Когнитивный и социологический подходы к истории знания 4 страница

Проект Вильгельма Дильтея: как может выглядеть методология, опирающаяся не (только) на разум

Как и Шопенгауэр, В. Дильтей (1833 - 1911) склонен считать, что осно­ва духовной жизни иррациональна. Во-первых, это позволяет привлечь интуицию к познавательному процессу. Во-вторых, становится воз­можным претендовать на раскрытие тех сфер человеческой жизни, где

6. Интуитивизм в XIX веке. Шопенгауэр иДилътей______________ 85

полностью рациональная верификация (проверка) неосуществима. Больше того, вполне можно критиковать позитивизм, который зани­мается такими пустяками, как исторические события, фактические перемещения в прошлом или будущем каких-то человеческих масс: это только пена над изменениями духовной жизни, постигаемой, как правило, лишь при помощи интуиции. Те самые выверенные про­цедуры, понятия и методы, объективностью которых так гордятся по­зитивисты, - лишь надстройка над Мировой Волей, прихотливо иг­рающей в каждом конкретном исследователе. У Дильтея все эти соображения есть, однако надо обратить внимание на то, что он не так упивается иррациональностью романтической воли. Дильтей воз­вращается к гносеологическим параметрам первосубстанции, кото­рую под именем Воли ввел Шопенгауэр: это первоначало долженству­ет быть познанным и даже само себя познает. Дильтей предпочитает называть эту субстанцию Жизнью и при ее анализе придает особую важность тому, что она существует во времени (или в нашем воспри­ятии времени). Согласно Дильтею, Жизнь может быть определена как «текучая временность, нацеленная на производство единиц значения. Жизнь интерпретирует себя, она сама обладает герменевтической структурой»¹. В принципе, достаточно расшифровать эту формулу, для того чтобы понять, какая именно модель обоснования гумани­тарного знания здесь предлагается.

Дильтей имеет в виду примерно следующее:

главной характеристикой Жизни и ее восприятия является то, что эти процессы осуществляются во времени',

время обладает дискретностью и связанностью;

своего рода атомом ощущения времени, который содержит обе составляющие, является переживание;

будучи непрерывным, время устанавливает между своими дис­кретными состояниями смысловые отношения (обычно Дильтей го­ворит о том, что одно переживание выражает (позже сказали бы «служит знаком», «обозначает») другое);

¹ Цит по: Калиниченко В.В., Огурцов АЛ. Методология гуманитарных наук в трудах Вильгельма Дильтея // Вопросы философии. 1988. № 4. С. 133.

6. Интуитивизм в XIX веке. Шопенгауэр иДилътей______________ 86

будущее позволяет ввести категорию цели, прошлое - значения; понятием, удобно обобщающим эти два смысла, является ценность¹.

Рекомендации к технологии герменевтического исследования

В соответствии с концепцией Дильтея, гуманитарное исследование состо­ит в следующем: один человек (исследователь) пытается реконструиро­вать смысл, вкладывавшийся другим человеком в его действие или созда­ние (например, книгу или картину). Иными словами, нужно воспроизвести систему ценностей, представлений о цели и значении, которыми руково­дствовался исследуемый автор или персонаж. ПоДильтею, акт гумани­тарного исследования можно представить себе состоящим как бы из двух процедур: угадывание представлений другого человека и сообщение своей догадки заинтересованным читателям. Угадывание само по себе является достаточно иррациональным: оно основывается на процедуре вчувст-вования, эмпатии, сопереживания, на попытке поставить себя на место исследуемого лица. А вот сообщение своей интуиции должно быть аргу­ментированным и, по возможности, должно обладать значимостью не только для исследователя, которого настигло озарение, но и для его читателей. Та же самая логика, в принципе, характерна для любой методо­логической концепции в гуманитарном знании: сначала появляется гипо­теза о том, как мы могли бы это знание получить, а затем формализуется убеждение, что эта гипотеза корректна и обладает общенаучной ценно­стью.

Почему при помощи герменевтической методологии могут

быть достигнуты относительно объективные результаты:

направленность на Другого, «техника личной гениальности»,

концепция конгениальности

Следующий вопрос выглядит так: почему, если мы считаем интуицию

¹ Излагается по: Дилътей В. Наброски к критике исторического разума II Во­просы философии. 1988. № 4. С. 136 - 137, 140.

6. Интуитивизм в XIX веке. Шопенгауэр иДилътей______________ 87

основным средством познания, достигнутые результаты могут претен­довать на общезначимость¹? Аргументы Дильтея вошли в стандартный фонд, с помощью которого гуманитарии обороняются от критики со стороны точных наук: используя подобные соображения, можно надеяться на то, что и нематематические методы знания приводят к вполне приемлемым и полезным для дальнейшего исследования ре­зультатам. Пытаясь обосновать общезначимость интуитивного знания, Дильтей приводит следующие аргументы. Во-первых, несмотря на то, что интуиции доверяют, а риторические прикрасы одобряются, язык исследования остается сравнительно рациональным, ориентированным на понимание коллегами. Во-вторых, само стремление постичь прояв­ления чужого внутреннего мира - это максимально вообразимое прояв­ление нежелания замыкаться в самом себе.

Далее следует проследить за тем, как Дильтей при помощи опре­деленных методологических рекомендаций обосновывает надежды на достижение общезначимого гуманитарного знания. Он называет умение интерпретировать смысл, существовавший для других людей, «техникой личной гениальности» исследователя. Однако «техника» эта действительно является техникой - она вырабатывается постоянным упражнением, движением от простого к сложному². Дильтей указывает на объекты для приложения своей стратегии. Самое элементарное — изучать поступки, которые демонстрируют сравнительную простоту связи между целеполаганием и осуществлением. Уровнем выше оказы­ваются такие источники как автобиографии, в которых проникновение во внутренний мир исследуемого индивида облегчено тем, что он сам

Термин «общезначимость» следует пояснить. Общезначимое знание несколь­ко «слабее» истинного и не обязано непременно быть правильным: оно лишь предполагает свою доказанность, согласие специалистов с историей того, как оно было получено. Таким образом, оно заметно больше, чем «интерсубъ­ективность» - способность исследователей просто понимать друг друга. На это следует обратить внимание, потому что вера в возможность достичь истины ушла вместе с Кантом и классической философией: в дебатах теоретиков XX века много раз провозглашалось, что даже общезначимость является лишь не­достижимым идеалом познания.

² «...личная гениальность становится техникой, и эта техника совершенствует­ся вместе с развитием исторического сознания». Дильтей В. Указ. соч. С. 147.

6. Интуитивизм в XIX веке. Шопенгауэр иДилътей______________ 88

сделал попытку (хотя, возможно, ошибочную или даже ложную) ис­толковать свои действия и мотивы. Наконец третий род объектов, в которых «понимающий» и «понимаемый» в значительной мере совпадают, - великие произведения искусства, где находит отражение непосредственно развитие Жизни как универсальной субстанции. Уже сам подбор источников свидетельствует о том, что Дильтею хочется, чтобы выводы обладали какой-то надындивидуальной ценностью.

Стоит упомянуть и о чисто технических рекомендациях Дильтея. На стадии создания научного текста он разрешает пользоваться кате­гориями вероятности и гораздо менее (в сравнении с позитивизмом) жесткими правилами индукции (обобщения частных наблюдений)¹. Самым важным приемом понимания чужого опыта для Дильтея явля­ется суждение по аналогии — прием, безусловно, индивидуальный. Один человек видит аналогию между собаками и китами потому, что это млекопитающие, а другой увидит ее между собаками и мухами, по­скольку у тех и у других есть ноги. Однако очевидно, что аналогия ме­жду моим внутренним опытом и внутренним опытом другого человека не может быть и полностью субъективной, иначе она невозможна.

И все-таки основным аргументом в пользу возможности обще­значимого познания является презумпция об универсальности перво-субстанции — познающей и познаваемой Жизни. Чаще всего это зву­чит как тема универсальности обыденного опыта, и особенно языкового аппарата, для всех исследователей. Эта идея не очень раз­вита у Дильтея, но она стала чуть ли не главной в более поздней гер­меневтике, особенно у Х.-Г. Гадамера. Та самая «техника личной гениальности», о которой говорил Дильтей, складывается в ходе практической жизни и в ходе пользования человеческим языком, со­общающим нам первые представления о значениях.

Гипотеза о нашем праве принимать факты человеческого пове­дения и человеческой жизни такими, как они нам кажутся, — в общем-то, уже известная нам гипотеза о здравом смысле. Можно привести даже красивую цитату из самого Дильтея: «...природа нашего Духа не является заблуждением и Бог не лжет»², — это обстоятельство позво-

¹ Там же. С. 148 - 149.

² Цит по: Калиниченко В.В., Огурцов А.П. Указ. соч. С. 130.

6. Интуитивизм в XIX веке. Шопенгауэр иДилътей

ляет исследователю до определенной степени доверять своему первому представлению о том материале, которым он намерен заниматься. Са­мого словосочетания «здравый смысл» Дильтей мог и не употреблять, но мы снова видим, что там, где речь заходит о гуманитарном исследо­вании, этот ход рассуждений регулярно появляется.

Гипотезы о единстве среды истории, в которой все мы пребыва­ем, и о праве доверять интуитивным впечатлениям почти автоматиче­ски влекут и формулировку такого тезиса: обыденные значения языка возникают на протяжении исторического опыта. Таким образом, ис­тория является и резервуаром значений, и средством нашего узнава­ния об этих значениях. Получается, что границы нашего познания, его условия и возможности заданы не априорно, но в ходе исторической жизни. Они продолжают меняться, но они постижимы: мы можем по­нять, как думали тысячу лет назад, потому что наши способы мышле­ния являются плодом развития этих архаичных форм. И в гуманитар­ных науках отношение к источникам должно быть именно таким: материал (тексты, произведения искусства, мысли и их результаты) должен восприниматься преимущественно как история. В свою очередь, история понимается как последовательность некоторых интеллектуаль­ных состояний, сопоставимых друг с другом, т.е. постижимых и в то же время определяющих наше исследовательское отношение. В результате мы приходим к тому, что один и тот же фактор — история — обуславлива­ет и возможность, и невозможность (в смысле - неминуемую искажен-ность, а не только неполноту) нашего познания.

как пространство,._-............... ~^~гг

объединяющее объект ЁШШтт,

и исследователя

как разделяющая объект и исследователя

дистанция, делающая понимание невозможным

(без профессиональной работы)

^История (и/или язык)

>ри

как ярост ранет во.делающее понимание возможным

ИССЛЕДОВАТЕЛЬ

6. Интуитивизм в XIX веке. Шопенгауэр иДилътей______________ 90

Разберем это чуть подробнее: процесс интерпретации предшест­вующего и своего собственного культурного опыта вечен, а результаты познания почти всегда ограничены. Отсюда следует, что, во-первых, сам процесс интерпретации бесконечен, а его ход важнее результата. В таком случае результат должен диктоваться и проверяться не абстракт­но теоретическими критериями, а в первую очередь соображениями практической жизни. Дильтеевская герменевтика стремится понимать даже сам разум как некоторую форму деятельности. Во-вторых, по Диль-тею, именно признание ограниченности, исторической обусловленно­сти своего познания и является свидетельством того, что достигнуто его наивысшее качество. Оно состоит не в том, чтобы обрести «послед­нюю» истину, но в том, чтобы признать (относительную, историче­скую) значимость (истины) своего времени по отношению к абсолюту. Другой постулат, очень важный для оправдания гуманитарного знания: мы учим историю не ради того, чтобы вывести законы или узнать, как нам поступать сию секунду, и нам не нужно оправдывать про­шлое и наш интерес к нему нашими сиюминутными потребностями: каждый исторический период важен и интересен сам по себе. Следу­ет обратить внимание: такие характеристики познания как неполно­та, практическая значимость (= субъективная заинтересованность), оказываются очень тесно связаны с возможностью гуманитарного знания вообще. Мы можем исследовать только что-то, что нам инте­ресно, и нам не следует обманывать ни других, ни себя, притворяясь, будто мы изучаем нечто совершенно отстраненно. И максимальная сте­пень объективности, которой мы можем достичь, возможна только при использовании герменевтического способа мыслить: мы и видим-то предмет именно так только потому, что мы им интересуемся, но причи­на формирования наших интересов хотя бы отчасти кроется и может быть объяснена при анализе этого самого предмета. Исследуя историю или живопись, мы лучше исследуем себя; лучше исследовав себя, мы готовы чуть лучше анализировать историю и живопись, и так до беско­нечности.

6. Интуитивизм в XIX веке. Шопенгауэр иДилътей______________ 91

Резюме: герменевтическая программа гуманитарного знания

Итак, для того, чтобы интуитивистская методология смотрелась при­влекательным образом, метафизическая гипотеза об устройстве мира и познания должна быть достаточно иррациональной. Образец такой метафизики предложил Шопенгауэр, который трансформировал гипо­тезу Гегеля о том, что познание возможно, поскольку и исследователь, и предмет принадлежат к единой субстанции. Шопенгауэр убрал самую большую натяжку в этой системе: он больше не настаивал на том, что­бы развитие Абсолютного Духа было рационально непротиворечивым, и чтобы исследователь реконструировал его точно так же, абсолютно рационально. Тогда от Абсолютного Духа остается не его логическая, «подзаконная» сторона, но только существование, стремление само­осуществляться; это стремление можно именовать Мировой Волей, энергией, или, как Вильгельм Дильтей - Жизнью. Снятие панлогисти-ческих требований значительно облегчает исследовательский процесс; в него вновь допускаются интуиция и самовсматривание (интроспекция). Однако Дильтей все-таки разрабатывает методологическую программу; поэтому ему приходится принять несколько аксиом, которые могли бы легитимировать гуманитарное знание. Во-первых, эта иррацио­нальная Жизнь оказывается заинтересована в самопознании и устроена подходящим для самопознания образом. Во-вторых, самой фундаментальной характеристикой Жизни является время, и структу­ра времени содержит все необходимое для разработки механизма на­деления смыслом.

Иррациональность Жизни позволяет принять в качестве удовле­творительного познавательного метода интуитивное вчувствование; в качестве других синонимов фигурируют эмпатия, сопереживание, или просто постановка исследователем себя на место исследуемого ис­торического персонажа или автора. По мнению Дильтея, именно это средство наилучшим образом позволяет реконструировать представле­ния исследуемого лица о смысле своего творчества или поведения. Вторая фаза исследования состоит в контроле и сообщении своей ин­туиции; с точки зрения Дильтея, даже несмотря на приблизительность и ограниченность личного знания и опыта, с позиций которых мы занимаемся интерпретацией, мы все-таки способны к коммуникации

6. Интуитивизм в XIX веке. Шопенгауэр иДилътей______________ 92

и к постепенному наращиванию общезначимого знания. Сам Дильтей очень показательно говорит о «технике личной гениальности»: гени­альность, конечно, не так уж легко контролировать, но, оказывается, ее можно упражнять. И непосредственно эти экзерсисы, и познание в целом, возможны потому что Жизнь проявляется и в исследователе, и в предмете его интереса: оба они существуют в единой среде, в истории. Именно в истории оформляется язык, пласт первоначальных значений, при помощи которых исследователь оказывается в состоянии структурировать и осознавать свой личный опыт; именно в рамках ис­торического развития нужно рассматривать и весь познавательный процесс в целом. Наше знание всегда остается неполным, историче­ски ограниченным; в какой-то мере можно сказать, что оно всегда оп­ределяется сиюминутными, субъективными интересами исследователя. В то же время, достигнутая даже с этих относительных позиций более высокая степень знаний о каком-либо предмете способствует сущест­венному успеху: мы лучше понимаем самих себя, лучше понимаем го­ризонты, в перспективе которых осуществляли свое познание, и поэто­му становимся лучше подготовленными для следующих познавательных усилий¹.

На эту логику стоит обратить внимание потому, что она будет систематически встречаться в методологии XX века: в современной гадамеровской герменевтике, в прагматизме, а также и в неокантианст­ве, которому посвящена следующая лекция.

¹ См. схему на с. 152.

Лекция 7 НЕОКАНТИАНСКАЯ МОДЕЛЬ ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ

Неокантианство и «классические стратегии» гуманитарной гносеологии

Философия культуры неокантианцев крайне важна для методологии гуманитарного знания. Современные определения предмета гуманитар­ных исследований и специфики «гуманитарного» очень часто выстраи­ваются в соответствии с неокантианским пониманием культуры.

Разговор о неокантианцах удобно начинать с сопоставления их с Дильтеем, особенно если учитывать, что и на практике имело ме­сто активное теоретическое взаимодействие. Дильтея и неокантианцев объединяет убеждение в том, что познание вещей «как они есть» не­возможно. Вслед за Кантом они считают, что возможность и ход позна­вательного процесса обусловлены структурой исследовательского соз­нания. Напомним: Гегель, исходя из постулата о возможности познания, ратовал за последовательное развитие такой метафизики ми­ра, которая предполагала бы эту возможность. Позитивисты пытались провести в качестве основания исследований мысль о том, что разные явления (культуры) даны нам независимо друг от друга и объективно. Дильтей обосновывал правомерность исследовательского процесса, указывая на единство жизненной первоосновы предмета и исследо­вателя. Таким образом, все знакомые нам стратегии претендовали на исследование настоящего мира, мира «как он есть», и стремились обосновать гносеологическую возможность такого исследования. Нео­кантианцы же впервые решительно заявляют о том, что содержание науки не определяется ни эмпирическими наблюдениями, ни концеп­цией, возникшей на основе их обобщения. Единственно возможный способ познания - подходить к предметному миру с уже готовой тео­рией, которая и обуславливает отбор и определение фактов, впоследст-

7. Неокантианство _________________________________________ 94

вии способных привести к ее пересмотру; все остальное, по мнению неокантианцев, — позитивистские иллюзии о беспредпосылочности знания.

Неокантианцы начинают с того, что признают: перед исследова­телем лежит хаос, и порядок, в который этот хаос будет преобразован, предопределен структурой познавательного процесса. С их точки зре­ния, познание полностью субъективно, однако из этого не следует, что оно индивидуально. Если вновь сопоставить их с Дильтеем, то можно вспомнить, что неокантианцы именно его будут критико­вать за излишнюю произвольность познания, разрешаемую каждому конкретному исследователю. Во-первых, какой бы интуитивной ни бы­ла стадия обнаружения истины, этап ее понятийного выражения может быть вполне однозначным; во взглядах на этот вопрос Дильтей был большим релятивистом, чем неокантианцы. Во-вторых, в принципе, надлежит разработать такую процедуру познания, которая была бы правильной для идеального познающего субъекта. Неокантианцы назы­вали этого субъекта трансцендентальным, т.е. «потусторонним», не­доступным для трудностей конкретного исследования — соответствен­но, они искали стратегию, которая наилучшим образом раскрыла бы его трансцендентально-субъективные возможности. Отсюда методо­логический пафос неокантианства: в первую очередь, они видели в философии именно теорию познания. Неокантианцы, принадлежав­шие к т.н. марбургской школе, больше склонялись к ориентирован­ным на математику и логику моделям человеческого мышления, пред­ставители т.н. баденской школы считали более существенными психологические характеристики. Ниже речь пойдет именно об этом втором направлении, создатели которого Вильгельм Виндельбанд (1848 - 1915) и Генрих Риккерт (1863-1936) внесли значительный вклад в методологию гуманитарного знания.

Исследовательская деятельность как субъективное полагание смысла в хаосе материала

Итак, баденские неокантианцы считали, что надо по возможности точ­но описать то, как трансцендентальный субъект осуществляет свой по-

7. Неокантианство _________________________________________ 95

знавательный процесс. Кроме того, следует прояснить возможные пределы общезначимости этого познания. Неокантианцы исходили из того, что до начала исследований мы вправе приписывать предмет­ному материалу только одну характеристику - долженствование быть познанным. Более того: познаны должны быть не отдельные явления предметной реальности, но внешний мир вообще. Этот мир предстает перед исследователем не как набор «вещей в себе», непостижимых, но хотя бы отделенных друг от друга, а как полная неразбериха, в кото­рой следует навести порядок. И вот дальше начинается самое главное: этот порядок может быть установлен только потому, что исследователь априорно снабжен представлением о некоторых стандартах смысло-полагания, о том, что явление А можно будет считать значимым для явления Б, если предположить, что они оба находятся на оси X. На­пример, один историк может сказать, что Октябрьская революция про­изошла потому, что Россия экономически не справилась с нагрузкой Первой мировой войны. За этим тезисом будет стоять мысль, что исто­рическое развитие определяется удовлетворением материальных по­требностей. А другой историк скажет, что революция произошла по­тому, что к 1917 году на 1/6 части суши назрел маленький Апокалипсис, и нужно было показательно воздать людям за грехи и заодно побудить капиталистов не угнетать своих рабочих слишком сильно. За этим высказыванием будет стоять этический способ видеть связь между вещами. Но, согласно неокантианцам, механизм в обоих случаях одинаковый: любой исследователь (и даже просто эмпириче­ский субъект познания, а не только трансцендентальный) обладает оп­ределенным набором таких осей, которые он может соотносить с пред­метным хаосом, и называются такие стандарты смыслосоотнесения ценностями.

Позволим себе для иллюстрации небольшое отступление. Если попробовать пофантазировать на мотивы уже упоминавшейся образцо­вой позитивистской монографии¹, можно получить примерно следую­щую картину:

¹ Дюркгейм Э. Самоубийство: Социологический этюд. М., 1994.

7. Неокантианство

 

Взаимосвязь поступка и ценностей, предположительно придающих ему смысл

 

Действие или	Предполагаемая	Ценность, с по-	Субъект, совер-
высказывание	причина поступ-	зиции которой	шающий акт
анализируемого персонажа	ка персонажа	«причина» могла повлечь за собой	смыслосо-отнесения
		«поступок» или «высказывание»
Мадам Бовари совершает са­моубийство	Из-за несчастной любви	Значимость от­дельных собы­тий для биогра­фии индивида	Флобер или «на­ивный» (исполь­зуя терминологию «Самоубийства» Э. Дюркгейма)
			полицейский при­став
Мадам Бовари	Поскольку она	Значимость	Э. Дюркгейм
совершает са­моубийство	не включена в прочную, кон­фессиональную, например, об-	плотности соци­альных связей для контроля произвольности
	щину, что по­мешало бы ей	индивидуальных решений
	совершить са­моубийство от несчастной люб-
Э. Дюркгейм считает, что плотность соци-	Носкольку Дюркгейм пола­гает, что обще-	Значимость об­щей интеллекту­альной привер-	Историк социоло­гии
альных связей	ство должно	женности к
блокирует такие	подчинять себе	холизму или но-
решения, как самоубийство	жизнь индивида и в силу собст­венной логики	минализму для интерпретации исследователем
	может вмеши­ваться в решения индивидов	отдельных про­блем

7. Неокантианство _________________________________________ 97

Взаимосвязь конструкций «ценности» и «культуры»

Теперь еще одно важное определение: совокупность тех явлений, кото­рые уже приведены исследователем в ценностное соотношение друг с другом, называется культурой¹. Неокантианцы внесли колоссаль­ный вклад в описание и картографирование того пространства, по от­ношению к которому происходит вся интеллектуальная деятельность гу­манитариев. Однако в рамках, заданных приведенным выше определением это пространство получалось полностью индивидуаль­ным: любой исследователь приходит со своими ценностями и начинает все под себя упорядочивать. Обидно, и хочется общезначимости.

Неокантианцы указывали на несколько моментов, которые по­зволяют ситуации исследовательской разобщенности выглядеть менее фатальной.

Во-первых, это четкое различение отнесения к ценности и акта этико-психологической оценки. Какие-то пересекающиеся зоны - мос­тики между оценкой и отнесением к ценности — конечно, есть, но, в целом, отнесение к ценности должно быть свободно от созна­тельно выраженных прихотей и предпочтений индивида². И желание отказаться от самых эмоциональных и пристрастных суждений сущест­венным образом сужает разброс возможных мнений и позволяет искать согласования точек зрения еще более рациональным способом. Далее, неокантианцы не устают напоминать, что при всей субъективности ис-

¹ Хочется привести афористическую формулировку М. Вебера: «Культура» —
есть тот конечный фрагмент лишенной смысла мировой бесконечности, кото­
рый, с точки зрения человека, обладает смыслом и значением» (Вебер М.
«Объективность» социально-научного и социально-политического познания
// Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 378).

² Проще всего пояснить это цитатой из Г. Риккерта: «Так, например, историк
как таковой не может решить, принесла ли Французская революция пользу
Франции или Европе или повредила им. Но ни один историк не будет со­
мневаться в том, что собранные под этим термином события были значи­
тельны и важны для культурного развития Франции и Европы и что они
поэтому как существенные должны быть упомянуты в европейской истории.
Короче говоря, оценивать — значит высказывать похвалу или порицание.
Относить к ценностям — ни то, ни другое» (Риккерт Г. Науки о природе и
науки о культуре // Культурология. XX век. М., 1995. С. 83).

7. Неокантианство _________________________________________ 98

следователя его система ценностей — не прихоть его физиологического состояния, где он хоть сколько-нибудь (тоже не слишком) индиви­дуален. Признание различия взглядов многих ученых и того обстоя­тельства, что выбор системы смыслонаделения диктуется не предме­том, а исследующим субъектом, все же сохраняет за мыслителями право учиться выражать и сопоставлять свои разногласия в рамках еди­ной логики и искать эту логику.

Это намерение реализуется при помощи еще двух процедур. Во-первых, ученый непрестанно вовлекает в круг смыслонаделенно-го (= культуры) новые феномены (уже исследованные = вписанные в систему смыслов другими авторами). Таким образом, исследователь постоянно занят поиском и описанием новых ценностей и более тонких механизмов их действия и взаимосогласования. Во-вторых, сам ис­следователь приходит к осознанию тех ценностей, которые руководят им при организации хаотического материала, лишь в ходе и в результа­те своей работы. Понимая зависимость изначально руководивших им стандартов смыслонаделения от ценностей более общего характера, ис­следователь перестает безусловно руководствоваться этими, уже осознан­ными, приоритетами, избавляется от предрассудков и начинает новый цикл аналитического процесса, в котором его шансы согласиться с колле­гами на более абстрактном уровне уже чуть более велики. Если не допус­кать презумпцию того, что исследователи фатально не способны понять друг друга, возникнет сравнительно приемлемая схема развития знания как поиска и переопределения исходных ограничений исследования. Эта схема, в некотором роде модернизирующая неокантианство, занимает чуть ли не центральное место в современной истории гуманитарного зна­ния.