Когнитивный и социологический подходы к истории знания 5 страница

Технология неокантианского исследования: различение культу­ры и природы, идиографического и номотетического методов

Осталось сказать несколько слов о технике неокантианской программы исследования. Для того чтобы ее понять, нужно усвоить вроде бы простое разграничение — между культурой и природой. Однако в этом простом разграничении таится существенное внутреннее противоречие. Первона-

7. Неокантианство _________________________________________ 99

чально неокантианцы жестко противопоставляли культуру и природу: культура — это мир явлений, между которыми исследователь уже уста­новил ценностные соотношения; природа - это хаос, внутри которого никакие ценностные отношения не установлены. В культуре гора - это ландшафт, который позволяет построить укрепленный город, а укрепле­ние города стенами — совершенно необходимо, как ясно всякому, кто зна­ет, что такое люди. В то же время в естественных дисциплинах горы мож­но только считать - одна, две, три - или, например, устанавливать их высоту над равниной. Но и тогда специфический вид смыслонаделения в науке о природе все равно есть: получается, что естественные науки по­строены на ценности установления повторяемостей среди явлений, кото­рые признаны единообразными и соотносимыми друг с другом.

Осознав необходимость этой поправки, неокантианцы (Рик-керт) решаются модернизировать исходную схему разделения наук о природе и наук о культуре: природный мир, точнее, восприятие час­ти феноменов как природы, является упрощенной моделью видения мира вообще. В этом случае все качественные и ценностные характери­стики вытесняются узкоспециализированным исследовательским намерением, уступая место исключительно поиску повторов и зако­номерностей. Такой метод называется номотетическим, «устанавли­вающим законы»; кроме того, употребляется слово «генерализирующий», т.е. обобщающий. Так пытались строить науку позитивисты. Этому мето­ду противостоит идиографический - буквально «описывающий особен­ное», индивидуализирующий¹. Это - подлинный метод гуманитарных наук, когда мы максимально полно пытаемся учитывать индивиду­альность каждого явления.

В основе идиографического метода лежат понятия ценности и нор­мы, произвольно кем-либо, например, исследователем или историческим персонажем, устанавливаемой; в основе номотетики — закон. Норма не может быть принципом объяснения, а закон — принципом оценки; в более позднем неокантианстве складывается представление о законе как о част-

¹ См., например: Давыдов Ю.Н. Идиографический метод // Современная запад­ная социология. Словарь. М., 1990. С. 111 - 113; Давыдов Ю.Н. Номотетиче-ский метод // Современная западная социология. Словарь. М., 1990. С. 227 -

228.

7. Неокантианство _________________________________________ 100

ном виде ценности. В любом случае, норма и закон методически необра­тимы. Дедукция никогда не даст возможности установить на основании закона индивидуальные, не присутствовавшие в других случаях, ха­рактеристики события или явления. Напротив, индукция, путь от фак­тов к выведению закономерностей, не позволит в науках о культур­ных явлениях удовлетворяться формулами, ради которых будет «не жалко» пренебречь известной исследователю индивидуальной исключительностью феноменов.

В раннем неокантианстве эта классификация сохраняет свою жест­кость, и все науки могут быть обобщающими или индивидуализирую­щими, оценочными или нет, что образует четыре их типа. Вот несколько примеров: история - это индивидуализирующая и оценочная наука, социология — оценочная и обобщающая, математика — обобщающая и безоценочная, а геология, например, безоценочная, но индивидуализи­рующая. В принципе, условность этой классификации также оказалось возможным продемонстрировать, однако для нас существенно то, что именно в этих спорах неокантианцы сформировали тот категори­альный аппарат, который активно использовался для теоретического раз­говора о теории уже в XX веке. Следующая лекция будет посвящена ме­тодологии Макса Вебера: этот ученый успешно развивал идеи неокантианцев и сумел блестяще применить и улучшить разработанные ими методологические подходы для потребностей гуманитарного иссле­дования.

Лекция 8

МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ МАКСА ВЕБЕРА (1864-1920)

Сильная черта методологии Вебера -

осознание «односторонности» создаваемых конструкций

и ее инструментализация

Макс Вебер является своеобразной и очень привлекательной фигурой в истории европейского гуманитарного знания. Во-первых, у него очень удачно сбалансированы методологическая и предметная стороны исследования. Такое соотношение встречается крайне редко: может быть, потому, что люди с выраженным научным интересом нечасто чувствуют неубедительность и неадекватность своего знания и оказы­ваются готовы говорить об этом на языке философии и методологии. Во-вторых, Вебер успешно совместил в своей исследовательской дея­тельности основные достижения европейской методологической мысли на начало XX века. Позитивистская дотошность при работе с историче­ским материалом и позитивистское стремление делать каузальные обобщения, пусть даже применительно к индивидуальным обстоятель­ствам, у него сочетаются с герменевтической постановкой задачи: по­нять смысл, вкладывавшийся историческими персонажами в их дей­ствия. Еще ближе Вебер был связан со своими непосредственными единомышленниками, неокантианцами - с ними он разделял пред­ставление об обусловленности познания структурой субъекта. Одна­ко отношения Вебера с методологией очень специфичны: у него по­лучалось - и в этом его уникальность - рассматривать методологию не как самодостаточный интеллектуальный продукт, но как инструмент получения знания. Создавая методологические конструкции, он не вы­пускает из виду, зачем они ему понадобились. Честно описывая, каки­ми интересами и возможностями обусловлено его видение предмета,

8. Вебер___________________________________________________ 102

Вебер неизменно останавливается как раз там, где надо - прежде, чем другой исследователь начал бы доказывать, что именно эти ин­тересы и возможности обеспечивают удовлетворительную и истин­ную адекватность.

Вместо того, чтобы оправдывать свою стратегию познания пред­варительными гипотезами об устройстве предметного мира, а потом подтягивать результаты исследования к этим гипотезам, Вебер находит другой путь. Он предлагает исследовать вещи определенным образом не потому, что вещи на самом деле так и устроены, а потому, что наш ум принимает гипотезу о том, что они так устроены. Из этой посылки вытекает еще одно очень важное соображение, заставляющее вспом­нить о Канте и неокантианцах: если уж результаты нашего знания в наибольшей степени определяются не свойствами объекта, а устрой­ством нашей способности суждения, мы должны постараться разрабо­тать такую методологию, которая бы максимально использовала эту нашу способность. И оказывается, что самой главной чертой нашего знания является именно его неполнота, одно- (или не-все-) сторонность. Веберовская методология представляет собой блестящий образец того, как эта ограниченность может быть использована в качестве конструк­тивного фактора научного исследования.

Вебер и его методология на фоне позитивизма и неокантианства

Фундаментальный для методологии Вебера принцип «ограничения» разворачивается в нескольких аспектах. Во-первых, Вебер стремится ограничить объем лежащего перед ним исторического материала. В этом он руководствуется соображениями прагматики научного ис­следования и сходен здесь с позитивистами: они тоже призывали иметь дело только с самыми необходимыми для исследования факта­ми. Однако еще ближе Вебер все-таки к неокантианцам, утверждав­шим, что методом гуманитарных наук является индивидуализация, описание каких-либо явлений в такой полноте, с которой неспособны справиться дедукция и обобщения. Это позволяет не гнаться за количе­ством материала и отдельных случаев в ущерб полноте описания и «ис-

8. Вебер___________________________________________________ 103

тинности». Так же, как и неокантианцы, Вебер считает чрезвычайно важным механизм отнесения к ценности, который позволяет исследо­вателю отобрать свой материал, увидеть в бесконечном многообразии хаотического предметного мира значимые аспекты и внутренние связи. Индивидуальный набор ценностей заставляет исследователя обращать внимание лишь на ограниченное число фактов и связей, другие же явления он просто не воспринимает как значимые. Вебер предлагает конструктивно ограничивать не только объем, но еще и содержание мыслительного процесса: не только количество привлекаемой эмпири­ки, предметов размышления, но и набор исходных значимых для дальнейшей теоретизации характеристик¹. Неокантианцы надеялись компенсировать свое внимание к ограниченной части материала тем, что описывали ее насколько возможно полно: количество ценностей и связей увеличивалось, или же среди всех ценностей приходилось ис­кать самые главные и ценные, что неминуемо вело к несколько по­дозрительной метафизике. Вебер обращает внимание на то, что в гу­манитарных науках отдающее себе отчет в своей произвольности и в возможности альтернатив логическое усиление одной из сторон предмета, пусть и в ущерб остальным аспектам, позволяет дальше продвинуться в исследовании.

Ключевая категория методологии Макса Вебера: идеальный тип

Предположим, что мы хотим изучить функционирование парламента в современных европейских странах. Тогда нам надлежит допустить, что для граждан наиболее существенны именно модель демократиче­ского представительства и, допустим, тип экономической политики, торжествующий в парламентских республиках. В это же время фак­тором личной привлекательности тех или иных политиков мы дого­воримся пренебрегать как не очень важным. Точно так же, если мы пытаемся в общих чертах охарактеризовать раннее европейское сред-

¹ В логике объем понятия - те объекты, которые охватываются этим понятием; содержание понятия - признаки, которые отличают эти объекты от других.

8. Вебер

невековье, мы можем не обращать внимание на то, что города и боль­шие скопления людей существовали и тогда: для начала целесообраз­нее, например, посчитать более значимым механизм организации вла­сти на протяженном пространстве в условиях сравнительно небольшого административного аппарата.

Разумеется, на следующем этапе исследования, мы будем обяза­ны вспомнить, что изрядно исказили ситуацию ради ее логической на­глядности. Обнаружится, что демократические политики апеллируют не только к представлению граждан о наиболее рациональном устрой­стве государства и о либеральной экономической политике, но и к чис­то ценностной мифологии. Во втором случае придется столкнуться с тем, что даже в раннее средневековье вокруг короля и столицы кон­центрировалось немало вооруженных феодалов, а также встречались относительно крупные церковные и торговые центры. Однако, по мне­нию Вебера, именно наша первоначальная гипотеза позволяет нам об­ратить внимание на такого рода нюансы или более правильно оценить их значение.

	Парламентская поли­тическая система	Власть в раннее средне­вековье
Фиксация наиболее существенных связей	демократическое представительство и тип экономической политики	маленький администра­тивный аппарат на про­тяженном пространстве
Характеристики, ко­торыми временно можно пренебречь	личная привлекатель­ность политиков	существование городов и других населенных пунктов с высокой плот­ностью и развитой ин­фраструктурой
Характеристики, на которые удалось обратить внимание благодаря наложе­нию на эмпирику идеального типа и выявлению его сла­бостей	присутствие не толь­ко рациональной ар­гументации даже у демократических политиков	возможность стягивания крупных отрядов в кочевых дворах вла­стителей и в епископ­ских центрах

8. Вебер___________________________________________________ 105

Такое логическое усиление некоторых аспектов в мыслительном представлении о предмете в ущерб остальным называется у Вебера об­разованием идеального типа. Идеальный тип рассматривается даже не столько как методологический совет, оптимальная норма, которой должны придерживаться практикующие гуманитарии — скорее, это неизбежная модель, в соответствии с которой не может не проходить процесс гуманитарного исследования. При помощи идеального типа ученый останавливает свое внимание на «конечном фрагменте ли­шенной смысла мировой бесконечности»¹; осознанно, с меньшим ко­личеством иллюзий, чем обычно, говорит о том, что, с точки зрения определенных ценностей (например, обусловленности истории физико-демографическими факторами), причиной утверждения феодального права была именно плотность (вооруженного) населения. Идеальный тип никогда не претендует на то, чтобы отражать объект во всей его реальности. Он всегда остается лишь пограничным средством, логи­ческой утопией, которая применяется для того, чтобы быть сопостав­ленной с эмпирическими данными и подтвердить свою неточность и односторонность². Однако эта недостаточность любого исследова­ния утверждается не вообще, не в смысле релятивистского отверже­ния, а в перспективе содержания, с намерением дальнейшей работы в данной области. Это позволяет еще раз назвать методологию Вебера «ограничительной» — поскольку развитие знания идет путем избавления от знания неправильного, от тех характеристик идеального типа, кото­рые не смогли выдержать сопоставление с очередной порцией эмпири­ческого материала.

¹ См. сноску выше, на с. 97.

² «...это чисто идеальное пограничное понятие, с которым действительность
сопоставляется, сравнивается, для того чтобы сделать отчетливыми опреде­
ленные значимые компоненты ее эмпирического содержания. Подобные поня­
тия являют собой конструкции; в них мы строим, используя категорию объек­
тивной возможности, связи, которые наша ориентированная на действитель­
ность, научно дисциплинированная фантазия рассматривает в своем суждении
как адекватные» (Вебер М. «Объективность» социально-научного и социально-
политического познания // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.
С. 393).

8. Вебер___________________________________________________ 106

Специфика теоретического статуса идеального типа

Говоря о методологии Вебера, к сожалению, приходится отказываться от рассмотрения многих очень важных тем: представления Вебера о власти, о религии, о рациональности и т.д. В принципе, они могут быть отнесены к области гуманитарной методологии, поскольку мак­ротеории такого рода являются той сеткой, сквозь которую можно взирать на более частные вопросы. Однако содержательный материал может быть найден в учебниках и словарях, тем более в работах самого Вебера. Здесь же мы подчеркнем только одну из самых принципиаль­ных характеристик идеального типа, его специфическую познаватель­ную функцию.

Идеальный тип не является точной теоретической конструкци­ей реального предмета и поэтому не претендует на адекватность. Он не выражает статистическое усреднение, идею, смысл, сущность или ценность существования предмета. Идеальный тип - это такая теоре­тическая реконструкция предмета, которая является не правильной, а понятной. Уже поэтому такая реконструкция будет заведомо непра­вильной, будет являться логической абсолютизацией: одни характери­стики заостряются в ущерб другим, менее ценным для исследователь­ского интереса. Следует еще раз подчеркнуть: идеальный тип является методологической конструкцией, которая нужна не для того, чтобы констатировать ее и упокоиться на лаврах, но для того, чтобы ее немедленно опровергать - выясняя, какие именно объяснительные черты мы акцентировали, пренебрегая отдельными фактами. Здесь чрезвычайно важно указать на связь веберовской методологии и практики гуманитарного исследования. Идеальный тип отражает не какую-либо социальную, материальную или смысловую реальность, но исследовательское понимание этой реальности.

8. Вебер___________________________________________________ 107

«Понимающая социология» Вебера. Понятие «социального

действия» и разработка шкалы социальных действий

при помощи идеально-типической методологии

А если перенести на следующую страницу, то и ужимать не надо будет Именно на этом уровне смыслосуществования идеальный тип оказыва­ется особенно адекватен гуманитарному исследованию. Для Вебера изучаемая гуманитариями реальность - это прежде всего пространство планирования, удачного или ошибочного, историческими или совре­менными индивидами своих действий, область их представлений об оптимальном соотношении целей и средств. Сам Вебер называл свою социологию «понимающей», недвусмысленно отсылая здесь к Дильтею и герменевтической традиции. Задача состоит в том, чтобы реконструировать и максимально рационально изложить причины че­ловеческого поведения. Честнее всего это делать в плоскости осознания этих причин, там, где они эксплицируются как мотивы действия персо­нажей истории или текста. Таким образом, сознание исследуемого и сознание исследователя приводятся в наиболее конструктивное взаи­модействие: сополагаются понимание персонажем условий и целей сво­ей деятельности и понимание исследователем персонажа. Поступок оказывается единством мотива и реализации и именно эту взаимосвязь должен реконструировать ученый. Однако исследователь, Другой, тот, кто смотрит на историю или текст «со стороны», может реконструи­ровать смысл только такого действия, которое является не полностью индивидуальным для совершившего это действие персонажа. Те дей­ствия, которые могут быть предметом науки, Вебер называл социаль­ными: они ориентированы непосредственно на поведение других людей и/или на созданные человеческим опытом стандарты и правила. Герме­невтическая составляющая здесь абсолютно очевидна, поскольку речь идет о том же самом проникновении во внутренний мир других людей, к которому стремился Дильтей. Однако Дильтей, как мы помним, ста­рался прояснить онтологический фундамент, существование которого позволило бы нам считать такое проникновение более или менее аде­кватным. Вебер вместо этого блестяще разрабатывает методологию того, как именно следует интерпретировать социальные действия, и предлагает шкалу, на которой можно отметить различные степени

8. Вебер___________________________________________________ 108

надежды исследователя на вероятность удачной реконструкции чужого смыслополагания.

Вебер отталкивается от оптимального случая: когда смысл дейст­вия будет одинаково восприниматься деятелем и исследователем. На­пример, и европейский крестьянин XVI века, и исследующий его ис­торик одинаково думали бы о том, что в этих исторически определенных условиях для достижения определенной цели (допустим, экономического обогащения) следовало начать сеять вместо пшеницы шафран или какую-нибудь еще техническую культуру. Нужно обратить внимание на очень принципиальную вещь: в данном случае исследо­ватель и деятель согласны в том, что они оба знают, что такое эконо­мическое обогащение, и их не удивляет, что оно может быть целью поведения. Такое действие, смысл которого исследователю идеально понятен, будет называться «целерациональным»; оно становится иде­альным типом для анализа интересующего материала.

В нашем случае исследователь, очевидно, столкнется с тем, что не все земледельцы XVI века в едином порыве перекинулись на шаф­ран. Сопоставляя с этой идеальной моделью поведение большей части крестьян, исследователь убедится, что они продолжали сеять пшеницу. Объясняя сей примечательный факт, он увидит, что дело не только в экономической целесообразности, но и в том, что часть земледельцев считала необходимым следовать примеру отцов и дедов. Таким обра­зом, у Вебера формируется следующая модель, а именно, модель цен­ностно-рационального, а не целерационального поведения. Чрезвычай­но важно, что эта модель возникла благодаря сопоставлению первого идеального типа с действительностью. Продолжая рассуждать таким образом, наш гипотетический исследователь заметит, что большая часть крестьян, скорее всего, не задумывалась о том, что их предки сея­ли именно пшеницу. Они даже не говорили себе, что привычки предков надо сохранять, несмотря на экономические пертурбации. Просто-напросто некоторая часть крестьян продолжала сеять пшеницу, потому что так делали все, или даже переходила на шафран тоже потому, что так делали все. Такое поведение в типологии Вебера называется тра­диционным. И наконец, четвертый тип социального поведения - аф­фективный (следование эмоциям) - в нашем примере, скорее всего, не будет представлен: как правило, никто не бежит сеять пшеницу или

8. Вебер___________________________________________________ 109

шафран под воздействием сильнейшего душевного порыва. Однако, допустим, в ситуации дефолта в России в 1998 году и массового пани­ческого изъятия банковских вкладов это уже вполне представимо.

Веберовская типология социального действия заслуживает столь пристального внимания по двум причинам: во-первых, следовало пока­зать, как работает на практике идеально-типическая методология; во-вторых, веберовское понятие социального действия и разработка этого понятия оказались, возможно, самым существенным достиже­нием научной гуманитарной мысли в начале XX века. Вебер предлага­ет анализировать социальное поведение, разбивая его на отдельные действия, наделенные собственным, атомарным смыслом; этот смысл понимается благодаря сопоставлению с представлением самого иссле­дователя о том, какое поведение является осмысленным¹. Принципы методологии Вебера можно обнаружить в самых влиятельных исследо­ваниях по истории, социологии и даже психологии. Вебер оказался чрезвычайно привлекателен для тех авторов, которые не стремились делать широковещательные философские обобщения и в то же время претендовали на большее, чем просто переписывать какую-либо ин­формацию из источников в монографии.

Переосмысление представления о науке

Целесообразно остановиться еще на одной теме, связанной с методо­логией Вебера. Весьма любопытно, что веберовское представление о способе развития знания повлекло за собой и переосмысление ста­туса этого процесса. Речь идет о продукте научного знания и об уст­ройстве науки как социального и, можно сказать, экзистенциального института. Как мы помним, Вебер полагал, что единственное, чем иссле­дователь располагает в полной мере — это его личная ограниченность; ученый не может увидеть больше, чем позволяют ему его собственные

Этот «методологический номинализм» очень хорошо просматривается в под­ходе, отталкивающемся от веберовских определений «власти» (как шанса встретить повиновение приказу) и «господства» (как шанса навязать свою волю другую лицу).

8. Вебер___________________________________________________ ПО

ценности и умения, его собственный культурный горизонт. При этом, в отличие от неокантианцев, Вебер не питал иллюзий, что относи­тельность ценностей может быть как-нибудь преодолена. Он полагал, что в историческом смысле процесс развития и переоценки ценностей бесконечен, да и многообразие культурного материала тоже слишком велико для того, чтобы исследователи могли надеяться исчерпать ва­рианты научного смыслополагания. Более того, Вебер был уверен, что даже самые базовые ценности не могут быть согласованы друг с другом без потери значения одной из них: иными словами, исследо­ватель религиозной истории, для которого милосердие, например, важнее, чем справедливость, никогда не сможет убедить в этом при­держивающегося противоположной точки зрения оппонента. В лучшем случае они будут способны друг друга понять, если они по-настоящему научные люди, для которых поиск истины важнее всего остального, и если они оба найдут мужество признаться друг другу в том, что не­которые исходные способы смыслосоотнесения являются для них предметом веры.

Вебер и сам мог бы послужить примером того, как маниакаль­ное стремление к истине сочетается с уверенностью в вечно ограни­ченном характере собственного видения. Это привело Вебера к оформле­нию такого представления о науке, которое является одновременно и трагичным, и патетически-триумфальным¹. Это настроение соответ­ствует тому, что гуманитарная наука как престижный социальный институт достигает в начале XX века высшей точки своего историче­ского развития. Вебер признает неспособность обосновать ценность занятий наукой и иногда даже говорит об абсурдности науки или воз­можности прямого вреда науки для общества. Тем не менее, Вебер ратует за продолжение научной деятельности (разумеется, не прину­дительной, а основанной на индивидуальном выборе). Исходную ог­раниченность собственных исследовательских горизонтов предлага­ется преодолевать сознательным ограничением претензий на полноту и беспристрастность объяснения; наука выглядит как бесконечный

Наилучшим образом оно изложено в одном из последних текстов Вебера: Вебер М. Наука как призвание и профессия // Вебер М. Избранные произве­дения. М., 1990. С. 707 - 734.

8. Вебер___________________________________________________ 111

процесс, не способный иметь удовлетворительного результата. По­добную научную этику следует признать своего рода героическим фатализмом; сам Вебер был близок к тому, чтобы говорить о таком отношении к науке как о некоторого рода религии (но, конечно, никак не в позитивистском смысле признания науки всемогущей и всебла­гой силой). Экзистенциальная нагруженность методологии, таким образом, усиливает здесь впечатление от ее интеллектуальной убеди­тельности и эффективности и еще больше способствует ее влиятель­ности в научном сообществе.

Лекция 9 ПРАГМАТИЗМ

Сегодня мы будем говорить о прагматизме, который, с точки зрения истории европейского мышления, выглядит несколько неестественно. Это философское направление объединяет черты, свойственные, ско­рее, враждебным друг другу школам и способам мышления: позитиви­стские требования к интеллектуальной деятельности совмещены в прагматизме с установками, близкими к герменевтике и философии жизни. Герменевтика (она же фигурировала выше как романтическая или интуитивистская стратегия) разработала представление о том, что познание является деятельностью. Отсюда делается вывод, что оно подчиняется не только законам логики: значимы также структура (переживания) времени (как у Дильтея), ограниченность культурно-исторического горизонта, способ видения исследователя, практическая польза и т.п. Сходство с позитивизмом заметно, прежде всего, в неже­лании мыслить какими-либо сущностями (например, «идеями», о кото­рых говорил В. Гумбольдт) — отказ от подобных категорий, в общем-то, является крайне «неромантичным». Прагматисты предпочитают го­ворить о содержании какого-либо понятия с точки зрения его по­следствий, в первую очередь, последствий практического применения значения этого понятия. Условно говоря, о прагматизме важно знать не историю развития основных понятий и, например, философскую ге­неалогию, а как написать лекцию о прагматизме, получить пять на эк­замене, если достанется соответствующий билет, или найти с помощью прагматизма решение какой-нибудь личной, бытовой, профессиональ­ной проблемы. Из этой устремленности в будущую практику происхо­дит незамкнутость прагматистского исследования, готовность вечно переопределять истину. Прагматисты утверждают, что целью филосо­фии или методологии является не какое-то конечное состояние знания, но постоянный процесс его обретения, уточнения и переопределения. В какой-то степени, прагматизм можно представить себе как новую попытку ослабления понятия истины: чтобы истиной можно было на-

9. Прагматизм_____________________________________________ 113

зывать не вожделенный идеал, не то, что хочется, но возможный наи­лучший результат использования наших убогих познавательных проце­дур. И, значит, его-то мы и будем хотеть и добиваться.

Стоит упомянуть, что прагматизм является философской про­граммой, господствующей, в первую очередь, в Америке, достаточно авторитетной в Британии и Франции, но мало популярной в Германии и России. И несколько имен: основателем этой традиции чаще всего называют Ч. Пирса (1839 - 1914), наиболее образцовыми представите­лями - У. Джеймса (1842 - 1910) и Д. Дьюи (1859 - 1952), а самым из­вестным из современных теоретиков — Р. Рорти (р. 1931).

Прагматистская трансформация позитивистских принципов Чарльзом Сандерсом Пирсом

Основатель прагматизма, Ч.С. Пирс еще весьма близок к позитивизму. Можно привести несколько аргументов. Во-первых, Пирс очень многое сделал не как философ, а как ученый, исследовавший закономерности интеллектуальной деятельности и, в частности, даже создавший целую науку - т.н. семиотику, науку о знаковых системах. Во-вторых, Пирс предъявлял к познанию строгие требования рациональности и соответ­ствия опыту. В-третьих, интеллектуальная деятельность Пирса к пози­тивистским образцам стилистически ближе, чем к романтическим. Тех­нологии исследования, предлагаемые Пирсом, также напоминают позитивистские.