Социально-антропологическое истолкование юридической деятельности 5 страница

В этом отношении приемлемое, обусловленное обычаем, тради­цией и законопослушанием. относится к сфере социального контек­ста, который представляет, с точки зрения естественной включенно­сти в него индивида, некий вид социальной «эстетики». Своеобразие такого состояния заключается в том, что индивид органическим об­разом вовлечен в ткань общественных отношений и не обременен ситуацией выбора между приемлемым и неприемлемым, полагая, что приемлемое имеется здесь и сейчас. Такое восприятие вызвано тем, что единичное представление о благе не входит в радикальное противоречие с текущим благосозиданием и общество оставляет ему Для этого соответствующее место. Преступная же воля понимает благосозидание и пользу в соответствии со своей субъективностью. В своих намерениях она воспринимает приемлемое как необходи-

284____________________________________________________ Глава_2

мость, нужду в перспективе ее собственного единичного благополу­чия и расценивает конкретную и актуальную конфигурацию сло­жившегося положения дел как препятствие. Это препятствие, с ее точки зрения, имеет значение неприемлемого ингредиента социаль­ной эстетики и сложившихся в близлежащем окружении обстоя­тельств. Такое положение создает потребность в устранении препят­ствия, которым может быть другой человек как личность, его права, свободы и собственность. Подобного рода потребность есть не что иное, как вид пограничного эгоистического вожделения, эстетика которого располагается на витальном, а не на социальном уровне. Поэтому выбор преступной воли в такой ее экспозиции, если здесь вообще можно говорить о ситуации выбора, можно квалифициро­вать как реактивное автоматическое следование инстинкту погра­ничного эгоистического вожделения, которое трансформируется мышлением и волей в асоциальное действие.

Другой вариант квазиэтичсского выбора присутствует в той си­туации, когда вменение преступной воли детерминировано пред­ставлением об отсутствии для нее места в общественном благосози-дании. Она полагает, что ее индивидуальное положение в составе наличного состояния социальной приемлемости представляет вид пребывания в сфере низости и пошлости. В связи с этим она вправе претендовать на изменение этого состояния, выставляя такое пред­ставление в качестве масштаба измерения качества объемлющих ее частное существование отношений между людьми. В связи с этим все, что составляет принадлежность актуальной нормативности, оценивается таким индивидом как препятствие для его самореализа­ции. Это претензия на воссоздание высшего уровня нормативной приемлемости, где результативность в благосозидании должна при­надлежать лучшим людям, которые и должны получить доступ к благу. Таков, например, Р. Раскольников у Ф. М. Достоевского.

Иными словами, текущая нормативность как социально прием­лемое состояние представляет собой, с точки зрения пространствен­ного представления, горизонтальное плоскостное размещение со­циума, внутри которого присутствует динамика вертикальной им­пульсивности. Эта импульсивность в своем субъективном индивидуальном устремлении готова взорвать это горизонтальное плато и руководствуется тем же принципам блага, который присущ всеобщему социальному горизонту. Но она озабочена претензиями в

философская антропология юридической нормы 285

отыскании места или освобождением пространства для себя, оправ­дывая свои акции неблагополучным состоянием социальной среды. Такая забота не имеет в себе созидательных начал, поскольку ее ис­ток заключен не в том, чтобы расширить социальные горизонты на­личного массива нормативности за счет включения в социальный контекст конструктивных импульсов. Она использует в своей актив­ности травматический ударный принцип присвоения и завоевания места в жизненном пространстве, исключающий взаимность в от­ношении сущего, она не принимает качество наличного социального пространства и, присваивая, одновременно разрывает это простран­ство. При этом отвергается позитивная конфигурация включения в социальную реальность исходя из принципа дара, который реализу­ется в направлении качественного преобразования этой реальности, обогащая ее содержание. Отсюда преступное деяние, поскольку оно во всех своих проявлениях отягощено принципом вожделения как субъективной схемой личного предпочтения и неприятия актуаль­ной ситуации, осуществляет деструктивную операцию. В этой акции присвоение и обретение места жизни одновременно означает уменьшение ее наличного объема и представляет собой процесс причинения вреда, утраты, лишения. В антропологическом отноше­нии это приводит к обесцениванию и инфляции общественных от­ношений через умаление, унижение авторитетности человека как субъекта права, утраты доверия к его мыслям, слову и действию.

В связи с этим область уголовно-правовых запретов следует от­нести к социальном}' начертанию, связанному с установлением гра­ницы между социально приемлемым и неприемлемым в поведении человека. Эта же сериация представляет собой одновременно пре­дельное социальное начертание объема в дозволенном и публичное установление разграничения положительного интереса, основанного на устоявшемся, традиционном и составляющем норму жизненного существования человека в обществе. Противоположностью этому является процесс, выходящий за пределы устоявшегося и связанный не с органическим включением индивидуального поведения в кон­ституцию нормы этого существования, а разрушающий ее соверше­нием преступного действия. Ненормативность ослабляет внутреннее содержание нормы путем внедрения в ее архитектонику и состав неприемлемых вредоносных ингредиентов в виде насилия, обмана, лжи, подозрительности, недоверия и вражды. В связи с этим уголов-

J86____________________________________________________ Глава 2

но-правовая норма может быть отнесена к негативному высказыва­нию, которое содержит описание и характеристику преступного деяния. Кодификация такой сериации неприемлемых в социальном отношении деяний направлена на то, чтобы исключить такого рода поведение из социального контекста. Здесь имеет место констатация того, что не принимается в качестве нормы существования и подле­жит негативной селекции со стороны восприятия, связанного с по­лучением блага и пользы.

Закрепление в законе негативности и социальной аномалии не есть процесс выявления социальной закономерности и выражение техники и методики познания, посредством которой описывается и объясняется суть социального качества и устанавливается закон этого явления в научном смысле. Такого рода манифестацию юри­дического закона необходимо отличать от позитивной рецептивно-сти, которая, например, свойственна описанию форм правомерного поведения участников сделок. Опубликование и обнародование уголовно-правовых запретов призвано обеспечить позитивный процесс и логику правообразования через усвоение приемлемого, придание ему силы устоя и традиции. Такая манифестация предна­значена для того, чтобы вызвать неприятие и отвращение к престу­плению, т. е. воссоздать в обществе эстетически негативную реак­цию, имеющую антропологические основания и антиценностное обозначение. Подобный способ закрепления не нормативности в законе несет в себе потенциал, прямо противоположный логике следования, которая характерна для нормативного отношения к социальной действительности.

В сфере позитивной нормативности действует принцип уподоб­ления и следования добродетельному образу жизни, а не пороку, патологии и социальной аномалии. Если исходить из схематизма вменения как истока человеческого поведения, то нельзя не прийти к заключению, что здесь делается попытка внедрить в его цельное интеллектуальное и волевое пространство определенного компонен­та самоограничения в виде знания радикального различия между правым и неправым. Усвоение этого знания и происходит через процесс воспитания и придания вменению правового качества в оп­ределении меры отношения к социальному окружению. Эта мера устанавливается через жизненную процедуру самопринуждения,

философская антропология юридической нормы 287

дисциплины, самоконтроля и воздержания от совершения неправа и преступления.

Причинность в природе традиционно определяется как устойчи­вое следование одного явления за другим, такой процессуальной завершенности придается статус закономерности. Причем началь­ным моментом процесса установления причинности служит явлен-ность сущего во всем его многообразии, смене и сочетании. Следо­вание не основано на какой-либо внутренней потребности, которая была бы присуща вещам. В познавательной установке по отноше­нию к природе латентный характер присущих ей процессов, обра­зующих постоянные, повторяющиеся причинные связи явлений, по­лучает соответствующее обозначение естественной необходимости. Естественная необходимость неотвратима по своему проявлению на поверхности вещей, поэтому причинность устанавливается как ре­зультативный научный факт в процессе познания и проникновения в сущность вещей. Процедура научной истины по установлению при­чинности в природе обусловлена эстетически незаинтересованным восприятием природных явлений как внешней совокупности физи­ческих объектов. При этом реальность окружает человека как суще­ство, имеющее статус наблюдающего, созерцающего, объясняющего и понимающего действительность субъекта.

В социальной действительности цепь причинности создается людьми через свободу и выбор, она имеет учредительный характер. Источником причинности является сфера вменения, которая высту­пает как скрытая креативная сущность, порождающая социальную фактографию в совместном существовании людей друг с другом. Такой способ установления причинности основан на многообразном взаимодействии потребностей, которые присущи человеку. Вместе с тем эти потребности нельзя признать свободным выходом природы человека вовне, как это может происходить в случае природного взаимодействия. Данность природы создается путем сочетания од­ного явления с другим в круговороте и ритме стихий через перехо­ды, смену, циклы и периоды.

Причинность через свободу изначально обусловлена границами человеческого существования. Поэтому мера поведения человека в обществе устанавливается в режиме первоочередности истока и ис­хода. Эта мера не отыскивается через познавательную процедуру незаинтересованного отношения к действительности как внешнему

288____________________________________________________ Глава 2

объекту. Закон в природе устанавливается через проникновение в сущность вещей. Следование как естественная причинная связь не представляет собой учредительного акта, этот закон существует не­зависимо от существования человека.

Вменение как источник причинности в индивидуальном поступ­ке человека изначально озабочено мерой отношения к социальному окружению в интенциях степени опасного, безопасного и приемле­мого. Вменение озабочено проблемой совмещения с существовани­ем другого человека, для того чтобы организовать взаимное со­существование. Это взаимное со-существование по своему динами­ческому связному состоянию приобретает онтологическое свойство социальной данности, т. е. взаимосогласованного включения в это образование одного индивида наряду с другим. Таким образом, жизнь человека как такого является фундаментальным объектом ро­довой, коллективной и индивидуальной заботы, поскольку она включает в себя все существо человека.

Человек, с точки зрения воссоздания причинности через вмене­ние, располагается на дистанции по отношению к природе. Он пред­назначен к выражению своей сущности в модусе естественной необ­ходимости в качестве со-существования с Другим. Такой тип явлен-ности в мироздании получает особое качественное выражение в такой специфической данности, как общество или бытие — мир. Мир как пространство, в котором пребывает человек, есть не что иное, как сфера согласования и придания отношениям одного чело­века с другим мерной взаимности и отчужденности в модусах со­вместимости, сочетаемости, признания, приемлемости поведения индивида в обществе.

Одновременно мир как пространство и сфера согласования бы­тия одного человека с другим не допускает включения в него разру­шительных для жизни аномальных проявлений индивидуального поведения в виде преступления и неправа. Неправо в общем смысле можно охарактеризовать как неправильное использование индиви­дом своих жизненных возможностей в обеспечении доступа к жиз­ненному благу.

Отсюда причинность, о которой говорится в праве, в корне от­личается от причинности в природе. Она определяется на уровне явленности бытия в мире с Другим и подпадает под внешний кон­троль юридического закона. Через закон устанавливается различие

философская антропология юридической нормы 289

между приемлемым и неприемлемым, правым и неправым в услови­ях общества. При этом сущность человека в ее нормативности, т. е. в определении меры выражения сил и способностей в обществе и со­вершении законосообразного, выводится во внешнее пространство, на всеобщее обозрение. Следовательно, вменение как внутренняя основа индивидуальной причинности подпадает под контроль и юрисдикцию действующего законодательства. Юридический закон имеет внешнее сходство с процедурой следования природному за­кону и выступает в качестве средства, использование которого при­звано обеспечить жизнь и благополучие в обществе.

Однако юридический закон изначально выступает в качестве знания о правом и неправом и не предполагает индивидуального поиска в области соответствующего или несоответствующего праву. В связи с этим сх'бъект познания в области права и неправа анони­мен как анонимен автор фольклора или обыкновения в сфере нравов и традиции. Под ним следует понимать до утверждения предметного способа закрепления нормы существования в юридическом письме род и конкретное человеческое сообщество в целом. При этом закон как установление по логике создания специфического региона есте­ственной необходимости, тождественной по силе своего внешнего проявления природной необходимости, выступает изначально как экспозиция социальной аномалии без какой-либо строгой диффе­ренциации на преступление, частный деликт, т. е. как конфликт или неопределенность в праве.

Естественность такого исторического шага, как публикация и визуализация человеческим сообществом социальной аномалии, можно объяснить тем, что следование в сфере вменения какому-либо типу поведения определялось через проведение границы в доз­воленном. Поскольку сама сфера дозволенного находилась «под юрисдикцией» традиции и обыкновения, т. е. в пространстве согла­сования, то архаическому сообществу нужно было провести первич­ную, исторически несовершенную черту, которая бы принципиально разделяла право и неправо.

В связи с этим вменение как объект познавательного интереса отличается от сущности, которая предметно выражается в явлении природной данности. В отличие от такого типа данности социальная данность создается, а не дана априори в качестве благодати, творе­ния или природного бытия животного мира.

ЮЗак 4184

290____________________________________________________ Глава 2

Поэтому юридическая норма как закон и установление не есть продукт познавательного усилия научного познания, построенного на субъект-объектном отношении к миру как предмету исследова­ния. В общем смысле юридическая норма есть продукт социального опыта, построенного на принципе воссоздания общества как согла­сованного существования людей друг с другом Этот опыт получает прочное предметное закрепление в письме, которое можно считать квазиинститутом публичной нормативности и неотъемлемым атри­бутом государственной власти.

Если мы говорим, что креативным, т. е. порождающим и созида­тельным, принципом социального является совместимость взаимно­го существования людей друг с другом, то ее противоположностью следует считать активность, которая направлена на исключение фе­номена взаимности в отношениях между людьми. Результатом тако­го исключения становится отсутствие совместного общего про­странства для жизни. В своей разрушительной активности такая ус­тановка есть установление динамики единоличного способа размещения и лишение места для жизни другого человека. Индиви­дуальный акт такого свойства вызывает ответную реакцию и возни­кает то, что Р. Жирар называет глобализацией мести как непосред­ственного выражения процесса отрицательной, разрушительной для существования целого, взаимности. Индивидуальное в условиях конфликта способно и обладает внутри себя только ресурсами со­гласования и не может утвердить конструктивный исток, который являл бы собой препятствие для распространения мести. Такое пре­пятствие могло быть установлено только на уровне целого в виде всеми признанного публичного способа определения того, что явля­ется сериациеи несовместимого, неприемлемого для существования человека в свойственном его природе состоянию бытия — в мире.

Публичная экспозиция социальной аномалии в древних архаи­ческих памятниках права свидетельствует о том, что в качестве про­тиводействия лишению как отысканию места в жизни, устранению другого из ее пространства по мотивам злобы, ненависти, исключи­тельности одного человека по отношению к другому, избирается средство физического принуждения и насилия, исходящее от госу­дарства Месть как отрицательная взаимность является следствием дефицита у субъективности таких компонентов вменения, как само­принуждение, сдерживающее усилие в притязании на расширение

философская антропология юридической нормы 291

жизненного пространства и объема благополучия, самоконтроль и дисциплина Иными словами, имеет место отсутствие заботы в об­щем универсальном смысле, который связан не только с индивиду­альным благополучием, самоутверждением и самореализацией, но главным образом основан на представлении об общественном благе. Совместимость, приемлемость деяния со стороны других, признание и доверие в отношениях между людьми касаются всего целого, а не только индивидуальности

Принцип «равным за равное», утверждается в истории через ие­рархию человеческого достоинства и находит свое выражение в юридическом законе как универсальном правиле, исходящем от публичной власти Именно она выступает представительным и уч­редительным феноменом в утверждении нормы существования лю­дей в обществе. Принцип меры «равным за равное» действует кон­структивно в контексте приемлемого сосуществования, где взаим­ность как положительная связь одного человека с другим в своем идеале реализуется через ситуацию обоюдного дара. Здесь совмес­тимость и приемлемость одного человека по отношению к другому приобретает свойство органического сочетания до степени слияния Когда же возникает конфликтная ситуация разрушительного свойст­ва, посредством которой уничтожается сама возможность жизни че­ловека, подобно эпидемии насилия, лишения и уничтожения, и про­исходит погружение частного существования в «эстетику» насилия, которая начинает превращаться в позитивную стихию непрерывно­сти отмщения Частное существование неспособно вырваться из этой «липкой» среды насилия, которая полностью втягивает сущест­вование человека в свой затвердевающий контекст, выступая как аномалия «Вязкость» традиции взаимной вражды одного клана или семьи по отношению к другому клану или семье находит свое выра­жение в том. что в архаических обществах вражда беспрепятственно переходила из поколения в поколение

В подобного рода феноменологии социальной аномалии мы мо­жем сослаться, например, на блестящий, с точки зрения онтологии и экзистенции правового качества отношений межд\ людьми, анализ. который в свое время осуществил Ж П Сартром: «Если я погружа­юсь в воду, ныряю туда, если я плыву в ней. с не ощущаю никакого беспокойства, так как я ни в какой степени не опасаюсь там раство­риться; я остаюсь твердым в ее текучести. Если же я погружаюсь в

292____________________________________________________ Глава_2

липкое, то чувствую, что начинаю там теряться, т. е. растворяться в липком, как раз потому, что липкое находится в состоянии затверде­вания. С этой точки зрения вязкость будет выражать тот же самый аспект, что и липкое, но она не очаровывает, компрометирует, по­скольку она инертна. В самом восприятии липкого, текучей суб­станции, компрометирующей и неуравновешенной, есть нечто по­добное неотступной мысли о превращении. Коснуться липкого—-значит рисковать раствориться в липкости. Итак, это растворение само по себе уже устрашающе, поскольку оно есть поглощение Для-себя посредством В-ссбс, как чернила поглощаются промокательной бумагой. Оно пугает превращением в вещь, какой бы она ни была, но, кроме того, еще и превращением в липкую вещь. Даже если я мог бы понять превращение в жидкое состояние меня самого, т. е. преобразование моего бытия в воду, я не был бы сверх меры напу­ган, так как вода является символом сознания; ее движение, не теку­честь, эта необязывающая солидарность ее бытия, ее постоянное течение и т. д., — все в ней мне напоминает Для-себя в такой степе­ни, что первые психологи, которые заметили свойство длительности сознания (Джеймс, Бергсон), очень часто сравнивали его с потоком.

Таким образом, в присваивающем проекте липкого липкость от­крывается внезапно как символ антиценности, т. е. типа нереализо­ванного, но угрожающего бытия, которое неизменно преследует сознание как постоянная опасность, от которой оно бежит, и отсюда внезапно превращает присваивающий проект в проект бегства. Это означает, что восприятие липкости, как таковой, создало сразу же для в-себе особый способ понимать мир. Оно символизирует бытие по своему способу, т. е. пока продолжается контакт с липкостью, все происходит для нас так. как если бы липкость была смыслом всего мира. То есть единственным способом существования бытия-в-себе, подобно тому как для первобытного вида ящериц все объекты явля­ются ящерицами. Липкость сжимаема. Она производит, таким обра­зом, вначале впечатление, что она есть бытие, которым можно вла­деть. Двояко: ее липкость, ее сцепление с собой мешает ей бежать; я могу, следовательно, взять ее в руки, отделить определенное коли­чество меда или смолы из горшка и этим создать индивидуальный предмет непрерывным созиданием; но в то же время мягкость этой субстанции, которая расползается в моих руках, производит впечат­ление, что я постоянно разрушаю. Здесь есть образ разрушения—

философская антропология юридической нормы__________________ 293

созидания. Липкость послушна. Только в тот самый момент, когда я думаю ею овладеть, вдруг посредством любопытного обратного хо­да она овладевает мной. Как раз здесь обнаруживается ее сущест­венный характер, ее мягкость становится всасывающей банкой. Та­ким образом, с первого появления липкости эта липкость есть уже ответ на вопрос, уже дар от себя: липкость появляется уже в каче­стве эскиза слияния мира со мной, и то, что она дает знать о себе, — это ее свойство медицинской банки, которая всасывает меня; это уже ответ на конкретный вопрос; она отвечает самим своим бытием, своим способом бытия, всей своей материей».³⁵

Феноменология вовлеченности субъекта в предметный социаль­ный процесс с его отдельными визуальными признаками в виде ри­туальных экспозиций и импульсивных эмоциональных реакций (ру­копожатие, приветствие, улыбка, комплимент, команда, гримаса ужаса, приязни, заинтересованности, знаки враждебного отношения, любви, ненависти и т. д.) дает превосходный материал для анализа «эстетики» присваивающего творения растворения в социальном окружении. Эта «эстетика» отчетливо просматривается в стремле­нии к отмщению и невозможности из социально-онтологических оснований удовлетворить чувство мести. Месть впадает в непре­рывную вязкость процесса взаимного мщения, который невозможно остановить за счет его внутренних ресурсов. Иными словами, част­ная сфера жизни неспособна сменить реакцию в отношении насилия и лишения, осуществить замену принципа талиона на какой-либо другой способ реакции и сделать объективный выбор в пользу уч­реждения иной всеобщей нормы ответственности. Когда утрата яв­ляется невосполнимой и невозможно обеспечить приемлемое утвер­дительное возмещение вреда, эта частно-утвердительная норма про­воцирует поток насилия и по самой своей динамической сущности не может оставить погруженность в «вязкое» состояние взаимной мести и разорвать ее обменный ритм.

Непрекращающееся течение мести становится подобным дина­мике и кругообороту природных процессов.Выбор в пользу совмес­тимости и мира может быть совершен субъектом, который находит­ся за пределами частного конфликта и который не включен в него.

Сартр Ж. П. Бытие и ничто Опыт феноменологической онтологии. М., 2000. С. 608-612.

294____________________________________________________ Глава 2_

Политическое господство или государственная власть как сила, пре­восходящая враждебные усилия конфликтующих сторон, представ­ляет собой инстанцию, которая располагается над этой частной сфе­рой. Именно она становится способной учредить такие формы и ме­тодику индивидуального обретения места в политической жизни людей друг с другом, которые бы получили значение и масштаб универсальной меры в отношении одного человека к другому. Пуб­личная власть создает посредством массива юридического законода­тельства норму существования человека в обществе как меру в пра­ве и свободе. Тем самым, она в исторически конкретных модифика­циях учреждает субстанциальное рецептивное разделение в определении приемлемого и совместимого сосуществования людей друг с другом через исходность «первичного» установления, а в по­следующем — через позитивную рецептивность различных типов соглашений и договоров.

Эта власть идет изначально по пути уподобления и мимезиса по отношению к сфере потустороннего, обосновывая свою авторитет­ность ссылкой на божественное начало и учреждая культ поклоне­ния политической власти как таковой. Сама необходимость ее пре­бывания в обществе постулируется как отражение Священного и реализация универсального божественного творения. Она же высту­пает в такой политической рецептивной манифестации, как средото­чие святости. Эта святость и есть не что иное, как ее оправдание и придание публичной власти качества легитимности.

Святость и легитимность, основанные на трансцендентном ис­точнике, воспринимаются в модусах неприкосновенности, незыбле­мости, максимума дистанцированности от частной сферы жизни со­общества. Таким образом, правотворчество, как созидание нормы в праве и юридический разум в целом базируются исходно на религи­озном идейном фундаменте, который, используя результаты анализа онтологического качества политических процессов, описанных в свое время известным немецким философом-юристом К. Шмиттом, можно назвать антропологическим воплощением, имеющим вид по­литической теологии.

Таким образом, универсальная мера в праве как совокупности норм, получивших предметное воплощение в юридическом письме, учреждается через институционализацию техники и методики оцен­ки отношения одного человека к другому политической властью.

философская антропология юридической нормы___________________ 295

Государственная власть обладает соответствующими ресурсами са­мообладания, чтобы противостоять частному произволу, который несовместим с бытием человека в условиях общества. Утверждение юридического закона изначально происходит через формулирование неправомерного и подлежащего исключению из социального кон­текста за счет угрозы наказания и применении санкции, предусмот­ренной за его совершение. При этом внутри массива неприемлемых способов поведения не выделяются деяния, которые бы наделялись признаками разрушительных последствий для общества в целом и которым была бы придана значимость четко определенного понятия преступления. Любое нарушение принятых на уровне закона уста­новлений воспринималось как неприемлемое поведение и могло ар­хаическим сознанием расцениваться как переход границы дозволен­ного и допустимого в отношениях между людьми, т. е. как преступ­ление.

Однако в последующем этот подход к формулированию права через экспозицию недопустимого поведения и негативной, аномаль­ной рецептивности дополняется характеристикой формы позитивно­го правомерного поведения, которое бытовало в частной повседе-невной жизни и связывалось с осуществлением имущественным прав. Непревзойденным историческим феноменом, в котором со скрупулезной детализацией был реализован частно-правовой иму­щественный интерес, признается римское частное право.

Именно в сфере частного права была создана позитивная форма осуществления имущественных прав. Она была в дальнейшем за­креплена в многочисленных нормах рецептивности, воспроизво­дивших права и обязанности участников сделок, где принуждение уже не связывалось с понятием санкции. Это принуждение основы­валось на правопритязании, т. е. на формулировании конкретного требования, которое определялось условиями соглашения сторон и не могло связываться со строго фиксированной наказующей санкци­ей. Иными словами, ответственность основывалась полностью на частном интересе и не могла носить заранее установленного объема, характерного для наказующей санкции. Эта ответственность форму­лировалась уже не как мера лишения за совершенное неправомерное Деяние, а была опосредована результатами процедуры установления объема прав и обязанностей сторон соглашения. Здесь и происходи­ла реализация процедуры определения размера такого вида ответст-

296____________________________________________________ Глава 2

венности. Этот массив позитивной рецептивности в осуществлении имущественных прав, который был публично реализован в фор­мальном схематизме сделок, уже не содержал в себе компонентов репрессивной угрозы. Он был рассчитан на позитивно-конст­руктивное законопослушание и строгое следование закону уже не в контексте воздержания от неправомерного деяния, а ориентирован на активное воспроизводство этих позитивных форм в повседневных делах по распоряжению имущественными правами. Эта ответствен­ность базируется на признании права и на его защите со стороны правосудия, исходя уже из принципов индивидуального подхода к каждой ситуации как спору о праве.