Проблема «языка обучения языку» методологической рефлексии. Ресурсы, сопровождающие курс лекций

Итак, задача состоит в том, чтобы заинтересовать гуманитариев их соб­ственными, пусть даже нечетко осознаваемыми, философскими пред­посылками и, в разговоре об этом, научить их пользоваться лексикой и синтаксисом философии. Выбор интонации, которая, с моей точки зрения, максимально облегчает выполнение этой задачи, предопределил некоторые издержки - в частности, фамильярность тона в обращении с читателем и пренебрежение отдельными тонкостями содержания концепций.

Отчасти из-за этого намерения сближать языки философии и обы­денной жизни встречающиеся в курсе лекций термины могут вполне соз­нательно использоваться несколько вольно, особенно когда делается попытка показать не только, как то или иное понятие «определяется», но и «как оно работает». Строго говоря, гарантировать, что термин употребляется исключительно в том же значении, что и у построив­шего свою концепцию вокруг этого термина теоретика, можно лишь в

рассуждения появляются на свет мысли о том, что только что было неизвестно и непонятно.

Введение___________________________________________________ 19

том случае, когда повествование сопровождается сноской. Моим при­оритетом являлось, скорее, полезное использование термина, нежели точное.

В какой-то мере, вольности обращения с терминами - словами и смысловыми конструкциями — могут быть компенсированы при по­мощи прилагающегося к тексту словника (Приложение 4). Увы, не­смотря на последний, а также на шрифтовые выделения внутри текста¹, окончательная каталогизация используемого в курсе лекций термино­логического аппарата может быть только утопией. Совершенно точное значение терминов едва ли может быть найдено и в других учебниках или словарях - тогда уж есть смысл обращаться к первоисточникам. Эта нечеткость является осознанной и, по-моему, неизбежной, если стремиться к тому, чтобы язык философии не учили, а практиковали — в живом языке с определенностью значений дела также обстоят посред­ственно. Другие вполне заметные недостатки этого издания - неразвер­нутость ссьшочного аппарата и утрирование концепций упоминаемых в тексте философов — являются, как кажется, распространенными из­держками, на которые вынужден идти автор любого учебного текста, а не исследовательской монографии. Для того чтобы компенсировать эти минусы, к лекциям прилагается список использованных источников и литературы (Приложение 3). В качестве вспомогательного аппарата приводятся также развернутые планы лекционных и семинарских заня­тий (краткую характеристику Приложений к тексту лекций см. в специ­альном Введении, с. 222).

Следует упомянуть еще один ресурс, который может быть поле­зен при освоении данного курса. С 2004 года я поддерживаю в относи­тельно рабочем состоянии сайт www.aperlov.narod.ru. Во-первых, на нем размещены некоторые тексты, предлагаемые для прочтения на семи­нарских занятиях. Часть этих работ сосканирована студентами ИЕК разных лет, другая — взята с общедоступных Интернет-сайтов. Все эти

Общим правилом является выделение курсивом термина, обладающего опре­деленным значением в рамках направления, о котором идет речь в конкретной лекции. Конструкции, существенные в узком контексте (например, важное про­тивопоставление) - выделяются подчеркиванием. В Приложениях используется оформление полужирным шрифтом.

Введение___________________________________________________ 20

тексты не предназначаются для коммерческого использования. Во-вторых, в соответствующем разделе приводится подборка Power-point презентаций, сделанных мною для очного и заочного преподавания курса. Наконец, некоторые страницы сайта предполагается вести в ин­терактивном режиме — при помощи посетителей пополнять списки до­полнительной литературы и Интернет-ссылок, а также обсуждать при необходимости на форуме различные вопросы, касающиеся содер­жания и преподавания курса.

Обоснование тематики лекций и логика их последовательности

Выбор сюжетов этого сборника лекций определяется несколькими со­держательными предпосылками. В качестве отправного пункта было выбрано оформление в европейской интеллектуальной среде представ­ления о науке как о методическом, пошагово контролируемом процессе поиска независимой от наблюдателя истины. Возникновение этой программы (лекция 1) связывается с именами Ф. Бэкона и Р. Декарта. Представление о том, что «хорошее» знание производится, во-первых, посредством методических процедур, а во-вторых, людьми, которые специально уполномочены и обучены этим заниматься, складывается параллельно кристаллизации ключевых категорий европейской гносео­логии: «объекта», «истины», «субъекта» и «объективности». Разумеет­ся, первая лекция особенно важна с точки зрения пояснения аппарата курса и знакомства со способами рассуждения, принятыми для харак­теристики гносеологических концепций.

Лекция 2 посвящена Джб. Вико - фигуре, удобной для того, чтобы обозначить истоки гуманитарного знания. Вико остается в рамках кар­тезианской картины, намереваясь сохранять методичность исследова­тельской процедуры и надеясь на общезначимость результатов, но впервые пытается найти внутри этой научной методичности место для человеческой субъективности исследователя. Вико же впервые на­щупывает и сводит вместе ряд универсальных топосов гуманитарно­го знания: право исследователя судить о других людях по аналогии со своим собственным опытом; соответствующая этому праву конгени-

Введение___________________________________________________ 21

алъностъ исследователя и предмета в гуманитарных дисциплинах. К этой конструкции единого континуума, единой среды гуманитар­ного исследования, которая одновременно обеспечивает и легитими­рующее познание родство исследователя с предметом, и дистанцию между ними (собственно, и заставляющую осваивать при исследова­нии профессиональные навыки), вслед за Вико будут обращаться многие теоретики-гуманитарии. Самыми частыми именами для этой конструкции, как нетрудно догадаться, являются «история» и «язык».

В лекции 3 предлагается обзор панорамы гуманитарной гносео­логии в XVIII в.: освоение арсенала критических аргументов в теории познания, установка эпохи Просвещения на доверие Разуму, предро-мантические ходы мысли в концепциях И. Гер дера и В. фон Гум­больдта. То, как заостряет вопрос о возможностях познания И. Кант, приводит к оформлению - вместе с главными вариантами ответа, - ос­новных стратегий гуманитарного знания. Философско-спекулятивная стратегия (иллюстрируемая в учебном курсе примером Г.В.Ф. Гегеля — лекция 4) исходит из того, что доказательное познание возможно; эта предпосылка требует (дедуктивного) формулирования соответствую­щей метафизики. Позитивистская программа (лекция 5), уклоняясь от метафизики и редуцируя гносеологию до эмпиризма, пытается обеспечить качество научной работы предельной детализацией по­знавательной процедуры и заботится о максимальной проницаемости исследовательского пространства. Знание должно быть организовано так, чтобы оно было коллективным проектом, чтобы его можно было накапливать. Следовательно, самым характерным признаком позити­вистского исследования оказывается изобилие ссылок на тех коллег и те источники, которые выдерживают организованное в соответст­вии с определенным формальным протоколом испытание.

В полемике с позитивизмом интуитивистская стратегия (иллю­стрируемая на примере методологии В. Дильтея - лекция 6) пытается обосновать эффективность недедуктивных методов мышления. Пред­ставления интуитивистов об устройстве человеческой жизни и смыс-лонаделения в истории и языке лишний раз показывают, в какой мере картина мира определяется необходимостью оправдать свой способ получения знания о ней.

Введение___________________________________________________ 22

В курсе подчеркивается, что перечисленные стратегии редко встречаются в чистом виде. Как правило, в том или ином сочетании, переплетении и взаимоотталкивании они могут быть обнаружены в корпусе любого гуманитарного исследования. По крайней мере, эта гипотеза полезна для того, чтобы, учитывая ее дефициты, продви­гаться дальше в диагностике особенно трудных случаев. Наличие позитивистских, спекулятивных, интуитивистских или критических составляющих в особенности заметно, если пристально вчитываться в ход аргументации конкретных авторов, следить за тем, как они пе­реходят от тезиса к тезису, чередуя отсылки к внешнему материалу, логические тавтологии и озарения.

Следующий блок лекций (7 - 9) посвящен укреплению в гума­нитарной гносеологии идеи о наличии единого исследуемого про­странства («истории», «культуры», «языка»). Сопричастность этому пространству, легитимируя взаимодействие исследователя и объекта, появляется в гуманитарных методологических концепциях с постоян­ством риторической фигуры. Эта объяснительная конструкция доста­точно ярко проявляется в неокантианской (лекция 7) концепции «культуры» как всего, что наделено ценностным значением я смыслом. Перспективы дальнейшего, прикладного развития этих взглядов обо­значены в лекции о М. Вебере (8). В лекции о прагматизме (9) проде­монстрированы очень близкие ходы мысли, завоевавшие популярность в США в конце XIX - первой половине XX вв.

Панорама гуманитарной гносеологии первой половины XX века (лекции 10 — 13) представляет собой спектр реакций на строгую анали­тическую программу лингвистического неопозитивизма (лекция 10). В качестве варианта ее рационалистической ревизии фигурирует теория фальсификации К.Р. Поппера (11). В определенной мере ту же логику продолжает социология знания (лекция 12), несмотря на то, что она эксплицитно ставит содержание знания в зависимость не только от тео­ретических факторов. Однако, с другой стороны, как направление в гносеологии социология знания - исторически и логически - сущест­вует именно в полемике с неопозитивистским стандартом научности (при этом, вероятно, соответствуя его требованиям больше, чем многие другие теории, поскольку предпочитает философским рассуждениям эмпирику). Рассказ о сосуществовании и трансформациях основных

Введение___________________________________________________ 23

стратегий гуманитарного знания в XX веке заканчивается характери­стикой интуитивизма Х.-Г. Гадамера и П. Рикера (лекция 13), утвер­ждающих, что гуманитаристика не только не может, но и не обязана ориентироваться на естественнонаучные стандарты доказательности. В дополнение к апробированным еще в XIX столетии положениям (об иррациональности в исследовании, о первичности видимого и на­сущного перед якобы подлинным, о герменевтическом круге и вечной переинтерпретации в едином континууме жизни, языка и истории) появляются новые аргументы. Прежде всего, это конструкция взаи­модополнительности формально-инструментального и риторико-антропологического знания (Гадамер), структурализма и герменевти­ки (Рикер).

Четырнадцатая лекция¹ предлагает более подробное знакомство с историей критической стратегии в гуманитарном познании (лекцию 3 можно рассматривать как предысторию этого сюжета). Эта история прослеживается от сомнений в возможности познания у Вико, Юма и Канта вплоть до оформления логики «эры подозрения», представлен­ной именами Маркса, Ницше и Фрейда. Подходам этих авторов свойст­венна сильнейшая критическая и эмансипационная установка, согласно которой искомые исследователями убедительность и логическая яс­ность являются на самом деле эффектами физиологического, социаль­ного или культурного порядка. Важно обратить внимание, что пафос подозрения влечет за собой изменение представлений о том, каким ста­тусом может обладать знание, даже если его получится обрести («ана­лиз как терапия», «практика — критерий истины»). С другой стороны, примечательно, что и марксизм, и психоанализ являются не только и не столько критическими, сколько, по характеру своего конструирования, - спекулятивными программами, способными вывести все что угодно из собственных предпосылок.

Логика «эры подозрения» связывает гуманитарную гносеологию первой половины XX века с временным отрезком после Второй миро-

Объем 14-й лекции, как и 17-й, существенно превышает «среднестатистиче­скую лекционную норму». Непосредственно в процессе преподавания эти лек­ции больше остальных взывают к тому, чтобы их существенно сокращали или делили на несколько частей.

Введение___________________________________________________ 24

вой войны. Для разговора об этом блоке выбрана в качестве примера одна единственная линия: французский структурализм (15) — пост­структурализм (17; этой лекции предшествует 16-я - о М. Фуко) -постмодернизм (18). Эта линия показывает логику нарастания реляти­вистского сомнения в эффективности исследования «истины». Как следствие — модифицируются исследовательские стратегии: ог­раничивается поле знания, которому можно доверять. Внимание об­ращается не столько на предмет исследования, сколько на процесс его взаимодействия с наблюдателем. В разговоре о гуманитарной гносео­логии в XX веке я склонен считать самым конструктивным способом исследования разоблачение собственных построений и убеждений как сознательно, бессознательно и внесознательно сконструированных ошибок и маскировок. Подобной самокритической модели гуманитар­ного знания отдается явное предпочтение, и наиболее любимые мною авторы - М. Вебер, К. Поппер или М. Фуко - в своих исследованиях, как мне кажется важным подчеркнуть, часто были воодушевлены во­просом: «Почему мы ошибаемся именно таким образом?».

Характеристика собственной гносеологической позиции

при составлении курса лекций: прагматистский релятивизм и герменевтика

Выбор «умеренного релятивизма» в качестве основной интонации это­го курса объясняется несколькими причинами.

Во-первых, это желание компенсировать — нередко избыточную — наивность и уверенность в самоочевидности собственных методологиче­ских позиций многих молодых исследователей-гуманитариев.

Во-вторых, релятивизм (конструкционизм) очень удобен для вы­полнения обрисованной мною выше задачи. Я ставлю перед собой и своими читателями цель научиться говорить на языке рефлексии и главным средством этого обучения считаю упражнение в этом разгово­ре. Наиболее важно - чтобы такой разговор состоялся, чтобы Шопенгау­эр и Фрейд начали отвечать на вопросы Канта, Гадамера и на наши собственные. В этом случае становится менее существенным, кто, собст­венно, задает эти вопросы и отвечает на них. Кому именно приписыва-

Введение___________________________________________________ 25

ются определенные вопросы и рассуждения — потенциальному чита­телю курса, воображаемому исследователю-гуманитарию, препода­вателю или даже непосредственно персонажам истории гуманитарной гносеологии - менее важно, чем продуманность содержания и формы этих вопросов. Если осознавать свой отказ от претензий на нахождение окончательной истины, но при этом заботиться о последовательности и логичности собственного философского языка, прагматистски пони­маемый релятивизм становится, с моей точки зрения, весьма удачной методологией для разработки и проблематизации своих теоретических построений.

Наконец, еще одно основание для выбора моей методологии при описании и анализе чужих концепций - то, что я в значительной степени согласен с аргументами, которые позволяют видеть историю гуманитарной гносеологии прошлых веков как эпоху подготовки ре­лятивизма. Когда не существует (и уж точно - не известна и не при­знана) «правильная методология описания методологии» (и точно так же нет возможности предъявить один из вариантов гуманитарной гносеологии в качестве заслуженно доминирующего), кажется оп­равданным выбрать более сдержанный и самокритичный путь. По отношению к каждой конкретной методологии ставится цель про­демонстрировать ее условность, ограниченность определенными ис­ходными когнитивными и социальными установками, ее внутреннюю логическую противоречивость или, по крайней мере, недостаточность. Мне хотелось бы верить, что, после того как читатель овладеет мате­риалом курса, у него будет возможность выбирать между недостатками разных методологий, что, с моей точки зрения, предпочтительнее, не­жели горизонт, ограниченный достоинствами какой-либо одной про­граммы.

Вышеописанная склонность к релятивизму не отрицает наличия определенных содержательных связей с другими философскими концепциями, особенно в понимании проблемы определения гума­нитарного знания. Я исходил из подхода, близкого к герменевтике: под гуманитарным знанием понимается пространство, в котором полюс философской саморефлексии (в том числе и об условиях познания) и придания значимости субъективным и экзистенциальным факторам обладает влиянием, сопоставимым с влиянием полюса предметной

Введение___________________________________________________ 26

объективности. В свою очередь, за этим пониманием стоит пред­ставление о том, что конфигурация, ключевыми категориями которой являются «истина», «субъект» и «объект» (подробнее см. лекцию 1), ока­зывается отправной моделью классической европейской гносеологии. Это обусловливает ключевую для логики курса гипотезу о том, что попытки сперва разрешить, а затем отменить субъект-объектное противоречие и составляют на самом деле главную линию развития европейской гуманитарно-методологической мысли.

Я очень хорошо понимаю, что эта точка зрения недостаточно до­казана и ни в коем случае не является единственно возможной. В предлагаемом тексте не ставится цель достигнуть иных горизонтов, в перспективе которых эта оптика будет представать лишь частным вопросом методологии гуманитарного знания. Стоит еще раз повторить и то, что установка на систематизацию историко-гносеологического материала с релятивистских позиций является, в значительной мере, ценностным выбором. Осознавая эту (необходимую, с моей точки зре­ния) концептуальную ограниченность, я ни в коей мере не хочу настаи­вать на том, что данный курс предлагает несомненное и позитивное знание. В какой-то мере эти лекции призваны дополнить существую­щую справочную и словарную литературу, удобство поиска информа­ции в которой часто достигается за счет скромности в решении задач систематизации. Я пытаюсь предложить лишь один из возможных спо­собов упорядочивания разнообразных философских знаний, присутст­вующих у большинства гуманитариев, не занимавшихся философией профессионально. И если у меня, при помощи относительно смелых формулировок или стиля, смешивающего обыденный язык с философ­скими терминами, получится спровоцировать моего читателя на то, чтобы без робости выстроить вместо моей модели свою, более удобную для его собственных исследовательских целей, — я буду считать свою задачу выполненной.

Последний раздел введения к любому научному или учебному тексту, если автору за свою работу не очень стыдно, - благодарности. Я рад тому, что могу сказать «спасибо» множеству людей, без советов, критики и подбадривания со стороны которых этот текст не был бы написан.

Введение___________________________________________________ 27

Разумеется, в первую очередь я благодарен студентам Института Европейских Культур, всем без исключения, «хорошим» и, в особенно­сти, - «плохим», которые своим интересом и вниманием, невниманием и непониманием заставляли меня делать текст логичнее, доступнее, осторожнее, четче и т.д. Их реакция помогала мне определяться точ­нее — что же именно я думаю и что я могу и хочу сообщить аудитории.

Далее, я очень благодарен своим друзьям и коллегам: В.В. Звере­вой, Б.Е. Степанову, О.М. Розенблюм, Г.И. Зверевой, Н.С. Автономо-вой, О.В. Гавришиной, Л.Д. Гудкову, Н.И. Кузнецовой, С.Д. Серебря­ному, В.П. Филатову. На разных этапах работы для меня оказывались принципиальными соображения, которые высказывались ими в адрес тех или иных положений текста. И на всех этапах мне было очень доро­го то, что людям, с которыми мне выпало счастье дружить и работать, было небезразлично, напишу я свой текст или нет.

И, наконец, последняя по порядку, но не по значению, благодар­ность - еще раз О.М. Розенблюм, которая взяла на себя огромную рабо­ту по редактированию и корректуре этого текста. Если он читается хо­рошо - это ее заслуга.

Лекция 1

МОДЕЛЬ МЕТОДИЧЕСКОГО (НАУЧНОГО) ЗНАНИЯ.

Фрэнсис Бэкон и Рене Декарт. Понятия предметной,

философской и гуманитарной познавательных установок

Выбор отправной точки для разговора о знании (сравнительно) совре­менного типа — разумеется, условность. Я начну с эпохи XVI — XVII ве­ков, с указания на некоторые фундаментальные перемены в европейской мысли этого времени. Далее я намереваюсь говорить о декартовском рас­суждении «cogito, ergo sum». Его можно рассмотреть как модель пред­ставления о науке, складывающегося в Европе середины XVII в. Оттал­киваясь от этого материала, я хотел бы продемонстрировать, какие интересы преследуются в рамках данного курса по методологии гума­нитарного знания, наметить способы работы с историко-философской проблематикой и ввести ряд важных понятий.

Разработка представления о формальных критериях качества знания

Если пытаться описывать историю европейской мысли как процесс, обладавший определенным направлением и последовательностью, то обнаружить основные отличия эпохи XVI — XVII веков от предшество­вавшего периода не слишком трудно. Во-первых, мыслители Нового времени признают, что даже самые великие и непререкаемые авторы прошлого могли быть не правы. Значит, новое знание следует получать не путем истолкования классических текстов, но обретать и обосновы­вать заново. И - это второе важнейшее отличие - задача создания знания (не всегда, но часто) «на пустом месте», «своим умом» озна­чала острую необходимость разработки формальных правил получения и оценки теоретического продукта.

В средневековую, теологическую, эпоху знание было связано, главным образом, с традицией. Предполагалось, что истина содержится

/. Модель научного (методического) знания. Декарт _____________ 29

в книгах (в первую очередь, в обоих Заветах и в Священном Предании (трудах отцов церкви) и что процесс познания нового состоит прежде всего в истолковании смутных или противоречащих друг другу мест в корпусе канонических текстов. Иногда, особенно если речь шла об описании исторических событий, часто вступавших в противоречие с истолкованными ранее пророчествами, средневековые авторы прояв­ляли недюжинную изобретательность; уже в IX веке были признаны четыре способа истолкования Библии. Иными словами, допускалось, что один и тот же текст может иметь несколько разных значений. Это создавало определенную гибкость при согласовании истолкований с данными опыта, и позволяло сохранять совершенно неоспоримым авторитет священных текстов. На протяжении средневековья в корпус трудов, не подлежащих оспариванию, было добавлено и множество сочинений нецерковного происхождения (прежде всего, Аристотель), но сам принцип в значительной мере сохранялся. Знание, содержав­шееся в канонических и тем более в священных текстах, воспринима­лось как совершенно бесспорное; когда мыслитель впадал в явное про­тиворечие авторитету, ему следовало (и не только из опасения быть обвиненным в ереси) отказываться, скорее, от собственных домыслов. Если же какая-то отрасль знания была свободна от руководящих указа­ний великих древних, там можно было приходить к новому представ­лению практически любым образом: занимаясь схоластическими рас­суждениями в университетах, путешествуя по миру, получая мистические откровения или просто дожив до достаточно умудренной старости. По большому счету, средневековое знание имеет право быть полученным из любого источника, лишь бы оно не противоречило пер­вичным догматам веры и заведомо истинному содержанию канониче­ских текстов. Поля, в которых изыскивается это новое знание - схола­стические диспуты в университетах, монастырский и отшельнический аскетизм или новый опыт мореплавателей и механиков, — практически не пересекаются друг с другом. Знакомиться или не знакомиться, со­глашаться или не соглашаться с такого рода новой информацией - этот выбор остается за читателем или слушателем, который не располагает формальными правилами, подходящими к каждому случаю.

Здесь мы не будем устанавливать иерархию тех общественно-политических событий XIV - XVII вв., которые повлекли за собой из-

/. Модель научного (методического) знания. Декарт _____________ 30

менение в отношении к знанию и появление науки. В Европе оформи­лись и стали успешно развиваться национальные государства, упал престиж папства и в какой-то мере - церкви, а в XVI в. континент раскололся на католический и протестантский лагеря, что внезапно сделало относительным самые, казалось бы, незыблемые истины. С од­ной стороны, все эти факторы подорвали авторитет средневековой тра­диции в аспекте его легитимации, убежденности в его неоспоримой правильности. С другой стороны, добавились чисто интеллектуальные факторы. Во-первых, европейцы (в первую очередь, итальянцы при по­мощи эмигрантов из погибшей Византии) освоили язык и мудрость древнегреческих философов в достаточной мере, для того чтобы свык­нуться с мыслью о неединственности и спорности аристотелевской традиции. Во-вторых, Великие Географические открытия явили мысли­телям новый массив знания (не только географического, но и антропо­логического, социального и т.п.), о котором у древних авторов ничего не было сказано. К этой теме влияния религиозного, социального и по­литического контекста на развитие европейской мысли XVI — XVII вв. мы еще раз вернемся в следующей лекции. Пока будет достаточно кон­статировать, что в это время в Европе складывается принципиально новая программа знания, предполагавшая, что знание предстоит не столько получать из уже готовых источников (т.е. реорганизовывать), сколько создавать.

Фигурой, которая прочно ассоциируется с ранним этапом этой программы, является английский писатель, изобретатель и государ­ственный деятель Ф. Бэкон (1561 — 1626). Презумпция эмпиризма, необходимости строить знание на основании прежде всего опыта (что лучше всего достигалось посредством наблюдения и эксперимен­та), вела в трудах Бэкона к принципиальному признанию возможности и даже желательности разрыва с авторитетом и с традицией. Заблуж­даться могли самые великие, все нужно проверить своими силами, и только такому знанию можно будет доверять. С именем Бэкона соот­носят утверждение представления о том, что истинное исследование должно протекать в соответствии с продуманной последовательностью процедур. Он же в своей теории «идолов» попытался дать типологию человеческих заблуждений, мешающих истинному познанию. Эти ус­тановки в значительной мере дополняют друг друга: избавление от за-

/. Модель научного (методического) знания. Декарт _____________ 31

блуждений вполне может осуществляться по определенным правилам. Таким образом, Бэкон стоит у истоков идеи о том, что «хорошее», пра­вильное, знание должно быть как-то упорядочено, регламентировано; с его же высказываниями связывают получение словом «scientia» («зна­ние») значения «наука», т.е. «знание организованное».

Декарт: сомнение, когито, доказательность

Декарт (1596 — 1650) делает следующий важный шаг в поиске и уточ­нении тех правил, в соответствии с которыми должно быть организова­но знание. Он не ограничивается намерением убрать из знания ошибки определенного рода, например (как у Бэкона), предрассудки толпы или свойственную всему человечеству косность мышления. Декарт требует подвергать сомнению любую информацию. Если у нас получится об­наружить несомненное ядро, мы попробуем двигаться дальше - уже находясь на твердом фундаменте, при помощи строгой, дедуктивной логики доказывая каждое новое положение. В соответствии с этим ме­ханизмом Декарт (в написанной в 1637 году работе «Рассуждение о методе») строит свое знаменитое «cogito»: рассуждение, которое на­чинается с того, что единственным несомненным знанием оказывает­ся факт исследовательского сомнения!. Заканчивается же оно обос-

¹ «...отбросить как безусловно ложное все то, в чем мог вообразить малей­ший повод к сомнению; я хотел посмотреть, не останется ли после этого в моем убеждении что-либо несомненное. Таким образом, так как наши чув­ства нас иногда обманывают, я допустил, что нет ни одной вещи, которая была бы такой, какой она нам представляется; и так как есть люди, которые ошибаются даже в простейших вопросах геометрии и совершают паралогиз­мы, то, полагая, что я так же подвержен заблуждению, как и всякий другой, я отверг как ложные все основания, которые прежде считал доказательствами. Наконец, я принял во внимание, что те же представления, которые мы имеем бодрствуюя, могут явиться нам и во сне, не будучи в этом случае действитель­ностью, и решил признать все когда-либо приходившее мне на ум не более ис­тинным, чем иллюзии моих снов. Но я тотчас обратил внимание на то, что в то время, как я хотел считать все ложным, необходимо было, однако, чтобы я, мысливший это, был чем-нибудь; заметив, что истина я мыслю, следовательно, я существую, так прочна и надежна, что самые чу-

/. Модель научного (методического) знания. Декарт _____________ 32

нованием логики, Бога, морали и прочих смыслов, наиболее важных для того, чтобы, отталкиваясь от их уже установленного (по мнению Декарта, с дедуктивной несомненностью) существования и значения, можно было исследовать вещи более частные. Таким образом, Декарт формулирует основные требования к построению знания, то, что он сам называет «правилами» своего метода:

«Первое правило: считать истинным лишь то, что с очевидностью познается мною таковым, то есть тщательно избегать поспешности и пре­дубеждения и принимать в свои суждения только то, что представляет­ся моему уму так ясно и отчетливо, что ни в коем случае не возбуждает во мне сомнения.

Второе правило: разделить каждое из рассматриваемых мною за­труднений на столько частей, на сколько возможно и сколько требуется для лучшего их разрешения.

Третье правило: мыслить по порядку, начиная с предметов наибо­лее простых и легко познаваемых, и восходить мало-помалу, как по сту­пеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые не следуют естественно друг за другом.

Последнее правило: составлять повсюду настолько полные пе­речни и такие общие обзоры, чтобы быть уверенным, что ничего не пропустил»¹.

Позволим себе выделить из этих правил Декарта те аспекты, ко­торые, как кажется, имели наибольшее значение для его современников и легли в основу того, что можно было бы назвать идеологией рациона­листической программы науки Нового времени:

1) постоянное сомнение как отношение к корпусу знания, уже
имеющемуся и только поступающему;

2) ясность и очевидность представления как главный критерий
истинности;

довищные предположения скептиков не были бы в состоянии поколебать ее, я заключил, что мог ее принять без опасений за первый принцип искомой фило­софии» (Декарт Р. Рассуждение о методе // Декарт Р. Разыскание истины. СПб., 2000. С. 91 - 92). ¹ Там же. С. 80.

/. Модель научного (методического) знания. Декарт _____________ 33

3) доказательность как главная характеристика способа произ­водства нового знания.

Эти требования составляют метод - то, что отделяет науку от не­науки, ответственное знание от безответственного.

Понятие методологической дистанции

Попробуем предположить, какое представление о знании стоит за де­картовской идеологией, за тем, что любое рассуждение систематиче­ски подвергается сомнению и нуждается в том, чтобы быть строго доказанным.

Исследователь не должен доверять своим впечатлениям, не дол­жен по инерции принимать какие-либо аксиомы, автоматически разде­лять мнение коллег или каких-либо авторитетов. Если говорить о гума­нитариях, исследователь, например, не должен быть уверен, что он действительно понимает источники. Не стоит доверять первому реше­нию, которое приходит в голову. Представитель точных наук хотя бы с несомненностью узнает о своей ошибке, если не поедет машина или рухнет дом, - гуманитарию не так просто узнать, правильно или неправильно он рассуждал. Поэтому недоверие к себе и к своей спо­собности с ходу установить смысл текста или поступка и судить об источниках, об исторических или литературных персонажах, должно быть еще большим. Между исследовательскими данными и догадками с одной стороны и желаемым объяснением предмета исследования — с другой, существует расстояние, которое приходит­ся преодолевать, прилагая значительные усилия. Это расстояние можно назвать методологической дистанцией. Дабы трудом одного исследователя могли воспользоваться другие, он должен стремиться по возможности безошибочно проходить этот путь. Если у него это не получается, то пусть он хотя бы объясняет, каким путем он шел, чтобы другие могли догадываться, почему он сделал именно те выводы, которые отстаивает.

/. Модель научного (методического) знания. Декарт _____________ 34

ДАННЫЕ

ТЕОРИЯ

Методологическая дистанция

Профанное Профессиональное

знание знание

Необходимо подчеркнуть, что критерий методического сомне­ния, способности посмотреть на свои рассуждения со стороны, весьма полезен. Он помогает отделить если не «правильное» знание от «непра­вильного», то, по крайней мере, профессиональное от профанного, не­профессионального.

Импликации¹ декартовского представления о познании

Стоит остановиться еще на нескольких моментах. Во-первых, именно с Декартом связывают решительное перенесение отправного пункта метафизических и этических размышлений в область сознания. В осно­ве декартовского рассуждения о «когито», оказалась, как мы помним, именно психологическая очевидность, несомненность того, что мы со­мневаемся в своем собственном мышлении и существовании, а уже из этого факта выводятся все остальные метафизические и гносеологи­ческие гипотезы. Во-вторых, исследовать любой предмет Декарт ре­комендует, «допуская существование порядка даже среди тех (пред­метов - А.П.), которые не следуют естественно друг за другом»². Иными словами, сфера сознания становится более суверенной, чем ис-

Слово «импликации» будет весьма полезным в рамках этого курса. Ниже оно употребляется в двух значениях: 1) (не обязательно проговариваемые автором) предпосылки его концепции; 2) последствия применения предлагаемой авто­ром методологической программы в гуманитарном знании.

Декарт Р. Указ. соч. С. 80.

/. Модель научного (методического) знания. Декарт _____________ 35

следуемая реальность. Идеальная реконструкция вещи оказывается более доступной и соблазнительной для исследователя, чем сама вещь, по крайней мере, с точки зрения возможности познания. Нако­нец, Декарт очень последовательно применяет (провозглашенный еще в XIV веке У. Оккамом) принцип минимизации сущностей, гипо­тез и прочих интеллектуальных образований. Декарт руководствуется тем, что если одно достоверное объяснение уже найдено, то другого искать не надо; если какая-то простая версия кажется очевидной, то не стоит пытаться подставлять на ее место более сложные варианты¹.

В то же время это вожделенное «единственное» объяснение явля­ется результатом процесса, предполагающего работу с множеством проблем. Вспомним формулировку второго правила Декарта: «...делить каждую из рассматриваемых... трудностей на столько частей, сколько потребуется, чтобы лучше их разрешить». Это парафраз аналитическо­го метода в математике, одним из основателей которого считается Де­карт. Стремление строить философское, моралистическое или даже общественно-научное рассуждение по механистическим или матема­тическим моделям во многом определило облик европейского интел­лекта на ближайшие столетия. У этого идеала всегда были как содер­жательная, так и эстетическая стороны, он всегда встречал как симпатии, так и резкую критику. Полюс математизации любого знания очень значим для карты гуманитарных исследований и в XVII веке, и значительно позже.

Ход мысли Декарта - «исходная логическая модель европейской теории познания»

Зададимся вопросом: что стояло за тем представлением о науке, создате­лем которого провозглашается Декарт? Ради чего предъявляются эти требования, почему надо предпринимать такие жесткие меры по предо-

Такой способ рассуждения только кажется нам (наследникам Декарта) само­очевидным. В средневековых трактатах (и в наиболее архаичной в этом смысле отрасли современного знания - в юриспруденции) аргументация строится ина­че: считается хорошим тоном доказывать одно и то же много раз.

/. Модель научного (методического) знания. Декарт _____________ 36

хранению знания от ошибок? Почему, несмотря на наличие вполне из­вестных логических и методических принципов, знание вообще может приобрести некоторую неправильность, может оказаться извращено?

Ответ на этот вопрос не трудно предположить: потому, что люди (и ученые в том числе) по-разному и с разной степенью успеха способ­ны пользоваться этими принципами. Метод нужен для того, чтобы пу­ти, которыми мы идем к «правильному» знанию, бьши не столь много­образны и мы могли бы координировать маршруты.

Понятно и то, какое знание в данном случае считается «правиль­ным». Еще древние греки (Парменид) различали знание (которое может быть только одно) и мнения (которых может быть сколько угодно). Декартовская, даже шире - новоевропейская, модель метода тоже ориентирована на единственно правильное знание: такое, которое бу­дет независимым от исследователя, независимым от наблюдателя.

Отсюда следуют ключевые категории новоевропейской гносео­логии, теории познания:

понятие Объекта — того, что подлежит познанию и не зависит от разных мнений по его поводу;

понятие Субъекта, который осуществляет исследование;

понятие Объективности - стремления пробиться к теоретиче­ской реконструкции единственно правильного положения дел (даже несмотря на то, что исследовать приходится конкретному человеку, со всеми его недостатками и со всей спецификой его исследовательской позиции).

Для того чтобы гарантировать возможность достижения объек­тивности познания, формулируются несколько требований (см. рис.):

О 1 Методологическая дистанция

о°; *
о / -------------------------- 2

1) желательно, чтобы по сравнению с длиной методологической
дистанции, отделяющей их от объекта, все возможные исследователи
располагались сравнительно близко друг к другу;

2) правила преодоления этой методологической дистанции
должны быть определены с максимальной дотошностью.

/. Модель научного (методического) знания. Декарт _____________ 37

Те, кто умеет по правилам преодолевать эту дистанцию, назы­ваются в нашем обществе учеными, профессионалами. Престижная тяжесть ответственности за получение настоящего, истинного, знания в конечном счете покоится именно на их плечах.

Понятия предметной стратегии, философского познавательного интереса и гуманитарного знания

Введем термин для той стратегии исследования, которая полностью остается в рамках нарисованной гипотезы, - мы будем называть ее предметной. До некоторой степени ее примером было повествование о декартовском рассуждении вплоть до этого момента. Я не ставил под сомнение свою способность правильно понимать смысл построений Декарта и делать акцент на тех или иных сторонах его философии. Больше того, я позволял себе даже предполагать, какие модели и пред­почтения (самим Декартом не выраженные или и вовсе не осознанные) могли стоять за его способом переходить от одного умозаключения к дру­гому. И я абсолютно не обращал внимания (по крайней мере, чита­тельского) на тот факт, что логика рассуждений Декарта в моем из­ложении выглядит именно таким образом благодаря набору прочитанных мною книг и учебников (а этот набор мог быть другим) и, что еще важнее, исключительно в перспективе моих преподаватель­ских ожиданий от этого курса.

Полюс, максимально противоположный только что описанному предметному подходу, я бы предложил именовать «философским» или «рефлексивным». Нетрудно заметить, что вопрос, на каких осно­ваниях я говорю о Декарте именно то, что я о нем говорю, может за­даваться бесконечно долго. (Вслед за проблематизацией оснований мнения о Декарте можно проблематизировать основания этих основа­ний, понятия, которыми я пользуюсь и т.п.) Что значит аутентичное / успешное / точное понимание Декарта? Аутентичное ему самому, мо­им интеллектуальным способностям, моим преподавательским целям или эпохе, в которой мы живем? Что нам нужно — концепция Декарта или та познавательная модель, примером которой она, вероятно, являет­ся? Что изменяется при переводе с французского и латинского языков

/. Модель научного (методического) знания. Декарт _____________ 38

середины XVII века на русский язык начала XXI века? Насколько во­обще имеют право на существование пересказ или анализ — нечто, не­избежно нарушающее тождество масштаба и характера источника? На­конец, самый фундаментальный вопрос: что именно из того, что Декарт написал, должно быть важно для курса по истории методоло­гии гуманитарного знания? И каковы критерии, определяющие эту важность? И критическая переформулировка двух последних вопро­сов: почему то, что писал Декарт, важно для меня или для вас, моей аудитории?

Интерес к постановке и обсуждению вопросов такого рода ниже будет именоваться рефлексивным, философским или методологическим интересом. Выявление этих проблем и размышление о них, даже в том случае, когда это ведет к появлению новых и новых вопросов, является, с моей точки зрения, отнюдь не праздным, но, наоборот, весьма конст­руктивным, исследовательским усилием. От того, что мы задумываемся над сюжетами такого рода, в значительной мере зависит, что именно мы будем думать о Декарте — первопричине нашего интереса в рас­сматриваемом примере.

Таким образом, возникает гносеологическая проблема. С одной стороны, методологическую дистанцию хотят преодолевать, узнавать о предмете новое, гармонично и полно включать знание о нем, его ха­рактеристики, в систему исследовательских представлений. С другой стороны, существует возможность и, более того, необходимость про-блематизировать основания своего понимания. Мы обязаны делать это не потому, что чего-то не знаем, но потому, что знание — имеющаяся у нас концепция — может быть ошибочным. Те способы, при помощи которых мы совершили движение от проблемы к варианту решения, от данных к концептуализации, постоянно нуждаются в сопоставлении друг с другом, проверке, оправдании (или, как иначе говорят, легити­мации)¹.

¹ Забегая несколько вперед, обозначим тот способ оправдания своих претензий на адекватность познания, который наиболее часто встречается в гуманитари-стике. Нередко авторы эксплицитно или имплицитно, явно или скрыто, исходят из того, что объект и субъект исследования заключены в рамках единого мета-пространства, и, значит, между ними могут быть установлены связи, которые и обуславливают специфику видения предмета. Например, при изучении фило-

/. Модель научного (методического) знания. Декарт _____________ 39

На самом деле любые исследователи (и, соответственно, иссле­дования) находят свое место между этими полюсами: кто-то, почти полностью пренебрегая алгоритмами предметной оптики в пользу фи­лософской постановки вопросов, кто-то - наоборот, а кто-то - желая совместить эти интересы в практически равных пропорциях. Именно этот последний способ мыслительной деятельности, пытающийся сба­лансировать предметный и философский подходы, мы будем называть гуманитарным знанием. Приоритет в нем не отдается однозначно вос­произведению объективной структуры исследуемого материала или же прояснению его значимости для исследователя. В том случае, когда мы рассказываем о жизни, книгах или логике Декарта, даже не пытаясь держать в уме перспективу вопроса «Почему это для нас важно?», мы остаемся (по крайней мере, такова позиция этого учебного курса) в горизонте предметного знания 1. В том случае, когда мы сосредота­чиваемся на вопросе «Что является или должно быть важным для нас или для исследования вообще?», мы переходим в пространство исклю­чительно философского интереса. Для гуманитарной мысли харак­терно существование именно в промежуточном массиве. Для исто-

софии Декарта мы можем обосновывать свою претензию на более-менее адек­ватное его понимание нашей принадлежностью к той самой европейской ра­ционалистической философской и культурной традиции, начало которой было положено самим же Декартом. Интерес проявляется к изучению связей предме­та с его контекстом, а в конечном счете с самим исследователем. Именно эти связи воспринимаются как фактор, делающий возможным процесс познания. Заметим, что ради этого приходится жертвовать независимостью предмета от наблюдателя: Декарт в нашем примере будет рассматриваться тогда уже не «сам по себе», а в связи с историей, словарем и целями той философской традиции, которая объединяет Декарта и его интерпретаторов (в том числе и нас). Тогда типичный вопрос звучит так «Почему я / определенная исследо­вательская традиция предпочитаю / предпочитает говорить об этом предмете при помощи именно этих слов и этих объяснительных образцов; как получи­лось, что для этого предмета важен именно этот набор данных и именно эта предыстория исследования?».

О том, почему неудовлетворительно определение гуманитарного знания в соответствии с подразделением предметов на «гуманитарные» и «естественно­научные / технические», см. лекцию 7 «Неокантианство», в особенности при­мер на с. 99.

/. Модель научного (методического) знания. Декарт _____________ 40

рика или филолога предмет (например, та же концепция Декарта или история методологии) есть; мы не можем позволить себе запереться в башне из слоновой кости - собственном знании о том, что нам кажет­ся правильным, красивым и справедливым. И в то же время в отличие от математиков или физиков мы не можем позволить себе видеть тодь- ко предмет, не обращая внимания на то, насколько это наше видение зависит от нашей субъективности, персональной или культурно-исторической.

В курсе введения в историю методологии гуманитарного знания изложение будет строиться на основе именно этой конструкции. Мы будем исходить из того, что вся европейская мысль, по крайней мере, гуманитарная, как минимум, до начала XX века оставалась в поле напряжения поисков баланса между предполагаемой объективностью объекта, желаемой объективностью знания и трудно преодолимой, как это вскоре выяснилось, необъективностью субъекта. Я попробую показать это уже на примере сюжета становления собственно гумани­тарного знания, которое является непосредственным предметом сле­дующей лекции.

Лекция 2

СКЛАДЫВАНИЕ МОДЕЛИ НОВОЕВРОПЕЙСКОГО ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ.

Основные темы, которые хотелось бы затронуть на второй лекции, это 1) социологические параллели формированию идеологии научного знания; 2) «социальная физика» — первая проекция на гуманитарные сюжеты принципов методичного познания; 3) концепция Джамбат-тиста Вико - пример гуманитарной теории, стремящейся к установ­лению независимости от требований точных наук. Однако предвари­тельно вкратце напомню итоги прошлой лекции. Мы говорили о том, что в XVI - XVII веках в Европе возникает исходная логическая схе­ма представления об организованном знании; соответствующая интел­лектуальная деятельность, которая ведет к увеличению и улучшению знания о каких-либо предметах, должна осуществляться преимущест­венно в рациональных рамках и поддаваться контролю и, скажем так, помощи коллег. Чтобы такая деятельность была наиболее эффективна, следует по возможности четко определить исследовательскую проце­дуру, которая должна предотвратить возможные ошибки. Бэкон зани­мался проблемой приложения логики к исследовательской практике, в связи с чем построил теорию эксперимента, облегчающую индук­тивные умозаключения. В своей теории «идолов» он также типоло-гизировал наиболее стандартные и опасные ошибки видения и пред­ставления материала. Декарт хочет, чтобы интеллектуальные построения были последовательно рациональными: в тесной связи с этим пожеланием находятся необходимость методично поверять сомнением каждый этап (собственного) размышления и регулятивное требование допускать доступный для мыслительной реконструкции порядок внутри исследуемого предмета. Критерии удовлетворитель­ного знания ищутся отныне в пространстве индивидуального мыш­ления; выводы исследователя считаются более достоверными, если стилистика изложения приближается к математическим моделям по­знания.

2. Специфика гуманитарной гносеологической модели. Вико______ 42