В практической пропаганде и психотерапии нередко сложно бывает переубедить пытливого оппонента, который устанавливает тождество между какими-либо пищевым пристрастием (к мясу, сластям, кофе) и пристрастием к наркотику, алкоголю. В самом деле, и там, и там наблюдается сходство: например, требование необходимой регулярности употребления, а при ее нарушении - явный дискомфорт, (в случае с зависимостью от алкоголя, наркотика - «ломка»). Способный пропагандист трезвости и здорового образа жизни сумеет, очевидно, переубедить скептика, держащегося за свое пристрастие, привычку к рюмке. Но переубеждать было бы легче, если бы вопрос о нормальных, физиологически оправданных привычках и об аномальных, физиологически насильственных, абиологичных был бы хорошо исследован наукой. Нужно рациональное, экспериментально подкрепленное обоснование, поскольку оценочные суждения: дескать, первые привычки - «хорошие», а вторые - «плохие», - современной аудиторией не принимаются.
6.10. «Умеренное» и «культурное» потребление алкоголя: одно и то же?
Эти определения принято воспринимать и употреблять как синонимы. Между тем, они обозначают различные аспекты винопотребеления, считающегося безопасным или мало опасным. Первое соотносимо с «атомом» «прием алкоголя» и базируется на самом мощном, «боевом орудии» потребителей спиртного, как об этом писал русский врач и талантливый пропагандист-организатор трезвеннического движения в СССР в 1920-е годы А.С.Шоломович, на «священном лозунге мещанина всех времен и народов; «Только одна рюмочка!»«(239; 51). Второй - на эстетизации питейного поведения, питейного поступка, которая сейчас чрезвычайно широко распространена и которой, к сожалению, служит искусство.
Правда, по трезвом размышлении, следуя провозглашенному ранее методическому принципу непосредственного выведения (3.З.), приходишь к выводу, что не само по себе искусство (речь именно об искусстве, а не о назайливо-вульгарной, кокоточно-соблазнительной рекламе «Кремлевской водки» на телеэкранах), виновно в проалкогольном эффекте, а исторически и психологически обусловленная его интерпретация в обыденном сознании.
Эта закономерность давно отмечена и специалистами, и просто думающими людьми.
Сервантес писал (и был уверен в том) пародию на далекое от реальной жизни рыцарство. Но именно в реальной жизни оказался крайне нужен рыцарь-герой, пусть нелепый, но чистый помыслами и благородный. В результате Дон Кихот стал таким, каким его ждали, а не таким, каким был описан. Есенин обратился к людям с проникновенной предсмертной исповедью, а поклонники восприняли ее как проповедь-оправдание самоубийства. В результате «чуть не взвод над собой расправу учинил» (Маяковский).
Это обычная закономерность: влияние произведения искусства на духовную жизнь общества зависит не столько от авторского замысла, сколько от состояния этого общества.
Выдающийся исследователь культуры Ю. М. Лотман, имея в виду употребление алкоголя, отметил, что настойчивые усилия ввести его в сферу культуры являются результатом как раз внекультурности самой физиологии опьянения. «Явление это настолько универсальное и окружено таким пространством запретов и предписаний, поэтической и религиозной интерпретацией, так плотно входит в семиотическое пространство культуры, что человек не может воспринимать алкогольное воздействие в отрыве от его психо-культурного ареала» (104; 207-208). Добавлю: и от своего собственного психо-культурного ареала. Из этого и другого ареалов любители алкоголя и его противники черпают в своих дискуссиях аргументы: одни - эстетизируя и этически оправдывая выпивку, другие - очерняя ее.
7. “КАЙФ” БЕЗ НАРКОТИКОВ
(глава написана В.М.Ловчевым)
Для человеческого духа алкоголь и в целом легальные наркотики стали посредниками, без которых почти не мыслится достижение душевного комфорта и наиболее ценного эмоционального состояния - эйфории (кайфа, кульминации положительных ощущений).
В создании этих костылей духа общественное мнение отводит решающую роль питейной индустрии и ее идейному авангарду - рекламодателям и рекламопроизводителям. В постсоветской России также популярен миф о глубоко законспирированных врагах народа (масонах), которые сознательно проводят политику алкогольного геноцида. Первая, и особенно вторая версии, предполагают радикальные рецепты решения алкогольных проблем.
Не сбрасывая со счетов необходимость нейтрализации питейного капитала, особенно в лице его транснациональных центров, таких как «Амстердамская группа», «Группа Портман» и других, автор обращает внимание на роль самовоспроизводящегося культурного поля, которое активно формирует проалкогольные модели поведения. С нашей точки зрения, оно создается не только за страх, но и за совесть. То есть, деятели культуры не столько выполняют прямой или косвенный заказ питейного капитала, сколько в значительной мере осуществляют свое собственное самовыражение, воспевая пронаркотические обычаи.
Итак, именно творческой интеллигенцией проводится основная работа в утверждении пронаркотических форм поведения. Деятели культуры являются своего рода живым щитом между бессовестными поклонниками чистогана и умывающимися кровавыми слезами потребителями наркотиков. И этот щит тем более эффективен, что его составляет интеллектуальный цвет нации, гордость любого народа...
Почему именно творческая интеллигенция избирает себе столь сомнительную миссию - играть роль проводника к алкогольной пропасти? Наверное, потому, что ей чаще всего удается достичь в жизни состояния наивысшего подъем духа через акты творчества. И, соответственно, именно интеллигенцией наиболее сильно ощущается разрыв между полноценной эйфорией и повседневным прозябанием («тяжкой мглой пошлой повседневности») (22). Именно этой категории населения и максимально хочется найти кратчайшие пути к счастью, к «искусственному раю», двери к которому открывались бы в любой момент, и ключ к которым не зависел бы от прихотей восхитительной, но весьма своевольной и капризной музы. Вот почему существенно уступая по объемам алкоголепотребления другим категориям населения (например, люмпенизированным слоям и криминальным структурам), творческая интеллигенция играет одну из первых скрипок в наркотизации своего народа.
Когда мы говорим о проалкогольном, или пронаркотическом культурном поле (ПКП), то не предпологаем наличие некой сущности вне конкретных памятников культуры. Мы имеем в виду логическую абстракцию, составляющую пронаркотическую смысловую нагрузку как шедевров, так и произведений массовой культуры.
Опираясь на советский культурный багаж, а также на переведенное на русский язык культурное наследие Запада, можно условно выделить несколько источников (или механизмов) формирования ПКП.
1. Эстетизация наркотических веществ. Самые известные ныне в России подобные западные произведения - это «Искусственный рай» Шарля Бодлера и «Двери восприятия» Хаскли. Значительно уступает им в художественном отношении российский аналог композиция Анатолия Евтушенко «Поклон домашнему вину» (Волгоград, 1994).
2. Эстетизация состояния наркотического опьянения. Хрестоматийный пример представляет собой один из шедевров российского кинематографа - фильм Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или с легким паром» (1975). Этот фильм стал столь заметным фактом духовной жизни СССР, то обогатил русскую лексику рядом крылатых слов и выражений, общеузнаваемых шлягеров, и даже удостоился косвенной похвалы генерального секретаря на высшем партийном форуме. Герой фильма, находясь практически в невменяемом состоянии под влиянием алкогольного опьянения, совершает ряд вопиющих антиобщественных поступков, а в их результате обретает личное счастье. Герой, кстати, врач по профессии, воспринимается как однозначно положительный и режиссером, и зрителями.
3. Пронаркотическое истолкование истории. Колыбель европейской цивилизации - античность - трактуется, как культура, построенная на винопитии современного типа, хотя в античности, особенно в период ее подъема и расцвета, часто вино многократно разводили водой (порой в 20 раз!, смотри Одиссея, песнь девятая). Таким образом, «вино» доводилось до консистенции нынешних безалкогольных напитков.
4. Пронаркотическая интерпретация зарубежной культуры. Пример: творчество величайшего русского поэта - Пушкина. Известное стихотворение Эвариста Парни он переводит следующим образом:
A MES AMIS ДОБРЫЙ СОВЕТ
Rions, chantons, o mes amis, Давайте пить и веселиться,
Occupons-nous a ne rien faire. Давайте жизнию играть,
Laissons murmurer le vulgaire: Пусть чернь слепая суетиться,
Le plaisir est toujours permis. Не нам безумной подражать.
Que notre existence legere Пусть наша ветреная младость,
Sevanouisse dans les jeux... Потонет в неге и вине,
Vivons pour nous, soyons heureux, Пусть изменяющая радость
N'importe de quelle maniere. Нам улыбнется хоть во сне…
Un jour il faudra nous courber Когда же юность легким дымом
Sous la main du temps qui nous press, Умчит веселье юных дней,
Mais juoissons dans la jeunesse, Тогда у старости отымем
Et derobons a la vieillesse Все, что отымется у ней.
Tout ce qu'on peut lui derober.
Точный перевод первых двух строчек таков:
«Давайте смеяться и петь, мои друзья,
Займемся «ничего неделанием».
Подстрочник пятой и шестой строчек таков:
«Пусть наше легкое существование
Рассеется (развеется?) в играх».
Значит, Пушкин вносит в образ, в знак другой культуры однозначно проалкогольную установку. Кстати, калькой является и зарубежное восприятие России. Пьянство считается неотъемлемой чертой русского народа, а водка национальным русским напитком, хотя в действительности она пришла на Русь с Запада.
5. Трансформация при переходе произведения культуры в другие жанры. Экранизация древнерусского эпоса «Садко» (к/ф 1953 г.) включила в себя сцену, отсутствующую в оригинале: критерием отбора в военную дружину, то есть в элитное воинское формирование, изображается высокая толерантность к алкоголю.
6. Пронаркотическое искусствоведение. Блестящий пример, имеющий, кстати, отношение и к тенденции №4, представляет собой школьный учебник по французской литературе, неоднократно переиздавашийся в эпоху застоя. Его авторы дают замечательный «психотерапевтический совет» - выходить из депрессии при помощи алкогольных изделий и освещают его авторитетом «солнца русской поэзии»: «Жизнелюбивый дух французского писателя (Бомарше - В. Л.) был очень близок Пушкину, который советовал:
«Коль мысли черные к тебе придут,
Откупори шампанского бутылку
Иль перечти «Женитьбу Фигаро (248)».
Кстати, такой совет дает не сам Пушкин, а один из самых зловещих его героев - Сальери. И дает-то он этот совет в сцене отравления Моцарта, насыпая яд в бокал своего конкурента.
7. Цензурирование произведений искусства. Шедевром советской эстрадной музыки второй половины 70-х годов стал диск Д. Тухманова «По волне моей памяти». А песня из него «Во французской стороне...» стала на 1977 год своеобразным гимном студенчества. Очень многим импонировал его дух отрицания официальной условности, и даже ее заключительная мысль: как бы не умереть на хмельной пирушке в годы учебы (своеобразная смысловая точка песни). В тоже время, резюме первоисточника (156), стихотворения средневекового студента, говорило совсем о другом и именно оно-то и оказалось отрезанным талантливым композитором:
«Вот и все! Прости-прощай,
разлюбезный швабский край!
Захотел твой житель
Увидать науки свет!...
Здравствуй, университет,
Мудрости обитель!
Здравствуй разума чертог!
Пусть вступлю на твой порог
с видом удрученным,
но пройдет ученья срок,
стану сам ученым.
Мыслью сделаюсь крылат
в гордых этих стенах,
чтоб открыть заветный клад
знаний драгоценных!»
8. Полное исключение из культурной жизни высококлассных художественных произведений. (Явление, видимо, чисто тоталитарное). Долгое время не могла пробиться к советскому читателю поэма В. Ерофеева «Москва-Петушки», переведенная на многие языки и в ряде стран рекомендованная в профилактических целях как антинаркотическое произведение. Лишь единожды за пол-века было издано автобиографическое произведение Джека Лондона «Джон Ячменное зерно». И это при том, что все творчество Лондона пользовалось в СССР гигантской популярностью, не соизмеримой с успехом у себя на родине, в США.
В общем, ПКП - это массовидное, разнонаправленное и глубоко эшелонированное образование. Есть ли шансы воздействовать на него? Есть! Или, точнее, они появляются в последнее время. Вплоть до второй половины 20-го века человечество не знало другой дезалкоголизации, кроме принудительной («сухозаконные акты» эпохи Первой Мировой войны). Альтернативных форм денаркотизации, по большому счету, и не могло бы возникнуть. В природе человека заложено стремление выйти за пределы повседневности, пережить нетрадиционный опыт. И вплоть до новейшей эпохи существовало только два массовых пути отлета от реальности, ведущих, в принципе начало от одного корня: религия; легальные и нелегальные наркотики. Причем у второго пути были значительные преимущества в создании иллюзии раскрепощения и творчества. Первый путь подлежал систематизации, канонизации и предусматривал репрессии за творчество в своей области (уничтожение сектантов, еретиков и др.).
Принудительная дерелигизация России Советской (при жесткой нормативности всех отношений) предопределила огромные перспективы алкоголя, как способа отлета от реальности и кратчайшего пути к эйфории. Доказательство данного тезиса представляет распределение наркотиков по сегментам общества. Чем жестче был организован данный сегмент общества, тем большую роль в его духовной жизни играли наркотики. Хотя по Уставу и другим нормативным актам, армия и тюрьма должны были бы быть максимально свободны от наркотиков, именно там зависимость от алкоголя и других наркотиков столь велика, что формируется своя субкультура наркотизации («чифиризм»).
Только реальная секуляризация сознания в течении ХХ века и НТР и ИКР создали предпосылки для устойчивой денаркотизации сознания. В их числе можно назвать:
· ·удешевление творчества и многообразие способов создания «новой реальности» в результате ИКР, которые создают компактные возможности «проживания нескольких жизней»;
· ·свобода передвижения и рост благосостояния, которые открывают возможности для гигантской смены впечатлений, странствий по различным стилям жизни, в том числе создание условий для знакомства с различными типами безнаркотического стиля жизни;
· ·детабуирование секса, как одного из мощнейших источников наслаждения.
Превращение этих предпосылок в действительность возможно на пути намеченной Фрейдом и другими мыслителями реабилитации гедонизма.
Итак, максимальное изживание монотонного, рутинного труда и расширение возможностей для творчества является наиболее серьезным аргументом в пользу дезалкоголизации и денаркотизации вообще. Социальной базой гуманистической денаркотизации должны стать средний и высший классы Запада. Низы Запада и слаборазвитые страны Азии и Африки менее ощутили благодетельные последствия НТР и ИКР. Но подобно тому, как когда-то костюм белого человека и присущие ему символы (табак, алкоголь) распространились по всему третьему миру, так и ныне эволюция западных стандартов способна благотворно повлиять на Россию и находящиеся в сходном состоянии страны.
Отрезвление, денаркотизация сознания, как и экологизация нашего отношения к природе, являются необходимым условием выживания человечества как вида и в своей области им нет реальных альтернатив. Но до реализации безнаркотических способов бытия нам предстоит сосуществование с превалирующей, пронаркотической культурой. Мало удивительного в том, что трезвенническое движение, по крайней мере трезвенническое движение России, изначально избрало по отношению к пронаркотической культуре путь первохристианской нетерпимости. В период антиалкогольной «бури и натиска» (1985-1987) из известного кинофильма «Бриллиантовая рука» вырезалась сцена с проалкогольными медицинскими рекомендациями.
Новый путь не в отметании пронаркотической культурной классики, а в максимально достоверном воспроизведении ПКП и формирующих его механизмов. Подобно тому, как в психоанализе осознание причин появления того или иного комплекса является отчасти уже и преодолением комплекса, так и достоверный анализ ПКП уже частично разрушает учение о естественности, нормальности алкоголизированного состояния.
Творческий анализ ПКП означает новые аспекты в развитии гедонизма. Подобно тому, как мы получаем самостоятельное эстетическое удовольствие от культуроведческих трудов Лотмана, Бахтина, Гулыги (А. Перрюшо, А.Моруа, И. Стоуна), не за горами формирование способности получать удовольствие от сознательного странствия в мире пронаркотических построений. Уже сейчас в общении и публицистике российскими трезвенниками многократно обыгрывается параллельное движение по первоисточнику и по более наркотизированному произведению, созданному по его мотивам (см: трилогию А. Линдгрен о Малыше и Карлсоне и советский мультфильм, где домыслена сцена курения отца за обеденным столом). Другим вариантом такого гедонизма могло бы стать адекватное прочтение нетрезвеннических шедевров, воспевающих полноценную эйфорию без химических веществ.
Николай Гумилев. В библиотеке.
О пожелтевшие листы
В стенах вечерних библиотек,
Когда раздумья так чисты,
А пыль пьянее, чем наркотик!
Символом конечного результата в интересующей нас сфере мог бы стать античный храм. Глядя на его колонны, мы не воображаем себе осклизлого от крови жертвенника, не чувствуем вони паленой шкуры и внутренностей жертвенных животных, но ощущаем трепет от прикосновения к колыбели европейской культуры. Так и человечество будущего, читая стихи Пушкина и Хайама, глядя на картины Стена и Рембрандта, станет одухотворяться стремлением титанов к красоте и свободе, а их дифирамбам в адрес легальных и нелегальных наркотиков будет внимать с отеческой полуулыбкой, как мы сегодня воспринимаем добросовестное и искреннее выполнение людьми античности ритуалов в честь Марса, Юпитера и Меркурия.
Трезвость - это не что иное, как последовательно проведенный гедонизм, а по отношению к культуре она означает извечное стремление: взять из прошлого огонь, а не пепел. Итак, освобождение человечества возможно только на пути гедонизма. А гедонизм, полноценное эпикурейство полностью противоположны субкультуре российских «тошниловок». Это уже осознает общественное мнение Западной Европы, теперь данную простую истину предстоит постичь российской общественности.
