ничего такого не давала понять. Но мы редко тебя видим после пяти и интересуемся, не рвешься ли ты, ну, уйти отсюда.
— Вовсе нет. Мне надо уходить попозже?
Дэн поморщился:
— Не в том дело. Ты прекрасно справляешься с работой. Но вечером в четверг на «Диком Западе» была тусовка, важный тимбилдинговый ивент, на тему продукта, которым мы все очень гордимся, и ты не пришла. Ты пропустила минимум два ивента для нубов, а в цирке мне показалось, что тебе не терпится улизнуть. По-моему, ты ушла минут через двадцать. И это бы можно понять, не будь у тебя такой низкий Градус Интереса. Знаешь какой?
Мэй предполагала, что 8 000 с чем-то.
— Кажется, знаю.
— Тебе кажется, — повторил Дэн, глянув в экран. — 9 101. Похоже на правду?
За последний час, с тех пор как она проверяла, ИнтеГра упал.
Дэн поцокал языком и покивал, словно раздумывал, откуда у него пятно на рубашке.
— Все это копится, и, в общем, мы переживаем, что как-то тебя отталкиваем.
— Да нет же! Ничего подобного.
— Ладно, поговорим про четверг, семнадцать пятнадцать. Было собрание на «Диком Западе» — это где работает твоя подруга Энни. Полуобязательная встреча с группой потенциальных партнеров. Тебя не было в кампусе, и я в растерянности. Ты как будто сбежала.
Мысли у Мэй заскакали. Почему она не пошла? Где была? Она даже не знала про этот ивент. Он на другом конце кампуса, на «Диком Западе» — как она умудрилась прохлопать полуобязательное мероприятие? Объявление, наверное, закопалось в недра ее третьего монитора.
— Боже мой, прости, — сказала она, наконец вспомнив. — В пять я уехала в Сан-Винченцо — в магазин здоровой пищи, за алоэ. Отец просил особый сорт…
— Мэй, — снисходительно перебил Дэн, — в магазине компании есть алоэ. Наш магазин обеспечен лучше любой лавки, и продукты качественнее. У нас за этим тщательно следят.
— Прости. Я не знала, что здесь будет алоэ.
— Ты сходила в наш магазин и не нашла алоэ?
— Да нет, я не ходила. Я сразу поехала в город. Но я так рада, что, оказывается…
— Давай-ка тут мы притормозим, потому что ты интересно выразилась. Ты не пошла в наш магазин первым делом?
— Нет. Прости. Я просто подумала, что таких вещей там не будет, и…
— Послушай. Мэй, я, признаться, в курсе, что в наш магазин ты не ходила. И об этом я тоже хотел поговорить. Ты не бывала в нашем магазине ни разу. Ты в колледже занималась спортом, а в наш спортзал ни разу не заглянула. Ты почти не исследовала кампус. Ты, по-моему, воспользовалась примерно одним процентом наших возможностей.
— Извини. Очень закрутилась.
— А вечером в пятницу? Тоже был большой ивент.
— Прости. Я хотела пойти, но пришлось мчаться домой. У отца был приступ — оказалось, что нестрашный, но это выяснилось, когда я уже доехала.
Дэн посмотрел на стеклянную столешницу и салфеткой потер пятнышко. Довольный результатом, перевел взгляд на Мэй.
— Это вполне понятно. Уверяю тебя, я считаю, что проводить время с родителями — это очень, очень круто. Я лишь подчеркиваю, что наша работа тесно завязана на сообщество. Наше рабочее пространство — это сообщество, и все, кто здесь работает, — часть этого сообщества. И чтобы все было хорошо, требуется некий градус участия. Это, знаешь, как в детском саду, у одной девочки день рождения, а пришло только полгруппы. Каково ей, по-твоему?
— Так себе. Я понимаю. Но я же была в цирке, и он был хорош. Прекрасен.
— Вот скажи, да? И прекрасно, что ты там была. Но об этом не осталось никаких сведений. Ни фотографий, ни кваков, ни отзывов, ни записей, ничего. Почему?
— Не знаю. Видимо, я увлеклась…
Дэн шумно вздохнул.
— Ты же знаешь, что мы любим обратную связь, да? И ценим мнение сфероидов?
— Конечно.
— И что «Сфера» в немалой степени базируется на вкладе и участии, в том числе твоих?
— Я знаю.
— Послушай. Вполне разумно, что ты хочешь побыть с родителями. Они же твои родители! Очень достойное поведение. Говорю же: очень, очень круто. Но еще я говорю, что нам ты тоже сильно нравишься, мы хотим узнать тебя получше. И, может быть, ты задержишься еще на пару минут и поговоришь с Джосией и Дениз? Ты их, наверное, помнишь — они проводили первую экскурсию? Они бы хотели продолжить нашу с тобой беседу, немножко углубиться. Ничего?
— Само собой.
— Тебе не надо бежать домой или?..
— Нет. Я в вашем распоряжении.
— Хорошо. Хорошо. Это приятно. Вот и они.
Мэй обернулась — Дениз и Джосия помахали ей из-за стеклянной двери.
— Как твои дела, Мэй? — спросила Дениз, когда они двинулись в конференц-зал. — Три недели прошло с первой экскурсии! Невероятно! Вот здесь посидим.
Джосия открыл дверь в конференц-зал — Мэй не раз ходила мимо. Зал овальный, стены стеклянные.
— Садись-ка сюда, — Дениз кивнула на кожаное кресло с высокой спинкой.
Они с Джосией уселись напротив, выложили планшеты и подрегулировали кресла, будто готовясь к многочасовой и почти наверняка муторной работе. Мэй выдавила улыбку.
— Как ты знаешь, — сказала Дениз, заложив за ухо темную прядь, — мы из отдела кадров, и сейчас у нас просто рутинная беседа. Мы каждый день беседуем с новыми членами сообщества по всему кампусу и особенно рады повидаться с тобой. Ты такая загадка.
— Я загадка?
— Еще какая. Я много лет не встречала сотрудника, настолько, как бы это выразиться, окутанного тайной.
Мэй не знала, что ответить. Она бы не сказала, что окутана тайной.
— И я подумала, может, нам стоит для начала поговорить о тебе, а потом, когда побольше о тебе узнаем, обсудить, как тебе комфортнее влиться в жизнь сообщества. Нормально?
Мэй кивнула:
— Конечно. — Она поглядела на Джосию — тот пока ни слова не сказал, только наяривал на планшете, печатал там и что-то двигал.
— Хорошо. И, пожалуй, первым делом нужно сказать, что ты нам очень нравишься.
Сверкнув голубыми глазами, наконец заговорил Джосия:
— Еще как. Очень нравишься. Ты суперкрутой член команды. Все так считают.
— Спасибо, — сказала Мэй, уверившись, что ее увольняют. Она переборщила, попросив добавить родителей в страховку. Как ее угораздило, ее же саму только что наняли?
— И работаешь ты замечательно, — продолжала Дениз. — Средний рейтинг — 97, и это великолепно, особенно для первого месяца. Ты удовлетворена своими показателями?
— Да, — наугад ответила Мэй.
Дениз кивнула:
— Хорошо. Но, как ты знаешь, у нас тут дело не только в работе. Точнее говоря, не только в рейтингах и одобрении. Ты не винтик в машине.
Джосия с жаром потряс головой — мол, нет, ни в коем случае.
— Мы считаем, что ты полноценный, познаваемый индивид с бесконечным потенциалом. И ключевой член нашего сообщества.
— Спасибо, — сказала Мэй, уже усомнившись, что ее увольняют.
Дениз болезненно улыбнулась:
— Но, как ты знаешь, с позиций сцепления с сообществом у тебя была пара глюков. Мы, разумеется, прочли отчет об инциденте с Алистэром и его португальским бранчем. Твое объяснение вполне понятно, и мы рады, что ты, похоже, отчетливо сознаешь, в чем тут суть. Но, с другой стороны, ты почти не ходишь на ивенты вечерами и по выходным — разумеется, это абсолютно по желанию. Хочешь ли ты что-нибудь добавить, прояснить нам ситуацию? Скажем, с Алистэром?
