Начало учебного года заполнило коридоры Хогвартса привычным галдежом, Большой Зал снова полон три раза в день и есть приходится, ощущая на себе любопытные взгляды. К любопытным взглядам мне не привыкать, но теперь, за преподавательским столом, кажется — они множатся стократно.
Слышу за спиной на входе в Большой Зал:
— Смотри, это Гарри Поттер.
— А я знаю, он учился с моим братом.
— Врёшь!
— А вот и не вру, и если хочешь знать, они вообще дружат!
Дети, я в очках, но не глухой же... С кем это я там дружу?
Оборачиваюсь. У меня не получается так эффектно, как у Снейпа, но всё равно две первокурсницы-хаффлпаффки делают большие глаза и пытаются затеряться среди других спешащих обедать учеников. Смешно. Сколько у меня таких друзей, интересно...
Хорошо, что Снейп пока не посылает меня вести занятия, а то бы я оброс новыми слухами. Я ещё помню, что говорили обо мне все годы учёбы. И помню, что мы воображали о преподавателях, особенно о самом Снейпе. Вплоть до стакана крови на завтрак.
Хмыкаю и иду смотреть, как Снейп препарирует бифштекс. Прожаренный, между прочим.
МакГонагалл цепким взглядом окидывает столы факультетов, у неё прибавилось работы и поводов для беспокойства, я помню, я виноват перед ней, я себе обещал если не объяснить ей всё, то хотя бы извиниться.
И когда Снейп после обеда сгружает мне кипу пергаментов и уходит на следующее занятие, я уменьшаю их, чтобы спокойно донести до кабинета, а МакГонагалл это видит, и я говорю ей:
— Эссе второго курса. Тема "Что я забыл за лето".
Директор сдержанно усмехается, а я говорю ещё:
— Простите, что так нехорошо вышло с моим назначением, Минерва. Я не понимал, что это может задеть вас.
Понимал. Понимал, но это мелькало где-то в глубине сознания, мелькало и не заботило. Я был занят — я терял разум. Но это не оправдание, этого я не скажу.
МакГонагалл смотрит так, что я спрашиваю:
— Я ошибся?
— Рада, что ты наконец собрался сказать это, — сухо отвечает она.
— Простите, — говорю снова, — я виноват перед вами...
— Это не тема для беседы в коридоре. Пойдём-ка в мой кабинет, — говорит МакГонагалл.
По дороге я молчу, эта тема и не для лестниц тоже, МакГонагалл говорит горгулье:
— Ванильный пудинг, — наверное, решила не менять сладких традиций Дамблдора.
По винтовой лестнице вверх, портреты в кабинете привычно спят, дремлет и Даблдор, уронив руки на подлокотники массивного кресла, у него и стол — полная копия того, за который сейчас садится Минерва.
— Простите, — говорю снова, остановившись посреди кабинета. — Я дал Кингсли возможность продемонстрировать свою власть над школой, но Хогвартс — мой дом, настоящий дом, я никогда не считал по-другому.
— Хорошо, что ты это понимаешь. Но человеку, для которого, как ты сказал, Хогвартс является домом, не стоило бы забывать об этом так надолго.
Ничего, кроме ещё одного "простите", в голове не возникает.
— Сядь, Гарри, — смягчается Минерва. — Желание Министерства указывать мне, как вести школьные дела — не новость и, конечно, не твоя вина. Но ты мог бы поговорить со мной гораздо раньше, у тебя было много шансов. И я предлагала тебе выход, помнишь? С твоими знаниями и опытом нет нужды быть на посылках у Северуса, нужно лишь немного подготовиться — и я со спокойной душой отдала бы тебе занятия по ЗОТС, тем более что после смерти Риддла проклятие должно было разрушиться.
Директор говорит со мной так, словно давно уже ждала моего прихода.
— Мне действительно нужно было работать с профессором Снейпом, Минерва. Мне интересны зелья и...
— И твоему другу Кингсли очень интересны дела Северуса, так?
Да, Гарри Поттер, хреновый из тебя шпион. Все всё знают, даже противно. Может, хоть здесь скажут...
— Откуда вы знаете?
— Гарри, — качает головой директор, — Хогвартс — и мой дом тоже, знать, что в нём происходит — моя обязанность, и беспокоиться за тех, кто в нём живёт — естественно.
Очень информативно.
— Зачем же вы позволяли мне работать до сих пор?
— Во-первых, профессор Снейп просил дать тебе время и пока не вмешиваться. А кроме того, я полагала, что достаточно хорошо тебя знаю. И тот Гарри Поттер, которого я знаю, не сделал бы ничего против своей совести.
Хочется пойти и срочно умереть со стыда. Тогда я точно ничего не сделаю против совести...
— Я не докладывал и не буду докладывать Шеклболту, Минерва, если вы это имели в виду. Я всего лишь хотел... работать с профессором Снейпом и не нашёл другого способа не допустить на эту должность человека Министерства.
— Вот как... — говорит МакГонагалл, внимательно глядя поверх очков. — Что ж, это многое объясняет... Хотя и не всё. Однако плохо то, что ты решил справляться в одиночку и забыл, что есть люди, всегда готовые тебя поддержать. И тебя, и Северуса.
— Простите...
— Но в любом случае, учитывая твоё состояние и настроение весь послевоенный год, я не считала и не считаю твоё намерение запереться в хогвартских подземельях хорошей идеей, независимо от цели. Шеклболт об этом, конечно, не заботился, когда посылал тебя, а для профессора Снейпа не покидать подземелий вполне привычно. Случилось так, как я предполагала — теперь и ты оттуда почти не выбираешься. Это нехорошо для молодого человека, и совсем никуда не годится, если нужно покончить с затянувшейся депрессией.
— У меня нет депрессии, — отвечаю.
У МакГонагалл на лице мелькает что-то вроде жалости.
— Мы все прошли через страшные события, Гарри, и здесь нечего стыдиться, а тебе в особенности. Стихийные выбросы просто так не возникли бы, — говорит она. — Северус помог тебе с этим справляться, я понимаю, ты ему благодарен, хотя и не предполагала, что ты настолько изменил своё отношение, чтобы сознательно ограждать его от внимания Министерства. Но это не значит, что ты должен перенимать его образ жизни.
— А ведь я тоже просил вас не вмешиваться, Минерва. Может, мальчику удастся и Северуса вытащить из подземелий, — замечает Дамблдор, он уже не спит, наклонился вперёд в своём кресле, словно сейчас может запросто спуститься и пройтись по бывшему кабинету. Иллюзия, конечно. Магия.
— Пока я вижу, что всё наоборот, — резко говорит МакГонагалл. — Гарри, тебе бы не сидеть в лаборатории до ночи, а встречаться с хорошей девушкой, создать семью — я неоднократно говорила об этом профессору Снейпу.
— Могу поспорить, профессор Снейп сказал, что мне самому ещё нянька нужна, — бормочу.
От портрета Дамблдора доносится смех. Я угадал?
Бубенец, вплетённый в бороду, издевательски дребезжит, МакГонагалл неодобрительно косится на веселье мёртвого директора и говорит:
— Я так не считаю. Поэтому снова предлагаю тебе место преподавателя ЗОТС. Забудь эту историю, с Шеклболтом и его интересом к профессору Снейпу всё уладится без твоего участия.
— А можно я останусь на прежней должности? — спрашиваю. — Я старался убедить Кингсли в том, что ассистент зельевара не может предоставить никакой информации, так что он даже настаивал, чтобы я попросил у вас другую работу. Не знаю, что это значит, но... можно, я не буду идти туда, куда он меня подталкивает?
— Настаивал? Вот как? — Минерва поджимает губы, раздумывает какое-то время, а потом говорит: — Всё это сложно, Гарри. Но ты должен понимать, если министру понадобилось освободить твоё место, он найдёт способ.
— Я понимаю.
— С профессором Снейпом ты уже объяснился?
— Да.
— Хорошо, — говорит МакГонагалл. — Оставим пока всё как есть. Но если Шеклболт чего-то от тебя потребует, немедленно сообщи. Ты понял?
Снейп фыркает, когда я полирую мягкой тряпочкой выпуклый бок особо ценного котелка и рассказываю о визите к директору.
— И что, Поттер, теперь совесть вас не колет? — спрашивает он ехидно, не отвлекаясь от процесса превращения порошка чемерицы в густую кашицу и только бросив на меня недолгий взгляд.
— Я себе обещал извиниться перед Минервой, — говорю.
— Конечно. Обещания себе — страшная сила, — шпатель продолжает мерно позвякивать о фарфор. — Теперь пойдите попросите прощения у Шеклболта, за то, что сдали его Минерве с потрохами. А потом опять к Минерве — извиниться за то, что ходили к Шеклболту. Когда-нибудь этот круг прервётся — вам всего лишь нужно дождаться, когда кто-нибудь из них помрёт — и тогда будете в расчёте с совестью.
Чёрт.
А ведь я только что был спокоен.
— Поттер, не сопите так укоризненно, ничего нового я вам не сообщил.
Молчу. Полирую котелок. Вот здесь ещё мутно. И здесь. И...
Котелок у меня отбирают.
Сдёргивают с табурета.
Поднимают мне голову.
Смотрят в глаза.
— Послушайте меня, Поттер, — говорит Снейп. — Никогда не получится быть хорошим для всех. Я хочу, чтобы вы это поняли и не терзались напрасно.
Смотрит серьёзно-серьёзно, он умеет, большой палец пристроил у меня под подбородком, а остальными поглаживает за ухом, как кота, и продолжает:
— Ни у кого не получается, зачастую приходится выбирать. Нужно определить для себя приоритет и следовать ему, и не метаться во все стороны.
— А вы? — спрашиваю. — Вы для себя смогли определить?
И ожидаю привычного — это не вашего ума дело, Поттер.
Но Снейп вдруг говорит просто:
— Да.
Отпускает меня и снова идёт к оставленным ингредиентам, и произносит:
— Значит, Минерва предложила вам преподавать Защиту.
— Предложила, — говорю, ещё чувствуя его прикосновение, это такая редкость, если мы в лаборатории.
— Поттер, я вас только научил правильно держать лопатку при помешивании, а вы уже рвётесь сбежать на проклятую должность. Полагаете, там лучше?
— Я не рвусь, — отвечаю.
— Но я вам всё равно раньше будущего года преподавать Зелья не дам, так что если срочно требуется восхищение публики...
— Не требуется. Я уже отказался. Правда.
— Ну а коль правда, довольно бездельничать, — говорит Снейп, и заметив мой взгляд, брошенный на стеллаж с уже чистыми ретортами, добавляет: — Мне нужен ассистент, а не посудомойка, поэтому не отбирайте работу у гриффиндорских лентяев, а извольте помогать всерьёз. Идите сюда, сейчас здесь будут желательны четыре руки.
Не знаю, что на него нашло. Но с этого дня начинается ещё одна новая жизнь.
В которой Снейп влетает утром в лабораторию, я — за ним, он выкладывает на рабочий стол рецепт и велит:
— На сегодня это. Мне нужно вдолбить в десяток пустых голов свойства Перечного Зелья, так что начинайте сами.
Я пугаюсь сложности рецептов, она возрастает с каждым днём, а Снейп однажды спрашивает:
— Поттер, что, по-вашему, является одним из главных условий успешного результата?
Я уже оставил привычку мямлить и заикаться при нём, он этого терпеть не может, поэтому отвечаю сразу:
— Правильный состав и соблюдение алгоритма.
— Уверенность, Поттер. Уверенность в себе, безусловно, подкреплённая тем, что назвали вы. Поэтому бросьте прикидываться, у вас всё есть. Вперёд.
И уносится на занятия.
Вперёд, конечно, ведь назад уже не хочется и некуда, но я замечаю, что с каждым удачным снадобьем трясусь и ожидаю его неодобрения всё меньше. Такое ощущение, что Снейп вплёл в свои слова магию, которая заставила меня поверить. Или это оттого, что я всё чаще слышу от него:
— Ну что ж, приемлемо.
У меня всё есть.
Две моих новых жизни, я-настоящий-ассистент-зельевара и мы-с-Северусом, друг друга почти не касаются, но всё же иногда одна ухитряется наложиться на другую. Это когда, например, Снейп заглядывает в котёл, стоя за спиной, и ненароком — совершенно случайно, я понимаю — кладёт руку мне на плечо. Лежать просто так ей неинтересно, поэтому пальцы поглаживают ключицу, а я проклинаю толщину лабораторной робы, всего двенадцатый час и сдвоенные Зелья у четвёртого курса после обеда.
Снейп по-прежнему не называет меня по имени, нигде, кроме постели, я по-прежнему говорю ему — профессор, сэр, и только иногда — Северус. Отчего-то эта возможность, говорить ему — Северус, кажется мне слишком ценной, чтобы использовать её повсеместно, а тем более публично.
Но я могу придти к нему вечером — просто так, потому что мне невесело проверять эссе первокурсников в одиночестве, и он не станет возражать, и потом, если не нужно ничего добавлять и помешивать в очередном зелье, сидеть с ним у камина допоздна, и болтать всякую ерунду, а он будет совать свой выдающийся нос в горло бокала, тянуть оттуда густой коньячный дух, усмехаться или вставлять ехидные реплики, или вообще заявит:
— Поттер, нет от вас покоя. Если не намерены идти к себе, сидите, но помолчите хоть десять минут.
Это если я мешаю ему читать.
Я не обижаюсь. Потому что это он так... Чтобы я не слишком наглел, вторгаясь в личное пространство Северуса Снейпа.
Он привык не делиться собой с окружающим миром. А меня, бывает, заносит, и тогда я хочу его всего. И знать, о чём он сейчас подумал, и понимать его до конца, а менять привычки трудно, и Снейпа это раздражает. Из большого арсенала кривых полуухмылок, поднятых бровей, дёрганий щекой и прочих выражений для демонстрации недовольства он выбирает комбинацию едва уловимых гримас номер два и номер одиннадцать, надевает её на лицо и отказывается снимать до тех пор, пока я не отстану.
Отстану, конечно, куда же мне деваться...
Потому что его редкие улыбки — только для меня, и это стоит всех самых открытых и покладистых характеров мира.
Проходит день рождения Гермионы — замшевый чехол для волшебной палочки в подарок и сотня шоколадных лягушек для смеха.
— Я помню, как ты их в поезде уплетала, — улыбаюсь, высыпая перед ней всю сотню.
Гермиона зарывается пальцами в блестящие обёртки, говорит:
— Гарри... Я же лопну!
— С Роном поделишься.
— Нет уж! — говорит Миона. — Я лучше лопну.
Смеёмся. Легко.
Празднуем около Норы, на большом столе в саду примостились бутылки с вином, сливочным пивом, кувшины сока, Молли носится с пирогами, смотрит в небо, просит Гермиону проверить, как там погодный щит, не ослаб ли, веселиться под сентябрьским дождём не слишком приятно. Миона здесь уже своя, полностью и окончательно.
— Гарри, — говорит Гермиона, — ты не обиделся, что я только тебя пригласила?
Сегодня Нору трудно назвать малолюдной, я удивлённо оглядываюсь, Гермиона перебирает ещё спелёнутых упаковкой лягушек, а меня осеняет:
— Ты о Снейпе, что ли?
Представляю, что он сказал бы, если бы я тянул его сюда. Смеюсь и говорю:
— Я жутко обиделся, Миона, разве незаметно? За это пригласишь нас на свадьбу.
Не думаю, что он и туда пойдёт, но вдруг?
— О! Гарри! Свадьба! Мы же её на конец ноября перенесли, хотим сразу в свадебное путешествие, до самого Рождества.
— А не слишком?
— Ты что! Море, тёплое, прозрачное, надолго! Какое там слишком... Ой, Джинни с Невиллом...
Они опоздали. И изменились. Оба.
Невилл — высокий, загорелый, наверное, в Африке собрал всё тропическое солнце, улыбчивый, совсем растерявший неуклюжесть.
Пожимаю руку.
Давно не виделись, Джинни. Она отчего-то становится всё больше похожей на девушку, которую я знаю только по. На мою мать. Тянет где-то под рёбрами. Не потому ли...
Обнимаю.
— Но-но, — говорит Невилл, — ты свой шанс упустил, дружище.
— О-о, Невилл, ты невозможен, — стонет Джинни. — Это же Гарри!
И обнимает в ответ.
"Это же Гарри" из уст Джинни звучит совсем не обидно, хотя она, несомненно, знает, отчего я исчез из её жизни. Знает — и не сердится.
А шанс свой я не упустил.
Когда я по субботам уже привычно тяну Снейпа из лабораторно-учебного безумия в тишину особняка на Гриммо, этот трудоголик почти не сопротивляется. И говорит однажды, мы пьём кофе в гостиной, я в кресле, с сигаретой, он — на диване, с книгой из нескончаемого фамильного запаса Блэков, да, так он говорит:
— Пожалуй, в следующий раз нужно предупредить Минерву, где искать меня в выходной день, если потребуется.
Затяжка становится поперёк горла, кашляю, расплёскивая кофе, Снейп злорадно замечает:
— А сколько раз было сказано бросить эту маггловскую дрянь?
— Нет, это не... — выжимаю я из себя, вытирая слёзы. — Неожиданно просто... очень.
— Что же здесь неожиданного? Нехорошо оставлять факультет на два дня без связи с деканом. Бывают случаи, когда сова — слишком медленное средство.
— Но если вы... она же... она тогда всё поймёт. Ну, догадается... о нас... что мы...
Кажется, я утратил способность выражаться связно, а Снейп против обыкновения по этому поводу не язвит, а только, приподняв бровь, говорит насмешливо после паузы:
— Вас это смущает, Поттер?
А меня это смущает? Мочалю сигарету о дно пепельницы, крошки табака мешаются с пеплом... Я как-то не готовился к такому, я всё больше старался, чтобы не заметили... И думал, что и он тоже — чтобы не заметили...
А он говорит ещё:
— Что ж, могу вас понять. Не пугайтесь так, я найду другое решение.
Снейп теперь пьёт свой кофе так, будто в чашке не эфиопский тёмной обжарки, а стрихнин, он всегда так пьёт, если вокруг люди.
А я понимаю, что я только что сделал.
Мерлин мой, я идиот.
— Северус.
—... да? — с заминкой, словно он и не здесь.
Иду. Отбираю книгу. Отбираю чашку. Отдаёт, а взгляд такой, что меня затягивает в провал — но я знаю, как не упасть. Держусь за его плечи, теперь можно смотреть прямо в глаза, смотреть и говорить:
— Меня — не смущает. И не пугает. Правда. Обязательно скажи ей. А то я возьму и повешу объявление в Большом Зале — чтобы все знали, где тебя искать, если что.
Снейп что-то там ворчит о глупых гриффиндорцах и о крайностях, но уголки его рта неумолимо ползут вверх, а я отчего-то чувствую себя рыцарем, спасающим из драконьей пещеры дракона.
МакГонагалл если и догадалась, то мне об этом не сообщила, а вернувшееся после моих извинений тепло никуда не исчезает, когда она говорит со мной.
Не идёт, летит осень, и прилетает ноябрь, Кингсли о себе не напоминает, я уже вполне уверенно чувствую себя в лаборатории, а Гермиона присылает приглашение на свадьбу. Гермиона — храбрая девушка, приглашение действительно на двоих.
Снейп разглядывает открытку, куда вписаны наши имена, и вполне ожидаемо спрашивает:
— Поттер, я вынужден буду полдня общаться с толпой Уизли. Возможно, мы сможем обойтись Круцио?
— Сэр, а без вас — некомплект, Гермиона с Роном хотят пригласить весь Орден Феникса, — говорю.
— Подумать только, я считал мисс Грейнджер здравомыслящей особой, — кривится Снейп.
— Северус. Пойдём, а? Пожалуйста.
Снейп дёргает краешком рта и бровью одновременно, я и так знаю, что это значит, но он говорит сам:
— Вы ведь не отвяжетесь...
Киваю.
— Чёрт с вами. Но ни в каких свадебных забавах я не собираюсь участвовать. Если у вас где-то там родилась мысль, что можно сейчас кивнуть, а потом всё же попробовать привлечь меня к публичному веселью — гоните её тут же. Она бесперспективна. Поттер, это понятно?
Понятно, конечно. Никаких забав, профессор, обещаю. Я же не самоубийца.
И до самой свадьбы я всё боюсь, что он передумает. Но Снейп не оставляет на день, указанный в приглашении, ни одного дела, хотя и язвит по любому поводу, от выбора подарка до моего намерения одеться парадно.
Самого его надеть что-то, отличающееся от чёрной мантии, не убедишь, да я бы и не стал предлагать другой цвет. Ему идёт чёрный.
Но когда уже пора, и я захожу к нему, а он привычно, без всяких зеркал, одевается, кое-что предложить хочется, очень хочется, и удержаться нет сил, и я спрашиваю:
— Можно я кое-что сделаю?
— Поттер, — говорит Снейп, — когда вы научитесь не задавать идиотских вопросов? Кое-что — это что? Если разрушить Астрономическую Башню — то нет, нельзя.
— Всего лишь это, — отвечаю, откалываю серебряную фибулу от своей мантии и цепляю туда, где сходятся края его чёрной.
Снейп накрывает заколку пальцами, ощупывает, спрашивает вкрадчиво:
— Поттер, не можете дождаться Рождества? Я кажусь вам похожим на ёлку, которую срочно требуется украсить?
— Возможно, сэр. Но если украсить меня — будет больше похоже.
И в доказательство машу перед его носом тёмно-зелёным рукавом той самой мантии, я и не надевал её до этого дня.
— Маленький паршивец, — шипит Снейп. — Научился... на мою голову...
Но фибулу не снимает. И попробуй пойми, нравится ему или нет...
Молли, увидев нас со Снейпом, выступивших из камина, говорит:
— Северус! Как приятно! А мне тут твердили, что вы не любите таких шумных праздников...
— Не люблю, — вежливым тоном отвечает Снейп. — Добрый день, Молли.
И мы отходим от камина, потому что следом за нами появляется Минерва МакГонагалл, мы все отправлялись из её кабинета, поправляет сбившуюся на сторону лиловую шляпку, говорит:
— Молли, Артур, поздравляю с новобрачными — от имени всего Хогвартса.
— А я хочу вас поздравить от имени всей магической Британии, — раздаётся от камина мягкий бас.
Моё сердце кидается вспугнутым зайцем во все стороны сразу, Снейп спокойно поворачивается на голос, Молли всплескивает руками, говорит:
— Сегодня сюрприз за сюрпризом, вам всё-таки удалось найти для нас время, Кингсли!
Его приглашали, ну конечно.
— Для друзей всегда время найдётся, — отвечает Шеклболт. — Это честь — вместо отца передать мисс Грейнджер в надёжные руки вашего сына.
Вот как... Гермиона так и не решилась привести сюда своих родителей.
МакГонагалл слегка склоняет голову, произносит:
— Здравствуйте, господин министр.
— Госпожа директор, — белозубо улыбается Шеклболт и стряхивает тёмную точку с ярко-синего рукава, — зачем же так официально... Вы уж не обижайте меня, Минерва, зовите как прежде хотя бы здесь.
МакГонагалл, кажется, забавляет это "как прежде", а Шеклболт просто лучится добродушием:
— Гарри, Северус, рад вас видеть.
— Взаимно, Кингсли, — говорит Снейп с таким лицом, словно желает министру удавиться.
И так мы все раскланиваемся ещё минут пять, а потом эффект от внезапного появления министра в Норе затухает, в саду, зачарованном от холодного зимнего ветра, звучат голоса, там белый шатёр и золочёные ленты, там всё почти так же, как было у Билла и Флёр, только теперь финал будет совсем другим.
Рыжие лохмы Рона собраны ради церемонии, лисьим хвостом спускаются на тёмную ткань парадной мантии, он сегодня импозантен насколько это вообще возможно для Рона. Гермиона в свадебном наряде — как кремовое пирожное. Миона, это точно ты?
Бокалы, хохот, танцы, время идёт незаметно, и понемногу гости разбредаются по дому и саду, веселье уже не общее, музыка уже не гремит, музыканты что-то тихо наигрывают, так, для фона, где-то слышен гулкий смех Хагрида, он всё же успел на церемонию — кто-то напугал его нового любимца, дириколя Флаффика, и Хагрид, расстроенно размахивая оставшимся на месте исчезновения пером, наотрез отказывался покидать Хогвартс, пока не отыщет "бедную лапушку, которую любой, любой может обидеть". Хагрид добродушен — он не пообещал заодно найти и того, кто испугал птичку.
.
Присутствие Кингсли меня больше не волнует, да он и не появляется в саду, может, вообще ушёл, торжественно провёл Гермиону по проходу к Рону, немного посидел для приличия и ушёл. Министр же. Дела и всё такое.
Давно стемнело, дом светится крошечными многочисленными огоньками, и от этого Нора кажется сказочным дворцом, плывущим сквозь мрак.
По фасаду между окнами, складываясь из тех же огоньков, бегут два имени, бегут навстречу друг другу, перемигиваются разными цветами, смешиваются и вспыхивают фейерверком. А на смену уже торопятся следующие "Рональд" и "Гермиона", чтобы снова слиться и взметнуться искрами...
Кому это такое в голову взбрело...
— Габриэль постаралась, — раздаётся рядом со мной женский голос с сильным акцентом. — Всё надеется удивить Джорджа хоть чем-то, маленькая глупышка.
Флёр.
Гермиона, наверное, была вне себя от невозможности не позвать её.
— Ну, она совсем ещё ребёнок, подрастёт и сможет, — отвечаю, встречаясь взглядом с невероятно синими глазами.
— Вряд ли, — говорит Флёр. — Если Джорджа что-то ещё заинтересует в этой жизни, то это будет не Габи, сколько она ни жди. Можешь мне поверить, я такие вещи сразу чувствую. Вот ты со своим зловещим профессором, например... Между вами словно воздух кипит, ты знаешь?
Смеётся, чуть запрокинув голову, ерошит мне волосы:
— Ладно-ладно, не буду тебя смущать, лучше Билла поищу, как бы он не начал делиться с Роном впечатлениями от семейной жизни... Напьются ещё с горя.
И уходит, её светлые волосы хорошо видны в саду, освещённом теперь только творением малышки Габриэль и огнями из шатра. А вот где Снейп? Его я не видел уже давно.
Я не ждал, конечно, что он будет развлекаться вместе со всеми, а ближе к вечеру гости разделились на поколения, и я как-то упустил его из виду, но надеялся хотя бы уйти вместе. Не мог же он просто оставить меня здесь, мы вроде на Гриммо собирались после того, как уедут Рон с Мионой...
— Флиртуете с девушками, Поттер?
Я и не заметил, как он вышел.
— Нет, не флиртую. Ты где был? — спрашиваю, не оборачиваясь. Смотрю, как мигают огни.
— Тебе недостаточно того, что сейчас я здесь? — отвечает Снейп и его пальцы сжимают мои плечи.
Мне давно уже наплевать, что кто-то там что-то увидит. Это наша жизнь, а кому не нравится, пусть отойдут, захлопнут рты и не смотрят. Трусь щекой, касаюсь губами тонкого шрама на сгибе указательного пальца, наверное, не поддаётся мазям, или он и не пытался его сводить. Откидываю голову, чувствую затылком его ключицу даже через мантию, говорю:
— Флёр сказала, что между нами воздух кипит.
— Вейловские причуды, — тихо говорит Снейп.
— Я люблю тебя.
Он молчит, дышит мне в висок. Ты же не ждал ответа, Гарри, нет?
Нет.
Так стоять можно долго, но из дома уже выходят Рон с Гермионой, им пора, их ждёт море — тёплое, прозрачное, надолго. До самого Рождества. Тяжёлая парадная мантия Рона осталась где-то в доме вместе с кремовым великолепием, оба в джинсах и куртках, у Мионы в руке наш подарок — крошечный чемоданчик, в который можно уложить полдома при желании.
— Ну, давай, дружище, — рукопожатие Рона крепкое, как всегда, но взгляд слегка плывёт, а рот разъезжается в улыбке. Рон не вполне трезв.
Наверное, поэтому Гермиона не вполне счастлива. Это мягко сказано, не знаю, что там у них произошло, в доме, но когда я обнимаю её на прощание и желаю счастливого медового месяца, она как-то странно морщится, словно готова плакать, выдавливает:
— Мне бы с тобой поговорить сейчас...
— Мион, ну ты что? — спрашиваю. — Это ты просто устала, нервы, куча народу. Отдохнёшь и всё будет хорошо, вот увидишь. А когда вернётесь — поговорим, конечно.
— Поговорим, поговорим, — торопливо кивает Рон. — Идём, Герми. Разрешение на международную аппарацию взяла?
Сложные слова получаются у Рона не с первого раза. Кажется, Билл всё же успел хорошенько поделиться с ним опытом семейной жизни прежде, чем их нашла Флёр.
Снейп ограничился коротким:
— Удачной поездки, мисс Грейнджер, мистер Уизли,— принял скучающую позу и ждёт неподалёку, пока я попрощаюсь.
Он привык так называть Миону — мисс Грейнджер, он же не будет менять привычки.
Рон дёргает её за руку, мол, давно пора отправляться, на крыльце Молли с Артуром стоят, обнявшись, вышли проводить.
Миона на Снейпа смотрит крайне неласково, бросает раздражённый взгляд на Рона, мне достаётся тяжёлый вздох, и поцелуй в щёку, и просьба:
— Береги себя, Гарри.
— И ты себя, Миона.
— Да я... — она запинается и умолкает, и даёт Рону себя увести.
— Что-то Гермиона не выглядела счастливой новобрачной под конец, — говорю позже, лёжа в постели. — Поссорились, что ли...
— Или наконец сосчитала, сколько Уизли теперь с ней в родстве, — привычно язвит Снейп.
Я привычно не обращаю внимания, это ничего не значит, он, вопреки ядовитым словам, общался сегодня и с Молли, и с Артуром, он вообще стал... не знаю... слово "мягче" вряд ли подходит Снейпу... но что-то изменилось, то ли оттого, что нет больше постоянной угрозы жизни и рассудку, и он потихоньку избавляется и от памяти об этом... то ли...
Предполагать, что это из-за меня, было бы слишком самонадеянно, правда? Но эта крошечная глупая искра застенчиво и упрямо живёт где-то глубоко внутри, и мне совсем не хочется её гасить.
19.04.2012
