Гл а в а 5 4 страница

¹ От лат. simulatio — видимость, притворство, имитация. В современных европейских языках словом «симуляция» обозначается не только имитация, под­ражание вообше, но, в первую очередь, имитирующее представление функцио­нирования какой-либо системы или какого-либо процесса средствами другой системы или другого процесса (например компьютерная симуляция производ­ственного процеесса). Также симуляцией именуется изучение какого-либо объек­та, недоступного прямому наблюдению, посредством «симулирующей» модели. В русском языке и в том, и в другом случае употребляется слово «моделирова­ние». Что же касается «симулякров», то это слово, также ведущее свое проис­хождение от simulatio, обозначает образ, репрезентацию чего-либо, или какое-либо несубстанциональное, несущностное сходство предметов или явлений. Единственное число — simulacrum, множественное — simulacra. По сути дела, это слово обозначает модель (математическую, компьютерную или иного рода). В русском языке применительно к философскому контексту уже устоялся термин «симулякр» или «симулякра» в ед. числе и «симулякры» — во мн. ч.

Глава 5. Новейший этап исследований СМИ

но все в свою всеобъемлющую систему. Даже смерть, говорит Бодрийяр, может быть интегрирована в систему благодаря тому, что живое существо может быть репродуцировано и смерть, по существу, не случится.

Превращение мира в мир симулякров оказывает поразительное влияние на человеческую жизнь: она становится одномерной, ибо про­тивоположности либо сглаживаются, либо вовсе исчезают. Благодаря таким жанрам, как перформанс или инсталляция, переход от искус­ства к жизни оказывается или незаметным, или вовсе несуществую­щим. В политике благодаря репродуцированию идеологий, более не связанных с «социальным бытием», снимается различие между пра­вым и левым. Различие истинного и ложного в общественном мне­нии — в среде масс-медиа прежде всего — перестает быть значимым: значима лишь сенсация, или переживание. Полезность и бесполез­ность объектов, красивое и безобразное в моде — эти и многие другие противоположности, определявшие ранее жизнь человека, теперь сглаживаются и исчезают. И главное, что исчезло — это различие меж­ду реальным и воображаемым. Все равно в мире «гиперреальности».

Есть ли выход за пределы этой всеобъемлющей системы? Бодрийяр пред­лагает выбор «фатальных стратегий» вместо становящихся стандартными в этом мире банальных рефлексивных. Первые ориентированы на объект, вторые на субъект. Первые предполагают азарт, риск в преследовании предмета, экстати­ческое отношение к нему, вторые — рефлективную интеграцию в систему гипер­реальности. Политический смысл фатальных, судьбоносных стратегий — следо­вание массе, а не интеллектуалам, ибо массы обожающи и экстатичны в своем отношений к вещам и людям, а интеллектуалы рефлексивны. Устремления масс ведут, таким образом, к пределам системы. Отсюда парадоксальный смысл «фа­тальной» стратегии конформизма. Однако любой поиск фатальных стратегий, состоящих в пробуждении любви к объекту, ведет к авантюризму как выходу на индивидуальном уровне или к персонификации власти со всеми вытекающими отсюда действительно фатальными последствиями.

Конечно, «сгущение» и преувеличение силы мира симулякров характерно для Бодрийяра. Но даже более спокойный анализ симуля-ционных и реальных аспектов сегодняшней действительности демон­стрирует мощную тенденция к симуляции всего и вся. Прокатившая­ся около десяти лет назад по миру волна споров о возможности кло­нирования организмов, связанная с очередным судьбоносным шагом научной технологии, показала, что протесты ни к чему не приведут. Пришествие симулякров неотвратимо.

5.2. Постмодерн — новая культурная эпоха

5.2.2

Ж.-Ф. Лиотар: распад метаповествований

Точно так же, как Бодрийяр, Жан-Франсуа Лиотар в своем анализе современных изменений жизни и опыта исходил из воздействий зна­ния, науки, технологии. Как у Бодрийяра, у Лиотара имелось маркси­стское прошлое: он был марксистом и социалистом прежде, чем стал философом постмодерна. Постмодерн у Лиотара — это отрицание мар-ксова тоталитаризма (тоталитаризм здесь понимается не в политичес­ком, а в теоретическом смысле, как отказ от идеи целого (лат. tot ит — все, целое), которое целиком и полностью определяет части.

Для Лиотара постмодернизм стал антитоталитаризмом. Он кон­статирует, что описание общества как целостности, тотальности, не­зависимо от того, как оно «оформлено» (в терминах целостности, спа­янной «органической солидарностью», как у Дюркгейма, функцио­нальной дифференциацией на основе «нормативного консенсуса», как у Парсонса, или насилием одного класса над другим, как у Маркса), представляется все более и более неадекватным по причине утраты в современном мире доверия к метаповествованиям¹. Метаповествова-ния — это всеобъемлющие теории, например, теория социальной эво­люции, или теория закономерного чередования социально-экономи­ческих формаций, или учение о том, что целью общества является удовлетворение потребностей его членов и т.п. Отличительным при­знаком и теоретическо-социальной функцией метаповествования яв­ляется дедуцирование (если речь идет о теории) или навязывание (в мире социальной практики) теоретических решений или форм пове­дения, которые диктуются заранее принятым способом видения це­лого. Метаповествование (или «метанарратив», если следовать тер­минологии Лиотара) предполагает телеологию, т.е. идею смысла и цели целого, которая оправдывает и обосновывает (легитимирует) насилие в обществе и использование знаний для целей насилия. Оно наделяет смыслом науку, политику, просто всякий фрагмент социального по­ведения. Что же касается конкретно науки, то она вообще существует

¹ Liotard J.-F. The Postmodern Conditions. Manchester, 1984 (франц. изд. — 1979).

Глава 5. Новейший этап исследований СМИ

как таковая именно благодаря опоре на метаповествование, «лежащее» вообще за ее пределами, — представлению о единстве мира и объек­тивно существующим целям и задачам научного познания мира. Именно эти метанарративы служат главными средствами как легитимации пра­вил науки, так и интеграции научного сообщества и академического порядка знаний (см. гл. 2).

Конкретнее, Лиотар называет два метанарратива, на которых зиждется наука: идея получения знания во имя самого знания и идея знания во имя освобождения от природного и социального гнета. На самом деле, говорит он, в современную эпоху, когда сложность взаи­моотношений знания, общества, природы необычайно возросла, не существует одного или даже двух решений вопроса о природе знаний. Раньше имелась вера — сначала религиозная, потом научная, — кото­рая давала представление о конечной цели. В наше время технологи­ческое развитие (прежде всего компьютерные технологии) привело к тому, что внимание ученых переместилось с целей на средства: то, что считалось средством (технологии), превратилось в самоцель; в резуль­тате метанарративы лишились смысла. Независимо от того, идет ли речь о знании во имя знания или знании во имя освобождения, спе­кулятивные или революционные (освободительные) метанарративы не имеют уже отношения к самой научной деятельности.

Лиотар предпочитает рассматривать науку как «языковую игру» в витгенштейновском смысле¹. Согласно концепции языковых игр, никакая теория не в состоянии понять язык в его целостности, разве что она сама является одной из языковых игр. Так же, считает Лиотар, надо подходить и к метанарративам: каждый из них — языковая игра, являю­щаяся одной из множества языковых игр. Таким образом, спекулятив­ные метаповествования релятивизируются. Сами они претендуют на

¹ Л. Витгенштейн ввел понятие языковой игры, чтобы показать, что смысл слов зависит от контекста их применения. Значение конкретного слова возни­кает как бы в ходе игры из сочетания и соотнесения нескольких контекстуаль­ных значений. В более широком смысле под языковой игрой Витгенштейн по­нимал «жизненную форму», т.е. сочетание некоторых правил установления зна­чений с социально-исторической практикой, элементом которой эти правила являются. (См.: Витгенштейн Л. Философские работы. Часть I. M., 1994).

5.2. Постмодерн — новая культурная эпоха

объективное описание явлений. Лиотар же требует рассматривать каж­дое из них как языковую игру, правила которой могут быть вычлене­ны путем анализа способов соединения предложений друг с другом.

Пример: языковая игра «наука». Каковы ее правила?

• В качестве научных допускаются только дескриптивные суждения.

• Научные суждения по существу отличаются от нормативных суждений, которые только и используются для легитимации всякого рода гнета и насилия.

• Компетентность требуется только оттого, кто формулирует научные суж­дения, а не оттого, кто их принимает и использует.

• Научное суждение существует как таковое лишь в системе суждений, ко­торая подкреплена аргументативно и эмпирически.

• Из предыдущего следует, что языковая игра «наука» вынуждает участни­ка быть в курсе современного состояния научного знания¹.

Сказанное свидетельствует, что научная игра не требует теперь метанар-ратива для цели собственной легитимации. Правила ее имманентны, т.е. содер­жатся в ней самой. Для того, чтобы вести ее успешно, конкретному ученому вовсе не нужно добиваться освобождения от кого-то или чего-то, а также не нужно де­монстрировать «прогресс» знания. Достаточно того, чтобы его деятельность была признана соответствующей правилам игры, т.е. признана в качестве научной дея­тельности другими представителями ученого сообщества. Наука, таким образом, оказывается самоподдерживающимся предприятием, не нуждающимся в каком-то внешнем по отношению к ней самой оправдании или обосновании.

Но наличие такой игры ничего не говорит о важности науки и месте, которое она занимает в современном обществе. Поэтому Лио­тар идет дальше. Как явствует из приведенных правил, научные суж­дения требуют эмпирического подтверждения. В сложных случаях само получение подтверждения нуждается в комплексной технологии. Технология организуется согласно принципу эффективности, т.е. с целью получения наибольшего результата при наименьших затратах. Но для комплексной технологии необходимы деньги. Тот, кто распо­лагает финансами, оказывается в состоянии получить искомое дока­зательство своих теоретических суждений. Таким образом, говорит Лиотар, технология оказывается не следствием «применения» науч­ных суждений в промышленной и социальной практике, а средством получения самих этих научных суждений.

¹ Liotard J.-F. The Postmodern Conditions. Manchester, 1984 (франц. изд. — 1979).

Глава 5. Новейший этап исследований СМИ

Так «составляется уравнение из богатства, эффективности и ис­тины», — констатирует Лиотар¹. Поскольку по причине ограничен­ности ресурсов подход с точки зрения эффективности преобладает, истина оказывается на стороне наилучшим образом финансируемых исследований. Ибо именно те, кто имеет достаточно средств, оказы­ваются в состоянии обеспечить технологию, нужную для получения эмпирического подтверждения. Более того, на их стороне оказывает­ся и справедливость: получение эмпирического подтверждения сви­детельствует о том, что распределение средств было справедливым. А если те, кто имеет финансы, имеют и власть (а это, по Лиотару, не­избежно, ибо они получают доход, используя результаты исследова­ния), то наращивание технологий есть одновременно наращивание власти, богатства, истины и справедливости. И все это находится на одном полюсе общества, т.е. локализовано в одних и тех же социальных группах. Знание, воплощенное в современной высокоразвитой науке, оказывается, если следовать Лиотару, не только силой, оно же — и власть, и богатство, и истина, и справедливость.

Но все это справедливо лишь при условии, что эффективность как критерий применения технологий не ставится под вопрос. Если же воз­никает сомнение в применимости этого критерия в науке, т.е. как толь­ко он выходит из пределов научной игры, появляется необходимость метанарратива для ее обоснования. Такой метанарратив предоставляет современная системная теория общества (Т. Парсонс, Н. Луман).

Все в целом — системная теория общества и языковая игра «на­ука» — неотъемлемые элементы когнитивной эпохи модерна. В но­вых условиях — в условиях постмодерна — на смену гладкому функ­ционированию систем идет плюрализм подходов, непредсказуемость ходов в игре, отклонения и раскол. Если правила игры, хотя бы неко­торые, отвергаются, то невозможно говорить об «ошибке», о «непра­вильном ходе» в игре. Аэти новые условия наступают: как показывает Лиотар в последующих работах², не существует логической возмож­ности редукции общих суждений к конкретным ситуациям и обстоя-

¹ LiotardJ.-F.Op.ciLP.45.

² См. особенно: Liotard J.-F. The Differend: Phrases in Diapute. Manchester,
1986 (франц. издание — 1983).

5.2. Постмодерн — новая культурная эпоха

тельствам дел, и поэтому распад метанарративов — естественный путь преобразования человеческих знаний.

5.2.3

Интерпретации постмодерна

В табл. 1 дается детальное представление о различиях культур модер­на и постмодерна

Таблица 1

 

Модерн	Постмодерн
научное познание	мудрость (культурное постижение)
большая теория	замкнутые смысловые констелляции
универсализм	партикуляризм
символическая значимость	симулякры
связность (согласованность)	коллаж, пастиш
цельность(холизм)	фрагментарность
история	истории
рациональное эго	либидозное «Я»
интеллектуальность	чувственность

Источник: The Social Science Encyclopedia/ed. by A. Kuper, J. Kuper. 2^nd ed. L.; N. Y.: Routledge, 1999. P. 653.

Попытаемся подвести итог и сформулировать более или менее целостное и относительно приемлемое понимание постмодерна. Прежде всего, следует выяснить, что понимать под словом постмо­дерн: состояние мира или стиль мышления. Это не простой вопрос. С одной стороны, совершенно ясно, что мир, в котором мы живем, пронизан именно чертами модерна: повсеместная бюрократизация, господство экономического и технологического принципа принятия решений, технизация повседневной жизни, наконец достаточно тя­желый и в основном примитивный, без всяких технологических «си-

Глава 5. Новейший этап исследований СМИ

мулякров» повседневный труд, обусловленный «фатальной» потребно­стью выживания и т.п. Разделение объекта и субъекта в таких условиях не вызывает сомнений: объект имеет четкий профиль как объект удов­летворения моих потребностей. Если мир, в основном, именно таков, то постмодерн может рассматриваться как роскошь, которую могут себе позволить интеллектуальные слои («свободно парящая интеллиген­ция», как писал немецкий социолог Карл Мангейм).

В таком случае постмодерн — это особенность когнитивного сти­ля «разлагающихся» высших слоев общества эпохи позднего капита­лизма. А вся эта борьба с «метанарративами» может интерпретиро­ваться как попытка борьбы против истории, с неизбежностью выво­дящей на чистую воду паразитические слои общества (в старом со­ветском духе). Попытки такого истолкования постмодерна имеются, и их не мало (хотя, разумеется, все это выражено не так прямо, как в последних нескольких строках)¹.

Но, с другой стороны, сама реальность современного мира де­монстрирует те качества, которые в приведенной выше таблице фи­гурируют под рубрикой постмодерн. Это разные формы «мудрости» или культурного постижения, которые, как бы они ни выглядели смешными в глазах рационалистически воспитанного интеллектуа­ла, пользуются успехом все более широких кругов населения: от аст­рологии до мудрости народных магов и «целителей». Это многообраз­ные, более или менее замкнутые эзотерические группы, «выращива­ющие» собственные институциональные структуры путем социально­го инсценирования. Это национальные, этнические, правовые, идео­логические целостности, обладающие собственными логиками и со­здающие собственные «истории» (собственные «метанарративы»), цель которых — легитимация их существования и их претензий на ме­сто в сообществе других таких же целостностей. Все вместе и создает «пастиш» или «коллаж» — в общем пестрый, многообразный и про­тиворечивый образ современного мира.

Об этом пишет Дж. Фридмэн: «Можно утверждать, что именем «постмодернизм» обозначается определенный аспект фрагментации

¹ См., напр.: Jameson F. Postmodernism, orthe Cultural Logic of Late Capitalism. L., 1991; Lash S., UrryJ. The End of Organized Capitalism. Oxford, 1987.

5.2. Постмодерн — новая культурная эпоха

глобальной системы. Существует связь между децентрализацией на­копления капитала, падением гегемонии Запада, отказом от модер­низации как стратегии саморазвития и возникновением полифонии, поликультурализма и автохтонных движений «четвертого мира». Мож­но провести интересную параллель между разными видами фрагмен­тации: фрагментацией знания на отдельные, не зависимые друг от друга области, распадом эволюционных схем общественных типов на многообразие культур, мыслящихся как несоизмеримые друг с дру­гом, «этнификацией» национальных государств, происходящей вслед­ствие как регионализации, так и иммиграции... Индивидуум в таких условиях также подвергается изменениям, влекущим за собой преоб­разование правил идентификации и конструирования смыслов»¹. Все эти процессы характеризуют глубину изменений, охвативших соци­альную, экономическую и культурную сферы глобального сообщества. В этом смысле постмодерн как стиль мышления оказывается соот­ветствующим самой структуре (конституции) современного мира.

Остановившись на точке зрения правильности или неправиль­ности «отражения» в современном мышлении того, что происходит «объективно» в современном мире, мы утеряли бы из виду сам жиз­ненный нерв постмодерна. Самое главное и не отраженное в приве­денной таблице отличие постмодерна от модерна заключается в из­менении способа репрезентации мира. Знание (в самом широком смысле слова, не только научное, но «любого вида и в любом объе­ме») перестает считаться репрезентирующим реальность, существую­щую вне его объективно.

Объективность — самый грандиозный из метанарративов модер­на, и именно от него отказывается постмодерн. Такая ситуация по­рождает массу парадоксов. Ибо отказ от объективности как главного метанарратива влечет за собой допущение в жизнь бесконечного ко­личества других метанарративов. Отказ от главного метанарратива от­меняет его тоталитарную власть. От имени объективности нельзя уже сказать: это правильно, это соответствует объективному состоянию вещей, а потому этот «рассказ» может быть «вставлен» в глобальный метанарратив, и конкретная история может стать частью всеобщей ис-

¹ Friedman J. Postmodernism // The Social Science Encyclopedia. P. 653.

Глава 5. Новейший этап исследований СМИ

трии. Без объективности метанарративов становится много, и столько же становится несовместимых друг с другом путей жизни, каждый из которых черпает собственную легитимацию из собственного метанар-ратива. Другими словами, отмена главной, стоящей выше любой дру­гой, т.е. научной, объективности порождает массу объективностей, не­соизмеримых друг с другом.

Осмысление этой глубоко парадоксальной ситуации и родило идею постмодерна. Бессмысленно говорить о том, каков мир «в дей­ствительности», и на таком основании судить о том, правильна или неправильна идея постмодерна. Мир «как он есть» целиком помеща­ется в постмодерне вместе с его метанарративом, т.е. с его историей, настоящим, прошлым и будущим, будь оно выражено в марксистс­ких, либерально-демократических, консервативных или любых дру­гих исторических и идеологических схемах. Постмодерн не опровер­гает их, а вмещает в себя (так же, как и мир, каким он мог быть, но не стал, каким он может ил и должен быть, или таким, как я его себе пред­ставляю, и т.д. и т.п.)

5.2.4

Постмодернистское «прочтение» медиа

Попытаемся сформулировать основные представления о СМИ сточ­ки зрения теоретиков постмодерна, которые в силу «разлитости» это­го умонастроения в формах культурного опыта оказывают свое влия­ние на исследователей-коммуникативистов.

1. СМИ в силу своих технических характеристик и обусловлен­ных ими временных параметров становятся основной и идеальной формой коммуникации в эпоху постмодерна. Под техническими ха­рактеристиками СМИ здесь понимается их быстродействие и воспро­изводимость. Это относится и к печатным, и к электронным СМИ, хотя и в несколько разной степени. Телевизионная картинка гораздо более быстродейственна (особенно в случае прямой трансляции, ког­да коммуникация происходит «в реальном времени»), чем газета. Во всяком случае, быстродействие СМИ несравнимо ни с какой иной формой коммуникации, например с литературой.

5.2. Постмодерн — новая культурная эпоха

2. В силу своей вездесущности и доступности (как в пространствен­но-временном, так и в финансовом смысле) в эпоху постмодерна СМИ становятся основной формой репрезентации опыта для подавляющего большинства населения планеты. Мир начинает выглядеть не таким, каким он является, а таким, каким подают его СМИ. В конечном счете, мир становится или оказывается таким, каким подают его СМИ. Мир становится симулякром, порожденным деятельностью СМИ.

3. «Реальное время» превращается в основную форму презента­ции опыта, виновную в том, что люди (потребители СМИ) оказыва­ются изъятыми из естественных контекстов собственной жизни — тра­диционных, обусловливающих ритм и содержание жизни и наполня­ющих ее присущим ей смыслом. «Реальное время» претендует на ре­альность, но на самом деле представляет собой фантасмагорическую синхронизацию событий, разрушающую традиционные контексты жизни и превращающую людей в участников событий, которыми они быть не могут по своей традиционной природе.

4. Логика внутренней организации самих СМИ и их отношений с реальностью все в большей степени оказывается логикой языковой игры под названием «СМИ» или «пресса». Безошибочность ходов в этой игре определяется точностью исполнения ритуалов журналистской работы: пребывание на месте события, как можно более скорая передача ин­формации в редакцию, стремление опередить конкурента, краткость и доступность изложения, отказ от морализаторства и анализа и т.п.

5. Объективность перестает быть определяющей характеристикой журналистской деятельности, поскольку предполагает опору на (диск­редитированный) метанарратив. Место объективности занимает «точ­ное изложение фактов», т.е. точная передача собственного опыта в соот­ветствие с правилами языковой игры «СМИ». Игра не имеет иной ре­альности, кроме себя самой. Точное следование правилам игры и есть объективность информации в этом новом постмодернистском смысле¹.

¹ Это обстоятельство фиксируют и отечественные исследования журналист­ских практик, в ходе которых респонденты говорят о постмодернистском «сме­шении всего со всем», превалировании формы над содержанием, широком при­менении «модного» стилистического приема раскавычивания цитат и использо­вания их в новом смысле. Все это — свидетельство того, что «нет идеи и нечего сказать» (См.: Сосновская A.M. Профессиональная идентичность журналистов (анализслучаев)//Журнал социологии и социальной антропологии. 2004. Т. VII. №3(27). С. 130.

Глава 5. Новейший этап исследований СМИ

6. Картина мира, рисуемая медиа в условиях отказа от метанарра-тива, исключительно дискретна. Мир в сегодняшней газете — иной мир, чем в газете вчерашней. Мир не осмысливается теоретически как не­что, обладающее преемственностью, точно также он перестает воспри­ниматься как нечто, воспроизводимое в традиции. Воспроизводимость мира в СМИ — это синхронная воспроизводимость, когда миллион лю­дей в один и тот же момент берет в руки миллион экземпляров газеты. Завтра это будет другая газета в том смысле, что иным будет изобража­емый ею мир.

7. Место единства и целостности как характеристик реальности занимает интертекстуальность — этот постмодернистский эрзац единства мира. Взаимное отражение смыслов друг в друге помогает связать сегодня, вчера и завтра, тогда как далекое и близкое соедине­ны «реальным временем» трансляции.

8. В этом виртуальном мире массовых коммуникаций ничто не происходит необратимо, ибо все, что совершается, происходит с ого­воркой «по нашей информации». СМИ всегда и принципиально дис­танцированы от своих сообщений, ибо представляют себя как ком­муникатора и посредника, а не как источник новостей. Все, что сооб­щается СМИ, может быть ими же опровергнуто без ущерба для них самих. В результате рисуемый ими мир существует всегда как бы в ус­ловном залоге. Поэтому в нем возможно все — вплоть до воскреше­ния из мертвых, в нем все обратимо.

9. Это не есть «манипулирование» аудиторией, ибо производи­тели новостей-«смыслов» — журналисты — в той же мере «манипули-руемы», что и получатели передаваемой ими информации. Их дей­ствия определяются жесткими рамками языковой игры, в которой каждый ход предопределен. Игра самодостаточна и просто не пред­полагает реальности иной, чем сама игра.

10. Интерактивный характер современных СМИ или, точнее ска­
зать, тенденция к превращению СМИ в интерактивные, оказывается
в этом смысле ловушкой для потребителя, который постепенно пре­
вращается в участника той же самой языковой игры и причастен к
созданию образа мира, вытекающего из современных СМИ. Он не «ре­
гулирует» СМИ, он просто начинает играть в ту же игру и подчинять­
ся тем же правилам. В результате оказывается, что весь мир — это
СМИ, а СМИ — это весь мир.

5.3. Интернет

— воплощение постмодерна?

Этот перечень характеристик СМИ, разумеется, не стоит пони­мать буквально просто потому, что постмодерн — лишь одна, хотя и весьма существенная из тенденций современной культуры, а не един­ственная и подлинная реальность этого опыта. Более того, отмечен­ные характеристики присущи, часто в невыявленной, неразвернутой форме, массовым коммуникациям с самого их возникновения. Но весьма важно, что современные СМИ, поощряемые ростом их техни­ческих возможностей, движутся именно по такому пути. И лучшим подтверждением тому являются психологические последствия погру­жения в Интернет.

5.3

Интернет — воплощение постмодерна?

Интернет — Всемирная сеть компьютерно-спутниковых коммуника­тивно-информационных служб, к которой подключены миллионы пользователей, живущих в разных странах и имеющих соответствую­щие технические и материальные условия для этого. Первоначально сетью пользовались военные, административные и научные центры США, но постепенно число ее пользователей увеличивается, и этот рост носит экспоненциальный характер. По данным экспертов Сове­та Европы в конце 1990-х годов Интернетом пользовались в 137 стра­нах мира, сегодня, видимо, нет страны, граждане которой не пользу­ются им. В России, которая сравнительно поздно подключилась к это­му новому средству коммуникации, к маю 2007 г. число пользовате­лей достигло 25 млн человек (по данным на конец 2002 г. таких было всего 4%, или 1 млн человек).

Принципиальное технологическое отличие Интернета как но­вого медийного средства от традиционных — интерактивность, что означает размывание «трансмиссионной модели» передачи информа­ции с минимальной «обратной связью» и отказ от пассивной фигуры реципиента как члена аудитории. Аналогией интерактивного обще­ния является традиционная межличностная коммуникация (ее при­мер — беседа как диалог).

Основные особенности Интернета как средства массовой ком­муникации:

Глава 5. Новейший этап исследований СМИ

1.открытость информации,

2.работа в реальном времени,

3.диалоговый характер общения.

Кроме того, Интернет выступает как проводник процесса гло­бализации информационного пространства, позволяя легко проверять и наращивать информацию (например сравнивая ее в подаче отече­ственными СМИ с материалами иноСМИ).

Интернет обладает потенциалом радикального усиления пози­ций индивидуума и небольших социальных групп в информационной системе, обеспечивая доступ клюбым источникам информации, име­ющимся в сети, возможности создания комьюнити и общения напря­мую. Именно частные инициативы в сети сформировали параллель­ную информационную систему, значение которой некоторые запад­ные исследователи сравнивают с всплеском молодежной контркуль­туры 1960-х годов.

Интернет помог материализоваться (несмотря на его виртуаль­ность) коммуникативным практикам, бывшим ранее неуловимыми составляющими устной речи и горизонтального общения.

Известный английский социолог Энтони Гидденс писал, что пос­ледние 200-300 лет право на коммуникацию было репрезентативным: люди делегировали свой голос другим и прежде всего журналистам. Обретение публикой голоса, наиболее явно проявляющееся в Интер­нете, означает переход от репрезентативной, опосредованной к пря­мой коммуникации.