Ловушка потребительской свободы, или счастье Калибана

Напомню: речь о герое шекспировской «Бури» - рабе. Когда он посетовал на свое несчастное положение, на несвободу, то услышал совет аристократа:» А ты напейся!». Калибан послушался - напился. И закричал: «Свобода! Эгей! Свобода!». Недавно мне довелось прочесть «почти плагиат» в повести русского автора, процитировавшего песню современного рокера:

«Свобода есть! Свобода пить! Свобода!

Свобода спать с кем хочешь из народа...» (162; 147).

Этот же автор (писатель Владимир Рекшан, в прошлом один из зачинателей советского рока) подтвердил и другого классика (см.8.6), изложив так точку зрения персонажа: «...Кайф не стоит ничего. Ничего, кроме жизни» (162; 136).

8.3. Секс, рок, алкоголь - антагонисты или сообщники?

Феноменология этих трех субкультур противоречива. В дискуссиях фактам гибели рок-звезд от алкоголя противопоставляются реальные примеры фестивалей ”Рок против алкоголизма»; пьянству в злачных ночных клубах - факты того, как человек, ценящий секс, ради поддержания потенции, ограничивает выпивки или приходит к полному воздержанию. Для того же П.Сорокина все эти веяния - свидетельства «полупорнографической», по его определению, концепции культуры (190; 469). Так же думал Г. Маркузе (109; 93-102), видя в безудержном стимулировании сексуального поведения одно из проявлений формирования ложных, репрессивных потребностей.

Заслуживает внимания такой тезис российского философа Г.Г.Дилигенского: «...усиливается ориентация на гедонистическое самоуслаждение (написано в 1987 году) - положительные эмоции теряют свою связь с содержательными... и превращаются в самоцель. Подобная ориентация становится мотивационной основой молодежных сообществ и соотносится с особым типом культуры, в котором доминирует чувственность, «сильные» сенсорные ощущения, заглушающие потребности в смысле, красоте (например, музыка, в которой шумовой эффект и монотонность ритма заменяют смысл и мелодию). Этот тип мотивации - один из источников молодежной наркомании, алкоголизма, «безмотивной» преступности» (43; 15).

Такая позиция, прогнозирующая негативную синэргию трех названных субкультур, мне ближе. Но нельзя с пренебрежением относится и к точке зрения людей, как правило, более молодого возраста и более восприимчивых к современным веяниям - считающих, в частности, что целесообразно покончить с пуританством «стариков» и, например, в противовес растущей алкоголизации молодежи детабуировать секс. И между прочим, попытка «сексуализации» советского общества предпринималась в СССР еще в конце 1960-х годов, когда Президиумом Академии наук был подготовлен доклад в Политбюро ЦК КПСС, в котором в качестве альтернативы алкоголизации и заодно источника пополнения казны предлагалась «сексуализация» (развитие государственной сети секстоваров и услуг). Доклад уже ходил по инстанциям, и ваш покорный слуга специально добирался до вице-президента АН СССР А. М. Румянцева, чтобы «торпедировать» документ. Я, как и другие трезвенники, исходил из того, что «сексуализация» по природе не может стать альтернативной алкоголизации, а, во-вторых, из того, что такая замена дискредитирует идею отрезвления как средства улучшения нравов. Доклад до Политбюро не дошел. А может быть, не стоило ему мешать?

Ответ на последний вопрос, однако, напрашивается иной: в настоящее время в России алкогольная и сексуальная «революции» идут рука об руку.

По мнению некоторых российский авторов, обе они генетически связаны с «великой криминальной революцией» (идеологема, принадлежащая кинорежиссеру С.С.Говорухину). И опирается эта революция, согласно точки зрения философа А.С.Понарина, «на моральную вседозволенность» гедонистической контркультуры, которую Запад в качестве особо токсичной заразы экспортирует в менее развитые страны, очищая от нее собственное социокультурное пространство» (148, 17).