Зима тянется медленно, но всё же не бесконечно. Гермиона настойчиво передаёт мне приглашения от миссис Уизли, которая вообще не в курсе нашей с Роном размолвки. Рона я не видел с того самого рождественского утра. Ему самому, наверное, неловко появиться передо мной первым после моих обвинений. А я не стану делать первый шаг. Не потому, что я обиделся, как, без сомнения, считает Рон. Я просто уверен, что он так меня и не понял. И наше примирение состоится по стандартному плану — он извинится, не зная за что, я скажу "проехали, дружище", и он опять будет раздражать меня детскими рассуждениями, и я опять вспылю. Не хочу начинать заново.
Гермиона тоже не понимает, всё допытывается, с чего это я стал защищать перед Роном ненавистного зельевара, доказывает, что не стоит он того, чтобы из-за него ссориться с другом. Что скоро мы покинем Хогвартс, моё вынужденное общение со Снейпом закончится, а друга я теряю уже сейчас. И всё это так наивно звучит... Когда я стал чувствовать себя старым? Когда в моих мыслях о друзьях появилось пренебрежение пожилого циника? И не так ли чувствует себя Снейп, общаясь с мной?
И не потому ли, что устал от меня, сокращает занятия до трёх раз в неделю?
— Ты молодец, Гарри, — говорит как-то весной директор МакГонагалл, вызвав меня к себе в кабинет. — Профессор Снейп сообщил мне, что в ваших занятиях наметились некоторые успехи, а он просто так хвалить не станет, ты же знаешь.
Я знаю. Я только не знаю ничего о тех самых успехах, расписанных Снейпом директору, мне о них не сообщали. Разве что я прекратил при каждом резком слове зельевара закатывать глаза и неосознанно разрушать всё вокруг. Но это оттого, что он стал придерживать своё жало в отношении меня.
И ещё Снейп ошибся, так странно пошутив тогда. В голове моей прочно поселилась мысль, что не станет подобным образом шутить тот, для кого предмет шутки однозначно неприемлем. В общем, у меня появилась новая цель. "Найди в Снейпе гея" называется. Теперь я задумываюсь над тем, как истолковать тот или иной взгляд, слово или гримасу, подсмотренные за день, перебираю их как святоша чётки. От этого у меня ещё больше сносит крышу по вечерам, и простыни на кровати ко дню смены постельного белья удивляют хозяйственных эльфов — ещё бы, столько раз пережить Скорджифай, конечно, они будут выглядеть чистыми.
Очищение сознания и регулярная практика беспалочковой магии тоже, наверное, приносят пользу. И этой весной я почти спокоен. Вот только что я буду делать летом, когда получу диплом? И следующей весной? Как обойдусь без Снейпа три раза в неделю вечером и столько же днём, в классе? Закажу колдографию и запрусь у себя на Гриммо? Попрошусь у МакГонагалл остаться в Хогвартсе каким-нибудь третьим помощником второго ассистента и стану подглядывать в окна? Или Снейп всё же гей, и тогда есть крохотная, где-то на грани подсознания, надежда? Ты сумасшедший, Гарри, но — ты помнишь? надежда всегда позволяла тебе выживать, какой бы призрачной ни была.
— Гарри, ты слышишь меня?
О, я же всё ещё у директора!
— Простите, профессор, я задумался.
МакГонагалл смотрит своим фирменным поверх очков. Не беспокойтесь, директор, я научился сдерживаться. Даже Снейп вам это сказал.
— Сова принесла письмо, — наконец сообщает она, наверное, уже не впервые. — Оно отправлено директору Хогвартса, но содержимое адресовано тебе.
— Почему? — удивляюсь я.
МакГонагалл легко, едва уловимо пожимает плечами:
— Наверное, потому, что ты всё ещё ученик и я за тебя отвечаю, а может, чтобы ты не смог проигнорировать вызов в Министерство.
— Так это от Кингсли?
— От Министерства Магии, Гарри. Министр Шеклболт вряд ли стал бы вызывать тебя лично. Впрочем, я не знаю, смотри сам. Всё, что я видела — это пропуск для каминной сети Министерства и ещё один запечатанный конверт. Возьми. Можешь отправиться из моего кабинета, когда соберёшься. У тебя нет больше сегодня занятий?
Надо же. Такая спешка.
Собираюсь я быстро. Всего-то сунуть в карман джинсов пригоршню галеонов — пройдусь потом по Косому переулку — и накинуть мантию, потому что хоть и весна, а всё ещё холодно. Не забыть пропуск, там зачарованный лично на меня пароль для камина.
А письмо действительно от Кингсли. И ничего такого в нём нет — Кингсли добродушен даже письменно. Не зайдёшь ли ты, Гарри... Зайду, конечно. А что через директора — так это, наверное, секретарь пропуск делал и пересылал, не могу же я в самом деле претендовать на то, что министр магии лично отправится на совятню, чтобы послать письмо ученику седьмого курса Гарри Поттеру.
Добираюсь наконец до Шеклболта через дюжину секретарей и помощников. Хорошо хоть Персика нет на месте, а то бы дело затянулось. Редкостный он зануда, помощник министра Уизли.
— Чем будешь заниматься после школы, Гарри? — спрашивает Кингсли после приветствий и усаживаний.
Я знаю, на такой вопрос надо отвечать чётко и без заминки, иначе всю душу вынут. Но я сегодня на редкость спокоен, мне и душеспасительные беседы по фигу, а вот лгать не хочется. Машинально тру шрам на руке и говорю:
— Для начала сдам ТРИТОНы, а там по результатам. Карьера аврора мне по-прежнему не светит, — тут надо вздохнуть обязательно, и я вздыхаю. — Так что я не определился пока.
— Работа клерка, как я понимаю, тебя не порадует, — вздыхает и Шеклболт.
Я неопределённо пожимаю плечами, мол, что ж вы, сами не понимаете? Какая в этом радость?
— А ты не хотел бы остаться в Хогвартсе? — господин министр может не изображать скорбь, плевать ему на мою несбывшуюся аврорскую карьеру, я точно знаю, а вот это предложение он определённо подготовил заранее.
— В Хогвартсе? В качестве кого?
Не может быть, чтобы небеса, бог и кто там ещё есть всерьёз озаботились делами моего сердца. Которое сейчас, кстати, так бултыхнулось, что Кингсли мог и услышать.
— Мне говорили, ты неплохо поладил со Снейпом. Кстати, как твоя магия, Гарри? Больше не хулиганит?
Что за идиотская манера уводить в сторону разговор, самим же и начатый? И кто это ему говорил, интересно? МакГонагалл?
— Нет, не хулиганит, — отвечаю. — Профессор Снейп очень мне помог.
— Хорошо. Так, может, пойдёшь работать его ассистентом? Раз уж ты смог преодолеть свою ненависть и принять от него помощь...
Он что — шутит?! С каких это пор в министерстве решают, нужен ли штатному хогвартсовскому зельевару ассистент? Да ещё кому? Снейпу!
Я так и спрашиваю:
— Вы что, шутите?! Какой из меня зельевар? Не говоря уже о том, что Снейп заавадит и на чины не посмотрит, если к нему подкатятся с таким предложением.
— Заавадит — посадим! — неожиданно жёстко говорит Кингсли. И добавляет проникновенным басом: — Могу я говорить с тобой откровенно, Гарри? Как с членом Ордена Феникса?
И ждёт ответа. Действительно ждёт. А мне как-то не очень хорошо. Что ещё за разговоры?
— Конечно, Кингсли.
Выговорить имя получается легко, ведь тогда мы все его так называли.
— Мне жаль, что так вышло с авроратом, Гарри. Но у меня есть для тебя работа в Отделе Тайн.
Кажется, у меня отвисла челюсть и выпучились глаза. Я? Я невыразимец? Очень смешно, Кингсли, просто до истерики смешно! Ещё смешнее, чем я-зельевар.
— А при чём тут тогда профессор Снейп? Что-то я запутался, — говорю я министру. Сижу и предчувствую что-то очень нехорошее в собственном будущем.
Шеклболт сначала интересуется, не хочу ли я чаю, и только потом отвечает:
— Профессор Снейп, конечно, был оправдан на основании представленных тобой доказательств. И я верю, что Дамблдор вполне мог таким образом использовать его в своей игре много лет. В конце концов, портрет Альбуса всё подтвердил. Но вместе с тем Снейп остаётся одним из сильнейших учёных нынешнего времени — как в области зельеварения, так и в тёмных искусствах, и в беспалочковой магии. Не могу не уважать его гений, вот только результатами своих исследований профессор Снейп делиться с Министерством и Отделом Тайн не жаждет.
— И вы ждёте, что он поделится ими со мной? — от изумления даже горло перехватило. — Кингсли, вы сошли с ума?
Нехорошо так говорить министру, человеку вдвое старше и с огромным аврорским опытом, но он определённо сумасшедший. А я-то ещё себя ненормальным считал... Да по нему Мунго рыдает взахлёб! По нему и по тому идиоту, которому пришла в голову эта идея. Ведь не сам же Кингсли это придумал. Или сам? А может, это шутка такая?
Развелось юмористов вокруг меня — не протолкнуться...
Шеклболт хмурится, ему неприятна моя грубость, я вижу, но он сам виноват.
— Конечно, Снейп не будет тебе докладывать. Но ты мог бы, находясь близко к нему, сообщать нам, если что-то заметишь.
Находиться близко к нему я хочу. Но не для того, что мне предлагают. Это... это же мерзко... Но... но я буду близко к нему. И потом, не сам ли я признавался себе, что мой внутренний гриффиндорец стал сонным и податливым? Сообщать об этом Шеклболту я, конечно, не стану.
— Ты ведь по-прежнему член Ордена, и я не многим доверяю так, как тебе, Гарри.
А зря, Кингсли. Потому что Снейп не будет докладывать мне, а я не буду докладывать вам. То, чего вы ждёте — точно не буду. Он заслужил если не признание, то покой точно, и даже ради всего магического мира я не нарушу этот покой больше, чем уже нарушаю.
Мерлин мой, о чём я думаю! Надо отказаться, отказаться, отбросить с негодованием предложение стать при Снейпе шпионом Отдела Тайн, это невыносимо гадко — лгать и притворяться.
Снова тру шрам на руке. Я не должен лгать. Я помню.
Но если я и откажусь от предложения, они уж точно от своей затеи не откажутся. И найдут кого-то ещё, кто не будет таким непроходимо тупым гриффиндорцем, кто будет близко к нему — вместо меня. И будет вместо меня лгать и притворяться, но только перед Снейпом, с Отделом Тайн он будет честен, конечно же.
— Я не буду торопить тебя, — говорит Кингсли отеческим тоном, — понятно, что ты сейчас растерялся. Подумай, но, пожалуйста, недолго. Через неделю жду твоего ответа.
Неделя... Да я совсем рехнусь за эту неделю...
— А кто будет моим начальником в Отделе Тайн?
— Твоим начальником буду я, Гарри. Любой сотрудник Отдела Тайн может подчиняться министру напрямую.
Значит, коллег своих будущих я никогда не увижу. И они меня тоже. Невыразимцы, одним словом. Невидимые мелкие пауки-призраки ползают по паутине и собирают информацию, и сносят её в липких лапках большому чёрному пауку Кингсли.
Меня передёргивает, надеюсь, незаметно для министра. Когда-то я считал Отдел Тайн этаким оплотом науки, где среди могущественных артефактов сидят умные чародеи и познают секреты мудрости и прочих загадочных штук. Не исключено, что такое тоже есть.
А я — поползу по паутине. Липкими лапками.
— Хорошо, я подумаю, — говорю я наконец. — Я и правда не ожидал... Только как я смогу стать ассистентом профессора Снейпа? Ему никогда никакие ассистенты не требовались, насколько я знаю. А моя кандидатура у него вызовет только приступ смеха.
— Вот это пусть тебя не волнует, Гарри.
— Нет, Кингсли, — возражаю я. Я не могу допустить, чтобы мной, как раньше Дамблдор, вертели вслепую. — Я должен знать. В конце концов, если я соглашусь, это будет моё задание.
Шеклболт удивляется, но как-то нерадостно. Да, Кингсли, теперь мне нужно гораздо больше объяснений и аргументов, чем "так надо, Гарри", "это пророчество, Гарри" и "это для победы, Гарри".
— Ты прав, — министр признаёт это неохотно, наверное, сожалеет, что мне не одиннадцать и я научился хоть немного думать. — На самом деле, Снейп подал прошение директору МакГонагалл о введении должности ассистента в штат школы. Он собирается вплотную заняться наукой — это его объяснение. Ты понимаешь, Гарри?
— Уж скорее Снейп выберет Малфоя, — говорю. — У него СОВы на "Превосходно", и ТРИТОНы будут, понятно, такими же.
— Ничего, — снисходительно смотрит на меня Шеклболт. — Снейпу не придётся выбирать. Кандидатуры преподавателей и школьных служащих обычно утверждаются Министерством.
Когда я покидаю кабинет министра, ни в какой Косой переулок мне уже не хочется.
Хочется побиться головой о стену.
А сегодня вечером мне идти к Снейпу.
Вы просили покоя, профессор Снейп? Ваш покой ценой моего? Время отдавать долги, сэр? Что я буду с этим делать?
Что делать... Ведь смог же Снейп столько лет играть на две стороны, пусть не ради меня, а ради поражения Тёмного Лорда. Так неужели не смогу я — ради него? Пусть и солгав ему самому.
Впервые за весь год меня не тянет в подземелья, мне не хочется видеть Снейпа, мне хочется умереть раньше, чем я посмотрю ему в глаза.
И к вечеру я довожу себя до полного раздрая.
— Сегодня, похоже, не ваш день, — это Снейп говорит мне после трёх неудавшихся попыток управиться с невербальным воздействием на предметы и после того, как магия чуть снова не вырвалась поплясать на воле.
Знали бы вы, сэр, насколько сегодня не мой день...
— Что с вами происходит, Поттер?
Этот обманчиво мягкий вопрос бьёт поддых, он заметил, конечно, он же не слепой, но я знаю, как ответить, чтобы остаться в живых:
— Ничего, сэр.
— Поттер... Вы странно ведёте себя с начала года, но в последнее время это переходит все границы. Извольте отвечать, я спрашиваю не из праздного любопытства.
Да, конечно.
— Всё в порядке, сэр.
— Мистер Поттер, вы обещали мне подчиняться. Вы забыли, что я могу применить к вам легилименцию?
Легилименцию? Даже так, профессор?
Ну и пусть. Я ему ничего не сказал, и не скажу, а если он сам узнает, это его личная беда. Я же со своей как-то выживаю, и он сможет, хотя что ему до моих бед. Он просто вышвырнет меня и запросто выживет. В отличие от меня. А Шеклболт найдёт кого-нибудь более подходящего. И я упрямо молчу, сидя напротив него в привычном, но неуютном сегодня кресле, а он продолжает:
— И меня простят, потому что вы — угроза, — Снейп не кричит, ему это не нужно, тон его ровен, словно он в очередной раз твердит тупым студентам о свойствах дигиталиса. — Вы нестабильное, расхлябанное существо, которому по недоразумению достался мощный дар и которое не желает понять, насколько опасно для окружающих. Мальчишка, избалованный славой и титулом героя, полагающий, что мир обязан вертеться вокруг его персоны, и не стоящий ни минуты потраченного времени.
И это так обидно и несправедливо — всё, что он говорит, он даже не знает, на что я буду вынужден пойти ради него, и я не могу сдержаться, это уже не выброс, нет, это обычная человеческая злость. В ушах грохочут барабаны, я вскакиваю и кричу:
— Так заприте меня!
Снейп поднимает одну бровь, презрительно кривя губы, да, это так глупо — стоять перед ним и орать, подтверждая его характеристику, но меня уже не остановить:
— Слышите?! В Мунго! в Азкабан! на необитаемый остров, куда угодно! лишь бы подальше от этого долбаного магического мира! от славы героя, которая так колет вам глаза! она мне на фиг не нужна, и я здесь не нужен, и вам не нужно будет тратить своё драгоценное время на нестабильное расхлябанное существо. У меня что-то там вместо мозгов, что-то там вместо души, что-то там вместо совести, я весь — что-то вместо, я никогда не стану для вас человеком, да, профессор? Так не стесняйтесь, убейте меня прямо сейчас, вас же простят, да?!
Снейп встаёт слишком быстро, я даже не осознаю его движения до момента, когда он хватает меня за плечи, так, что отлетает пуговица и трещат прочные швы на джинсовой рубашке, припечатывает к стенке камина, нависает, держит и шипит, дёргая верхней губой в дюйме от моей щеки:
— Ещё раз посмей заорать на меня — и я твою просьбу выполню.
Злость испарилась, когда Снейп чуть не пробил моей спиной камин, теперь я только передёргиваю плечами, распластываясь по стене, чтобы ему было удобнее на меня шипеть. Я точно ненормальный, потому что вместо злости накатывает не страх, а возбуждение, я уже почти хочу, чтобы он сейчас вышвырнул или убил меня, так, как захочет он, потому что это близко, слишком близко, его дыхание — кофе и коньяк, его одежда и голос — полынь. И я говорю только для того, чтобы он отошёл, не заметил, оставил меня:
— Хорошо, сэр.
Зря это я... Снейп издаёт гневный рык, снова встряхивает меня, и задевает бедром мой напряжённый член, и я уже не могу удержаться, выпускаю стон, давно рвущийся наружу, и мало что соображаю, глядя, как ярость уходит из его черт. Я только ищу и боюсь найти брезгливые оттенки в его изумлении, но их там нет, он просто замер, не отстраняется, изучает моё пылающее лицо.
— Вот оно что... — тихо говорит Снейп, едва шевеля губами, таким низким голосом, что его слова вибрируют во мне и вырывают ещё один глухой стон, и я, окончательно сойдя с ума, тяну его к себе. У меня нет сил для удивления или смущения, когда он поддаётся, когда его рука ложится на мой затылок, оберегая от удара о стену, словно это не он только что впечатывал меня в камень. Я обхватываю его талию, вжимаюсь пахом в ногу, разделяющую мои колени, прихватываю губами кожу шеи и про себя умоляю его не двигаться, потому что если он пошевелится, то... о! надо было умолять ещё и не дышать, потому что когда он хрипло вздыхает мне в ухо, я уже не могу, я сам толкаюсь в его бедро раз, и второй, и коротко всхлипываю. И кончаю.
Утыкаюсь лбом Снейпу в плечо, поднять сейчас глаза — невыполнимо, мысли возвращаются и я жалею, что у меня есть голова. Потому что больше у меня не будет ничего, и не нужно будет лгать ни министру, ни Снейпу, ведь Снейп, без сомнения, сейчас велит убираться навсегда, вот только уничтожит все следы моего подросткового идиотизма, я уже слышу очищающее заклинание. Нам с ним ведь даже палочка не нужна.
Нам с ним, как же...
Ты идиот, Поттер. Идиот и позорище. Нестабильное глупое существо.
— Поттер, — зовёт Снейп и пытается отцепить меня. Я подчиняюсь, а он оставляет меня у камина, отходит и садится, и говорит: — Полегчало?
Снисходительно, без упрёка, словно это в порядке вещей — когда студент вот так... Бред какой-то.
— Вы способны продолжать заниматься? — спрашивает Снейп.
Я смотрю в пол и молчу.
— Мда, — хмыкает он. — Идите, Поттер. Придёте завтра. И не забудьте об очищении сознания перед сном.
— Хорошо, сэр, — выдавливаю я, пугаюсь своего голоса и, не поднимая глаз, ухожу.
Вечернее очищение светит только простыням.
19.04.2012
