Гермионе, которую черти принесли на ночь глядя, надо что-то объяснять. Она так считает.
Не знаю, каких откровений она ждёт, стоя сейчас на лестнице и глядя на мой встрёпанный вид, а говорю я только:
— Хочешь чаю? Но печенья нет, последнее твоя сова сожрала.
— Не хочу я чаю. И печенья тоже. Я хочу понять, что с тобой такое. И что тут делал Снейп.
Надо же... Представляешь, Миона, я и сам этого хочу.
— А я хочу курить. Идёшь?
И осторожно заглядываю в кухню.
Романтическая горечь уже рассеялась, поэтому можно спокойно поставить чайник. Сесть, откинуться на спинку стула, упереться ногами в край стола, курить и покачиваться, балансируя на двух шатких ножках. И раздражать Гермиону. Тем, что смотрю на свою тлеющую сигарету, а не на неё.
Мне сейчас нельзя думать о том, что произошло на лестнице, поэтому я нахожу себе идеальное занятие. Я перебираю в уме травы на букву А из новенького справочника. Гермионе хуже — она может думать только о том, что я такого скрываю. В конце концов она не выдерживает:
— Ты будешь со мной разговаривать, или мне уйти?
— Смотря о чём ты хочешь разговаривать, — я выпускаю струйку дыма и смотрю, как она растекается над головой. Может, Гермиона сообразит, что ей пора уходить в любом случае, буду я разговаривать или нет? Всё, что могла, она сегодня уже сделала.
— Нет, ну это же невозможно! Гарри!
Она вскакивает, присаживается рядом со мной на корточки и снизу вверх заглядывает мне в лицо.
— Гарри, а... а у тебя шрам не болит?
Шрам. Ну да.
Я хохочу так, что подо мной трещит и шатается стул.
Гермиона вспыхивает, подымается, подхватывает рюкзачок, а я уже отсмеялся, мне стыдно и уже не хочется, чтобы она обижалась и уходила.
— Миона, подожди. Постой, я больше не буду, правда. Просто ты так забавно про шрам спросила...
— Ничего забавного, — она хмурится, но садится, теребит тонкими пальцами застёжки рюкзачка. — Неужели ты не понимаешь, мы о тебе беспокоимся.
— Мы?
— Может, ты думаешь, что Рон перестал быть тебе другом? Только из-за того, что ты себе кажешься слишком взрослым? — резко спрашивает Гермиона. — Думаешь, мы этого не видим?
И мне опять стыдно. Я так действительно думал. Я баюкал свои переживания, я тонул в своей... нет, нет, вот об этом сейчас не надо... в общем, чуть не утонул совсем. Ничего не замечая вокруг.
— Скитер ещё эта со своей статьёй... — жалобно говорит подруга. — Нет, я знаю, что ей в принципе нельзя верить, но ты был в таком состоянии в прошлый раз...
— Да всё у меня нормально, — перебиваю я Гермиону и в ответ на её недоверчивый взгляд добавляю: — Просто я теперь работаю в Хогвартсе. Ассистентом зельевара.
Гермиона смотрит так, будто у меня из шрама на лбу полезли полчища Волдемортов, открывает рот, закрывает, снова открывает и обретает дар речи:
— А... а... Снейпа?
Киваю.
— Это... это... Гарри, я прямо не знаю, что и сказать.
Туш. Фанфары. Гермиона не знает, что сказать.
Подозреваю, правда, что это ненадолго.
Гермиона говорит:
— Извини, Гарри, просто я не подозревала... никогда не думала, что ты...
— Что я смогу заниматься чем-то более серьёзным, чем погоня за снитчем?
Она слегка смущается и спрашивает:
— Но почему со Снейпом?
Слова "заниматься" и "со Снейпом" включают в голове картинку, которой сейчас там совсем не место, в ушах снова его хриплый шёпот, а по спине...
— А почему бы не учиться у лучших? Ты же не будешь отрицать, что Снейп отличный зельевар? — спрашиваю я, положив ногу на ногу. И рубашка навыпуск, это хорошо.
— Я слышала, как ты учишься, — фыркает Миона. — Вот коробка, Поттер, разложите эссе, Поттер. Так что, это всё для работы?
И она кивает на мою мини-лабораторию.
— Нет, это я Феликс Фелицис себе варю, — говорю я, вижу, как вытягивается лицо подруги, мысленно даю себе пинка, я ведь обещал не издеваться над ней, и признаюсь: — Ну конечно, для работы. Снейп сказал, что я буду читать Зельеварение первому курсу. Должен же я сам знать то, чему учу других.
Миона качает головой:
— Я думала, мне удивляться уже дальше некуда. Но ты смог. Если есть ещё что-то, пожалей меня, пожалуйста, дай переварить хотя бы это.
Можно подумать, я хватал её за руки и насильно удивлял. Сама ведь стала спрашивать.
— Ну и ну, — говорит она. — Гарри Поттер — зельевар и учитель. А я ещё не отошла от того факта, что ты гей.
— Я не гей, — возражаю я. — Я... Просто мне нравится один человек. Я не виноват, что он оказался мужчиной.
— Ага, просто, — кивает Гермиона. — Я и забыла, что с тобой ничего обычного и простого не случается. Простая девушка Джинни тебя не устроила, тебе понадобился кто-то посложнее.
Да, Миона, понадобился. И ты не представляешь, насколько сложнее.
— Так ты наконец признался ему?
Ну, можно и так сказать. Я же признался? Как он ещё мог расценить мои стоны и... и всё остальное? Поэтому я киваю.
— И правильно, — хвалит меня подруга. — А что теперь?
— Не знаю, Миона, — честно признаюсь я. — Теперь я буду просто ждать.
— Чего?
Вместо ответа я подымаюсь и говорю:
— Ночь на дворе. Проводить тебя до дома?
Гермиона удивляет меня, не настаивает на продолжении разговора, не обижается, что я её выпроваживаю, и улыбается:
— Ну я же не маггла, как-нибудь через камин доберусь.
И уходит, чмокнув меня напоследок в щёку.
А я сижу, уставился на грязный котёл, помыть нет сил, могу только пялиться и вяло думать. Когда-то у меня был к Снейпу детский наивный вопрос, я его ещё помню — зачем вы приходили ко мне в Мунго, сэр? Этот вопрос, собрав всю решимость, я смог тогда задать, хотя и не получил ответа.
Зачем он приходил сегодня — этого я не спрошу никогда. Не спрошу, несмотря на то, что не понимаю. Не за тем же, чтобы спасать меня от моего же зелья, а потом яростно целовать на лестнице? Сообщить, что он уезжает, можно было и совой, в той же записке. Или через МакГонагалл, вместе с паролем.
Снейп столько лет играл, что теперь ему скучно? Только теперь, в отличие от тех, смертельных игр, в этой он может себе позволить быть котом. Мышь у нас я, меня поймали, урчат мне на ухо, сжимают-разжимают когти, отпускают побегать. Недалеко. А мышь и рада, и сама хочет — чтобы недалеко, и только и ждёт, чтобы снова прижали лапой.
Вот как сегодня.
Заставляю себя встать, отмываю котёл от остатков дурацкого зелья и иду в спальню. Верчусь в кровати, сминаю простыни, охаю, когда подушка задевает краем основание шеи — у Снейпа острые зубы и ненасытный язык, что он творил им со мной сегодня, Мерлин мой... о нет, так я никогда не усну...
Но я себе лгу. Я всё-таки засыпаю, но не раньше, чем довожу себя, сначала мыслями — до какого-то дикого, болезненного возбуждения, а потом рукой, всего за несколько мгновений — до сокрушительного горячего оргазма.
Хогвартс встречает меня тихими коридорами. Лето.
МакГонагалл спрашивает, какие комнаты я предпочитаю занять, в башне или в подземелье, и недовольно морщится, когда я выбираю второе. Ну а что? К работе ближе, и вообще, у меня и дом есть, я же и там иногда могу спать, если захочу чего-то с окнами.
Ещё директор осведомляется о здоровье моих родственников, бросает острый взгляд, когда я отвечаю:
— Спасибо, всё хорошо.
И спрашивает:
— Северус заходил к тебе на Гриммо?
А она откуда знает?!
— Д-да.
А, он же через директорский камин, наверное... Только этот подключён к общей сети...
— Хорошо. Нам очень не понравилась последняя статья о тебе в "Пророке", и мы решили, что надо бы тебя проведать. Ну, думаю, если что, профессор Снейп меня бы уведомил. Что-то Скитер разошлась...
Получи, Гарри. Именно такой ответ и не возникал в твоей голове, да? Ему велели, он зашёл. Надеюсь, хоть всё остальное тогда он сделал по собственному желанию.
— Вы что, поверили? Скитер — дура.
— Гарри!
— А что, нет? Услышала, как у меня в пакете гремят склянки с ингредиентами и уже целую историю сочинила. Алкоголиком назвала...
В моём голосе сейчас натуральная, искренняя обида. А что относится она не к Скитер и её глупым домыслам, так об этом директору знать не нужно. Тем более, обида не менее глупая. А чего я ждал?
МакГонагалл сожалеет, что-то там говорит о необходимости публичного опровержения, которое меня абсолютно сейчас не волнует, и сообщает пароль от кабинета Снейпа.
— Что? Какой?
МакГонагалл невозмутимо повторяет, глядя поверх очков.
— Почему? — спрашиваю.
Она пожимает плечами:
— Может, чтобы ты точно его не забыл? Очевидно, Северус зачаровал дверь этим паролем лично на тебя. Я, к примеру, воспользоваться им не смогу.
А пытались? — вертится у меня на языке, а потом в мыслях, когда я иду в подземелья и говорю знакомой двери:
— Это Поттер.
Прекрасно, профессор. Я не могу запомнить нормальный пароль, я теперь, как идиот, всю неделю буду представляться двери вашего кабинета.
Нет, я плохо его знаю. Он не только это устроил. Он ещё и записку оставил на огромной коробке с эссе:
"Поттер, вот вам работа. Если закончите раньше — под столом ещё одна коробка. Пароль только для кабинета, не пытайтесь лезть в мои комнаты и лабораторию. Громите свой подвал на Гриммо, если придёт охота портить ингредиенты. С.Снейп"
Вот так. Добро пожаловать на службу, Гарри.
Неделя ползёт медленно, как раненная во все лапы черепаха.
Я разбираю эссе, сплю, ем, и так втягиваюсь в монотонный унылый ритм, что только в последний день осознаю — завтра. Меж рёбер всю неделю словно жила сосулька, а теперь, когда я вспоминаю о завтра, меня окатывает жаром. Завтра он появится, и я не знаю, чего мне ждать. И что мне делать, я тоже не знаю. Он сказал — подумайте, но что я могу придумать, если всё зависит только от него? Будет ли он таким, как в тот вечер на Гриммо, и я окончательно потеряю всякую рассудительность, или опять включит холодную язвительность, и я не посмею подступиться?
Снейп выбирает третий вариант.
Ему некогда.
Он врывается в свой кабинет вечером того самого завтра, когда я уже извёлся, напридумывал себе реплик для встречи с ним и примериваюсь, не разложить ли эссе в стопках ещё и по алфавиту.
— Разобрались? — спрашивает Снейп вместо приветствия.
Я справляюсь с глупым трепыханием внутри, открываю рот, чтобы ответить, но Снейпу ответ не нужен, Снейп говорит:
— Вот и прекрасно, я в вас не сомневался. Можете быть свободны. До завтра, Поттер.
Разворачивается и уходит, и полы его мантии коротко и совершенно издевательски машут мне на прощание.
Не сомневался он... В каком-то отупении я смотрю на дверь, потом медленно встаю и ухожу к себе в комнаты. Снова ждать завтра.
И завтра, и весь следующий месяц я привыкаю к тому, что Снейп если и решил со мной играть, то игру выбрал не ту, к которой я успел приготовиться за неделю его отсутствия.
Новая игра называется "Профессор занят, или Гарри Поттер — мальчик на побегушках". Я даже не могу выбрать время, чтобы попросить его сменить дурацкий пароль. Мало того, с вредной руки Снейпа я теперь и лабораторной двери так отчитываюсь.
И мне ничего не остаётся, как принять новые правила, по которым я сортирую старые записи, нарезаю не особенно ценные ингредиенты, мою колбы, котлы и лопатки — как правило, в его отсутствие. Что он станет делать, когда его будет держать в замке должность декана, а котлы будут доставаться не мне, а нерадивым ученикам в качестве отработки? И когда он успевает их пачкать? По ночам, что ли? А днём Снейп обычно появляется редко, раз или два, чтобы выдать мне новое задание, наспех проверить предыдущее, задать два-три вопроса о свойствах компонентов или зелий — мне мгновенно вспоминается мой первый урок Зельеварения, потому что вопросы внезапны, как и тогда, только теперь я знаю на них ответ.
— Хорошо, — бросает Снейп, и я смотрю, как он забирает из стола какие-то пергаменты, если это кабинет, или рассовывает по карманам фиалы с зельями, если копошусь в лаборатории, и снова отбывает непонятно куда.
Вот бы Шеклболт заметался, если бы я ему об этом рассказал. Потому что Снейп отвратительно доволен, не знаю, то ли собой, то ли обстоятельствами, о которых мне не говорит, а может, и тем, и другим сразу.
Я знаю, как отвечать на его лёд и его яд, на его огонь моё тело отвечало само, не спрашивая мозг, а что мне делать с этим Снейпом?
Невыносимо.
Невыносимо, поэтому однажды я почти решаюсь.
— Профессор, — зову я, когда он в очередной раз готовится убраться от меня подальше. От меня? Или к кому-то? Внезапная мысль простреливает ужасом — а ведь вполне может быть. Вполне.
— Да? — Снейп останавливается, смотрит на меня своими невозможными глазами и слегка усмехается. Или насмехается? Нет, это не явная ухмылка, это всего лишь тень, но я вижу, и думаю, он тоже знает, что я вижу. Но дела ему до этого нет.
— Что такое, Поттер? Я тороплюсь. Вам что-то неясно?
— Я... — я хочу сказать ему, что да, мне неясно, что так больше нельзя, я ведь живой, я не игрушка, которую можно спрятать в коробку, мне плохо в коробке, сэр, нельзя сначала позвать, а потом забыть об этом, что...
Но Снейп не хочет ждать, пока я соберусь с духом, всё это сформулирую и озвучу.
Он прячет и тот намёк на ухмылку, который был, и говорит серьёзно:
— Вы перетрудились, Поттер, — смотрит на часы и советует: — Пойдите отдохните. Я вас отпускаю. Сходите, что ли, куда-нибудь, где там вы обычно развлекаетесь. От переутомления и до стихийного выброса недалеко. А мне моя лаборатория ещё пригодится.
И уходит.
Он меня отпускает.
С неинтересными игрушками не играют, я помню. А ты, Поттер, даже не игрушка.
Ты тряпка, Гарри.
Снейп был прав когда-то, я действительно рассчитываю, что мир будет вращаться вокруг меня, а когда этого не происходит, я сникаю и впадаю в тоскливый ступор вместо того, чтобы дать миру хорошего пинка и запустить его в нужную мне сторону.
Тряпки не развлекаются, но я буду. Например, пойду в гости. В конце концов, Снейп не виноват в моей нерешительности и косноязычии, не должен их терпеть, равно как и мои комплексы. И я несу их туда, где слишком давно не был, и не очень-то знаю, имею ли ещё право появиться.
— Гарри! — всплескивает руками миссис Уизли. — Что ж ты нас забыл совсем?! Есть будешь? Да конечно, будешь, что я спрашиваю, мальчишки всегда хотят есть!
В Норе всё по-прежнему. Только я, как дурак, притащился сюда слишком рано, и часы сложили почти все стрелки на отметку "На работе". Только одна, подписанная "Джинни", нахально воткнула остриё в слова "На свидании". Что-то я такой отметки раньше не видел, но кто знает, на что ещё способны эти часы. Я помню, как они выпендривались, когда был жив Риддл.
Молли, проследив мой взгляд, истолковывает его по-своему — ставит передо мной тарелку с мясным пирогом и говорит:
— А чего ты ожидал, Гарри? Тебя слишком долго не было. У девочки своя жизнь, ты для неё уже не центр мира.
Возможно, ей хочется задеть меня, но я слишком оброс бронёй, которую Молли не пробить. Может, я и сюда пришёл, чтобы это понять. Это у меня развлечения такие. Граничащие с самоистязанием.
— И с кем? — интересуюсь я, хотя мне, слава Мерлину, совсем неинтересно, просто мне кажется, что она этого вопроса ждёт.
— С Невиллом, — отвечает Молли.
Правильно, зачем снижать уровень? Один герой пропал — с другим попробуем. Умно. Это только я могу выбрать себе центр мира и упорно виться вокруг него, даже понимая, что горю.
—... был в Африке, изучал тропические ядовитые растения, а теперь вернулся и...
Молли рассказывает и рассказывает, о Невилле, о том, что Рон неплохо справляется в аврорате, что Гермиона стажируется в Министерстве, а Джордж совсем захандрил после Дня памяти погибших — она говорит без упрёка, просто сообщает факты, которых я не знал, но мне в каждом слове слышится подтекст — свинья ты, Гарри Поттер, бросил тех, кто тебя поддерживал столько времени, даже не вспомнил, что вот уже год, как нет Фреда, а ведь он тоже умер за то, чтобы ты исполнил пророчество. За тебя.
Я и вправду не вспомнил, и бросил, и вцепился только в одного, того, кто тоже спасал мне жизнь, но чувства к нему всегда, с самого начала, были острее, чем к кому-либо, и никуда не исчезли, они только вывернулись наизнанку, как и вся моя жизнь, теперь я это понимаю. Все остальные скатились, а он удержался. Или это я удержался за него.
Так что я таки свинья, Молли, но от осознания этого валяться в грязи не перестану. Свиньи — они такие. Им вообще в доме делать нечего.
Я поднимаюсь и миссис Уизли умолкает.
— Мне пора, — говорю. — Спасибо за пирог, Молли. До свидания.
Она растерянно смотрит на нетронутый кусок и говорит:
— Ты бы сходил к колдомедикам, Гарри.
Мне действительно нужно лечиться, думаю я, уходя от Норы пешком. Но мне в этом идиотском поступке — покинуть дружеский когда-то дом вот так, а не через камин — на мгновение привиделся символ окончательного моего ухода, хотя внятно объяснить, почему, я не смог бы даже себе. Вроде как уйдя пешком в никуда, я сам себя от них отсёк окончательно, потому что с ними мне не хочется, а лгать им низко. Это же ещё не безумие, правда?
Теперь придётся аппарировать, а при моём нынешнем раздрае недалеко и до расщепления. Несмотря ни на что, жить я всё же хочу.
Заканчивается июнь, вязко течёт июль, ничего не принося, кроме жары, одиночества и сонной усталости. Снейп уже не так тороплив и деловит, но не даёт мне ни малейшего намёка, что он помнит. И я не решаюсь ему напоминать. Наверное, боюсь, что всё окончательно прояснится.
Неотвратимо приближается мой девятнадцатый день рождения.
И так же неотвратимо за три дня до него мне напоминают, что я не только ассистент зельевара, но и шпион.
Традиционный завтрак в Большом зале Хогвартса и летом в ходу. Для тех, кто в замке. Сова жадно давится булкой, как будто их не кормят там, в министерской совятне, МакГонагалл косится на листок в моей руке, Снейп методично, ложка за ложкой, отправляет в рот овсянку, глядя перед собой, а я стараюсь спрятаться за чашкой с кофе и думаю — Шеклболт это специально? Чтобы все видели, и Гарри Поттеру пришлось лгать больше, чем необходимо?
Но, в конце концов, на сове клеймо министерства не стоит, а я не обязан никому отчитываться, посмотрю на любопытного взглядом, украденным у Снейпа — и всё, нет любопытного. Да и не волнует никого, что и откуда мне прислали, я в этом уверен. Поэтому я так дёргаюсь, когда на выходе из зала со мной равняется Снейп и спрашивает:
— Не оставляют в покое поклонники, Поттер?
На Снейпа снейповские взгляды не действуют, можно и не пытаться. Но я испуган и зол, и на него я тоже зол, уже давно, и меня словно пикси за язык дёргают.
— Мерлин! Вам-то какое дело?!
Тут же проклинаю себя, ведь он сам спросил что-то помимо работы, пусть даже вот так, но это впервые за столько дней, и хочу извиниться, но Снейп уже уходит, бросив:
— Вы правы, абсолютно никакого. Не забудьте погасить огонь под котлом, меня сегодня не будет, а зелье должно настояться.
Хочется со всей силы врубиться лбом в серый хогвартский камень, но в лаборатории второй день булькает какое-то зелье, к которому я имею касательство только вот так — прибавьте огня, Поттер, убавьте огонь, Поттер. А к девяти часам вечера в дом на площадь Гриммо заявится Шеклболт. Поэтому я подавляю желание убить себя об стену. Мне тоже некогда, как и Снейпу.
Впрочем, вечером это желание возвращается, и я даже всерьёз начинаю подыскивать для этого время.
— Что вы хотите чтобы я сделал?! Кингсли, я же буду умирать долго и мучительно, если он узнает.
— Ну зачем так мрачно... Это очень важно, Гарри. И потом, я ведь не прошу тебя взять всё. Немного, всего каплю. Мы должны узнать, что это, раньше, чем разработка твоего профессора уйдёт на сторону.
— Почему вы так уверены, что она не достанется Министерству? — спрашиваю, а сам прикидываю, удастся ли мне заавадиться без посторонней помощи.
— Потому что есть сведения, что это зелье Снейп разрабатывает на заказ. А заказчику вряд ли понравится идея делиться с Министерством тем, за что он заплатил деньги, — терпеливо разъясняет Кингсли.
— Что хоть за зелье? — обречённо спрашиваю я.
Шеклболт смотрит как на идиота, но говорит ласково:
— Если бы я знал, разве стал бы посылать тебя?
Созерцает мою унылую физиономию и заботливо спрашивает:
— Очень трудно, Гарри? Может, подыскать тебе замену?
Да, хочу заорать я, мне с ним трудно, мне с ним невозможно. Но и без него тоже, хуже того, без него мне будет вообще никак, поэтому я мотаю головой и выдавливаю:
— Нормально. Я справлюсь.
После ухода Кингсли я наконец-то окончательно осознаю, что моя служба в Отделе Тайн — самая что ни на есть реальность и правда. Почувствуй себя нужным, Гарри, ты же хотел этого?
Нет, так нельзя. Я сейчас пойду к Снейпу и всё ему расскажу. Я твержу себе это битый час, прекрасно понимая, что никуда не двинусь. Потому что если я ему скажу, он, несомненно, тут же вышвырнет меня вон. Ведь он мне доверял. Бумаги, ингредиенты, зелья, пусть не все, но многие — доступа к этому не удостаивался раньше ни один человек из Хогвартса. Кроме, может быть, Дамблдора.
А я даже на Миссис Норрис не тяну.
Но доступ у меня есть.
Каким бы тупым ни считал меня Снейп, в честности моей он, похоже, не сомневался.
И я прийду и скажу — знаете, профессор, вообще-то я невыразимец и всё это время шпионил за вами для Отдела Тайн. Но вы не волнуйтесь, я ещё ничего не успел украсть или подсмотреть. А теперь они хотят от меня невозможного, поэтому я решил вам признаться. Можно, я останусь?
Нет, я, конечно, останусь. В живых. Не станет он об меня после этого руки марать. Я бы не стал.
Мерлин мой, я идиот, действительно идиот и тупица, меня поймали и я влип. Я влип так глубоко и надёжно, что сейчас Авада кажется мне благом.
За всё надо платить, Поттер. За то, что близко к нему — в особенности.
Шеклболт думает, что я согласился из верности Ордену. И ещё из ненависти, на это меня тоже когда-то можно было купить, когда-то я бы с удовольствием шпионил за Снейпом и был бы этим горд. Да я, собственно, и делал это, причём по собственной инициативе — и был взбешён всякий раз, когда Дамблдор его защищал.
Теперь же, когда всё изменилось, я уже готов ради Снейпа лгать другим.
Так что честность моя предвзята, однобока и ущербна. Всегда была такой, теперь я это понимаю. Вам подсунули порченый товар, профессор Снейп.
Но, Мерлин мой, я же не мог допустить, чтобы ему навязали не меня, кого-то ещё, кто сейчас не раздумывая побежал бы красть образец для Отдела Тайн.
Прекрасно, Гарри, а ты это сделаешь, хорошо подумав, да? Снейпу будет гораздо приятнее, если его зелье украдёшь именно ты.
Меня передёргивает от этого слова, но я твержу его себе как ненормальный — украдёшь, украдёшь, — пока голова не начинает раскалываться так, что во рту становится горько.
— Поттер, вы, кажется, слишком буквально восприняли мой совет развлечься, — недовольно морщится Снейп, когда я утром прихожу к нему в кабинет. — С вами всё в порядке?
Да, я хорош сегодня, под глазами залегли чёрные тени, зеркало утром в ванной отвернулось бы, да не смогло.
— Прежде чем начать работу, придите в себя. Антипохмельное зелье в лаборатории, второй шкаф, верхняя полка.
Я не пил, хочу сказать я, но он уже ушёл.
В лаборатории стоит на едва заметном огне котёл, поверхность зелья чуть подрагивает, щекочет нос лёгким мятным запахом. Это оно?
Наверное.
Руки не подымаются что-то делать. Я до полудня сижу у стола, согнувшись в три погибели, положил голову на руки и смотрю на этот чёртов котёл, и хороню себя.
— Постигаете секреты мастерства, Поттер?
Секреты. Ну да. Скажи ему, Гарри. Скажи — и всё будет кончено. Во всех смыслах.
Я не хочу заканчиваться. Я спрашиваю:
— А что в котле?
— Зелье, — говорит он и, кажется, никуда не собирается уходить. Впрочем, точно я не вижу. Я на него не смотрю.
— Какое?
— Не могу поверить, Поттер, что вы об этом спрашиваете. Проснулся интерес к работе?
Мерлин мой, как он сам не травится своим же ядом... Но другого я и не заслужил, поэтому я просто говорю:
— Да.
И стараюсь не думать, зачем он это спросил, почему просто не отправил меня мыть очередную партию склянок.
А когда он хмыкает и отвечает, я наконец подымаю голову. Я не могу поверить. Совсем не могу.
Он же меня убивает просто. Вот прямо сейчас берёт стул, садится и убивает, этим своим рассказом. Про заказчика и про то, как долго искал недостающий для приемлемого результата компонент.
И мне действительно, окончательно и насовсем, хочется умереть, когда он ехидно спрашивает:
— Хотите посмотреть рецепт, Поттер?
— Нет! — с ужасом каркаю я.
Он сошёл с ума?
Если бы не было в голосе Снейпа этого ехидства, я бы так и подумал.
А так в голове каша, его откровенность совершенно не вяжется с его тоном, выбросьте мою голову на помойку, кто-нибудь, пожалуйста, я сам не дойду.
— Поттер, с вами точно всё нормально? — спрашивает Снейп.
Оказывается, я сижу, ткнувшись лбом в стол, а он уже встал, и подошёл совсем близко, и теперь кладёт руку мне на голову, вынуждает повернуться и рассматривает. Нет, сэр, со мной всегда всё ненормально.
— Что вы пили вчера?
— Ничего, — отвечаю я, и снова закрываю глаза, и хочу застыть навсегда, и чтобы он тоже застыл и не смог убрать руку.
Но так, конечно же, быть не может.
— Идите-ка вы домой, — говорит он. — Мне совершенно не нужно, чтобы вы здесь устроили погром. Дать вам зелье от головной боли?
Во мне подымается глупая, нерациональная, детская обида.
— Не нужно, — хрипло отвечаю, направляясь к двери. — Я сам себе сварю.
— О да, — говорит Снейп мне в спину. — Вы, пожалуй, сварите. Это будет новое слово в науке зельеварения.
У меня нет сил ему ответить, я не спал ночью, я не хочу говорить, я хочу лечь.
Иду к МакГонагалл, прошу разрешения воспользоваться камином, обещаю лечиться, черпаю дымолётный порошок из грубой керамической миски.
— Площадь Гриммо, двенадцать.
Синяя мантия измазалась в саже, надо бы её почистить, думаю я и валюсь на диван. Больше в голове не живёт ни единой мысли, только фраза Снейпа вертится и вертится, постепенно теряет сарказм и обретает смысл.
Кухонная лаборатория успела запылиться, но это не страшно.
Кингсли хотел новую разработку? Он её получит.
19.04.2012
