С падением роли обычая как ведущего (а в первобытном обществе - единственного) регулятора употребления алкоголя, ведущее место заняла привычка. Как и обычай, она укореняется в качестве мотива поведения благородя факту своего существования в прошлом и среди нашего нынешнего окружения и представляется чуть ли не мистической силой («Привычка свыше нам дана», - отметил Пушкин). Но она, так сказать, хуже обычая, потому что сама по себе вненормативна и присоединяется к любому личному или общественному событию, к действиям не только коллективов (как обычай), но и индивидов. Когда между питейным прилавком и вероятным, потенциальным потребителем спиртного стоит обычай, он все же выступает неким фильтром, пропуская к рюмке только оправданные (им, а не разумом и нравственностью) поводы. Привычка же напрямую связана с алкогольным рынком и потому расцвела и завоевала массы по мере роста питейной индустрии. «Сила привычки миллионов - самая страшная сила» (100; 41, 27) Она - фактор питейного поведения, причем настолько открытый, неструктурированный, что, по-видимому, уже не может быть названа регулятором алкопотребления, оставаясь его побудителем и хранителем. Причем сама по себе привычка вряд ли может быть выделена как культуральная форма (культурема), а представляет психологический инвариант питейных поступков.
6.7. Эпидемия алкогольного наркотизма: метафора или реальность?
Об алкоголизме как эпидемиологическом заболевании, имея в виду его распространенность, много писала российская медицинская общественность в начале века. Большой социальный вред от пьянства позволял говорить об этой эпидемии, как о социальной. Этот подход был заглушен в 1930-е годы, что совпало (конечно, не случайно) с уничтожением активного и относительно массового антиалкогольного движения.
Строго говоря, широкое распространение пьянства (потребления алкоголя) не показатель того, что это эпидемия в медицинском смысле: здесь нет массового инфецирования - через воздух, воду, физический контакт с бациллоносителем, и т. п. Это, кончено, метафора. Но в этой метафоре больше правды, чем в педантизме тех, кто умеет пить без явных видимых последствий для себя, являясь исполнителем питейных поступков. Метафора «бациллоноситель» вполне приложима и к таким умеренно или культурно пьющим, и в этой метафоре тоже больше правды жизни, чем в отговорках, смысл которых: я же никого не заставляю спиваться.
По-видимому, возрождение эпидемиологического подхода к потреблению алкоголя целесообразно и в перспективе продуктивно, при том условии, что факторы и механизм этой эпидемии будут правильно поняты как культуральные, как питейная традиция, что ликвидацией этой эпидемии после тщательного изучения ее закономерностей обществоведами, гуманитариями займутся государство и влиятельные социальные органы, а не одни лишь медики.
Питейный поступок как носитель хмельного эффекта, или выпивка без... выпивки
Человек «позитивно» пьянеет (переживает желаемую возбуждающую эйфорию) не в результате приема алкоголя, а от совершения самого питейного поступка, в соотвествии с ожидаемым эффектом. Физиологическое же воздействие этанола на организм (так же, как и любого другого раствора) не вызывает «автоматически», с необходимостью того психического переживания, которое человек приписывает веществу. Это давно известная закономерность (скажем, И.П.Павлов, изучив физиологический механизм воздействия этанола на организм, пришел к выводу, что это воздействие с самого начала не возбуждающее, а тормозящее) убедительно проанализирована и обобщена на основе большого эмпирического (этнографического и лабораторного) материала Х.О.Фекьяером (158, 223-224; 213; 227, 56).
