— Здрасьте, — сказала Мэй. — Простите, что близко подошла. На пристани нам специально велят вас тут не беспокоить.
— Это да, — сказала женщина. — Но поскольку мы как раз хотим выпить вечерний коктейль, — прибавила она, устраиваясь на белом пластиковом стуле, — момент ты выбрала безупречно. — Она запрокинула голову и обратилась к синему брезенту: — Ты там так и будешь прятаться?
— Коктейли несу, птичка моя, — ответил бестелесный мужской голос, симулируя любезность.
Женщина посмотрела на Мэй. В сумерках глаза ее блестели некоторым лукавством.
— Ты вроде безобидная. Хочешь на борт? — И она склонила голову набок, вглядываясь.
Мэй подгребла поближе, и тут мужской голос выступил из-под брезента и стал телом. Поджарый человек, чуть постарше спутницы, нес два, кажется, термоса.
— Она к нам присоединится? — спросил он у женщины, падая на другой пластиковый стул.
— Я пригласила, — ответила та.
Подплыв ближе — стали различимы лица, — Мэй разглядела, что обитатели баржи чистые и опрятные; она-то боялась, что их наряды окажутся под стать судну и выяснится, что они не просто водоплавающие бродяги, но к тому же опасны.
Мэй маневрировала, а они оба смотрели — с любопытством, но пассивно, будто сидели у себя в гостиной, а она их развлекала нынче вечером.
— Ты бы ей все-таки помог, — раздраженно сказала женщина, и мужчина встал.
Каяк ткнулся носом в стальной борт, мужчина ловко завязал канат и подтянул каяк параллельно борту. Помог Мэй встать и взобраться на палубу — деревянную лоскутную композицию.
— Садись, милая, — сказала женщина, указав на стул, откуда только что встал мужчина.
Мэй села и заметила, как мужчина уставился на женщину в бешенстве.
— Ну, принеси другой, — сказала та. Он снова исчез под синим брезентом. — Обычно я им так не командую, — пояснила она для Мэй и взяла термос. — Но с гостями он не умеет. Тебе красное или белое?
Незачем пить ни то ни другое — рановато, и еще каяк возвращать, а потом ехать домой, — но во рту пересохло, а если вино белое, под закатным солнцем оно пойдет хорошо, и Мэй тут же решила, что хочет выпить.
— Белое, если можно, — сказала она.
Из-под брезентовых складок возник красный стульчик, а потом демонстративно надутый мужчина.
— Садись, выпей, и хватит уже, — велела ему женщина и в бумажные кофейные стаканчики налила белое для Мэй и красное для себя и своего спутника. Тот сел, все подняли стаканы, и вино, хотя Мэй знала, что оно так себе, на вкус оказалось изумительно.
Мужчина разглядывал Мэй.
— Ты, я смотрю, авантюристка. Экстремальный спорт, все дела. — Он осушил стаканчик и потянулся за термосом. Женщина не покосилась с укоризной, как поступила бы мать Мэй, а закрыла глаза, подставив лицо заходящему солнцу.
Мэй покачала головой:
— Да нет. Вовсе нет.
— Мы тут редко видим каякеров, — сказал он, подливая себе в стакан. — Они обычно ближе к берегу держатся.
— По-моему, она славная девушка, — отметила женщина, не открывая глаз. — Посмотри, как она одета. Практически богатая студентка. Но не зануда. Славная девушка с приступами любознательности.
Теперь роль защитника взял на себя мужчина:
— Два глотка вина — и она уже с легкостью умеет предсказывать судьбу.
— Да ничего, — сказала Мэй, хотя неясно, как относиться к диагнозу. Она поглядела на мужчину, затем на женщину, и глаза у той открылись.
— Завтра придет стадо серых китов, — сказала она и перевела взгляд на Золотые Ворота. Сощурилась, будто мысленно уговариваясь с океаном, что, когда придут киты, с ними обойдутся по-доброму. И снова закрыла глаза. Очевидно, беседовать с Мэй предстояло мужчине.
— Ну и как сегодня Залив? — спросил он.
— Хорошо, — сказала Мэй. — Очень спокойно.
— Всю неделю такого не было, — согласился он, и все трое притихли, словно чествуя безмятежность вод минутой молчания.
В тишине Мэй подумала о том, что сказали бы Энни или родители, если б увидели, как она тут на барже распивает вино средь бела дня. С незнакомыми обитателями этой самой баржи. Вот Мерсер одобрил бы.
— Тюленей видала? — наконец спросил мужчина.
Мэй ничего не знала об этих людях. Они не представились и не спросили, как зовут ее.
Далеко-далеко взревел туманный горн.
— Сегодня мало, к берегу ближе, — сказала Мэй.
— Как выглядели? — спросил он, и когда Мэй описала их глянцевитые серые головы, мужчина посмотрел на женщину: — Стиви и Кевин.
Та кивнула: мол, я так и поняла.
— По-моему, остальные сегодня подальше, охотятся. Стиви и Кевин редко отсюда уплывают. То и дело заглядывают поздороваться.
Мэй хотела спросить, живут ли эти люди здесь, а если нет, что они делают на этой барже, прицепленной к этой лодке, причем и то и другое на вид не особо плавучее. Они тут насовсем? Как они сюда попали? Но невозможно задавать такие вопросы, пока они не спросили, как ее зовут.
— Была здесь, когда горело? — спросил мужчина, указав на большой необитаемый остров посреди Залива. Остров вздымался черно и немо. Мэй покачала головой. — Пожар был два дня. Мы здесь только появились. По ночам жар — даже здесь чувствовалось. Каждую ночь плавали в этих богом забытых водах, чтоб хотя бы остудиться. Думали, конец света настал.
Глаза у женщины открылись и уставились на Мэй:
— А ты когда-нибудь плавала в Заливе?
— Несколько раз, — ответила Мэй. — Убийственно. Но я в детстве плавала в озере Тахо. Примерно так же холодно.
Она допила вино, и на миг внутри все засияло. Она сощурилась на солнце, отвернулась и вдалеке разглядела человека на серебристой яхте — он поднимал трехцветный флаг.
— Тебе сколько лет? — спросила женщина. — На вид плюс-минус одиннадцать.
— Двадцать четыре, — сказала Мэй.
— Боже мой. По тебе и не скажешь. А нам-то было двадцать четыре, любовь моя? — Она повернулась к мужчине — тот шариковой ручкой скреб пятку. Пожал плечами, и женщина не стала развивать тему.
— Красиво тут, — сказала Мэй.
— Мы согласны, — сказала женщина. — Красота оглушительна и неизменна. Восход сегодня был хорош. А ночью будет полная луна. Восходит ярко-оранжевой, и чем выше, тем серебристее. Воду зальет золотом, потом платиной. Оставайся.
— Надо вернуть. — Мэй кивнула на каяк. Посмотрела на телефон. — Минут через восемь.
Она встала, и мужчина тоже встал, забрал у нее стакан, сунул в него свой.
— Думаешь успеть через Залив за восемь минут?
— Постараюсь.
Женщина громко цокнула языком.
— Уже уходит, а? Невероятно. Мне она понравилась.
— Дорогая, она не умерла. Она по-прежнему с нами, — сказал мужчина. Он помог Мэй забраться в каяк и развязал канат. — Повежливей.
Мэй окунула руку в воду и плеснула на шею.
— Лети, предательница, — сказала женщина.
Мужчина закатил глаза:
— Извини.
— Ничего. Спасибо вам за вино, — сказала Мэй. — Я еще приду.
— Великолепно, — откликнулась женщина, хотя, похоже, с Мэй она уже покончила. Как будто на минутку сочла Мэй такой-то, а теперь, узнав, что Мэй сякая-то, готова расстаться, вернуть ее в мир.
Мэй погребла назад; голова была очень легкая, от вина губы криво улыбались. Только сейчас она поняла, как долго была свободна от мыслей о родителях, о Мерсере, о стрессе на работе. Поднялся ветер, устремился на запад, и она беспечно летела вместе с ним: брызги фонтаном, все ноги мокрые, и лицо, и плечи. Она была так сильна, и с каждым всплеском холодной воды ее мускулы смелели. Приблизились лодки на выгуле, появились и обрели имена запертые в Заливе яхты, проступил пляж, где у кромки воды ждал Уолт; Мэй все это любила.
* * *
В понедельник, когда она приехала на работу и залогинилась, на второй экран вывалилась сотня сообщений.
От Энни: «Вечером в пятницу тебя не хватало!»
Джаред: «Пропустила отличную гулянку».
Дэн: «Не пришла в воскр на прздн! Пичалька!»
Мэй полистала календарь и увидела, что в пятницу была тусовка для сотрудников «Возрождения». А в воскресенье барбекю для нубов — тех, что появились за две недели с ее прихода в «Сферу».
«Трудный день, — написал Дэн. — Зайди поскорей».
Он стоял в углу кабинета, лицом к стене. Мэй легонько постучала, и Дэн, не оборачиваясь, поднял палец, прося обождать. Мэй понаблюдала — сначала решила, что он на телефоне; терпеливо постояла и сообразила, что у него ретинальный интерфейс и ему нужен пустой фон. Она такое временами видела — сфероиды смотрели в стены, чтобы четче получалось изображение на сетчатке. Закончив, Дэн обернулся и сверкнул дружелюбной быстрорастворимой улыбкой:
— Не смогла вчера прийти?
— Извини. К родителям моталась. Папа…
— Отличная была туса. По-моему, были все нубы, кроме тебя. Но об этом можно потом. Хочу попросить об одолжении. У нас тут новеньких полно, растет-то все быстро, — не поможешь нам с ними?
— Конечно.
— Я думаю, тебе это раз плюнуть. Давай покажу. Пойдем. Рената?
Рената зашагала следом, неся маленький монитор размером с блокнот. Поставила его Мэй на стол и ушла.
— Так. В идеале будешь делать то же, что Джаред с тобой, помнишь? Если кому-то что-то непонятно и надо переправить запрос человеку поопытнее, тут-то ты и пригодишься. Ты у нас теперь ветеран. Разумно?
— Разумно.
— И еще нубы по ходу работы будут задавать тебе вопросы. Проще всего здесь, — и он указал на новый мониторчик, который расположился под основным. — Видишь тут что-нибудь — сразу понимаешь, что это из твоей ячейки, ага? — Он включил мониторчик, напечатал на планшете: «Мэй, на помощь!» — и слова появились на этом новом мониторе — уже четвертом. — Вроде несложно?
— Абсолютно.
— Хорошо. Нубы придут, когда Джаред их обучит. Он как раз сейчас этим занят, обучает всех скопом. Часам к одиннадцати придут двенадцать человек.
Дэн поблагодарил ее и ушел.
До одиннадцати поток был густ, но сводный рейтинг Мэй равнялся 98. Она послала опросники тем, у кого оценка не дотягивала до 100, в том числе двум 90 с небольшим, и почти все исправили рейтинг на 100.
В одиннадцать она оторвалась от мониторов и увидела, как Джаред заводит стайку новеньких — все ужасно юные, все ступают опасливо, словно боятся разбудить незримого младенца. Джаред рассадил их за столами, и офис, пустовавший две недели, в считанные минуты заполнился почти весь.
Джаред взобрался на стул.
— Так, слушайте все! — сказал он. — Это у нас был рекордно быстрый процесс приема. И рекордно быстрое обучение. И рекордно скоростной первый день. Но я знаю, что все вы справитесь. И я это знаю наверняка, поскольку рядом постоянно буду я и рядом будет Мэй. Мэй, встань, пожалуйста?
Мэй встала. Впрочем, было очевидно, что разглядели ее немногие.
— Давай на стул? — предложил Джаред, и Мэй залезла на стул, разглаживая юбку, надеясь, что не грохнется на пол, дура дурой. — Мы весь день будем отвечать на вопросы и перехватывать у вас непонятное. Если непонятно, переправьте запрос, и он улетит к тому из нас, у кого нагрузка меньше. Если надо что-то уточнить — то же самое. Пошлите по каналу, как я вам показывал, и вопрос уйдет нам. Мы с Мэй вас прикроем. Всем комфортно? — Никто не шевельнулся и ни слова не сказал. — Хорошо. Я открываю канал, работаем до двенадцати тридцати. Обед сегодня короче, чтоб наверстать время обучения, но в пятницу мы вам это возместим. Все готовы? — Кажется, никто не был готов. — Поехали!
И Джаред соскочил со стула, а Мэй слезла, села за стол и тотчас отстала на тридцать запросов. Приступила к первому, и через минуту на четвертом мониторе появился вопрос от нуба:
«Клиент хочет полную платежную выписку за прошлый год. Есть? И где?»
Мэй направила его к нужной папке и вернулась к своему запросу. И вот так, поминутно переключаясь на вопросы нубов, она проработала до двенадцати тридцати, а затем вновь увидела Джареда — он опять залез на стул.
— Тпру. Тпру, — сказал он. — Обед. Мощно. Мощно. Верно? Но нам удалось. Наш общий сводный рейтинг — девяносто три, что вообще-то так себе, но ничего, если учесть новую систему и плотный поток. Поздравляю. Поешьте, подкрепитесь, в час дня увидимся. Мэй, загляни, когда сможешь.
Он снова соскочил со стула и очутился подле Мэй, не успела она сама к нему подойти. На лице его читалось дружеское участие.
— Ты не сходила в поликлинику.
— Я?
— Это правда?
— Ну, наверное.
— Ты должна была сходить в первую неделю.
— Ой.
— Они ждут. Сегодня сможешь?
— Конечно. Сейчас?
— Нет-нет. Мы зашиваемся, сама видишь. Скажем, в четыре? Я последнюю смену возьму сам. И к вечеру нубы лучше навострятся. Весело сегодня было?
— Еще бы.
— Нервно?
— Ну, возник новый уровень.
— О да. О да. И будут новые, уверяю тебя. Я же понимаю, ты такой человек — с текучкой заскучаешь, на той неделе подключим тебя к другому аспекту. Я думаю, тебе понравится. — Он глянул на часы. — Ой блин. Тебе надо поесть. Я буквально вырываю кусок у тебя изо рта. Иди. У тебя двадцать две минуты.
В ближайшей кухне Мэй отыскала готовый сэндвич и поела за столом. Полистала ленту на третьем экране, поискала срочное или такое, на что нужно ответить. Нашла и ответила на тридцать одно сообщение, довольная, что уделила пристальное внимание всем, кто в нем нуждался.
Вторая половина дня мчалась, как поезд-беглец: вопросы от нубов валились сплошняком, вопреки прогнозам Джареда, который то и дело уходил и возвращался, десять раз сбегал из офиса, очень бурно беседовал по телефону. Мэй обрабатывала двойной поток, и к 15:48 ее личный средний рейтинг равнялся 96; средний рейтинг ячейки — 94. Неплохо, решила Мэй, если учесть, что прибавилось двенадцать новых людей и надо было в одиночестве помогать всем почти три часа. В четыре она вспомнила, что ее ждут в поликлинике, и понадеялась, что Джаред тоже не забыл. Она встала, поймала его взгляд; он показал ей большой палец. И она ушла.
* * *
Вестибюль поликлиники и вестибюлем-то не был. Больше смахивал на кафе: парочками беседуют сфероиды, во всю стену красивая витрина со здоровыми блюдами и напитками, салат-бар с овощами, выращенными прямо в кампусе, и плакат с рецептом диетического палеосупа.
Мэй не знала, к кому обратиться. В вестибюле пять человек, четверо с планшетами, в углу один с ретинальным интерфейсом. Никаких окошечек, откуда с тобой здоровается физиономия администратора.
— Мэй?
Она проследила, откуда раздался голос, и обнаружила стриженую брюнетку с ямочками на щеках. Брюнетка улыбалась.
— Готова?
Мэй отвели по голубому коридору в кабинет, который больше походил на дизайнерскую кухню, чем на приемную. Брюнетка с ямочками усадила Мэй в мягкое кресло и ушла.
Мэй посидела, затем встала — ее поманили шкафы вдоль стен. Она разглядела нитевидные щели, разделявшие ящики, но никаких ручек. Ладонью огладила поверхности, едва нащупав тонюсенькие стыки. Над шкафами гравировка по стали: ЗНАТЬ, ЧТОБЫ ИСЦЕЛИТЬ. ДЕЛИТЬСЯ, ЧТОБЫ ЗНАТЬ.
Дверь открылась, и Мэй подпрыгнула.
— Привет, Мэй, — промолвило новое лицо, прекрасное и улыбчивое, подплывая ближе. — Я доктор Вильялобос.
Разинув рот, Мэй пожала ей руку. Эта женщина слишком шикарна — ей не место здесь, в этой приемной, с Мэй. Не старше сорока, черный хвост, кожа сияет. На шее висят элегантные очки для чтения — поспешно огибают воротник кремового пиджака и покоятся на пышной груди. Доктор носила двухдюймовые каблуки.
— Я так рада тебя видеть, Мэй.
Мэй не знала, что сказать. В конце концов сочинила «спасибо, что меня приняли» и немедленно почувствовала себя идиоткой.
— Нет, это тебе спасибо, что пришла, — сказала врач. — К нам все приходят, обычно в первую неделю, и мы за тебя тревожились. Были причины отложить?
— Нет-нет. Просто дел много.
Мэй осмотрела врача на предмет физических недостатков и в конце концов обнаружила на шее родинку, из которой торчал одинокий волосок.
— Много дел, нет времени на здоровье? Даже не говори такого. — Врач стояла к Мэй спиной — готовила какую-то микстуру. С улыбкой обернулась: — Это пока вводное обследование, просто диспансеризация, мы в «Сфере» всех обследуем. И в нашей поликлинике главное — профилактика. Чтобы сфероиды были здоровы телом и душой, мы предоставляем всеобъемлющие услуги здравоохранения. Совпадает с тем, что тебе уже говорили?
— Совпадает. У меня подруга работает здесь пару лет. Она говорит, медицина у вас невероятная.
— Приятно слышать. А кто твоя подруга?
— Энни Эллертон.
— А, ну да. Это есть в твоей карте. Кто ж не любит Энни? Передай ей привет. Впрочем, я могу и сама. Она в моей группе, мы видимся раз в две недели. Она говорила, что диспансеризация раз в две недели?
— То есть…
Врач улыбнулась:
— Каждые две недели. Это составляющая охраны здоровья. Если приходишь, только когда что-то болит, нельзя предотвратить проблему. Раз в две недели мы проводим консультации по питанию и следим за всеми колебаниями здоровья в целом. Это ключевой элемент ранней диагностики; это нужно, чтобы регулировать прием медикаментов, чтобы заметить риск за несколько миль, а не когда он тебя уже переехал. Хороший подход?
Мэй подумала про отца, про то, как поздно они сообразили, что его симптомы — это рассеянный склероз.
— Хороший, — сказала она.
— И все наши данные доступны тебе онлайн. Все, что мы делаем, все, о чем говорим, а также, разумеется, все твои предыдущие медкарты. Поступая к нам, ты подписала согласие на то, чтобы мы запросили твои данные у других врачей, и у тебя наконец все будет в одном месте, доступно и тебе, и нам, и мы сможем принимать решения, видеть паттерны, распознавать потенциальные проблемы. Перед нами теперь полная картина. Хочешь посмотреть? — И врач включила монитор на стене.
Перед Мэй возник весь ее анамнез: списки, картинки, иконки, фотографии. Доктор Вильялобос открывала папки, двигала картинки, и появлялись результаты всех визитов Мэй к врачам — с первой диспансеризации перед детским садом.
— Как колено? — спросила врач. Она отыскала томографию, которую Мэй сделала несколько лет назад. Она тогда решила не оперировать крестообразную связку — страховка этого не покрывала.
— Работает, — сказала Мэй.
— Ну, если захочешь им заняться, скажи. Мы это умеем. Отнимет полдня и, разумеется, будет бесплатно. «Сфера» предпочитает, чтобы колени у сотрудников работали. — Доктор Вильялобос отвела глаза от экрана и улыбнулась Мэй заученно, но убедительно. — Собирать по кускам данные из совсем раннего детства было нелегко, но отныне у нас будет практически полная информация. Каждые две недели берем кровь на анализ, когнитивные тесты, рефлексы, проверяем зрение, плюс ротируем более экзотические обследования — МРТ и так далее.
Мэй ничего не понимала.
— Но как вы за это платите? В смысле, одна только МРТ стоит…
— Ну, профилактика дешева. Особенно если сравнить обнаружение опухоли на четвертой стадии и на первой. Разница в стоимости огромна. Сфероиды по большей части молоды и здоровы, наши затраты составляют малую долю затрат на медицину в компании такого же масштаба, но не такой предусмотрительной.
У Мэй опять возникло впечатление — уже привычное, — что на всем белом свете одна лишь «Сфера» способна задумать — или попросту умеет внедрить — реформы до того необходимые и настоятельные, что их уже незачем даже обсуждать.
— Когда в последний раз проверялась?
— В колледже, наверное?
— Так. Ничего себе. Начнем с основных показателей, базовых. Видела такое? — Врач протянула ей серебристый браслет дюйма три шириной. Мэй видела мониторы здоровья у Джареда и Дэна, но у обоих браслеты были резиновые и болтались на руке. Этот был тоньше и легче.
— По-моему, да. Пульс мерить?
— Точно. Многие давние сфероиды носят что-то подобное, но жалуются, что браслет слишком свободный, как бижутерия. Мы его переделали, чтоб держался. Примеришь?
Мэй примерила. Врач приладила ей браслет на левое запястье и защелкнула. Получилось туго.
— Теплый, — сказала Мэй.
— Пару дней будет теплым, потом вы друг с другом свыкнетесь. Но он, само собой, должен касаться кожи, чтобы мерить то, что мы хотим померить, то есть все. Ты же хотела полную программу?
— Видимо.
— При поступлении ты сказала, что хочешь полную программу рекомендованных обследований. По-прежнему хочешь?
— Да.
— Хорошо. Выпей. — Врач протянула Мэй густую зеленую жижу, над которой трудилась. — Это смузи.
Мэй выпила. Жижа была вязкая и холодная.
— Ты проглотила сенсор, теперь он подключится к монитору на запястье. Сенсор был в стакане. — Врач игриво пихнула Мэй в плечо. — Обожаю эту процедуру.
— Я уже проглотила?
— Так лучше всего. Если сунуть его тебе в руку, ты будешь мяться и кряхтеть. А сенсор крошечный и, конечно, органический. Пьешь, ничего не замечаешь, и готово.
— То есть сенсор уже внутри.
— Именно. И он, — прибавила врач, пальцем постучав по браслету, — уже активирован. Он соберет данные: сердцебиение, кровяное давление, холестерин, тепловой поток, поступление калорий, продолжительность сна, качество сна, эффективность пищеварения и тому подобное. Сфероидам, особенно тем, у кого тоже работа временами стрессовая, полезно, что он меряет кожно-гальваническую реакцию, — ты видишь, когда перенапряглась или нервничаешь. Если мы наблюдаем у сфероида или у целого отдела ненормативные уровни стресса, можно, скажем, нормализовать нагрузку. Браслет меряет водородный показатель твоего пота — ты понимаешь, если обезвожена и нужна щелочная вода. Он считывает твою осанку — ты понимаешь, когда сменить позу. Кислород в крови и тканях, уровень эритроцитов, плюс шагомер. Как ты знаешь, врачи рекомендуют десять тысяч шагов в день, а монитор покажет, насколько ты близка к норме. Пройдись-ка.
Мэй увидела на запястье число 10 000 — и с каждым шагом оно уменьшалось: 9 999, 9 998, 9 997.
— Это модель второго поколения. Мы сейчас выдаем ее нубам, а через несколько месяцев подключим всех остальных. По сути, чем полнее информация, тем лучше мы о вас заботимся. Если информация неполна, в наших данных лакуны, а с медицинской точки зрения лакуны приводят к ошибкам и упущениям.
— Я понимаю, — сказала Мэй. — Меня в колледже это мучило. Ты сам сообщаешь данные о своем здоровье, а в результате не данные, а полная катавасия. Три студента умерли от менингита, пока все сообразили, как он распространяется.
Доктор Вильялобос помрачнела:
— И ведь уже можно обойтись без таких крайностей. Нельзя ожидать, что студенты будут все сообщать сами. Это нужно делать за них, а они пускай себе учатся спокойно. Ты сама подумай. Одни только вензаболевания, гепатит С — если б эти данные были доступны, можно было бы принимать меры. А не гадать на кофейной гуще. Слышала про исландский эксперимент?
— Кажется, — сказала Мэй, но без особой уверенности.
— Ну, в Исландии невероятно гомогенное население, большинство жителей корнями уходит в многовековую историю острова. Кого ни возьми, генеалогия прослеживается на тысячу лет назад. Стали расшифровывать геномы исландцев, всех до единого, проследили всякие заболевания до истоков. Получили массу ценнейших данных. Ничего нет лучше стабильной и относительно гомогенной группы под действием одних и тех же факторов — и полезно исследовать ее во временной протяженности. Фиксированная группа, полнота информации — ключи к максимальному успеху. Короче, мы надеемся сделать нечто подобное. Если наблюдать всех нубов, а потом и все десять с лишним тысяч сфероидов, во-первых, мы будем засекать проблемы задолго до кризиса, а во-вторых, соберем данные о популяции в целом. Большинство нубов плюс-минус ровесники, в целом здоровы, даже инженеры, — сказала она и улыбнулась — очевидно, она так шутила отнюдь не впервые. — И если где какие отклонения, мы хотим знать — вдруг существуют тенденции, вдруг мы чему-то научимся. Разумно ведь?
Мэй отвлеклась — ее заворожил браслет.
— Мэй?
— Да. Прекрасно.
Браслет был красив — пульсирующий свод таблиц, числа, огоньки. Сердцебиение обозначалось тонко отрисованной розой — она распускалась и закрывалась. Снова и снова голубой молнией выстреливала ЭКГ. Температура крупно, зелеными цифрами, 98,6,[18]что напомнило ей о среднем рейтинге за день, 97, — надо исправлять.
— А это что? — спросила она. Под цифрами рядком располагались кнопки и значки.
— Ну, браслет умеет измерять еще кучу показателей. Если бегаешь, он покажет, сколько пробежала. Сравнивает частоту сердечных сокращений в покое и в активном состоянии. Измеряет индекс массы тела, прием калорий… Ага, ты приспособилась.
Мэй деловито экспериментировала. Она, пожалуй, никогда не видела столь элегантного предмета. Десятки уровней информации, каждая величина позволяет уточнить, вникнуть глубже. Она постучала по значению температуры — браслет показал температуру за прошедшие сутки, самую высокую, самую низкую, среднюю.
— И, разумеется, — прибавила доктор Вильялобос, — все данные хранятся в облаке и в твоем планшете — короче, где хочешь. Всегда доступны и постоянно обновляются. Если упадешь, ударишься головой и тебя заберет «скорая», фельдшеры мигом получат доступ к анамнезу.
— И это бесплатно?
— Конечно, бесплатно. Это входит в твою медицинскую страховку.
— Очень красивый, — сказала Мэй.
— Да, всем нравится. Теперь я задам стандартные вопросы. Когда была последняя менструация?
Мэй поразмыслила.
— Дней десять назад.
— Сексуально активна?
— Сейчас нет.
— А в целом?
— В целом — конечно.
— Противозачаточные принимаешь?
— Да.
— Хорошо. Если хочешь, мы продолжим выписывать. Перед уходом обратись к Тане, она тебе даст презервативы — сама понимаешь, таблетки спасают не от всего. Другие лекарства?
— Никаких.
— Антидепрессанты?
— Не-а.
— По-твоему, ты в целом счастлива?
— Счастлива.
— Аллергии?
— Да.
— А, правильно. У меня тут записано. Лошади — это жалко. Семейная история болезни?
— В моем возрасте?
— В любом возрасте. Родители? Они в добром здравии?
Она так спросила — так откровенно ожидала услышать в ответ «да», уже занесла стилус над планшетом, — что Мэй словно ударили под дых, и заговорить она не смогла.
— Ой, миленькая, — сказала врач, одной рукой обняла ее за плечи и притянула к себе. От нее слабо пахло цветами. — Ну тише, тише, — сказала она, и Мэй заплакала — плечи затряслись, из носа и глаз потекло. Она понимала, что мочит доктору Вильялобос хлопковый халат, но как будто снизошло освобождение, прощение, и Мэй вывалила всё: отцовские симптомы, его усталость, его неприятность в выходные. — Ой, Мэй, — сказала врач, гладя ее по волосам. — Мэй. Мэй.
Мэй не могла остановиться. Поведала про душегубство со страховкой и как мать остаток жизни будет заботиться об отце, любой процедуры добиваться с боем, часами говорить с этими людьми по телефону…
— Мэй, — наконец сказала доктор Вильялобос, — а ты не спрашивала в кадрах, нельзя ли добавить родителей к твоей страховке?
Мэй уставилась на нее:
— Что?
— Некоторым сфероидам включили в страховку близких в похожем положении. Я думаю, для тебя это вполне реально.
Мэй в жизни о таком не слыхала.
— Спроси в отделе кадров, — посоветовала врач. — А лучше, наверное, спроси Энни.
* * *
— Что ж ты раньше не сказала? — вечером спросила Энни. Они сидели у нее в офисе, большом и белом, окна от пола до потолка, пара низких диванов. — Я ж не знала, что у твоих родителей такой кошмар со страховкой.
Мэй глядела на целую стену фотографий в рамках: сплошь деревья или кусты порнографических очертаний.
— По-моему, в последний раз их было штук шесть или семь, да?
— Да уж. Пошли слухи, будто я страстный коллекционер, и теперь мне что ни день дарят фотки. Чем дальше, тем похабнее. Вон ту наверху видишь? — Энни махнула на фотографию гигантского фаллического кактуса.
В дверях возникло медное лицо — тело пряталось за косяком.
— Я тебе нужна?
— Конечно, ты нужна, Вики, — ответила Энни. — Не уходи.
— Я думала успеть к началу Сахары.
— Вики. Не покидай меня, — с каменной физиономией воззвала Энни. — Я люблю тебя и не переживу разлуки.
Вики улыбнулась, но, видимо, ждала финала интермедии и позволения уйти.
— Ладно, — сказала Энни. — Мне бы тоже туда не помешало. Но я не могу. Так что иди ты.
Лицо Вики исчезло.
— Я ее знаю? — спросила Мэй.
— Она в моей команде, — сказала Энни. — Нас тут теперь десять, но Вики — мой контакт. Слыхала про это сахарское нечто?
— Кажется. — Мэй прочла объявление в ленте «Тропосферы» — вроде планируют подсчитать песчинки в Сахаре.
— Прости, мы про твоего отца говорили, — сказала Энни. — Я не понимаю, почему ты молчала.
Мэй сказала правду, а именно: ей не приходило в голову ни единого сценария, в котором отцовское здоровье пересеклось бы со «Сферой». Ни одна компания в стране не покрывает страховку родителей или братьев-сестер сотрудника.
— Это да, но ты же знаешь, как мы здесь говорим, — возразила Энни. — Все, от чего жизнь сфероида лучше… — Она, похоже, рассчитывала, что договорит Мэй. Мэй не знала, как полагается договорить. — …Мигом становится возможным. Ты должна знать!
— Прости.
— Это же было на экскурсии в первый день. Мэй! Ладно, я этим займусь. — Энни что-то напечатала в телефоне. — Может, ближе к вечеру. Только у меня сейчас совещание.
