Социально-антропологическое истолкование юридической деятельности 3 страница

Публичный способ отношения к неприемлемому и вредоносному в контексте повседневной жизни мог возникнуть в результате длительной исторической эволюции архаических обществ. Его

⁹3ак 4184

258____________________________________________________ Глава 2

штамповка и чеканка, с точки зрения установления методических приемов по исключению и вытеснению разрушительных действий индивидов из социальной ткани, происходила первоначально, как уже было показано через соотношение между Священным и насилием, за счет ресурсов социально-антропологической фармакологии. Осуществляемое архаическим сообществом в специфической ритуальной форме жертвоприношение уже не воспринимается в качестве разрушительного акта, оно существует как действие, осуществляемое во имя коллективного блага и направленное на восстановление благополучия в общине.

Именно в таком действии, ориентированном на другой тип присутствия, которое находится за пределами обычного человеческого существования, могла быть воссоздана методика и техника обращения с негодным и неприемлемым для повседневной жизни. Эта методика построена на представлении о том, что это негодное, отвратительное и разрушительное, персонифицированное в образе жертвы, может оказаться пригодным для невидимого пространства как радикально отличного пространства, где сосреточено все в равной степени-полнота блага и пустота лишения и утраты. Это пространство как средоточие всех сил универсума находится за пределами повседневности. Оно представляет собой пространство Священного поскольку наделяется признаками абсолютного могущества, власти, всеведения. В то же время оно недоступно для какого-либо физического воздействия, непостижимо для понимания. Оно одновременно обладает признаком универсального динамического присутствия во всем, что окружает человека. И в то же время оно отсутствует в каком-либо его реальном предмете, который мог бы считаться его полным воплощением. Иными словами, в такой модификации Священное есть не что иное, как единство положительного и отрицательного всемогущества. Священное есть максимум могущества и власти, мирское как профанное лишено таких качеств и находится в состоянии постоянного дефицита.

В связи с этим исключение и вытеснение негодного как неприемлемого из «тела» общины возможно в пространство, которое может в силу присущего ему всеобъемлющего характера символическим образом вместить в себя это негодное, разрушительное, неприемлемое, вредоносное. При этом в процедуре древнего

философская антропология юридической нормы 259

жертвоприношения жертва выступает в качестве носителя этих качеств.

Иными словами, признак публичности как властного местопребывания, находящегося на максимально возможной для мирского пребывания человека дистанции, обретается через ритуализацию действий индивида и общины по отношению к Священному. Это наглядно видно из исторической эволюции такой процедуры как жертвоприношение. Под ритуалом следует понимать общий способ обращения архаического сообщества со всем мирозданием, поэтому он так разнообразится при переходе от одного сообщества к другому. При этом человеческое жертвоприношение в таком сообществе выполняет всеобщую антропологическую функцию внесения в общину благополучия. Процедура жертвоприношения служит средством освобождения человеческого сообщества от какого-либо социального недуга (патологии, болезни) и аномалии, жертвоприношение выполняет восстановительную функцию и через его реализацию жизнь в общине приходит в состояние здоровья и нормы, при этом человеческое сообщество, восстанавливая либо обретая состояние нормы, одновременно освобождается от аномалии.

Мы видим, что вменение в этом случае формируется на уровне общины как единого субъекта действия, индивид же не признается за такого субъекта и представляет собой количественное содержимое общины как объемного родового целого. Такое коллективное вменение рода формируется в ритуальном процессе жертвоприношения, где создается представление о всеобщей вине рода перед всем сущим. Поскольку именно в номинации Священного сущее олицетворяет все свое могущество, то ответственность формулируется по отношению ко всему роду в целом.

Вина рода может быть искуплена, по логике архаического мышления, только за счет антропологического материала и. следовательно, человеческой жертвы. В качестве жертвы мог быть использован как член родового коллектива, так и фармакон как представитель общины.

Именно в фигуре искупительной жертвы община выполняет Функцию вытеснения и исключения из своего тела вредоносного, разрушительного, неприемлемого, негодного для нормального существования начала, т. е. здесь моделируется фармакологическая ситуация излечения недута, источник которого кроется внутри рода.

260____________________________________________________ Глава 2

В этом способе восстановления нормы существования человеческого рода коренятся истоки таких видов уголовной ответственности, как лишение свободы, смертная казнь, самой идеи преступления и наказания. В идее преступления присутствует представление о переходе через принципиальное ограничение, которое устанавливает и сохраняет социальное качество как норму. Именно через обретение социального качества утверждается отличие коллективного сообщества вида Homo sapiens от всего остального мира живых существ. Через установление социальной нормы формулируется неприятие всей серийности индивидуальных действий, обладающих разрушительным эффектом для человеческого рода, а не только для какого-либо частного способа, качества существования индивидов, основывающихся на индивидуальном усмотрении.

В связи с этим насилие по отношению к социальной негативности базируется на представлении о трансцендентном пространстве как властном феномене, управляющем окружающей действительностью и применяющем свое могущество в целях благополучия рода. Именно это пространство выступает в качестве инстанции, способной удовлетвориться жертвоприношением как акцией искупления и снять проклятие, которое довлеет над родом.

Дальнейшая социальная эволюция укореняет подобное трансцендентное начало посредством его представительства в социальном институте политического господства. Это политическое господство реализуется в тех или иных исторических формах государственной власти. Процесс рационализации политического господства напрямую связан с тем, что анонимное всеприсутствие Священного в человеческом сообществе заменяется его предметной локализацией в целой исторической череде его земных форм представительства. Это представительство в контексте религиозного отношения к миру реализуется через своеобразный «естественно-теологический» процесс: от анимизма — через политеизм — к развитым формам монотеизма. Опредмечивание Священного, например в Ветхом Завете, происходит в публичных персонификациях царей, пророков и судей, которые олицетворяют его универсальное могущество и власть над всем сущим посредством Закона как Священного Писания. Этот закон через представителей единого Бога дается в различных знаковых обозначениях: сверхчеловеческих сил и способностей царей, проро-

философская антропология юридической нормы 261

ков и судей, письменах, знаковых обозначениях природных стихий, изменении внутреннего состояния дел в общине.

Иными словами, абстрактное могущество природных сил, которое воспринимается профанным сознанием как проявление разрушительных стихий, начинает истолковываться. Действию этих природных стихий придается определенное значение в пропозициях власти как антропологического феномена. Динамику божественной власти и проявление Священного в мире архаическое сознание начинает воспринимать в контексте зависимости и подчинения. Иными словами, природные процессы наделяются признаками кратоло-гических явлений, на которые можно повлиять, если исполнять предписания этой власти, следовать ее указаниям и начертаниям и соблюдать указания, приходящие в сферу коллективного сознания общины через названных представителей божественной воли. Способ прочтения наличного состояния общины в горизонтах соблюдения закона как совокупности нормативов универсума приводит к тому, что внутри человеческого сообщества создается естественный нормологический процесс публичной институционализации. Этот процесс превосходит возможности консолидации, которыми обладают естественное кровнородственное начало и порожденные им институты семьи и рода. Эта консолидация основывается на знании всеобщего установления, руководящего всем человеческим существованием. Такое знание, исходя из представлений архаического сознания, приходит в этот мир через отдельных индивидов, обладающих сверхчеловеческим предназначением и соответствующими индивидуальными ресурсами знания, разума и воли в определении устойчивости рода в его способности к самосохранению, безопасности и благу.

Не случайно религиозное сознание на стадии монотеизма укореняется в таких интеллектуальных очевидностях, как вера и убеждение, поскольку именно они дают опору для самообладания и приобретения власти над окружающим обстоятельствами. Посредством веры в единого бога создается общая платформа для согласия в об-Щине и основа для следования определенному пути в общем деле благосозадания. Вера и убеждение создают первичные базовые условия для восприятия Закона как всеобщего установления и для последующего освящения его нормативных ресурсов через рецептив-ность и селекцию. Регулятивный потенциал Закона приводит к пози-

262____________________________________________________ Глава 2

тивному утверждению приемлемого, совместимого, полезного и созидающего коллективное благо в телесном диалоге прав и обязанностей через связное единство нравов. Одновременно через систему запретов происходит исключение и вытеснение из этой сферы всего негодного, разрушительного, вредоносного, неприемлемого и несовместимого с Законом

Закон наделяется признаком святости, поскольку признается в качестве божественного установления и представляет собой в этом отношении предметное воплощение Священного в мирской жизни. Другими словами. Закон представляет собой воплощение устойчивого начала, регулятивное воздействие которого воссоздает порядок r обшине Именно Закон учреждает систему коллективного обязы-вания и подчинения, свойственную обществу. Это динамическое состояние ползает закрепляющее воздействие со стороны Закона, которое коренным образом отличается от того вида подчинения и зависимости, которые характерны для сферы внешней безопасности и нормы самопребывания. Это подчинение связано с сохранением целостности индивидуального организма или рода в условиях обитания и поддержания жизни за счет собственных усилий в непредсказуемом природном окружении, постоянной опасности смерти от телесного недуга и болезни.

Последнее означает, что политическое господство, или публичная власть, является результатом естественного расслоения антропологического внутри себя, преобразования и трансформации специфического сегмента подчинения в надприродное законосообразное русло. Это как раз и указывает на наличие эволюции в коллективном родовом пребывании людей, свидетельствуя о том, что в социальной философии XVII-XVIII вв. было зафиксировано как эпохальный переход из так называемого естественного в общественное состояние.

Только вступление на почву Закона дает общине возможность организовать всеобщее констр\ктивное упорядочивающее усилие по воспроизводству и социальному наследованию принципов нравственности и права как массивов коллективной нормативности. В связи с этим язык нравов и права, который реализуется в отношениях между людьми как неустойчивый кратологическии процесс, начинает инспектироваться обществом с помощью письменного законодательства как публично обозримого средства. Закон оставляет сферу

философская антропология юридической нормы 263

устного обыкновения, рассчитанную на взаимопонимание, согласие и мирное разрешение возникающих в общине конфликтов. Он как установление получает предметный, письменный способ существования, который рассчитан на адекватность его восприятия всеми индивидами. Закон рассчитан на длительное и прочное бытование, поскольку обладает ресурсами максимальной определенности следования ему, выступая как начертание («скрижали»). Отступление от Закона, переход через его черту как пограничное установление с точки зрения сообщества воспринимается как нарушение нормы существования, как грех и преступление.

Письмо здесь не только восполняет ограниченные возможности устной традиции в учредительном процессе законосообразности в поведении людей и воссоздании правового и нравственного качества отношений между ними, оно выполняет функции хранилища нормы в ее чистоте, неизменности, устойчивости и силе. Иными словами, письмо обеспечивает чистоту и безопасность Закона, а само законодательство как связное, согласованное целое (corpus) приобретает свойства телесного образования, которое действует по принципам саморегуляции живого организма. Письмо обеспечивает нерушимость Закона и создает условия для возникновения особой сферы юридической профессиональной деятельности как области его толкования и применения.

Отсюда можно отчетливо увидеть, что в грамматологии Закона реализуется общий принцип языка, заключающийся в единстве трех компонентов его рецептивности — публичности, открытости и гласности. Именно через письмо как предметное воплощение языка Закона осуществляется учредительная акция политического господства. Через Закон происходит официальная, т. е. публичная, происходящая на виду у всех, и властная манифестация политического господства как учреждение системы всеобщего подчинения его требованиям. При этом происходит включение в контекст общественных отношений текста Закона как неорганического нормативного средства, несущего в себе ресурсы устойчивой универсальной регуляции. Такой динамический способ включения одновременно исключает неопределенность, спор о двусмысленности устного и линейного языка функционирования нормы как речевого и предметно-практического обыкновения, стандарта, стереотипа в области нравов и традиции.

264 Глава 2

Иными словами, юридическое письмо и политическая власть находятся в непосредственный генеалогической связи, где запись Закона разрывает локальные границы частной сферы жизни и создает надындивидуальное средство согласования общественных интересов Записанный закон устанавливает механизм эффективной социальной ответственности, поскольку ответственность как устойчивое динамическое образование в жизни общества может существовать только тогда, когда налицо представленный на всеобщее обозрение и всеми признаваемый нормологический способ ориентации в совершении всякого индивидуального действия. Только при такой манифестации Закона нарушение его требований может оцениваться как вызов и асоциальное действие, поскольку именно здесь возможно четкое определение факта ненормативности Такого рода ненормативность подлежит исключению из социального контекста, т е. текст Закона включается в этот контекст с целью приведения его в состояние нормы. Письмо в этом случае выполняет фармакологическую функцию излечения патологии в сфере отношений между людьми и устранения социальной аномалии в процессе применения законодательства государственной властью.

Вопрос заключается в том, что в каждом конкретном случае применения Закона государственной властью его следует «оживотворять», т. е использовать в согласовании с общественными нравами, соблюдая методическое, фармакологическое и герменевтическое правило: буква омертвляет, а дух животворит В юридическом письме общество одновременно самоудостоверяет свое местопребывание в сфере блага и свободы, т. е оно публично выражает свой потенциал в этих пропозициях, выказывая качество публичной власти с точки зрения нравов и права. В связи с этим Закон может быть использован в двух силовых конфигурациях — консервативной и перспективной.

Позитивность консервативного начала состоит в удержании смысла в его однозначности, определенности и стабильности. В этой своей модификации Закон \страняет излишек текучести смысла в праве и обязанности, выставляя в качестве препятствия этой текучести свою формальную определенность и незыблемость Отрицательный аспект консервативности выражается в том, что Закон по самой своей форме не допускает расширения его значения и смысла, его обеднения или обесценивания. Он рассчитан на применение в кон-

философская антропология юридической нормы 265

кретных общественных условиях и его регулятивный потенциал обусловлен их устойчивостью. При их изменении в качественную сторону он уже не может сохранить прежний уровень своего регулятивного воздействия.

В связи с этим юридическое письмо представляет собой течение или постоянное изменение предшествующей записи Это запись, которая стирает предыдущее нормативное написание Нормативная запись закона должна обновляться, получая материал живого языка нравов и права, который воздействует на норму, исчерпавшую свой регулятивный потенциал. Можно констатировать, что общество нуждается в публичной рецептивности языка права, где право перцептивно представляется в качестве феномена, предметного явления и вещественного образования в виде текста, рассчитанного на длительное использование Таким образом, устная речь, голос и слово, в силу ограниченности принадлежащих им ресурсов нормологическои коммуникации, воспроизводства общественного самоудостоверения и убежденности в правильности восприятия, через Письменный Закон получают по отношению к себе властное официальное средство регулятивного воздействия. Это воздействие направлено на обеспечение и воссоздание универсального закон опое лушания.

Господство Закона означает одновременно утверждение ограничительного и насильственного средства политической власти, которая не может пребывать в состоянии дискуссии по поводу общественных устоев и применения ответственности в обществе. Отсюда Закон по его социально-антропологическому свойству рассчитан на безусловное подчинение требованиям общества По понятиям традиционного общества, а также при господстве тоталитарных режимов, святость и незыблемость Закона связаны с непогрешимостью Законодателя, что приводит к установлению цензуры и максимальному ограничению свободы слова как фактора, который может ослабить или разрушить законопослушание. Сам феномен политической власти в этих случаях наделяется ореолом святости и неприкосновенности Обсуждение состояния политической власти и действующего законодательства не допускается. Последнее лишний раз подтверждает взаимопротиворечивость нормологического соотношения между письмом и словом как речью Такое нормологиче-ское соотношение обусловлено естественной оппозицией между ин-

266 Глава 2

ституциональными и внеинституциональными способами существования языка как универсального средства общения между людьми.

В связи с этим со времен Платона письмо выступает в качестве средства насилия, искажения и ограничения ресурсов устной речи, средствам властного политического воздействия внутри человеческого сообщества. Для Ж. Ж. Руссо, которого можно считать одним из родоначальников современной политической антропологии, проблема письма являлась одной из самых актуальных и обсуждалась в рамках глубинной антропологии. Он проблематизирует антропологическое разделение органов чувств человека и указывает: «Цвета — украшение неодушевленных предметов; ведь всякая материя обладает цветом. Но звуки возвещают движение, а голос обличает существо чувствующее, ибо поют только одушевленные тела. Отсюда видно, что живопись ближе к природе, а музыка больше связана с человеческим существом. Мы чувствуем также, что она вызывает больший интерес, чем первая, так как больше сближает человека с человеком и всегда дает нам какое-то понятие о подобных нам. Живопись часто изображает мертвые и неодушевленные предметы; она может перенести вас в дебри пустыни, но как только звуки голоса поразят ваш слух, они возвестят существо вам подобное. Звуки голоса — это своего рода органы души, и, даже изображая пустынный пейзаж, они в то же время говорят, что вы там не одиноки... Письменность, которая как будто должна закрепить в языке установившиеся формы, как раз меняет его. Она искажает не слова, а дух языка, подменяя выразительность точностью. В разговоре мы передаем свои чувства, а в письме — мысли. Когда мы пишем, нам приходится брать все слова в их общем значении, говорящий же изменяет их с помощью интонации и определяет значения произвольно; он менее стеснен ясностью, и потому речь его более энергична. Язык, на котором пишут, не может долго сохранять живость, присущую языку

лишь разговорному».

Если применить к юриспруденции, родственной лингвистике, поскольку обе они относятся к области нормативных наук, ту методику, которая используется в науке о языке, то можно сказать, язык права и нравов есть живой язык частного нормативного мышления, а письменный язык Закона есть предметный след публичного нор-

Руссо Ж. ж. Избранные сочинения. В Зт. М., 1961. Т. 1. С. 250, 260, 261.

философская антропология юридической нормы __________________ 267

дативного мышления, в котором фиксируется, если брать область установленного действующего законодательства, унифицированная, равным образом относящаяся ко всем членам общества, нормативная лексика публичного и частного правового мышления.

Естественно, юридическое письмо омертвляет правовую жизнь, но оно же создает институциональное публичное законопослушание как согласованный и равный для всех способ ориентации по отношению к законодательству в виде индивидуального следования его положениям и соблюдения его требований. Таким образом создается то, что в теоретической юриспруденции получило обозначение правовой культуры.

Длительность использования юридических норм с точки зрения человеческой истории можно признать мгновенной, но антропологические основания права и сама идея юридического закона существуют «вечно», насколько можно признать таковым существование самого человека с его правом на жизнь, свободу и собственность.

Регулятивную восприимчивость и нормативность действия юридической нормы в ее силовой конфигурации можно уподобить действию лота при измерении морских глубин. В этом сравнении присутствует и существенное различие, которое связано с тем, что в случае применения и использования юридической нормы осуществляется, фигурально говоря, не только погружение измерительного прибора в динамическое состояние вод. но происходит социально-защитное юридическое «погружение» в текущее состояние общественных дел. Оно сопровождается диагностикой, т. е. определением как количественного, так и качественного его соответствия праву и закону. В случае установления факта правонарушения правоохранительные органы и правосудие применяют юридическую ответственность и тем или иным способом осуществляют процесс защиты нарушенного права.

Таким образом, в результате такого «погружения» текста или догмы права в социальный контекст со стороны правоприменителя производится работа по локализации юридического конфликта в целях осуществления судебной защиты нарушенного права, которая организуется как процесс производства по делу. Такое дело является пространством осуществления профессиональной юридической деятельности. Эта деятельность носит публичный характер и при установлении факта правонарушения должна завершиться применением

268____________________________________________________ Глава 2

юридической ответственности к виновному лицу. Эта ответственность видоизменяется в зависимости от характера правонарушения и по своим силовым конфигурациям может представлять собой принуждение, которое фиксируется актом государственной власти, содержащим в себе санкцию в ответ на правонарушение. Эту санкцию можно оценивать как акт наказания в случае производства по уголовному делу и считать штрафной санкцией при осуществлении производства по делу об административном правонарушении. Однако признака санкции как ответного силового реагирования государства на факт правонарушения нельзя усмотреть при возложении обязанности возвращения сторон по сделке в первоначальное положение, взыскания денежных сумм в качестве вочмешения вреда в гражданском праве. В случае уголовно-правовой ответственности принуждение направлено на то, чтобы обеспечить правовое качество общественных отношений через сам факт применение силы государственной властью в виде ответной реакции на совершенное преступление. Это применение силы как проявление отрицательной социальной рецептивности воспринимается в качестве п\бличного жеста государственной власти по отношению к лицу, виновному в совершении преступления, и выглядит как парирование преступного посягательства.

Уголовно-правовая и административная санкции — это способ ответного воздействия государства на соответствующие факты правонарушений. По своему внешнему выражению и принудительности их включения в социальный контекст они могут быть охарактеризованы как определенные виды реакции на эти правонарушения. Их динамическое проявление в сфере общественных отношений с позиций эмпирической аксиологии может быть оценено как удары различной физической силы. В пропозиции телесного диалога >-дар есть выражение отрицательного дара или негативного вознаграждения со стороны общества по отношению к отрицательной заслуге индивида.

Таким образом, юридическая ответственность как таковая содержит два компонента характеристики — внешний и внутренний С точки зрения внешнего проявления она есть не что иное, как ответный импульс на указанные типы правонарушений, обладающий признаками элементарной биологической реакции. Внутренний компонент юридической ответственности располагается в области

философская антропология юридической нормы 269

индивидуального вменения и связан с интеллектуальным отношением лица к содеянному. Вменение лица, совершившего преступление, в его динамическом аспекте может быть представлено как выход за пределы нормативного способа организации телесного диалога в области права, которым обладает Другой.

Поскольку такой шаг есть не что иное, как переход границы, которая установлена законом, то такое движение свидетельствует о реализации выбора, «ИЛИ-ИЛИ», а значит и об осознании последствий этого выбора, т е. того, что за ним может последовать. Этот выбор, несмотря на угрозу наказания, осуществляется, и лицо, совершающее преступление, уже имеет внутренний отчет относительно осуществляемых им действий. Поэтому ответственность в строгом смысле не есть способность отвечать за свои действия, хотя этот компонент вменения необходим для привлечения к ответсвенности и связывается с правоспособностью лица Внутренний компонент отвественности располагается глубже и заключается в том, что лицо. совершающее преступление, знает о губительности и разрушительности его действий для общества, но тем не менее делает это Лицо, совершающее преступление, выбирает для себя пространство ответственности перед обществом и государством, покидая обычное нормативное состояние обязанности соблюдать требования закона и сферу повседневного течения дел, в контекст которой оно было включено до этого.

В письменной экспозиции уголовно-правовых запретов, которые представляют собой описание, таксономию, классификацию, сериацию преступлений, законодатель устанавливает наказание как публичное обещание применения санкции в качестве негативного вознаграждения за содеянное. Такое деяние обладает признаками противоправности и опасного разрушительного для всего общества поведения. Подобная нормативная экспозиция выступает в виде публично обозримого свода отрицательной рецептивности, т. е. преступление воспринимается обществом как неприемлемый способ поведения.

«Соматически» аксиологический и одновременно политический принцип расчета законодателя по отношению к прест\плснию как общественно опасному деянию при определении анти ценностного стандарта юридической ответственности, ее публичной угрозы и степени адекватности наказующей реакции государства по отноше-

270 Глава 2

нию к преступлению еще в XVIII в. предложил всемирно известный итальянский юрист-мыслитель Ч. Беккариа: «Наказание достигнет своей цели, если страдания, им причиняемые, превысят выгоды от преступления. Причем такой расчет должен включать в себя неизбежность наказания и потерю выгод от совершаемого преступления. Сдерживающим фактором людских деяний служит постоянно повторяющееся, а потому и известное им, зло, а не то, что им неизвестно». ⁹

В связи с этим сдерживающим фактором для преступной воли является опасность подвергнуться в случае совершения преступления наказанию, которое бы выступило в качестве мощного противодействия вменению, имеющему расчет на выгоду при совершении этого зла. Такой утилитарно экономический расчет, который абстрактно теоретическим образом приписывается преступной воле, может, по мысли Ч. Беккариа. явиться средством, путем использования которого возможно исключение из социального контекста такого неприемлемого, вредоносного действия как преступление. Такой рецепт устранения преступности связан с уверенностью в том, что в индивидуальное вменение можно на антропологическом уровне, равноценном базовым потребностям индивида, укоренить страх нарушения уголовно-правового запрета. Такую позицию можно квалифицировать как оптимистический рационализм в сфере уголовно-правовой теории, поскольку она основывается на представлении о том, что манифестацию отрицательной рецептивности уголовно-правовой нормы и установление санкции за совершение преступления как одного из актов, принадлежащих к этой рецептивности, можно причислить к публичному установлению некой реальной причинной связи между преступлением и наказанием. Такой публично-правовой оптимистический детериминизм основан на усмотрении прямой аналогии между причинностью в природе и причинностью в сфере общественных отношений, которую И. Кант назвал причинностью из свободы.