— Выпейте это, — говорит Снейп.
И больше не говорит ничего. Ну, или почти ничего. Ещё он говорит:
— Не кривитесь, а пейте. Иначе я отправлю вас в Мунго, пусть последствия вашего идиотского героизма лечат там, коль мои средства нехороши.
Хотя он и отобрал у меня сигареты, в Мунго я не хочу, и потому покорно глотаю, пускай, ничего, что на вкус дрянь распоследняя. Зато Снейп неизменно является на Гриммо три раза в день, рано утром, в полдень, и ещё раз вечером, чтобы отравить меня чем-нибудь свеженьким — от магического переутомления. Чтобы я мог нормально пройти по дому, не цепляясь за стены. И чтобы моя палочка прекратила притворяться прошлогодним сучком.
Да, ещё он однажды говорит:
— Всё наладится, Поттер. Вам станет легче теперь, — и чему-то усмехается, так, что у меня жжёт за рёбрами. Объяснять, что именно он подразумевает, Снейп, конечно же, не собирается.
А объяснений от него хотят, правда, по другому поводу. День на третий после моих подвигов приносит Шеклболта, и я жалею, что не закрыл камин. Снейп, хотя и отправил меня в спальню, лежать после утреннего зелья, сам ещё не ушёл, он как раз велит Кричеру следить, чтобы я не курил и не шлялся долго по дому, а я, в пижаме и тёплом халате, торчу наверху у лестницы и слушаю, как он это говорит, потому что потом зельевар уйдёт и дом онемеет до полудня.
И вдруг вклинивается ещё один голос, низкий и недовольный.
— Доброе утро. Снейп? Мне нужен Поттер. Кричер, позови хозяина.
— Он спит, — это Снейп. — Я бы не рекомендовал тревожить его.
— А я, мистер Снейп, рекомендую вам заботиться о собственных делах, — Шеклболт сегодня суров. — Кричер, иди за Гарри, немедленно.
— Не смей, — негромко говорит Снейп.
— Кричер не смеет, — скрипуче и ехидно говорит эльф. То есть, это я слышу, что ехидно, Шеклболт его интонаций, конечно, не знает.
— Снейп, вы же умный человек и понимаете, что, скрывая от меня Поттера, навлекаете на себя нехорошие подозрения, особенно сейчас, в свете произошедшего. Не забывайте, по вас давно и горько плачет Азкабан, и если бы не Гарри, вы бы заняли там надлежащее место ещё полтора года назад.
— Как досадно, что мальчик тогда всё же покинул больницу, да, Шеклболт? — вкрадчиво спрашивает Снейп. — Что вам нужно? Только уясните — упрятать его в Мунго сейчас уже не выйдет. Поттер здоров, и физически, и психически, просто переусердствовал с магией. Это вам любой колдомедик подтвердит. И будьте уверены, я найду того, кто подтвердит это и для прессы.
— Снейп, вы прекрасно знаете, что мальчишка — ходячая катастрофа, и только поэтому я предлагал тогда понаблюдать его дольше в условиях госпиталя. Эти его выбросы только подтвердили правильность моего мнения, и вам очень повезло, что всё обошлось. А то, что он вытворил сейчас, вообще ни в какие ворота не лезет — если ваш рассказ Дамблдору соответствует истине.
— Вины Поттера в этом нет, — к моему удивлению, отвечает Снейп, — я тоже не ожидал такого. Древние артефакты, Шеклболт, иногда очень непредсказуемо реагируют на попытки изучить их.
Вот как. Значит, и Дамблдору достался лишь кусочек правды. Или этот кусочек был специально огранён под Шеклболта.
— То-то и оно, — говорит Кингсли. — И последствия тоже могут быть непредсказуемыми.
— Он абсолютно нормален. Просто переутомление.
— Если это правда, пусть его осмотрит человек, мнению которого я могу доверять.
— Осмотрит в другой раз, — непреклонно отвечает Снейп. — Я уже сказал вам — Поттер принял зелье и отдыхает.
А Шеклболт, кажется, зол всерьёз. Он говорит:
— Если в качестве ответного аргумента мне понадобится отряд авроров, он будет здесь незамедлительно. Дело перестанет быть настолько приватным и повлечёт за собой протоколы и долгие разбирательства, и вы, Северус, будете пережидать это время в менее уютном месте. Сомневаюсь, что вам это понравится, но вы не оставляете мне выбора.
Только авроров мне ещё здесь и не хватало.
— Только авроров мне ещё здесь и не хватало, — говорю я вслух, спускаюсь в чём был, то есть путаясь ногами в длинных полах халата, а внизу пережидаю, пока прекратит кружиться голова, и спрашиваю: — Чего вам нужно от меня, Кингсли?
— Я велел вам лежать, — говорит Снейп, потом кривится, мол, что с идиота спросишь, складывает на груди руки и отрешённо смотрит в серый декабрь за окном.
И только теперь я вижу, что есть ещё человек в комнате, просто он молчал всё то время, что Снейп пикировался с Шеклболтом, да и теперь просто наблюдает. Маленький, сухонький и лысый, с глазами навыкате, он скорее напоминает домового эльфа, а не человека. Перевожу взгляд на Кричера и с трудом сдерживаю идиотское хихиканье. Я же психически здоров, не так ли?
— Я просто хочу убедиться, что с тобой всё в порядке, Гарри, — говорит Шеклболт, снабдив голос заботливыми интонациями, он, наверное, не понял, что я слышал разговор полностью.
— Со мной всё в порядке.
— Да? А я слышал, у тебя проблемы с магией, — удивляется он. — Нужно обязательно показаться хорошему специалисту. Ты ведь не хочешь остаться сквибом на всю жизнь?
Сказать, что ли, что раз уж я не маг, так и он мне не министр...
— Это всего лишь переутомление, Кингсли. И профессор Снейп уже занимается моей проблемой.
— Профессор Снейп ещё должен объяснить мне, как вверенные ему артефакты оказались у тебя, да так, что потом — что там с ними случилось? Испарились?
— Сгорели, — честно отвечаю. — Не знаю, почему. А у меня они оказались, потому что я попросил профессора отдать — решил, что должен изучить их сам. Или вы собирались прятать их от меня вечно?
— Конечно, нет, — тоже очень честно говорит министр. — Но я считал, что тебе рано заниматься такими вещами, да к тому же, в одиночку, и, как видишь, был прав. Скажи, Гарри, а ты уверен, что это было именно твоё решение? И что они действительно сгорели?
— Не понял, — я смотрю на Шеклболта в упор, — вы на что намекаете?
— Господин министр намекает, Поттер, — голос Снейпа проливается в разговор тягучим ядом, — что я наложил на вас Империус и прибрал Дары к рукам. Пфффф... Шеклболт, смените колдомедика, нынешний явно скрывает от вас пару диагнозов.
— На меня же не действует Империус, — напоминаю.
— Ах да, — якобы вспоминает Кингсли, игнорируя хамство зельевара. — Но ты ведь не будешь возражать, если тебя осмотрит хороший доктор?
Доктор — это вот тот псевдоэльф в углу, что ли? Судя по тому, как фыркает Снейп, он то ли не совсем хороший, то ли не совсем доктор. Или совсем не доктор.
Хотите удостовериться, что я не превратился в чудовище, Кингсли? Именно за этим вы здесь, раз уж Дары министерству не достались? Или надеетесь, что Снейп лжёт и вы всё же сможете обзавестись ручным Повелителем Смерти?
Не знаю, отчего Снейп так старательно не пускал ко мне министра, магии во мне ни капли, а потому я пожимаю плечами и говорю:
— Ну пусть смотрит.
К Снейпу поворачиваться страшно, а псевдоэльф довольно ухмыляется и подходит, потирая ручки. Выглядит жутко, не хватает только зловещего хохота, но он говорит неожиданно добродушно:
— Ещё пару секунд, молодой человек. Сейчас, пусть руки согреются, а то вам неприятно будет. Вот так. Повернитесь.
И кладёт одну свою птичью лапку мне на лоб, а вторую — на шею.
То, что он бродит по моим мозгам, я понимаю только по лёгкой щекотке где-то справа, за ухом, только очень глубоко, и если вас никогда не щекотали внутри головы, понять, каково это, просто невозможно. Хочу вырваться, но мнимый доктор держит крепко и отпускает только тогда, когда сам решает прервать контакт.
— Какой нервный молодой человек. Я ведь не сделал вам больно, зачем же дёргались? — говорит он, а на вопросительный взгляд Шеклболта только слегка мотает головой.
— Что за фокусы, Кингсли? — спрашиваю. — Я не давал разрешения на легилименцию.
— Ну что ты, какая легилименция, — удивляется Кингсли. — Я беспокоился, не причинил ли тебе непоправимый вред этот... ммм... эксперимент. Зато теперь мы можем быть уверены, что всё нормально.
А потом удивляется снова:
— И разве тебе есть что скрывать?
Он прощается, быстро и предельно вежливо, потом гостей слизывает зелёный всполох в камине, а мне думается, что лучше бы они остались ещё. Потому что Снейп срывается с места и орёт на меня:
— Идиот! Если вы слышали разговор, за каким чёртом вообще спустились? Каким местом вы думали?!
— Ничего же не случилось страшного... — говорю.
Теперь, когда оказалось, что "всё нормально", мне и самому так кажется.
— Ничего страшного... — передразнивает Снейп. — Да если бы этот вампир усмотрел в вас хоть намёк на необычную магию, я уже не говорю о тёмной, вы бы сейчас были на пути к отдельной палате в Мунго, потому что для Азкабана вы пока слишком неизучены. Доказывайте потом парням из отдела Тайн, которые станут препарировать вас как флобберчервя, что вы не получили ничего интересного в наследство от артефактов! А после ваших фокусов с Дарами — вы могли поручиться, что он ничего не обнаружит?!
— Не надо на меня кричать, — говорю я ему.
— Не надо на вас кричать? Да вас пороть надо за такие выходки, — уже спокойнее говорит мне Снейп.
— Ну, всё же обошлось... Видите, нет во мне ни необычной магии, ни обычной. Никакой. А Кингсли всё равно бы просто так не отвязался... Не знаю, что там насчёт отдельной палаты, а только, если бы я не спустился, вы бы сейчас были на пути к отдельной камере в Азкабане. Не похоже было, что он так просто угрожал, из любви к искусству блефа. А он правда хотел закрыть меня в Мунго тогда? Не понимаю, он же сам предложил мне работать в Хогвартсе... и... и...
— И шпионить за мной, — заканчивает за меня Снейп. — Это, думаю, для того, чтобы быть уверенным, что вы станете играть за его команду в случае чего. Или хотя бы держать вас в поле зрения, раз уж полный контроль стал невозможен.
— Значит, это вы настояли, чтобы я вернулся в Хогвартс? Да?
— Всё, Поттер, разговор окончен. Идите спать, — говорит Снейп. — Не искушайте судьбу, идите.
Он швыряет в огонь дымолётный порох, рявкает:
— Хогвартс! — и ныряет в камин.
А я ещё немножко смотрю на угли, потом улыбаюсь — это до меня дошло, что Снейп до сих пор верен привычке спасать мою шкурку, а уже потом иду наверх. Мне велели спать. Сон приходит тут же, я сплю почти до обеда, и всё это время складываю из каких-то пошлых розовых цветочков букеты. Не могильные венки, и то хорошо.
Ближе к Новому Году реальность понемногу прекращает мерзко плыть перед глазами в самый неожиданный момент, и даже палочка снисходит до пары чахлых искр, которые я и предъявляю Снейпу. Однако он вместо того, чтобы гордиться плодами трудов своих, жёлчно брюзжит:
— Кто вам позволял колдовать? Дайте своей магии придти в норму, а уж затем увлекайтесь демонстрациями. И ради всего святого, делайте что говорят, если не способны думать самостоятельно. Я не собираюсь по второму кругу тратить на вас редкие ингредиенты.
Этот Снейп — такой, каким его знает Хогвартс, а я знаю, что Кричер сейчас снова примется ныть на публику, как мало ест хозяин Гарри, и Снейп останется на ужин — проследить, сколько чего я сумею в себя запихнуть. Ну, ясно, это чтобы не тратить редкие ингредиенты по второму кругу.
Пускай и таким извращённым способом, но обещанную неделю я всё же получаю. И, убаюканный мелкими радостями вроде совместных трапез, я гоню от себя главную мысль — что дальше? Гоню, но она возвращается, и тащит за собой другие. Может, я обидел его тогда, в день, когда забирал у него Дары. И, может, я действительно ошибся, как он сказал. Теперь, когда между нами больше не стоят Дары и посмертная воля Дамблдора — может, когда-нибудь он всё-таки мне это повторит?
А если нет... Что дальше? Пытаться вернуть в свою жизнь хотя бы немного тепла, просто слушая его наставления и указания по поводу очередного рецепта? И, может, однажды сварить всё-таки то, что нужно, а не то, что выйдет? И получить его одобрение, и знать, что это будет предназначено именно мне? Гарри Поттеру?
К новогоднему вечеру бедлам в моей голове принимает угрожающие размеры, и перед вечерним зельем, а значит, и перед приходом Снейпа, я бреюсь, скуриваю, едва удерживая в пальцах, припрятанную от сурового зельевара сигарету, и когда он появляется из камина, то видит перед собой коньяк, огромное сырное ассорти, настроганное заботливым эльфом, а ещё меня в кресле — ему я оставил привычное, справа.
Снейп хмыкает, добывает из внутреннего кармана фиал и говорит, конечно же:
— Выпейте.
Потом стряхивает с рукава сажу и добавляет:
— А коньяк вам нельзя.
— Коньяк вам, — говорю я, глотаю залпом очередную отраву, зажёвываю сыром и объясняю: — Сегодня вроде праздник.
— Действительно, — говорит Снейп.
— Или у вас другие планы? — спрашиваю я у него, искренне надеясь, что сердце не прорвёт сейчас рубашку. А ещё — что это заметно только мне.
— Пока нет, — говорит Снейп и усаживается, не снимая мантии. Ему будет жарко.
Сыр Снейп игнорирует, как, впрочем, и меня. Будто самое интересное сейчас тонет в коньяке — так он рассматривает содержимое бокала. Молчание — ледяная струна, и даже треск поленьев не спасает.
Не выдержав этой пародии на прошлое, я спрашиваю:
— Вы же говорили с портретом Дамблдора, да?
— Почему вы спрашиваете?
— Ну, я ведь сжёг Дары... Я понял, вы не сказали ему, что это я нарочно... но он так надеялся, что я объединю их... Он очень недоволен?
— Недоволен? Он счастлив, — роняет в бокал Снейп.
— Зачем вы говорите мне неправду? — спрашиваю я.
Снейп молча вздёргивает бровь.
— Я же сейчас совершенно неопасен, — говорю ему. — Я сейчас даже Люмос толком не могу сотворить, не то что разрушать континенты.
— Исключительно по собственной глупости, Поттер.
— Пускай. Я ни о чём не жалею.
— Ну разумеется. Для человека, которому не свойственно вначале думать, а уж после действовать, это единственный выход — научиться хотя бы не сожалеть о последствиях. Вы понимаете, что вообще могли погибнуть? — вдруг зло спрашивает Снейп.
С того момента, как я очнулся, он впервые говорит со мной о том, что я сделал. И я говорю ему — то, что думаю:
— Если бы не вы.
— Если бы не случайность, надо признать, для вас счастливая, — возражает Снейп. — Видимо, вам каким-то образом всё же удалось соединить Дары Смерти правильно, потому они и не смогли причинить больший вред своему хозяину. И если бы не это, я бы обнаружил гораздо худшую картину.
— Я не пытался ничего соединять. Я просто сложил их в котёл и поджёг Инсендио.
— Просто... — фыркает он. — Поттер, напоминаю, одним из артефактов был Воскрешающий камень. Камень, понимаете? Если бы вы прилежнее изучали Чары и были наблюдательнее, вы бы знали, что камни не загораются от простого Инсендио.
— Но загорелся же...
— И благодарите Мерлина, что Дары отреагировали на этот акт вандализма всего лишь так, а не погребли вас под руинами дома. Как я уже сказал, вы перед этим, скорее всего, умудрились случайно сложить части артефакта в целое и получили ненадолго то самое легендарное могущество. Так что в итоге Дары были уничтожены своей же силой, а не потому, что вы, Поттер, такой великий чародей, как внушил вам Альбус.
— Он мне не внушал... Он просто говорил, что я смогу их объединить. Я уже понял — он именно этого ждал, а я совсем не то сделал и не оправдал его ожиданий.
— Поттер... — вздыхает Снейп. — Вы всерьёз считаете, что можете знать, какой результат ему требовался?
— То есть?
— То есть, когда я говорю, что портрет вашего любимого директора счастлив, я не преследую цели ввести вас в заблуждение.
Да, пожалуйста, не надо меня вводить, мне бы чтоб вывел кто-нибудь... Аууу!
— Так что, — спрашиваю, чтобы не терять момент, когда Снейп невероятно щедр на ответы, — он этого и хотел? Чтобы я уничтожил Дары? Но почему нельзя было сказать? Я бы давно с ними разобрался...
— Великий и светлый Дамблдор припрятал от вас информацию, какая неожиданность, правда, Поттер? — зло ухмыляется Снейп. — Он давно интересовался этими артефактами и, делая меня хранителем Даров, скорее всего, понимал, что только их уничтожение сможет завершить мою роль. Видимо, вы должны были сами захотеть избавиться от них. И вы захотели — Альбус хорошо вас знал. Ваш покойный учитель, Поттер, предпочитал именно такие методы воздействия на ход событий.
— Он не мог знать, что я вас... что... — Мерлин, да как же сказать-то... — Что вы станете мне небезразличны... настолько...
— Ему и не требовалось это знать.
— Почему?.. — я и правда не понимаю...
Снейп молчит, будто сомневается, стоит ли отвечать. Потом, наверное, решает, что стоит, хотя на лице его абсолютно непроницаемая холодная маска, из тех, что он так любит надевать перед аудиторией. Сегодня аудитория — это я, и я слушаю, как он негромко произносит:
— Потому что неважно, кто именно стал бы хранителем Даров Смерти — вы, Поттер, поступили бы так в любом случае. Ваше извечное гриффиндорское шило не дало бы вам покоя, пока кто-то несвободен из-за вас. Так, наверное, планировал Альбус, и так вышло в итоге, — усмехается он, проглатывает залпом остатки коньяка и встаёт. Часы в углу гостиной звонко отбивают полночь, а Снейп говорит: — С Новым Годом, Поттер. Идите спать, вам не стоит переутомляться.
Всё, что я хотел спросить, вдруг вылетает из головы, такой он сейчас на фоне пламени... такой... красивый, наверное. Худой, длинный, чуть сутулый, тёмные тяжёлые волосы связаны в хвост, отчего лицо ещё резче — и всё же красивый.
А пока я любуюсь, он успевает зачерпнуть пороху и ступить в позеленевший огонь.
Проходит первый, потом второй, а потом и третий день нового года, Хогвартс, наверное, уже полон топота и голосов, Снейп почему-то не приходит, наверное, занят ужасно, и зелье мне притаскивают хогвартские эльфы, я маюсь бездельем и нерешёнными загадками, а четвёртого вечером он неожиданно появляется сам и протягивает фиал:
— Радуйтесь, это последнее. Ну-ка, скажите — Люмос.
— Люмос, — послушно говорю я, допив зелье и взмахнув палочкой.
Палочка освещает гостиную ярко-голубой звездой.
— Отлично, — говорит Снейп. — Теперь удержитесь с неделю от соблазна чрезмерно пользоваться магией — и всё будет хорошо. К беспалочковой это тоже относится. И аппарациями тоже пока увлекаться не стоит.
Я верю, что всё будет хорошо, без всякого подвоха, и потому спрашиваю:
— Вы говорили, что второго января нужно будет выйти на работу. А сегодня четвёртое. Можно мне уже перебраться в Хогвартс?
Такой простой вопрос — а Снейп почему-то не отвечает. Он вообще застыл изваянием, и когда наконец я слышу ответ, тут же решаю, что ослышался. Потому что Снейп даже не говорит, что рано мне ещё работать, он просто говорит:
— Не вижу необходимости в вашем присутствии там.
— Э-э... — говорю я. — Но... Вы же студентов засыплете контрольными, а они вас — своей писаниной. Зелья, наверное, я пока варить не смогу, но перо в руках удержу точно.
— Поттер. Я вообще не вижу смысла в том, чтобы вы и дальше занимали эту должность, — сообщает он ровным голосом и собирается уходить.
А я, кретин, ещё и спрашиваю, глядя ему в спину:
— Почему?
— Потому что смысла в этом нет, — он оборачивается, и мне становится не по себе, так холоден голос и столько злости в его глазах. — Вы прекрасно знаете, для чего вас отправили в Хогвартс, кроме того, я считаю, это всё же было неплохой заменой Мунго, где вас так хотел оставить ваш друг Шеклболт. Даров больше нет, и вы теперь действительно неопасны — и ему неинтересны, таких в Британии пруд пруди. Поэтому защита хогвартских стен вам больше ни к чему, как и должность ассистента зельевара — всерьёз зарабатывать на жизнь, насколько я знаю, вам нет нужды, меня с вами абсолютно ничего больше не связывает, а зельеварение — абсолютно не ваша стезя. Найдите себе другую забаву.
Я молчу — потому что не могу ничего другого... Потому что он мог вообще не тратить столько слов, можно было обойтись одним, "Круцио"...
А когда уже могу вдохнуть, спрашиваю:
— МакГонагалл уже знает? или нужно, чтобы выглядело, будто это я сам так решил?
Исподлобья на него смотреть неудобно, да и некогда — мне приходится отпрянуть назад, потому что Снейп мгновенно оказывается рядом и нависает надо мной, и шипит в лицо:
— Я хочу заняться наконец спокойно своим прямым делом — зельеварением, а не лавировать меж министров и мертвецов, пытаясь сохранить ваш рассудок и жизнь. Хочу отдохнуть от долгов и требований. И от вас, Поттер. Хочу, чтобы и моя война наконец кончилась. Это вам ясно?
Он так близко, что черты расплываются перед глазами, и я стаскиваю очки, но так хуже, так я вижу всё, и даже едва заметную трещинку на нижней губе. Тогда я опускаю веки и отвечаю:
— Ясно, причём и без ваших оправданий. Вы никогда этого не делали, зачем же начинать...
— Оставьте язвительность тем, кому это к лицу, — говорит он. — Я обещаю, вам станет легче. Нужно только немного подождать.
— Подождать? Чего? Вы снова знаете что-то, что мне сообщить забыли?
И тогда он встряхивает меня за плечи, так, что зубы стучат, и рычит:
— Поттер, прекратите прикидываться. Разорвать связь и покончить с этим проклятием — так, кажется, вы сказали, когда клянчили у меня Дары, и я полагал, вы понимаете, о чём говорите!
— Не понимаю, — говорю я. — Я не понимаю, о чём говорите вы сейчас.
— Посмотрите на меня, — велит Снейп, я покорно надеваю очки и открываю глаза, а он тихо произносит: — На самом деле не понимаете? Уничтожив артефакт, вы тем самым разрушили магическую эмоциональную связь с его хранителем — со мной. Всё кончилось, Поттер. Теперь действительно всё кончилось.
Внутри стремительно скручивается холодный узел.
— Вы лжёте, — говорю и очень хочу верить в то, что говорю. — Да, конечно, вы лжёте, профессор Снейп, только я не понимаю, зачем. Что вам нужно? Чтобы я уволился? Чтобы больше никогда не попадался вам на глаза? Да ради Мерлина! Всё, что угодно, только скажите — вы солгали! Да?!
Я почти умоляю. Столько всего рассыпалось в пыль за последние дни, вся жизнь, но единственное, в чём я убеждён до конца — я на самом деле люблю его. И я действительно готов на что угодно — пусть только не отбирает у меня меня самого.
— Вы стали слишком часто обвинять меня во лжи, — холодно замечает Снейп. — Возможно, я это заслужил, но именно теперь лгать мне незачем. Магическая связь, даже привязанность, возникшая под влиянием артефакта — не такая уж большая редкость. Так бывает, Поттер.
Так бывает. Ну конечно. Просто так бывает.
Так просто. Влияние артефакта.
Так просто объясняется кипящее безумие, из которого я состоял.
Конец безумию, Гарри. Рад?
А ещё, оказывается, страшно трудно держаться на ногах и я опускаюсь на пол. Наверное, так себя чувствует марионетка, когда рушится вниз мёртвой грудой — потому что перерезана последняя нить.
Не смотри. Не нужно. Невыносимо.
Если я отвернусь и спрячу лицо в коленях — уйдёшь?
— Поттер, послушайте, — нет, он не ушёл, он, кажется, присел там, за спиной, и говорит так странно, так мягко, как не говорил никогда, — вы пошли на поводу у древней силы, сопротивляться которой было невозможно. Это не зазорно.
— Ага, — говорю я, мне не хватает воздуха, и приходится поднять голову, чтобы хоть немного вдохнуть, но это всё равно выходит плохо. — Точно... Всё фальшивка, и сам я тоже, оказывается... да... что ж тут такого...
— Я не затем это сказал, чтобы дать вам повод для самоуничижения. Просто уясните, что вами руководила внешняя сила, а не собственные чувства.
— А. Ну да. Уяснил. И что мне теперь делать?
— Жить, — серьёзно отвечает Снейп. — Перестаньте цепляться за свои заблуждения и живите спокойно.
— Да, — говорю я. — Конечно. Скажите только, зачем тогда вы ходили сюда всё это время. Ходили, зельями меня пичкали... из редких ингредиентов. Если... связь разорвана и нет ничего больше. А?
— Поттер, — произносит он, и голосом его можно дробить камни. — Вы, конечно, сейчас не самого лестного мнения о моей персоне, но предположить, что я мог предоставить вас самому себе в том состоянии, в котором вы пребывали неделю назад — это уж слишком. И не стоит обычную помощь расценивать как нечто большее. Вы сами посмеётесь над этим спустя какое-то время.
— Знаете, — сообщаю непослушными губами, — мне как-то не смешно.
— Станет. Непременно станет.
— Дайте сигарету, — говорю ему.
Я так просто говорю, я знаю, что не даст, но он вдруг командует:
— Аксио сигареты. Аксио пепельница.
Предусмотрительный.
Протягивает уже зажжённую.
И заботливый.
— Теперь я понимаю, почему вы сказали, что я поступил бы так в любом случае. Гриффиндорское, как вы выразились, шило, ни при чём, да, профессор? И вы ни при чём. Кто угодно, если бы стал хранителем... Хуже всего, — говорю я, выдыхая дым, — хуже всего, что вы с самого начала знали, что это всё не просто так возникло, я не поверю, что нет, что хотя бы не догадывались... и позволили мне... как вы себя чувствуете после этого, профессор?
Мне не нужны его ответы, мне просто нужно выплюнуть эти мысли вместе с их гадким вкусом, я не хочу слышать, что он сделал лишь то, что было необходимо, но слышу совсем другое, сказанное глухо и отдающее горечью:
— Знаете, это ведь работало в обе стороны. Поэтому да — я позволил вам. И себе, Поттер. Мне жаль.
Он уходит, просто уходит, я слышу, как тихо стучит, закрываясь, дверь.
Вам станет легче, Поттер — сказал он. Вам станет смешно — спустя какое-то время. Он только не сказал — когда. Когда мне станет смешно и легко настолько, чтобы зверь в сердце перестал драть меня когтями. Он ненастоящий, он порождение уже погибшей древней магии — и мне осталось только в это поверить. И жить спокойно.
— Гермиона, — тихо говорю я, когда собираю достаточно сил, чтобы доползти до камина. — Рон? Вы дома? Можно к вам?
Наверное, это нечестно — выгуливать своего зверя у друзей. Наверное. Но один я сейчас не могу. Он меня сожрёт — хотя и ненастоящий.
— Ой, Гарри! — оживает пламя. — Дома, дома. Ты заходи давай!
Не знаю, что они подумали, когда я появился. А только начинаю я осознавать действительность, когда обжигаюсь о фильтр неизвестно когда подкуренной и неизвестно какой по счёту сигареты. И горло пересохло — наверное, я говорил слишком долго. Маленькая квартира, положенная Рону от аврората — действительно маленькая, по единственной комнате плавает сизый дым, на блюдце тонут в пепле сигаретные останки, Миона обнимает мои плечи, а Рон серьёзно-серьёзно предлагает:
— Слушай, Гарри, можно я ему рожу начищу?! Я ж говорил, что это амортенция!
Меня ещё хватает на то, чтобы улыбнуться:
— Ему-то за что... С Дарами я уже разобрался, так что виновник наказан.
— Ну как за что! Давно хотелось, а тут такой случай... — говорит Рон.
Шутит.
Надо смеяться.
Смеюсь.
Гермиона почему-то укоризненно смотрит на Рона, силой впихивает мне в руки чашку, но это зря, чай в меня попадает с трудом, расплёскивается, ещё сильнее пахнет успокоительным зельем, и течёт за ворот, и тогда они укладывают меня тут же, на диван, и укрывают, наверное, всем, что есть в доме, и долго сидят рядом, молчат и держат за руки, пока я внезапно не отключаюсь.
А утро пахнет беконом, и Гермиона высовывается из микроскопической кухоньки, и говорит бодро-бодро:
— Проснулся? Сейчас завтракать будем, тебе чаю? или кофе хочешь? А Рон уже ушёл. А я послала записку начальнику, что плохо себя чувствую — в конце концов, ты не так часто у нас гостишь, чтобы бросать тебя здесь ради работы. А вечером — Рон обещал не задерживаться — закатимся в какой-нибудь паб, лучше маггловский, там пиво вкуснее, и...
— Миона, — перебиваю, выпутываясь из кучи одеял. — Прости, пожалуйста.
— Ты что? — говорит она. — За что это?
— За вчерашнее. Я же о вас почти и не думал столько времени, а вломился вот так, истерику устроил... И... не надо меня развлекать. Правда. Я уже в порядке.
— Дурак ты, Гарри Поттер... — сердито вскидывается Гермиона. — Развлекать его не надо... ещё и прощения просит... Что забыл о нас — это, конечно, ты свинтус, но мы всё прекрасно понимаем. Друзья же не для того, чтобы пить пиво по пятницам, а чтобы можно было, когда тебе плохо, вломиться, как ты говоришь, устроить истерику — и быть понятым. Странно, что приходится это тебе объяснять. Всё, подымайся и марш в душ. И не отвлекай меня — я настолько не кулинар, что даже омлет надо мной издевается, поэтому мне нужно за ним присматривать, чтобы не выкинул подлый номер и не сгорел внезапно.
Мы долго завтракаем за маленьким столиком у окна, пьём кофе, Гермиона говорит о каких-то важных исследованиях, и просто о сплетнях, говорит, говорит, и милосердно не замечает, что её сигареты я уже почти прикончил, а свой омлет так и не начал, и только когда ей приходится несколько раз повторить какой-то вопрос, подруга не выдерживает:
— Гарри, хочешь поговорить о том, о чём думаешь? Или мне продолжать заливать тебе мозги всякой ерундой?
Пожимаю плечами.
— Так не годится, — хмурится Гермиона. — Всё это, конечно, ужасно неприятно, отвратительная история, но Гарри! — у тебя в глазах пусто. Совсем. Мы столько пережили вместе, и я никогда таких глаз у тебя не видела. Ты меня пугаешь. Я вчера раз сто пожалела, что вообще передала тебе тот разговор в Норе...
— Не жалей, ты всё правильно сделала, — говорю. — А это пройдёт.
Он сказал ведь — надо подождать, я и жду. Это я просто замер и жду, Миона.
— И что теперь? Так и уйдёшь из Хогвартса, потому что Снейп велел? Скажи МакГонагалл, что не собираешься бросать работу — и что он сможет сделать? Или вот — МакГонагалл же предлагала тебе преподавать Защиту, самое время согласиться.
— А зачем? — спрашиваю. — Хоть одну причину назови, для чего мне оставаться в замке.
— Мне бы, например, гордость не позволила просто взять и покорно уйти, — Миона встряхивает волосами и задирает нос, наверное, именно так нужно демонстрировать гордость. — Так что хотя бы затем, чтобы Снейп понял, что ты и без него спокойно проживёшь.
Жить спокойно. Он так и сказал.
— Я не хочу ему ничего доказывать. Но даже если бы и хотел — незачем. Он и так уверен, что без него я проживу спокойно. А скорее всего, ему сейчас и дела до этого нет — как я буду жить. Даже если это правда, ну, что он что-то чувствовал, так он со своим самоконтролем давно уже пришёл в норму, может, даже ещё и Дары не дотлели. В общем, это не тот случай.
— Ну, тогда... тогда потому, что...
— Не трудись, не придумаешь, — говорю. — Мне абсолютно нечего делать в Хогвартсе, и Снейп, как обычно, прав.
— Тошно слушать! — восклицает подруга. — Снейп то, Снейп сё... А ты вот не ешь из-за него, и куришь как ненормальный... Прав он... И что, лечь и помереть теперь?!
Хотелось бы. Может, тогда будет не больно.
Но Мионе я такого, конечно, не говорю. А говорю:
— Всё, Миона, хватит. Не из-за него, понимаешь? Не из-за него. Не его вина, что я не умею быстро отказываться от... от своих заблуждений. Я же сказал — пройдёт. Помочь тебе убрать со стола?
— Не надо. Вон, газетку почитай, что ли... — вздыхает Гермиона, справедливо полагая, что я больше не хочу говорить на эту тему, подсовывает мне свежий "Пророк" и синюю вазочку с крекерами.
Газету я листаю. Просто чтобы деть куда-то руки. Даже не читаю, просто бессмысленно пялюсь на мешанину букв. И сначала, когда взгляд выхватывает из последнего столбца на последней странице слово "зельевар", я только моргаю и мотаю головой. Теперь чудиться будет, да?
Потом смотрю ещё раз.
А потом спрашиваю:
— Миона, карта Великобритании у тебя есть какая-нибудь?
— Атлас был где-то. Посмотри там, на верхних полках, — отвечает Гермиона из кухни.
А потом сама появляется и спрашивает:
— Нашёл? А зачем тебе... Гарри? Ой...
Ой. Да, Миона. Ой.
Я забыл, зачем доставал атлас. Потому что ковёр у моих ног усыпан Снейпом, и будто это был горный обвал, а не лёгкие бумажки слетели мне на голову. Странно, я всегда думал, что одинаковые колдографии на лягушечных вкладышах должны двигаться синхронно. А вот ни черта вам. Пока один Снейп хмуро смотрит перед собой, второй оглядывается на праздничный шум и презрительно кривится, третий складывает на груди руки, закрывая от объектива орден Мерлина, четвёртый...
Дальше я уже не успеваю увидеть, потому что Гермиона молниеносно сгребает карточки, комкает в неровный шар и швыряет в корзину для бумаг. И крикнуть, чтобы не смела, я тоже не успеваю. Поэтому только тупо смотрю вслед Снейпам и повторяю:
— Что это? Гермиона, что это такое?
— Уже ничего, — сердито отвечает она, ёжится под моим взглядом, да, Гермиона, нужно объяснить, обязательно нужно, и она всё-таки объясняет: — Ну, помнишь, ты мне на день рождения кучу шоколадных лягушек приволок? Так вот, больше всего в них оказалось именно таких карточек. И я их складывала, дура, подколоть хотела, сказать что-то вроде того, что он тебе нужнее, ну и отдать всю стопочку,. И забыла о них потом вообще, напрочь, даже не помнила, куда приткнула, а оказывается, вот куда... Ты атлас хоть нашёл?
— Нашёл.
— А что тебе нужно там?
— Я скажу — когда пойму сам. Ладно?
— Ладно, — вздыхает Гермиона.
Я рассматриваю карту, молчу, а Миона что-то читает, что-то пишет, и я благодарен ей, потому что она не суетится вокруг меня, не предлагает поесть и больше не спрашивает, что я буду делать дальше. Только иногда ставит около меня чашку с чаем, и, подозреваю, доливает туда немало успокоительного, я дремлю на диване над атласом, и когда появляется Рон, мне уже совсем хорошо. Я могу дышать, могу даже общаться, хотя и не слишком бойко, и действительность воспринимается размыто, будто через залитое дождём стекло.
Но сознания всё же хватает, чтобы отказаться провести ещё ночь у друзей, пообещать придти завтра, и даже вернуться на Гриммо и доползти до дивана в гостиной, я страшно устал, но устроиться спать прямо тут же мне не даёт Кричер, ещё чего, разве у хозяина Гарри неудобная постель, и не спрашивая, переносит меня в спальню, и я даже сплю до утра, совсем без снов, а наутро просыпаюсь и думаю, что знаю, куда идти и что делать.
Вопрос Гермионы — неужели ты покорно уйдёшь, Гарри, вчерашняя газета и те его слова, зельеварение не ваша стезя, Поттер, так он сказал, всё это смешалось в голове ещё вчера, и сегодня я иду к гоблинам — менять галеоны на фунты, а потом домой — поговорить с Кричером и сложить в чемодан, не обращая внимания на жалобный бубнёж эльфа, немножко белья, чистый свитер и джинсы, а потом — к Гермионе и Рону, во-первых, потому что обещал, а во-вторых — попросить пожить на Гриммо, присмотреть за домом и не дать затосковать Кричеру.
— Куда?! — ошалело спрашивает подруга. — Гарри, ты совсем уже? Ты хоть знаешь, где это?!
— Я знаю, Миона. Я вчера смотрел на карте.
— Гхм... Гарри, по-моему, не нужно так торопиться, — веско замечает Рон. — По-моему, тебе нужно остыть, а то это сильно смахивает на панику и побег. Что ты забыл в этом Хелмсдейле?
— Работу, — говорю. — Вчера в "Пророке" прочёл, в частных объявлениях. Аптеке в Хелмсдейле срочно требуется зельевар.
Рон не может сдержать смешок, я знаю, Рон, мне самому смешно, что я решился на такое, смешно и страшно одновременно, и это немножко спасает меня от моего зверя, а потом Рон говорит:
— Ну ладно ещё, что ты ухватился за первый попавшийся вариант, можно попробовать, конечно, а переезжать-то туда зачем? Мы с Герми запросто можем пожить на Гриммо, если тебе невмоготу там одному, не вопрос, да, Герми? но это же Мерлин знает где, этот Хелмсдейл! что тебе мешает аппарировать туда и назад, и жить в нормальном месте?
— Я не знаю, Рон, — признаюсь. — Я ничего пока не знаю. Может, так и будет. Может, я вообще им не подойду. Но только мне сейчас это нужно — что-то сделать, пускай даже что-то бессмысленное. И... понимаешь, Рон... это хорошо, что Мерлин знает где. Так присмотрите за домом? Там охренительно много комнат, в которых некому жить, а ещё там есть Кричер, и тебе, Миона, не нужно будет следить за омлетом.
Рон хмуро молчит, потом кивает, обнимает Гермиону за плечи, и они не пытаются меня провожать, только подруга просит быть осторожнее. Конечно, Миона. Я буду.
Я даже не стану аппарировать сейчас, мне же нельзя увлекаться аппарациями, я помню. Из камина в камин, а потом всего двадцать минут пешком от площади Гриммо.
Я уезжаю совершенно по-маггловски, на обычном поезде, даже не поискав глазами проход на платформу девять и три четверти, по-маггловски купив билет в кассах вокзала Кингс-Кросс и по-маггловски пересев в Эдинборо на автобус.
За окном автобуса ползут зимние холмы, за окном автобуса тянется Северное море, и время тянется — длинно и серо, и я в дороге уже целую вечность, прислушиваюсь, не началась ли у моего зверя агония, он теперь знает, что ненастоящий, и просто обязан издохнуть. И я так и не знаю, зачем тогда, ежесекундно оглядываясь на дверь, полез в корзину для бумаг, а утром на Гриммо долго расправлял по одному, а потом зачем-то положил во внутренний карман куртки — они и сейчас там — двадцать два вкладыша от шоколадных лягушек.
19.04.2012
