Из пропасти сна выбираюсь в одиночестве. Вчера до меня, оглушённого и растерянного, как-то это не дошло — я снова один. А сегодня просыпаюсь, несколько мгновений недоумеваю, отчего мне так паршиво, а потом в память тараном вламывается вчерашний день.
Мерлин мой, что делать, а?
Снова уснуть и больше не просыпаться?
Пойти к Гермионе и попросить Обливэйт?
Самому ткнуть себе палочкой в лоб?
Я один. И не потому, конечно, что проснулся в его постели без него. Всё, чем я жил эти месяцы — галлюцинация, я бредил, отравившись Снейпом. И был один. Нужно принять ещё дозу — вдруг поможет.
Закрываю глаза. Холодно.
И нужно встать. Снейп не любит, когда я задерживаюсь у него в комнатах в его отсутствие, хотя почему-то не стал меня будить, когда уходил. Снейп много чего не любит, я тоже в списке.
Давай, Поттер, соверши подвиг, выползи из-под одеяла.
Сегодня завтрак в Большом Зале — ещё большая пытка, чем обычно. Сегодня в Большом Зале надо не только есть под чужими взглядами, но и делать при этом вид, что жив. К мыслям, тяжёлым и несвежим, как вчерашняя каша, добавляется нытьё в висках, а горлу сухо и больно, будто колючки глотаю. И холодно, Мерлин мой, как холодно. Это мне, наверное, вчерашняя прогулка даром не прошла. Жаль, если Мионе тоже.
А ещё в Большом Зале Снейп, он чуть склоняет голову в ответ на моё нечто, призванное изобразить улыбку, и тут же недовольно смотрит на слизеринский стол — сегодня его детишки слишком громко болтают и смеются. Слишком по-гриффиндорски, наверное.
Подойти, сгрести в кулаки неизменную чёрную мантию, встряхнуть что есть силы — какого чёрта, Северус? Почему ты мне не сказал? Зачем позволил считать тебя хоть немного своим? Кричать в его презрительную гримасу, конечно, он ведь презирает несдержанность, в поднятую бровь его — а ничего удивительного, Северус, это все мои демоны проснулись и рвутся наружу, ты может, думал, их нет уже, а они просто спали, ты спел им хорошую колыбельную, Северус.
И закрыть глаза, и чтобы витражи взрывались и осыпали мир цветными осколками, а пламя свечей чтобы взметнулось и заревело...
Ничего такого я не делаю, просто цежу кофе, слушаю, как в голове затевает игру огромный молот, и пытаюсь впихнуть в себя миниатюрный обсыпанный сахаром рогалик. Потому что я стабилен. Я стабилен и не имею права на вопли, взрывы и демонов.
Кроме того, я теперь знаю — как и зачем он мог. Глупо спрашивать очевидное.
Совы бомбардируют столы почтой. Записка от Гермионы спрашивает: "Гарри, как ты?" — а мне почему-то видится в её словах оттенок вины. Я вообще мастер видеть то, чего нет. Лучше бы написала, что не простыла, выгуливая меня.
В лабораторию ухожу, встретившись глазами со Снейпом. Когда-то от таких взглядов бежал мороз по коже. Потом окатывало жаром.
Сегодня всё ненастоящее, и сам я — игрушка.
И он — он тоже.
Игрушки играют игрушками.
А ведь тогда, вначале, понимание, что Снейп играет мной, не вызывало такого отторжения. А всё, наверное, из-за убеждения, что это было нужно Снейпу. Не его больному чувству долга. Не мёртвому Дамблдору. Ему самому. Только ради него... Ещё и правила собирался изучить, чтобы быть на равных. Идиот.
Руки добавляют, помешивают, три раза по часовой стрелке, четыре — против, а я счастлив, что наконец можно не следить за выражением лица. Осторожно, Гарри Поттер думает. Гарри Поттер, фальшивый шпион, игрушечный зельевар, карманный Повелитель Смерти. Черти понесли Гермиону переодеваться.
Насыпьте мне песка побольше, хочу быть страусом и чтобы всё стало как раньше. Потому что жить с этим всем как сейчас — не выходит. Яд кобры подмигивает опаловым глазом из крошечного запечатанного флакончика — может, не в котёл?
Фу, Поттер. Трусость должна иметь границы. Ты ведь вроде мужчина, да к тому же гриффиндорец. Гриффиндор, вперёд. Подбери сопли и возьми себя в руки, пока ещё не очень противно взяться.
Кажется, я сыплю зверобой уже второй раз. Или нет?
Руки двигаются в такт молоту, он уже в полную силу лупит по мозгам. Холодно. Три по часовой, четыре против, три по, четыре против, три...
Возвратившийся из класса Снейп смотрит, как по лопатке сползает белая, остро пахнущая масса, принюхивается, морщится:
— Слишком много зверобоя, — и добавляет снисходительно: — А впрочем, неплохо.
Отчего-то сегодня мне нужно, чтобы он вместо этого сказал, как когда-то — вы бездарь, Поттер, бездарь и тупица, если не можете совершить настолько простое действие и отмерить верное количество... А он не говорит. Он говорит — неплохо. Хотя и слишком много зверобоя. Всё для стабильности хозяина Даров, да, Северус?
Захлёбываюсь тоскливым пониманием — теперь я это буду видеть в каждом слове и прикосновении, как раньше видел тающий лёд. И снова буду сам виноват. Так что раскладываю мазь по склянкам, молчу, как дурак, и пожаловаться не на кого.
— Поттер, что с вами сегодня такое? — слышу вдруг.
Да всё хорошо, Северус. Просто что-то жить не хочется, а так — всё в порядке.
— Горло болит. И голова. Простыл, наверное, — закупориваю последнюю склянку, спрашиваю: — Что-нибудь ещё на сегодня?
— Ничего срочного, — говорит Снейп, сверля меня глазами. — У меня ещё Хаффлпафф после обеда, а вы, Поттер, скверно выглядите, поэтому примите зелье и полежите. Принести вам что-нибудь?
Я не знаю, как мне быть дальше, знаю только, что больше не стану напрашиваться на внимание и ласки, а по его инициативе мне и так достаётся их не много. Но даже на это немногое у меня нет права.
— Не нужно — хриплю. — Я эльфов попрошу, если что.
Посылаю чистящее заклинание на котёл и ползу к двери, пока он не предложил что-нибудь ещё, от чего у меня не хватит решимости отказаться.
— Поттер.
— Что?
— Зелье. Сомневаюсь, что в ваших комнатах оно есть.
— Да, конечно.
До шкафа с готовыми зельями несколько шагов, которые сейчас кажутся подвигом. Не потому, что я болен. Просто боюсь споткнуться о его взгляд. Хорошо, что сегодня можно всё списать на простуду.
А он сам достаёт флакон, и подходит, и кладёт прохладную ладонь на мой лоб, а потом, видимо, решив, что этого недостаточно, склоняется и прижимается губами. Это он не целует так, это он так просто проверяет, нет ли температуры, и во мне подымается дикая, неправильная волна, смешанная из отчаяния, злости и нежности, и обрывается вниз, и чуть не выплёскивается — зачем, Северус?! Только ради клятвы, данной мертвецу в странном нигде?!
Меня убьёт "да".
Я боюсь не поверить в "нет".
Кажется, я научился не задавать вопросы, ответ на которые услышать не готов. Молчу, закрыв глаза, и только жду, когда он отойдёт от меня.
А он не торопится. Он говорит:
— У вас жар, и притом сильный. На Гриммо вряд ли настолько холодно, но я не стану спрашивать, где вы шлялись, что умудрились так простыть. Захотите — сами скажете. Видимо, вы слишком устали за последние дни, плюс переохлаждение — и вот результат. Ну ничего, сегодня отдохнёте немного, а после Рождества обещаю спокойную неделю.
— О чём вы?
Снейп впихивает мне в руку флакон с зельем, снова впечатывает губы в мой горячий лоб, и вот теперь это уже поцелуй, я так понимаю.
— Потом расскажу. Идите в постель, немедленно, — и прищуривается: — Или вас отнести?
Шутка. Ну да. Но вот как раз сегодня я шуток не понимаю. Поэтому серьёзно спрашиваю:
— Вам кажется, что в гостиных факультетов иссякли темы для обсуждения? Хотите подкинуть свежую? Тогда отнесите.
Снейп пару секунд внимательно смотрит мне в глаза, а потом совершает странное и раритетное — смеётся. Смеётся и говорит:
— Поттер, вы меня когда-нибудь уморите своей наивностью. Эта тема перестала быть свежей давным-давно. — Он открывает дверь, подталкивает меня в коридор и спрашивает: — Может, вас всё же проводить?
— Я дойду.
— Ну как знаете.
Снейп круто разворачивается и уходит, а я приваливаюсь к стене, надо перевести дух, и долго ещё вижу далеко впереди, за спинами студентов, чёрные всполохи его мантии.
Простуда, видимо, послана во спасение моему рассудку, потому что думать я не могу. Добираюсь до своей постели, проглатываю зелье и просыпаюсь только к вечеру.
Мне жарко и влажно, наверное, температура спала. Всё-таки хорошее зелье я варю.
Тело как комок ваты, в голове пусто — зато не болит. Страшно хочется сбросить пижаму и помыться, встаю, ползу в ванную комнату, но сил стоять под душем нет, я и добрёл-то сюда едва-едва. И ждать, пока наберётся вода — тоже не могу, поэтому сажусь в ванну так, морщусь от холодного прикосновения к коже и совсем не ожидаю, ловя ладонями натекающую воду, что дверь откроется.
— Поттер, вы самоубийца, я всегда это знал. Вылезайте немедленно.
Мне внезапно хочется прикрыться. Жалкий, ненужный порыв — чего он у меня не видел?
Поэтому я просто закрываю глаза. Всё он видел. Видел, трогал, сжимал, прикусывал хищно, вбирал губами, а ещё находил языком место под коленкой, и мне было бы смешно, если бы ноги мои в это время не опирались на его плечи, а сам он не был так близко и так возбуждён. Но он был — и он специально целовал меня под коленкой, знал, что там щекотно, но что мне уже совсем не до смеха, знал, что я вскинусь, прижмусь ещё теснее...
— Всё в порядке, — отвечаю хрипло, потому что перехватило горло. — Правда. Мне нужно вымыться.
— В пустой ванне? Почему вы не пошли хотя бы в душ?
— Боялся упасть, — признаюсь.
Снейп обзывает меня бестолочью, вздёргивает на ноги, а мозги просто уплывают, не желают участвовать. Я словно со стороны смотрю, как он быстро моет меня, забыв закатать и намочив свои рукава, как вытирает, как призывает чистую пижаму...
И он пытается снова уложить меня в постель, заявляя, что будет в гостиной. Моей гостиной, раз уж у меня не хватило ума отправиться болеть к нему, а понесло сюда, этим он почему-то недоволен. И чтобы я звал, если понадобится.
А потом понимаю, что, пока Снейп ворчит, я привычно льну к нему всем телом — я ведь привык, Мерлин мой, так быстро привык, что могу это делать, и стоит только вдохнуть горьковатый запах, как пропадают все мысли, только — вот же он, здесь, со мной... А потом ещё одна мысль, на этот раз правильная — не мой. Теперь хочется забиться в тёмный угол и поскулить.
— Всё нормально, мне уже лучше, — говорю я, выпутавшись из его рук. — Вы идите, а я попрошу эльфов принести чаю и в воду больше не полезу. Честно.
— Так, — говорит Снейп. — Понятно.
И уходит. Все тёмные углы в твоём распоряжении, Гарри.
Минут пять тупо смотрю на дверь, а потом зову эльфа, прошу самый тёплый плед, разжечь камин и — да, конечно же — чаю.
Магия хогвартских эльфов почти мгновенна. Заворачиваюсь в толстую серую шерсть, заползаю с ногами в кресло, тянусь за чашкой.
— Оставьте эту дрянь. Чай я сам сделаю, — говорит Снейп. Он вернулся. Вернулся и теперь выкладывает пакетики, выставляет пару флаконов, очищает чашку и заварочный чайник, объясняет коротко, как обычно: — Лечебный. Мне совсем не нужно, чтобы вы провалялись в постели несколько дней. Завтра будете здоровы.
Я сам не хочу болеть долго, меня вполне устроит сдохнуть прямо сейчас.
Но такой роскоши никто не допустит. Поэтому смотрю, как он споласкивает заварник кипятком, отмеряет щепотки из своих запасов, капает из флакона. По гостиной плывёт запах корицы, а Снейп сообщает, не глядя в мою сторону:
— Я попросил Минерву об отпуске после Рождества. На неделю.
Это та самая спокойная неделя, которую он обещал? Зарываюсь поглубже в плед. Остаться без его взглядов, без его голоса... Если бы ещё и без мыслей. Очень кстати, сэр. Я даже не стану спрашивать, куда вы собираетесь.
— А вы хотите куда-нибудь съездить? — спрашивает Снейп.
— Куда? — спрашиваю в ответ.
— К морю, например. Куда там ваша Грейнджер ездила? Хотите к морю, Поттер?
Читал где-то, что если заплыть далеко-далеко, лечь на воду и смотреть в небо, остальной мир словно перестаёт существовать. Мне не нужно никуда плыть, чтобы мир, в котором я живу, исчез. Достаточно и того, что Снейпа не будет в Хогвартсе.
— Нет, не хочу.
— Как хотите, — говорит Снейп. — Но всё равно нужно отдохнуть, пока студенты будут добавлять хлопот родственникам, а не нам. Значит, будем бездельничать, дразнить вашего эльфа и убивать время под омелой. Зная вас, могу предположить, что уж ею-то вы точно весь дом увешали.
А...
А? Я совсем тупой, да?
— Это вы меня к морю поехать звали? С вами? Вы и для меня отпуск выбили у Минервы? — уточняю, поднимая на него глаза.
Снейп даёт мне тёплую чашку и садится в кресло, буркнув тихо:
— Да. Что-то не так?
Всё так, Северус. Всё так — для Повелителя Смерти. А для Гарри Поттера?
Страус внутри рвётся воткнуть мысли в песок вместе с головой, тебя позвали, Гарри, давай всё забудем и станем играть дальше. Под омелой, да?
И ещё кто-то есть во мне, он вкрадчиво шепчет — смотри, как всё хорошо, ведь хорошо же, правда? Прекрати метаться, оставь как есть — и никуда он от тебя не денется. Никуда. Никогда. Ты ведь именно так хотел, Гарри?
Этот кто-то сговорился со страусом и теперь они убеждают меня вдвоём — что нужно просто похоронить вчерашний день, что не стоит всё рушить. Что нельзя подделать воздух, который кипит между нами.
Не могу больше.
Надо что-то сделать.
Я уже когда-то не поговорил с ним вовремя. А сейчас — время?
Не знаю.
Мне страшно. Я боюсь согласиться с чужими голосами в моей голове.
Нужно покончить с этим, потому что они лгут — ничего не кипит. Застыло, замёрзло, тронешь — разлетится острыми тонкими осколками. И дышать станет нечем.
Тронешь, Поттер?
Чай чуть горчит, мята, корица, шалфей, ещё что-то неведомое и терпкое, я не умею различать компоненты как он, на вкус и запах. Хочется пить и молчать, но я говорю:
— Сэр... Не нужно этого всего больше. Пожалуйста.
— Чего — этого? — удивляется Снейп.
— Я же знаю, вы бы предпочли работать в лаборатории, а не ехать куда-то со мной или тратить время без пользы на Гриммо. И сегодня... вы бы отправили меня в Больничное крыло не задумываясь, если бы не боялись, что я обижусь...
— Кажется, у тебя снова жар, — говорит Снейп. — И бред.
— Нет.
— Нет? — он протягивает руку через столик, но я отодвигаюсь, забиваюсь в дальний угол кресла, дальше, дальше, чтобы не достать. — Так. Что ты снова вбил себе в голову, глупый ребёнок? Ну-ка иди сюда, ко мне, вместе со своим коконом.
Глупый ребёнок. И ничего больше. Просто глупый ребёнок, с которым нужно нянчиться и следить, чтобы не свернул себе шею по недомыслию.
Качаю головой.
— Не надо, — прошу. — Я знаю, чего от вас потребовал Дамблдор. Там... когда вы... умерли... И знаю, что я не перестал быть хозяином Даров Смерти... Если бы не это — разве случилось бы хоть что-то между нами? Были бы вы сейчас со мной, если бы были свободны?
Жадно слежу за его лицом, отмечая едва уловимые свидетельства эмоций. Кажется, Снейп злится.
На меня?
Или просто оттого, что секрет раскрыт, и теперь будет труднее со мной справляться?
Но я ему благодарен — за долгое молчание, когда я слышу только собственное сердце, и как оно колотится в рёбра. За последний яростный всплеск смехотворной надежды, я знаю, это смешно — ждать такого от Снейпа, но это выходит само собой... За время, которое он даёт мне жить.
И за то, что Снейп не лжёт, отвечая. Хотя бы немного честности я же заслужил, правда? А он, наверное, и не чаял дождаться, что когда-нибудь можно будет оставить маски и сказать такое короткое, такое откровенное:
— Нет.
Вот голоса и заткнулись. Спасибо, сэр. Страус мой издох, размозжил голову о каменный пол подземелий. А тот, вкрадчивый, сказал напоследок — ну и дурак. И тоже умолк. Можно я разолью эту вязкую полынную тишину по фиалам?
Я не был ему нужен тогда, я знал это, я знаю это и сейчас, но четыре коротких месяца взрастили убийственную разницу между двумя "я ему не нужен". Он не виноват, я сам выкормил свою боль. Если нырнул в зимнюю реку, полагая, что она способна быть тёплой только для тебя, и теперь погибаешь в ледяной воде — глупо винить реку, верно?
Аккуратно ставлю чашку.
Снейп препарирует меня напряжённым взглядом — ждёт истерики или выброса? Напрасно. Я же стабилен. Просто хочется сжаться в комочек, крошечный-крошечный, а раз не получается, я подтягиваю колени к подбородку, обхватываю их руками, так и сижу, согнувшись в три погибели, так легче.
— Вы могли бы сказать мне, — говорю.
— Мог бы? — холодно интересуется Снейп.
— Мог бы, — упрямо бормочу. — Это же неправильно, так не должно быть. Неужели вы думаете, я стал бы...
Как-то вдруг заканчиваются слова.
— Стал бы что? — спрашивает моё безумие, прерывая долгую паузу.
Он безжалостен. Ведь ясно же и так. Но я отвечу, раз уж пришло время называть вещи своими именами:
— Не стал бы... Мерлин... не стал бы вас провоцировать на близость, а сами бы вы разве когда-нибудь... а, да, это я уже спрашивал. А вы — вы не имели права мне потакать только из-за того, что должны Дамблдору.
— То есть, мысли, что я поступил так по собственному желанию, вы не допускаете.
Нет-нет-нет, Северус, я больше не играю в допущения и домыслы.
— Нет, — качаю головой. — И знаете, я бы лучше оставался овощем в Мунго и дальше, чем вынуждал вас так расплачиваться за возвращение. Я же думал, что... а, ладно... — я, кажется, даже улыбаюсь, хоть и криво. — Простите. Я не знал. Но вы тоже не сказали мне правды...
— Похоже, теперь вы знаете слишком много, — в его голосе яд, присыпанный ледяным крошевом, я отвык от этого коктейля. А зря. Прежние игры закончились, и его спокойствие тоже, он вскочил и теперь стоит, скрестив руки на груди, и спрашивает:
— А позвольте спросить, откуда? И когда узнали? Впрочем, второй вопрос отпадает. Не ранее, чем вчера вечером, да, несомненно, поскольку на Гриммо вы отправлялись в хорошем настроении, а притворяться вы не умеете. Так откуда?
— Не имеет значения.
— Поттер, если я спрашиваю — имеет. О вашем статусе Повелителя Смерти осведомлено всего несколько человек, о моём участии — и того меньше, и никто из них не должен был проводить с вами разъяснительные беседы. Следовательно, с вами говорил тот, кому знать о Дарах не положено, и я хочу знать — кто. Поттер, это серьёзно, это вопрос безопасности, вашей в первую очередь. Включите мозги и поймите наконец.
Давно он на меня так не шипел. А, пусть шипит — это помогает вспомнить, каков Северус Снейп реальный. И отвлекает от мысли, что моего Северуса Снейпа никогда не существовало. Если от этой мысли не отвлекаться, она так и будет протыкать сердце тупой иглой.
Гермиону я им, конечно, не отдам. А между собой пусть разбираются сами.
— Не волнуйтесь, сэр. Ему положено. Мне Дамблдор рассказал. Портрет Дамблдора.
Снейп застывает, вонзив в меня чёрную пропасть взгляда. А я, кажется, переоценил свои силы. Или он в чай что-то добавил — реальность понемногу теряет резкость.
Помогает только ущипнуть себя за ногу под пледом, и то ненадолго — только чтобы нарушить тяжёлое молчание, с трудом ворочая языком:
— А где Дары?
— В надёжном месте. Кроме вашей мантии, конечно, — говорит он уже спокойнее и снова садится. — Для чего вам, Поттер?
— Как для чего... Раз уж они мои, хочу забрать.
— Надеюсь, не прямо сейчас? — спрашивает Снейп, пристально наблюдая, как я борюсь со сном.
Мотаю головой. Где бы ни находились Дары — они всё равно принадлежат мне.
— Какой смысл... Если бы это что-то меняло... но не изменит же? А ты не сказал мне правду сразу... это нечестно, знаешь?..
До ушей ещё долетает, что правду не говорят тем, кому говорить её опасно — и это последнее, что я понимаю и запоминаю.
Утром, как Снейп и обещал, просыпаюсь до отвращения здоровым, причём просыпаюсь в кровати. Либо он всё же осуществил намерение поносить меня на руках, либо воспользовался заклинанием. Но узнать не у кого. От вчерашнего чаепития на столике нет ни следа, Снейп, наверное, ушёл ещё вчера — может, к себе, а, может, с портретом ругаться. Убедился, что я не собираюсь устраивать трагедию из произошедшего и мирно сплю, и ушёл.
Наверное, можно было сделать по-другому. Не так, не вдруг. Отдаляться постепенно, избегать, проводить вечера и выходные без него.
Наверное, он бы только вздохнул с облегчением и не стремился бы выяснять причины, по которым сумасбродный любовник перестал навязчиво отнимать почти всё его время. Прошла у Поттера придурь — и прекрасно.
Да, наверное, нужно было сделать так. А я не смог.
Жаль, что вчера я был не совсем адекватен. И этот чай его, усыпивший меня так некстати... А я же хотел сказать, что всё понимаю и ни в чём его не виню, что постараюсь больше не затруднять ему жизнь, раз уж чёртовы древности связали нас...
Сегодня это как-то совсем не приходится к слову. Последние предпраздничные дни, у декана много работы, скоро студенты разъедутся по домам, Снейп носится по Хогвартсу чёрным демоном, забегая в лабораторию лишь ненадолго, и в эти моменты он, похоже, настороженно ждёт — вдруг его взбунтовавшийся карманный Повелитель выкинет что-нибудь, не справившись с эмоциями.
— Как вы себя чувствуете? — тон его меньше всего можно назвать заботливым. Просто вопрос прихворнувшему вчера ассистенту, как он там сегодня, справляется или отправить его подальше, чтобы зелья не портил.
— Нормально, — изо всех сил стараюсь говорить так же ровно, чтобы ни ноты не промелькнуло.
Я справляюсь, сэр. Меньше всего мне хотелось бы заставлять вас тревожиться. Видите, даже зелье сварил. Вы, конечно, снова говорите, что сварено довольно пристойно, хотя и цвет его, подозреваю, не ультрамарин, как вы написали в пометках к рабочему рецепту, а просто тёмно-синий. Что поделать, не быть мне хорошим зельеваром.
Зато я умею черкать пером в свитках, которыми вас исправно снабжают ваши бездельники и лоботрясы.
А Снейп, похоже, задался целью перед праздниками испортить жизнь всем студентам, эссе так много, что я сижу с ними в кабинете до вечера, проверяю тщательно и неторопливо, сегодня это не просто письменные работы, это спасение Гарри Поттера, они худо-бедно занимают голову. И худо, и бедно. Несколько раз застаю себя тупо глядящим в пергамент — я не понимаю ни слова из прочитанного. Это потому, что у нормальных людей в голове мозги, а у меня — невообразимая каша.
Не знаю, чего именно хотел Дамблдор. Действительно того, чтобы Дары не достались кому-то другому и дождались времени, когда я смогу с ними справиться? Или чтобы они лежали тихо в забвении и не достались никому — и мне тоже?
Можно спросить у портрета. Ха. Спросить можно. А потом долго думать, о чём он умолчал в очередной раз.
В конце концов, не наплевать ли на то, чего там хотел или не хотел Дамблдор... Неужели ты, Поттер, до сих пор ждёшь, пока кто-то скажет, как правильно? Пойди ещё инструкцию попроси.
Я знаю, что должен сделать. Забрать Дары Смерти — я обещаю себе это, и попробовать быть хоть немного не таким эгоистом и разгильдяем, Повелитель Смерти — это вам не ассистент зельевара, который вправе носиться со своими мелкими глупыми заботами, то любви ему подавай, то тихую семейную жизнь...
Зельевар же к вечеру сбавил темп и теперь мешает мне думать. И пусть он молчит, склонившись над записями, всё-таки кабинет у нас один на двоих — он мешает. Я знаю, если сейчас к нему, если запустить пальцы в тяжёлые чёрные пряди — я соскучился, Северус — наверное, он не оттолкнёт, он притянет к себе, как и прежде, обжигая сквозь одежду прикосновениями...
Ничего такого я больше не сделаю. Я запретил себе. Это не только для него, это я хочу понять, возможно ли отклеиться от Северуса Снейпа и выжить.
Я мог бы даже работать у себя, а не здесь, но хотя бы видеть его можно себе разрешить? Это же не считается?
А Снейп, кажется, мешать сейчас прекратит, он смотрит на часы и собирается уходить, прихватив пухлый рабочий блокнот и последний выпуск солидного "Зельедела". Только говорит в своей излюбленной холодной манере:
— Поттер, мне нужно изучить ещё пару статей, поэтому, если вас сегодня не ждать, скажите сразу. В этом случае я буду уверен, что не придётся прерываться.
Это что? Это он о чём?
А, ну да. Это же он так интересуется, приду ли я болтать глупости и не давать ему читать, как делал чуть ли не каждый вечер все эти месяцы. Он правда думает, что я могу? Вот теперь?
— Не придётся, — я стараюсь не смотреть на длинные пальцы, которые поглаживают матовую бледно-зелёную обложку журнала, и добываю из кучи свитков очередную жертву. — Мне ещё половину первого курса проверять, так что я вам не помешаю.
И вдруг он говорит, словно забыв, что хотел что-то там изучить:
— Это всё можно отложить на завтра, — и ждёт молча, а потом, не дождавшись, спрашивает: — Так заварить для вас чай?
Сердце устраивает дикие ск а чки. Сколько раз мне хотелось, чтобы он так сказал? Чтобы не цеплял на лицо выражение "куда-ж-от-вас-денешься", а вот так — бросай всё, Поттер, и пойдём ко мне пить чай. А он говорит это только теперь.
Я не пускаю себя к нему, я преграждаю себе путь чьей-то двухфутовой писаниной, и язык уже выдаёт правильный ответ:
— Спасибо, не нужно. Я хотел бы закончить сегодня.
— Вот как, — вздёрнув бровь, говорит Северус Снейп.
И уходит, а я смотрю в его прямую спину, пока не захлопывается дверь кабинета, и только потом позволяю себе со всей дури влупиться лбом в стол. Это я устал держать лицо.
Северус.
Северус.
Я безнадёжен.
Я вовсе не приклеился, я прирос к тебе всем собой, можно только отрывать, роняя кровавые капли.
Догнать, обнять, я хочу чаю, Северус, хочу... В пятницу Рождество, в доме на площади Гриммо запахнет мёдом и корицей, там омела, там красные бусины ягод в резной восковой зелени остролиста, там ёлка и мои идиотские подарки. Ты их примешь, конечно же, теперь можно не беспокоиться об этом. Примешь и увязнешь ещё глубже, и не отступишь, тебе некуда — Повелитель Смерти хочет именно тебя.
"Это же вы, Поттер, мальчик-который-любит-получать-всё-что-хочет"
Пойти на Гриммо одному и утопиться в самом большом котле из нового набора было бы лучше всего.
Жаль, нельзя. Мало ли кого сочтёт после этого хозяином Старшая Палочка.
Покончив с работой, курю у себя допоздна, глядя в огонь, разожжённый заботливыми эльфами, и ухожу спать. Похоже, скоро это станет единственным способом провести вечер. Можно было бы к Рону и Мионе, подруга сегодня снова присылала сову, но там нужно будет разговаривать, а я не хочу.
Ничего не хочу. Никого не хочу. Куплю много умных книг и чёрных мантий, бутылку коньяку и один бокал. Мрачная физиономия уже при мне. Буду сам себе Снейпом.
Придурок.
В замок втекает ночь. Я давно не бродил по Хогвартсу, накрывшись серебристой тканью мантии-невидимки, тёмные коридоры будоражат и теперь, хотя я давно не студент и прятаться нет нужды. Но я почему-то всё равно замираю под звук приближающихся шагов и тихо отступаю в узкую пыльную нишу. Не знаю, зачем.
— Где он? А, Миссис Норрис? Где этот гадкий мальчишка?
Филч замирает перед моим укрытием и резко суёт фонарь мне в лицо, скрытое мантией.
— Поттер! — торжествующе вопит он. — Попался! Я отведу тебя к декану!
Этого не может быть.
Цепкие пальцы хватают меня за предплечье и тащат по коридору. Миссис Норрис, задрав хвост трубой, марширует позади, так гордо, словно это её личная победа.
Я настолько обескуражен, что не сопротивляюсь, а говорю:
— Сейчас же ночь!
— Ночь, — соглашается Филч, не останавливаясь. — И это хорошо.
Кто из нас сумасшедший?
Он волочёт меня до лестницы в подземелья и толкает вниз. Ступени летят навстречу, я лечу по ступеням, и вслед летит, затихая:
— Не вздумай сбежать! Я проверю! Проверю... проверю...
Сбежать. Я знаю, куда.
Знакомая дверь поддаётся с трудом, скрипит будто стонет.
— Северус! — зову. — Северус, почему меня видно?!
— Уже умудрились испортить? Поттер, вам совершенно нельзя доверить хорошую вещь. И что это за фамильярность? Извольте обращаться ко мне как положено.
Голос надтреснутый и неживой, я пугаюсь, ору в темноту:
— Люмос!
Палочка в руке, кажется, не моя, вспыхивает прожектором.
Гостиная пуста. Ни кресел, ни шкафов, ни даже камина. А на стене, в огромной простой раме — мантия и волосы теряются на тёмном фоне, только лицо и ещё руки, скрещённые на груди, сереют нездоровыми пятнами.
Пячусь:
— Северус... почему?!
— Потому что я умер, тупица, — сообщает Снейп, складывая губы в презрительную тонкую нить, и просит кого-то: — Скажите ему, наконец, правду. Пусть оставит мертвецов в покое.
— Умер, умер, конечно, умер, — Дамблдор улыбается, кладёт Снейпу на плечо почерневшую кисть, будто успокаивая, поглаживает, осыпает мантию хлопьями истлевшей плоти. — Вот твоя правда. Повелитель.
Они вдвоём отвешивают шутовской поклон, озорно переглядываются и смеются, нет, не смеются, их распяленные рты исторгают хохот, меня оглушает, сгибает пополам, не даёт дышать, хриплю, падаю лицом прямо в огромный чёрный камень, он скалится навстречу трещиной.
Вскакиваю, натыкаюсь на собственную кровать. Вылетаю в коридор, четырнадцать шагов укладываются в три, больно бьюсь плечом в дверь, заперто, конечно же, и внезапно меня словно выключают.
Оседаю на пол, сижу под его дверью, пытаюсь дышать — потный, босой и в пижаме.
Хорошо, что ночь, как сказал безумный завхоз из кошмара. Хорошо, что ночь, и никто не видит, какой ты идиот, Поттер.
Очки остались в спальне, пижамная куртка липнет к спине. Мерзко. Назад доползаю, по ощущениям, к утру.
А ещё только три. Ложиться снова не решаюсь. Курить и камин — наше всё.
За завтраком поглядываю на Снейпа, словно хочу убедиться, что он таки жив.
А Гермиона совершенно не жалеет сов. "Гарри, ты злишься на меня? Хоть пару слов напиши, пожалуйста"
Записка едет в рукаве мантии в мою комнату и там покорно отдаётся Инсендио, а пепел становится добычей Эванеско. Не знаю, зачем мне это, если я не злюсь, но вид горящей бумаги приносит короткое удовольствие. Надо ответить, а то подруга примчится проверять, жив ли я ещё.
Школьная сова уносит затребованную пару слов, ровных, гладких, призванных успокоить совесть, а меня весь день передёргивает отголосками ночного кошмара, особенно когда Снейп ко мне обращается. Хотя он почти не говорит со мной, а те ласки, которые раньше доставались мне среди дня до обидного редко — рука на моём плече, быстрый бег тёплых пальцев по щеке — теперь исчезли вовсе, он даже не подходит близко. Теперь я ему за это благодарен, не знаю, что делал бы, если бы он подошёл.
Нет, он, конечно же, не станет.
Он ведь давал понять, что всё может быть как прежде — заварить для вас чаю, Поттер? На большее глупо рассчитывать, он и этот шаг навстречу делал как умеет, пересилив себя, а я не принял жертвы. Больше Снейп такого не допустит.
Как хочется попросить Обливэйт, кто бы знал...
И ночи... Хвала Мерлину, оживший портрет Снейпа мне больше не снится. Зато снится сам Снейп, я всё ещё могу обнимать его там, и потом просыпаюсь и долго цепляюсь зубами за край подушки, чтобы не взвыть.
А когда всё-таки засыпаю, меня снова встречают коридоры Хогвартса. Бреду, зажав в правой руке Старшую палочку на манер скипетра, пальцы левой перебирают камень в кармане, а на плечах, конечно же, покоится мантия-невидимка. Наверное, объединившись с двумя другими Дарами, быть невидимкой она перестала, и люди, попадаясь навстречу, спешат уступить дорогу, склоняются низко-низко, бормочут:
— Повелитель...
Это так отвратительно, что хочется зашвырнуть палочку подальше, но она словно прилипла к пальцам, не стряхнёшь, а мантия врастает в кожу. Я понимаю — это навсегда, и, кажется, от этого со мной случается выброс там, во сне, и я просыпаюсь со сбившимся дыханием и мокрым лицом, ещё помня, как рушатся стены Хогвартса, как грохочет, смывая каменную крошку с развалин, дикая разъярённая вода.
Вот же бред какой, а?
Снейп, как обычно, был прав. Он был прав, я опасен. Я так и буду вскакивать ночью, не зная, приснился ли мне очередной выброс, и гадая, на месте ли ещё все башни Хогвартса. Так и буду метаться между желанием забыть о Дарах навсегда и отвращением к такому себе.
Однажды это меня победит.
Я постучу в запретную дверь, и проглочу его взгляд — стоило ли выпендриваться, Поттер?
И сползу к его ногам, прими меня назад, Северус, верни мне мои миражи, потому что я слаб, ни разу не герой и не хочу жить без тебя, пусть даже моё неодиночество будет придуманным и фальшивым.
Бежать.
Бежать отсюда в тишину дома на Гриммо, больше некуда, закрыть дверь и камин. От себя я не сбегу, но от Снейпа — попробую. Он сводит меня с ума. Всегда сводил. И всегда будет — если я останусь рядом.
И если не останусь.
Но о том, что мой побег не имеет смысла, я думать не хочу.
19.04.2012
