Юридическая норма как публичное формообразование нормативного сознания 4 страница

и соответствующее понятие государства».

Следует отметить, что такое воздействие право оказывает на го­сударство только в современных условиях, когда нашла реальное признание идея правового государства.

В нашем истолковании право во всех аспектах его понимания сохраняет свое дистанцированное, обособленное отношение к госу­дарственной власти, поэтому дуализм государства и права остается, по-прежнему, методическим принципом теоретической юриспру­денции.

Коммуникативная природа нормативно-правового мышления действительно находит выражение в феноменах дисциплины и по­рядка, которые обеспечиваются путем циклического обмена права­ми и обязанностями в разного рода соглашениях и договорах. Такую циклическую завершенность нормативно-правовая коммуникация находит в некой ритмической целостности взаимного исполнения участниками договорных отношений установленных соглашением условий. Исполнение условий договора — это совершение взаимных действий, представляющих собой осуществление прав путем испол­нения конкретных обязательств. Этот нормативный тип взаимодей­ствия, который можно считать естественным, отчетливо виден в действиях лиц по распоряжению имущественными правами в ходе совершаемых сделок: купли-продажи, мены, заема и т. д. Такой тип отношений основан на известном принципе: даю, чтобы ты дал вза­имно. Речь здесь идет о ценностях эмпирического блага, которые служат предметом взаимного отчуждения между участниками иму­щественного оборота.

Сфера имущественного оборота представляет собой овеществ­ленное правовое пространство, где происходит перемещение иму-

Нерсесянц В. С Указ. соч. С. 6.

феномен нормативно-правового сознания 85

щества от одного лица к другому. Реифицированная логика юриди­чески значимых действий в сфере частного права, например, на­глядно видна в теоретическом анализе имущественных отношений, который приведен в «Курсе гражданского права» Л. Эннскцеруса.¹³ Привлекая терминологический аппарат римского частного права Л. Эннекцерус дает классификацию вещей как неправоспособных и необоротоспособных. Примечательным является то, что здесь про­исходит некая их антропологизация и анимализация, поскольку ве­щам приписываются такие признаки, как способность или неспо­собность участвовать в имущественном обороте.

Однако само по себе бытие вещи, либо ее существование в каче­стве предмета потребности в данном случае не имеет значения. Что касается лица, даже в такой номинации, как рабочая сила, которая, несколько упрощая ситуацию, является предметом трудового дого­вора, то его в строгом смысле слова нельзя признать товаром. В си­туации заключения трудового договора все-таки происходит осуще­ствление личных, а не вещных прав, т. е. такого рода договорные отношения представляют собой пространство осуществления не­имущественных прав, имеющих коммуникативные свойства, где че­ловек заявляет о себе в контексте частного, индивидуального право-обладания. Это означает одновременно признание того факта, что субъект трудоустройства обладает правом, и в этом отношении ли-

«Римское право (из которого следует исходить для понимания изучаемого во­проса) различает вещи, которые могут быть объектом оборота (res in commercio), и вещи, изъятые из оборота (res extra commercium) Оно обозначает следующие вещи в качестве не способных к обороту или из него изъятых'

а) Вещи, общие всем (res communes omnium), а именно: воздух, текучие воды,
море и морской берег

б) Так называемые вещи божественного права (res divini luris), а именно, вещи,
предназначенные для культа, res sacrae, т е посвященные жрецами богам, а во вре­
мя христианства — только вещи, служащие для богослужения, и вещи религиозные,
• • публичные реки, общественные дороги, площади и т. д.

Однако неспособность этих вещей быть предметом оборота — лишь следствие того, что в отношении подобных вещей частные права не могут существовать вообще или могут существовать лишь ограниченными по содержанию; поэтому неспособность вещей быть предметом оборота есть не более как их неправоспособность. Вследст­вие этого мы предпочитаем говорить о неправоспособных или ограниченно правоспо­собных вещах, т. е. о вещах, в отношении которых частные права или вовсе не могут иметь места, а если и могут, то в ограниченном объеме, и которые соответственно этому не способны быть предметом вещноправового оборота» — Эннекцерус Л. Курс ^германского гражданского права. Полутом 2 Введение и Общая часть. М., 1950. С 50, 51,

_86______________________________________________________________ Глава!

цо, заключающее трудовой договор, противостоит реифицирующе-му воздействию власти работодателя. Динамическое воздействие частной кратологии работодателя согласуется со встречным движе­нием права как свободы. Этот встречный процесс фундирован в ин­дивидуальном самообладании, которое следует считать сингулярной персонификацией антропологического истока власти.

Использование человека в качестве вещи, или его реификация в праве, означает создание пространства, где осуществляется природ­ный принцип получения непосредственного доступа к благу, когда бесправие личности означает унижение человека в его значимости и ценности как личности. Высвобождение или дереификация человека происходит через постепенное формирование действительного пра­вового пространства, первичным генеалогическим признаком кото­рого является признание за человеком статуса лица, или его личной значимости. Человек извлекается из «смесительного» процесса его подручности, где он используется в качестве вещи для осуществле­ния намерений другого человека. Такое высвобождение создает ус­ловия для воссоздания коммуникативного типа публичной власти, когда устраняется радикальный разрыв между обществом и государ­ством в сфере публичной легитимации, которая была усвоена, при­нята и освящена в ходе истории архаическим и традиционным об­ществами.

Проблема креативных оснований публичной власти становится предметом идеологической дискуссии в Западной Европе в XVII-XVIII вв., происходит реанимация известной еще с античности идеи договорного происхождения государства у Руссо и других идеоло­гов Великой Французской буржуазной революции. Эта идея как раз и является трансляцией теоретического представления о коммуника­тивной природе происхождения публичной власти. Однако такой идеологический демарш был не пересказом исторического события, а всего лишь гипотетическим допущением, которое необходимо бы­ло использовать для реализации вполне реальных целей -— уничто­жения абсолютизма и утверждения коммуникативного принципа формирования государственной власти в обществе. В связи с осуще­ствлением такого проекта открылась объективная возможность ана­лизировать существование публичной власти с позиций социальной коммуникации. По утверждению известного немецкого социолога и философа Н. Лумана, власть «может быть понята как символически

феномен нормативно-правового сознания 87

генерализованное средство. Проблема эгоизма власти как историче­ски, так и теоретически является вторичной проблемой. Она уже предполагает наличие бинарной схематизации, дифференцирующей долженствование и реальное положение дел, право и беззаконие, конформистское и девиантное поведение».¹⁴

Следовательно, история свободы человека в обществе — это его дереификация от состояния вещи до состояния личности, что, кста­ти, наглядно видно в известной генеалогической экспликации нор­мативно-правового сознания в диалектике отношений господина и раба у Г. В. Ф. Гегеля.

Античный индивидуализм мог заявить о себе на соответствую­щем этапе мировой истории только потому, что в условиях полиса существовала такая предельная реификация человека, как рабство. Тоже самое можно сказать и о римском частном праве. Это образцы политического и юридического освоения социальной действитель­ности людьми, свободными от производительного труда. Что каса­ется феодальной власти в Западной Европе и России, вплоть до ее крайнего выражения в абсолютном монархическом правлении, то она основывалась на религиозной нормологии и доминирующем влиянии христианства. Сама структура публичной власти, постро­енная на этом нормологическом фундаменте в онтологическом пла­не представляется как инерция и несовершенная реализация божест­венного творения. Истоки современного западного нормативно-правового мышления в виде идей равенства, справедливости, разде­ления властей усматриваются многими исследователями права в христианской религии. Различные объяснительные схемы — внутреннего расслоения архаического общества, воздействия религии, взаимодействия церкви и государства, религиозного и светского, обоснование идеи суверенитета абсолютизмом (Ж. Воден) совместились в единый социально-нормативный процесс, где главным становится авторитетность происхождения, знатность, т. е, место в системе социальной иерархии.

Размещение сословий в структуре распределения власти в фео­дальном обществе основывалось на универсальном нормативе слу­жения, имеющего вертикальное построение в системном усилии ис­полнения человеком своего мирского предназначения. Такая схема

¹⁴ Луман Н. Указ. соч. С. 25, 32.

_88______________________________________________________ Глава ^

упорядочения социальной действительности имела вид системы обязанностей с жестким установлением права власти одного сосло­вия по отношению к другому. Строение общества имело кратологи-ческую архитектонику, и в нем отсутствовали условия для единого коммуникативного способа функционирования власти, поскольку не было сквозной транспарентности (открытости, прозрачности) обще­ства по причине его локализации в сословиях, коммуникация внутри сословия носила замкнутый характер и не имела выхода во всеобщее публично-правовое пространство. Замкнутость существования чело­века в условиях традиционного общества имела универсальный ха­рактер. Для того, чтобы эта замкнутость была уничтожена, необхо­димо было получить новое пространство уже не для сословия, а дтя человека, высвободив ему место, которое было бы общим для всех. Это высвобождение места как открытие перспективы и есть не что иное, как чувство свободы и права, которое устанавливается на уровне обещания, присутствующего в этой перспективе.

Подобная иллокуция, т. е. утвердительное указание на то, что еще отсутствует в этом мире, но пребудет с безусловной реально­стью, воспринимаемое как вызов времени и его предложение, при­водит к увеличению наличного объема существования через осозна­ние права как возможности занять пространство открывшейся соци­альной перспективы. В XVII-XVIII вв. так называемое третье сословие, которое олицетворяло весь народ, именно через учреди­тельно-коммуникативное представление о происхождении публич­ной власти и нормативно-правовое мышление (свобода, равенство, братство) утвердило принцип реальности общей воли в учредитель­ном акте создания публичной власти в доисторической ретроспекти­ве. Его же идеологи говорили о реальности свободы, равенства как естественных и прирожденных правах человека, которые актуально присутствуют в сознании каждого через соответствующие реакцию эмоций и чувств: несвободы, неравенства, угнетения, бесправия, не­справедливости. Право как свобода предоставляет возможность вы­бора в динамике социального контекста, тогда как возможность реа­лизации выбора в условиях традиции и иерархии сословий отсутст­вовала. Иными словами, свобода в условиях общества возможна только через установление формального равенства как равенства в выборе человеком собственного пути благосозидания.

феномен нормативно-правового сознания 89

Ситуация выбора основана на селекции и отборе в пропозиции дозволенного, допустимого, соответствующему праву и закону, либо разрешенного им. т. е. в сфере позитивного диапазона действий. Но в этом массиве формально допустимого и приемлемого изначально содержится неопределенность границ в праве, которые могут быть усмотрены только при условии добросовестного его осуществления и в сочетании с предписывающей семантикой юридического закона. Это усмотрение реализуется в модальности феноменологической очевидности, которая приобретает нормативно-регулятивное свой­ство истинного положения дел. Одновременно это означает прояв­ление субъектной составляющей выбора, свидетельствующей о са­мостоятельности, суверенности и независимости субъекта в осуще­ствлении юридически значимого действия, т. е. в проявлении самообладании и власти. Подобное решение в выборе динамической уместности в сфере пользы и блага и представляет собой акт, кото­рый обладает нормативными качествами истины в праве. Такое ре­шение нельзя считать в собственном смысле юридическим, посколь­ку оно осуществляется в демократическом обществе в условиях формального равенства, соблюдение которого как фундаментально­го принципа позитивного права находится под инспектирующим контролем государственной власти. Этот принцип имеет значение базового норматива, который обладает регулятивным потенциалом, связывающим область юридической практики с политическим ас­пектом общественных отношений, в контексте которого состояние дел в обществе может анализироваться и оцениваться в таких нега­тивных квалификациях, как дискриминация, привилегии, монополь­ное положение и т. д.

Таким образом, для воссоздания действительного нормативно-правового сознания необходимо установить соответствующее пра­вовое пространство совместными усилиями граждан и государства. При этом граждане предстают как добропорядочные и добросовест­но осуществляющие принадлежащие им права, а государство — правовым государством.

Проведенный анализ особенностей нормативно-правового соз­нания позволяет сделать вывод о том, что в нормативно-правовом Мышлении происходит взаимосвязанная реализация антропологиче-^Ского, публично-кратологического, логического и прагматического нормативов. Эти нормативы определяют ценностные качество юри-

_90______________________________________________________ Глава }

дической практики и правовой жизни граждан. Первый норматив заключается в стремлении к благу, второй реализуется субъектом права как существом, делающим выбор в праве на основании воз­можности, установленной законом. Публично-кратологический норматив заключается в прескрептивной возможности применения ответственности за правонарушение. Логический норматив находит свое выражение в том, что под законом понимается все действую­щее законодательство, обладающее признаками непреложности как истинного утверждения об имеющемся в обществе положении дел. Прагматический норматив составляет всеобщую обязанность пра­вильного пользования правом и законом и сохранение его автори­тетности как незыблемого установления, что выражается через принцип законности.

В связи с этим положение законодателя и государственной вла­сти вообще как монопольного субъекта легитимации в обществе представляет собой с точки зрения нормотворчества триединство политики, правовой идеологии и юридического законотворчества.

Нормативно-правовая схема регуляции включается в социаль­ную реальность посредством политического решения. Легитимаци-онное воздействие юридического закона обосновывается соответст­вующим иллокутивным дискурсом, где раскрывается целевое назна­чение закона, присутствуют обещание перспектив разрешения той или иной социальной проблемы в контексте защиты права, устраня­ется неопределенность в праве путем урегулирования отношений в той или иной проблемной области социальной реальности.

Со времени секуляризации сферы политического господства та­кой дискурс выражается в соответствующей ритуализации и рито­рике, которыми заменено теологическое обоснование авторитетно­сти политической власти. Это обстоятельство повлекло радикальный пересмотр идеи суверенитета как мирского квазиабсолюта. Сувере­ном после трактатов Ж. Ж, Руссо принято называть Народ, он же скрывается у него за таинственной фигурой Законодателя.

Следовательно, публичная власть после названного историче­ского периода социальной эволюции начинает выступать как консо­лидированное воплощение нормативной истины, что, например, от­четливо видно в ленинской фразе: «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи». Марксистская критика буржуазной идеологии как ложного сознания является выражением объективного факта невоз-

феномен нормативно-правового сознания____________________ 91

можности говорить о новациях в общественном изменении, исполь­зуя иной тип дускурса, кроме иллокутивного, т. е. в пропозициях обещания относительно ценностного состояния человека в системе блага или возможности других перспектив в этой системе по срав­нению с прежним состоянием дел в обществе. Ленинская формули­ровка и аббревиатура иллокутивного дискурса, который основы­вался на неоспоримой истине нормативного факта возможности — реальности коммунистического общества как системы свободного и универсального доступа к благу, был дополнен непреложностью дискурса истины. В нормологическом смысле последний полити­ко-идеологический дискурс оказался возвратом к теологическому дискурсу, поскольку здесь истина была также наделена статусом абсолюта.

В условиях демократического общества, основанного на меха­низме периодических и обязательных выборов органов государст­венной власти, принятие народом политического решения фундиру­ет иллокутивный дискурс, и ответственность за данное политиком обещание несет народ, который осуществляет выбор. В конкретной ситуации осуществления или реализации права нормативная истина заключается в применении прагматической логики, суть которой состоит в безошибочном применении нормативно-правового схема­тизма при осуществлении выбора в праве.