В контексте правовой реальности

ПОНЯТИЕ ЮРИДИЧЕСКОГО

Совместное бытие людей можно понять через источники их консолидации в такое состояние, которое традиционно и без лишней проясняющей аргументации называют обществом, включая и архаические формы взаимодействия между ними. При этом без достаточно критического взгляда за признаки социального зачастую принимается сам факт коллективного существования людей рядом друг с другом через родовую, языковую, экономическую и прочие связи.

Однако такой статичный взгляд на общество, ограничивающийся констатацией размещенности какого-то количества людей на определенной территории, еще не дает качественных признаков социального, он только задает предметно-антропологические параметры общества как такового, в его абстракции. Важно отыскать динамическое качество совместимости одного с другим, чтобы утверждать о наличии целого. На самом деле такая абстракция является результатом отвлечения от внутренних связей, которые пронизывают это статичное образование.

Каким образом происходит восприятие того, что со времен Э. Дюркгейма многие социологи характеризуют как социальный факт, отграничивая его от биологического, психологического, антропологического как субстратных оснований социального?

философская антропология юридической нормы 161

Можно ли использовать такой подход, констатируя наличие дифференциации и расслоения общества на субстрат и его динамическое воплощение в рамках того, что собственно подпадает под признаки социального факта? И что значит Datum и Faktum в области социального?

Здесь мы встречаемся с парадоксальной ситуацией, когда общество как результат взаимодействия людей одновременно выступает в качестве условия, основы, причины и принуждающей силы по отношению к индивиду. Оно функционально выполняет роль динамического субстрата, создающего социальный факт и являющегося результатом взаимодействия индивидов.

За разъяснением парадокса можно обратиться к характеристике социального факта, которая в свое время была дана Э. Дюркгеймом: «Мы можем точно представить себе область социологии. Она охватывает лишь определенную группу явлений. Социальный факт узнается лишь по той внешней принудительной власти, которую он имеет или способен иметь над индивидами. А присутствие этой власти узнается, в свою очередь, или по существованию какой-нибудь определенной санкции, или по сопротивлению, оказываемому этим фактом каждой попытке индивида выступить против него. Его можно определить также и по распространению его внутри группы, если только, в соответствии с предыдущими замечаниями, будет прибавлено в качестве второго основного принципа, что он существует независимо от индивидуальных форм, принимаемых им при распространении. Социальным фактом является всякий способ действий, устоявшийся или нет, способный оказывать на индивида внешнее принуждение; или иначе: распространенный на всем протяжении данного общества имеющий в то же время свое собственное существование, независимое от его "индивидуальных проявлений*¹».

В связи с этим радикальную конституирующую значимость приобретает вопрос об онтологическом качестве социальной данности.

Нужно отметить, что вопрос о данности окружающей действительности человеку выходит за рамки чистого познания, носит изначально и всецело практический характер. С этой точки зрения данность есть цельное восприятие внешнего во всем объеме его распо-

¹ Дюркгейм Э. Социология. М., 1995. С. 36, 39. 4184

j-62________________ ___________________________________ Глава 2

ложенности по отношению к человеку. Эта расположенность является взаимной и вызвана самим фактом присутствия человека в космосе как внешней относительно него упорядоченности сущего. Данность как космос есть плод рефлексии человека над окружающим, ее содержанием является представление об упорядоченности внешней человеку природы.

Но прежде, чем это представление проникло в человеческое сознание внешняя природа была осмыслена в деятельном освоении на пригодность в интенциях опасности, осмотра, бдения и осторожности. Через эти динамические артикуляции индивидуального поведения данность представляется человеку в его коллективном бытии.

С точки зрения антропологии человек представляет собой узел органического образования природы, который выделяется в коллективности существования до качества социальности. Но эта социальность составляет лишь максимум космологического свершения возможного в эволюции природы от хаоса к порядку и гармонии Этот антропологический дискурс к упорядочиванию сущего обусловлен органической конституцией человека, в которой развертываются телесные потребности, захватывающие мысль в служебном направлении обеспечить насыщение тела, поддержать и сохранить жизнь

Охранительная тенденция человеческой жизни присутствует изначально в виде инструментального усилия, которое затем трансформируется в трудовую деятельность как универсальный способ создания условий жизни.

В собирательстве и охоте эта деятельность относится к внешней природе как безучастной данности, т. е. как к дару, поэтому не случайно такое насыщение жизни есть получение даров природы. Нетрудно заметить, что уже здесь данность оказывает различную степень сопротивления, проходя от статичного восприятия предмета до движущейся цели вожделения, которое в последнем случае испытывает торможение. В собирательстве и охоте происходит диетологическая апробация в рамках съедобное и несъедобное, переход от готового к приготовленному, от сырого к вареному.

Взаиморасположение человека и окружающей действительности оценивается здесь тем не менее динамически в терминах успеха, удачи, когда природная данность, имея признаки дара, все-таки требует затраты сил и способностей. Уже здесь данность не есть в строгом смысле безучастный дар, этот дар становится подручным только

философская антропология юридической нормы _____________ 163

после использования человеческих сил и способностей, т. е. через дискурс обмена, и создает пространство зависимости. Такого рода зависимость означает как раз отсутствие прямого бескорыстного дара, данность как бы обманчиво скрывает свое дарующее начало, она выманивает человека из его природной безучастности, заставляя его инициировать присущие ему силы и способности через труд.

В антропологическом представлении о потенциальной подруч-ности окружающего пространства и доступного освоения природы, ее квазиготовности предоставить себя в пользование возникает потребность в воссоздании модели природного дара, когда бы получение блага гарантировалось через ответное согласие со стороны остального сущего, в охвате которого человек пребывает. В связи с этим труд начинает выступать в композиции с антропоморфно необходимым демонтажем зависимости. Этот композит образуется за счет представления о силовом, операциональном и одухотворенном существе данности, вхождение в ее контекст требует дополнительных способов обретения жизнеобеспечивающей активности, выходящих за пределы инстр\ ментальное™ трудовой деятельности

Такая комплементарность представляет собой ритуальное отношение к действительности в виде заклинаний, магии, колдовства как респонзивных способов общения с подосновой данности в намерении создать систему со-трудничества. Такая модальность отношения к глубинам данности есть не что иное, как переговоры и попытка переместиться в ее пространство, совокупность репрезентативно-коммуникативных способов коллективного действия в модусах экспрессивно-драматического ритуала, мимезиса, эксгибиционизма, направленных на то, чтобы достичь соглашение с ней.

Другой способ — это просьба, которая уже не есть с точки зрения расположения человека дистанция на расстоянии голоса в молитве, где данность призывается к \-частию в деле сохранения жизни Здесь за данностью признается суверенитет и могущество с учетом ее настроенности по отношению к человеку Настроенность формируется через каузальность подобия и уподобления. В этом пространстве уподобление означает приобщение к могуществу. Для зависимого существа такое уподобление означает вступление с ним ^в единение через подчинение, т. е. через подручность и работу, или рабство, передачу или перенесение тела сообщества в контекст су-или воссоздание родового схематизма символического дара.

Глава 2

Такая степень зависимости на уровне рабства и инструменталь-ности позволяет рассчитывать на сохранность, хотя бы в качестве необходимого орудия и внешней принадлежности, не имеющей самостоятельного значения и внутренней собственности. Это месторасположение человека по отношению к данности есть не что иное, как состояние дара, которое можно квалифицировать в качестве жертвоприношения.

Жертвоприношение также ритуализируется и в нем также скрывается расчет на благодарный обмен, или милость. В этом отношении данность приходит к человеку в качестве заслуги, в ответ за угодливо предложенную жестикуляцию с его стороны.

Таким образом происходит взаимообмен данности природы и присутствия человека в динамике ответной пригодности, благорасположения, сотрудничества, диалога через жертву, молитву, знак и знамение. Такое общение предопределило генезис в получении знания языка внешней данности через ее истолкование в шаманизме, колдовстве, прорицании и пророчестве. Этот язык и явился, на наш взгляд, протозаконом в юридическом смысле. Изначально он располагался в нерасчлененном единстве естественной религии, под которой следует понимать ритуальную апелляцию к внешней природе как трансценденции, выступающей в различных нормативных ипостасях — тотеме, табу, божественных силах в политеизме и пантеизме.

В такой модуляции отношения к действительности человек разрывает природную данность, поскольку несет в себе радикальный исток, оставляющий ее вовне, он выходит за ее пределы, делая ее внешней для себя. Такая онтологическая трансценденция составляет изначальную установку бытия человека, который, не обладая биологическим совершенством приспособления к природной среде, всегда рискует стать лишним для нее. Данность для человека не есть схематизм и модель природного дара, как это может быть оптически представлено в виде динамического сочетания растений, животных и физической протяженности земного пространства.

Исток человека заключен в том. что он выходит из сферы природного дара как данности, как существо, лишенное этой природной себе тождественности. Этот исток выражается не в пассивном даре, а в активном присвоении. Человек вынужден восполнять эту свою

философская антропология юридической нормы 165

лишенность и искать полноту собственного бытия социальным образом через труд, борьбу, историческое ъос-питание.

Состояние социальной данности, имеющее признаки природного дара возможно для него через создание своего собственного мира, устройство которого и представляется для него исторически устранением его антропологической недостачи. Тем не менее, социальное может быть артикулировано посредством перцептивной схемы дара.

Социальная данность как дар есть не что иное, как идеал мироустройства человеческого бытия, где слепая безучастность природного дара превращается во всеобщее стремление к обретению счастья, открывая возможность для универсального участия каждого индивида в этом процессе. Это движение и есть процесс смыслооб-разования человеческого бытия, где человек выступает своеобразным знаком, символом X, активность которого помещается в расщелине, трещине природной данности. Эта трещина и есть исток его движения. Интенция этого движения, как уже отмечалось, не может не иметь изначально внешней обращенности к трансцендентному, где человек религиозным способом отдается на милость природной мощи сущего, высвобождая себе место в мироздании.

Естественноисторические экскурсы относительно человека свидетельствуют о том, что он, будучи не готов к включению в природную данность, изменяет природную конституцию живого через инстинкт, физическую силу и коллективное поведение. Это приводит к тому, что природная данность как чуждое становится подручной и прирученной.

Таким образом, происходит трансформация данности как дара, где она теряет признак пассивного пребывания в повторе природного существования. Отныне повтор оптически артикулирует себя уже не в безучастном даре как моменте природного процесса, а в совершенствовании присвоения. Здесь истощает себя коллективное стремление человека к обретению своего гармоничного места расположения в бытии сущего. Это усилие изначально носит религиозный характер и представляет собой создание техники респонзивного обмена, т. е. обмена имеющего в своей сущности риторический характер: «Насильственным называется то, что делается нами самими. но вопреки своему желанию и доводам рассудка. Привычным называется то, что люди делают вследствие того, что часто это делали. По соображениям (совершается) то, что кажется нам полезным из...

166 Глава 2

благ, или как цель, или как средство, ведущее к цели, когда такая вещь делается ради приносимой ею пользы, потому что иногда и люди невоздержанные делают полезные вещи, но не для пользы, ради удовольствия. Под влиянием раздражения и запальчивости совершаются дела мести. Между местью и наказанием есть разница: наказание производится ради наказуемого, а мщение ради мстящего, чтобы утолить его гнев. Под влиянием желания делается все то. что кажется нам приятным; к числу вещей приятных относится и то, с чем мы сжились и к чему привыкли, потому что люди в силу привычки с удовольствием делают многое из того, что по своей природе не представляет ничего приятного».²

В этой связи интересным выглядит анализ соотношения между присвоением и насилием. Одностороннее присвоение есть насилие, дарующее присвоение, есть усилие и способ самосовершенствования. Усилие как внутренний процесс не посягает при этом на уничтожение существующего положения дел в наличном объеме данности, а располагается по отношению к нему в пропозиции обмена, который в своей конфигурации также может иметь ту или иную степень совершенства, будучи равноценным или неравноценным. В феноменах насилия и усилия происходит внешняя артикуляция овладения сущим с точки зрения гармонической включенности в него, либо расположения к нему внешним образом с позиции господства. В первом случае мы имеем коммюнитарное суъект-субъектное отношение, а во втором — односторонний процесс оперирования окружающими обстоятельствами по схеме субъект-объектного воздействия. Таким образом, способ отношения к социальной действительности в зависимости от преобладания насилия и усилия в публичных общественных делах необходимым образом приобретает риторически гармонический либо технике- инструментальный характер, в эпоху демократии сама риторика становится разновидностью технике-инструментального отношения к миру.

Присвоение обретает здесь модификацию поиска эффективного способа доступа к благу. Развертывание такого поиска и есть не что иное, как построение новой связности в сущем, или созидание тела социальной данности. Такая данность предстает в виде уникальной

Аристотель. Поэтика. Риторика. СПб., 2000. С. 142, 143.