Истинность юридической нормы

Вопрос об истинности юридической нормы является проблемой логики, а не онтологической истины. Вопрос о статусе юридической нормы в аспекте истинности или ложности есть ее собственный во­прос, поскольку само понятие истины как знания, соответствующего действительности, есть нормативное понятие. Истина как утверди­тельное суждение есть отграничение знания от незнания, знания не­полного, несовершенного, неадекватного, от знания, относительно «полного».

феномен нормативно-правового сознания 131

Еще в диалектической логике Г. В. Ф. Гегеля проводится раз­граничение между объективной и субъективной истинами, истиной абсолютной и относительной, истиной как процессом и истиной как результатом. Используя в качестве универсума, в котором обретает­ся истина, взаимодействия в природе, обществе и в самой области знания, Г. В. Ф. Гегель настаивает на всеприсутствии феномена от­ражения.

В диалектической манифестации знания утверждается, что в ре­зультате рефлексии (отражения) происходит восхождение знания как воплощающегося в действительности от исходного момента спекулятивного разума до степени абсолютного знания в виде Абсо­лютной идеи.

Неким отблеском этой Абсолютной идеи может служить эмпи­рическая абсолютная истина указующего и демонстрационного ха­рактера, которая фиксирует очевидность познавательной перцеп-тивности и является тем самым простой констатацией факта в ме­стоимении — «это». В этом смысле знание на самом деле есть процесс отражения действительности, но это отражение не может быть представлено в качестве пассивного восприятия того, что дано органам чувств и является результатом воздействия на них со сторо­ны предметного мира. Знание не может существовать в своем фор­мировании и системности без взаимодействия накопленного знания и знания, получаемого и приобретаемого. Иными словами, каждая истина есть диалектический момент взаимодействия между налич­ным объемом знания и знанием, которое актуально поступает в рас­поряжение человеческого интеллекта в процессе познания. Этот процесс сопровождается динамикой соотносимости между этими двумя регионами знания в фигурах совмещения, противоречия, кор­ректировки, отбрасывания недопустимого как неистинного. Други­ми словами, осуществляется селекция знания в направлении накоп­ления знания сохранения его целостности и системной завершенно­сти как признак его совершенства по типу включения в его состав нового направления в познании.

Традиционная гносеология и сциентальность в целом являются типами нормативного сознания, где в качестве образца используется стандарт естественнонаучного познания, сложившийся в науке но­вого времени, которому приписывается максимум объективности. Эта объективность усматривается в чистоте незаинтересованности,

132____________________________________________________ Глава 1

поскольку она не ангажирована субъективным интересом. Именно за счет отсутствия такой заинтересованности создается научная кар­тина мира, которая и признается за системное знание, обладающее признаками относительной завершенности и полноты.

В то же время социальная действительность как предмет позна­ния может лишь условно претендовать на такое же отношение к че­ловеку как предмету познания, и на него не может в полном объеме быть распространена схема познания, утвердившаяся в процессе по­знания природы.

Действительно, можно ли рассчитывать на чистое, не смешан­ное с каким-либо интересом знание в области гуманитарных наук?

В вопросе об истине немаловажное значение имеет источник получения знания. Со времени утверждения классического рациона­листического гносеологизма поставщиками знания являются органы чувств и разум Разум перерабатывает или преобразует материал чувств, придавая им адекватную форму понятий, суждений, силло­гизмов. Правила, по которым осуществляется работа с дистиллятом чувственного познания, составляют содержание формальной логики и включают в себя технику и методику правильного, истинностного вывода.

Таким образом, истина продуцируется в модификациях перцеп­тивной очевидности и очевидности безупречного логического выво­да, имеет процессуальный характер, не является готовым интеллек­туальным образованием, которое образуется в результате предмет­ного восприятия внешней действительности. Причем эта процессуальность присутствует не только при установлении отдель­ных истин, где используется индукция, дедукция и эксперимент, но и в процедуре включения этого сингулярного момента истины в об­щий объем накопленного знания. Этот объем накопленного знания обладает внутренними ресурсами, упорядоченностью целостного образования, и таким образом, наделяется соответствующей суве­ренностью и авторитетностью Новому знанию трудно проникнуть в сферу подобной утвердившейся научной легитимности.

Иными словами, истина как адекватное отражение действитель­ности представляет собой специфическое нормологическое клише, которое обладает универсальным объяснительным потенциалом в сфере организации знания. При этом статус истины придается эле-

феномен нормативно-правового сознания 133

ментарным суждениям, констатирующим наличное состояние дел в том или ином регионе реальности.

Истина в своей процессуально познавательной динамике выра­жает меру открытости окружающей действительности сознанию че­ловека, получая удостоверение в таком своем статусе через понятия очевидности, убедительности, показа и необходимого присутствия в процедуре фиксации дискретного следования одного факта за дру­гим, их повторяемости в тех или иных реальных процессах, что в познавательном отношении создает ретроспективу и перспективу в установлении последовательности этих процессов и интеллектуаль­ный и моральный потенциал объяснения мира в целом.

Истина является динамическим компонентом и результатом по­знавательных усилий человека и входит в качестве интеллектуаль­ного ингредиента в его практическую деятельность. Она не является качеством человека, содержанием его существа подобно некоему органу ориентации в мире, она составляет процессуальное, инстру­ментальное рациональное свойство обеспечения человеческой жиз­ни и формируется в виде организованного знания, которое одновре­менно обладает признаками открытого и закрытого пространства. Оно открыто для последующего накопления и преобразования в ви­де дополнения и частичного перечеркивания В то же время оно об­ладает внутренним селективным потенциалом и исключает из своего пространства недостоверность, ошибочность, заблуждение и ложь.

Человек пребывает в сфере накопленного знания как в резервуа­ре духовно-интеллектуального потенциала, который имеет норма­тивный характер, поскольку определяет политику научного иссле­дования. В современных условиях трудно рассчитывать на господ­ство процессуальной ментальности в виде знания ради знания или истины ради нее самой. Это относится в равной мере как к естест­веннонаучной истине, так и к истине в сфере гуманитарного знания или «науках о духе».

Мы можем говорить об ангажированности естественнонаучной истины, поскольку она с течением времени становится истиной прагматической, а наука — производством знания, которое может принести экономический эффект Можно говорить также и о «ком­мерциализации» истины, но истина сама по себе от этого не стано­вится другой и не страдает от такого «прикосновения» к ней. Таким образом, знание само по себе не обладает морально преобразующей

134____________________________________________________ Глава 1

силой, это качество связывается с тем, как пользуются и распоря­жаются люди этим знанием.

Наше рассуждение отнюдь не направлено на дискредитацию ис­тины как таковой, оно лишь фиксирует ее связь с существованием человека в современном обществе и акцентирует внимание на том, что она по своему нормологическому потенциалу имеет исторически меняющийся облик. Если мы говорим об естественнонаучном зна­нии и об его истине как бесспорном качестве действительного, а не ложного и недостоверного знания, а также о нормативной системе, которая складывается из отдельных блоков, регионов и сегментов, то должны увидеть точно такие же силовые модификации ее внеш­него воздействия и внутренней суверенности, которые свойственны и для такой системы знания, как действующее законодательство, или правовая система того или иного государства и общества.

К ним относятся:

— регулятивный потенциал наличного знания в рамках научной
истины;

— исключение из состава научного знания тех гипотез, предпо­
ложений и версий, которые перестали «работать» или оказались
опровергнутыми вновь полученным знанием;

— процедуру признания или непризнания нового научного вы­
сказывания после его «опубликования» или представления на все­
общее интеллектуальное обозрение;

— вытеснение путем методологического принуждения из мас­
сива общепризнанного знания интеллектуальных направлений, ко­
торые не получили всеобщего научного признания,

Иными словами, мы пришли к одному из фундаментальных ос­нований новоевропейской модели познания, которое было заложено в имперском сциентальном проекте Ф. Бэкона: «знание — сила».

В этой связи становится понятной прикладная или технико-эмпирическая антитеза противопоставления истины и нормы, пото­му что истина по своему онтологическому потенциалу и есть не что иное, как норма. Все дело в том. что истина должна анализироваться не как отдельное завершенное познавательное усилие, а как момент всего накопленного объема знания, ее следует интерпретировать с универсальных методологических и антропологических позиций в номинации такого социального института как наука.

феномен нормативно-правового сознания_________________________ 135

На самом деле значение истины имеет два контекста: духов­ный — истина ради истины; технический и политэкономический истина ради блага и пользы. Эти два аспекта, например, вполне гар­монично согласуются в сциентальной утопии Ф. Бэкона «Новая Ат­лантида» и в позитивизме О. Конта.

В связи с этим возникает вопрос: можно ли измерять один нор­мативный стандарт другим? Иными словами, можно ли одновре­менно воссоздать оппозицию и теоретически обеспечить рефлексию в познавательном и методологическом аспектах истины? Стоит вспомнить истоки новоевропейского научного мышления, знамени­тое декартовское cogito ergo sum, чтобы установить, что представле­ние об истине как адекватном отражении действительности нераз­рывно связано с методом, т. е. с правилами пользования рациональ­ной человеческой способностью. Действительно ли существуют границы естественнонаучного образования понятий, как утверждал Г. Риккерт? Либо вопрос относительно естественнонаучного образо­вания понятия истины и проблематизации истинности норм права и морали может быть разрешен путем обращения к такому феномену, как человеческая природа, и по существу имеет не чисто гносеоло­гический, а антропологический характер?

Тогда вопрос об истине юридической нормы как необходимости и допустимости применения в отношении ее измерительной опера­ции познавательной процедуры традиционной гносеологии и прида­ния ей статуса классической истины корреспонденции должен ре­шаться на уровне этики как всеобщего знания о природе человека.

С нашей точки зрения, на такого рода проблемное заострение соотношения между истиной нормы и нормативным потенциалом истины, когда отсутствуют основания взаимного поглощения, а все сосредоточено в аспекте их динамического взаимного сочетания, следует ответить положительно и отдать приоритет этическому от­ношению к действительности, поскольку оно является тотальным способом взаимодействия человека с миром. Выдающийся феноме­нолог социальной онтологии и философ XX в. Э. Левинас утвер­ждал: «Этическое отношение одного человека к другому первично в сравнении с онтологическим отношением к самому себе (egologia) или совокупностью вещей, объединенных понятием мира (cosmologia). Взаимоотношение с другим есть время — это не под­дающаяся слиянию диахрония, смена состояний во времени, когда

jj6_____________________________________________________ Глава 1

один момент следует за другим. Не имея возможности его догнать и слиться воедино, мы неизбежно переходим от этической перспекти­вы изменчивости к онтологической перспективе всеединства... Эти­ческое взаимоотношение с другим превращается в политическое и вступает в тотальный онтологический дискурс. Будучи "первой фи­лософией'', этика сама по себе не может иметь законодательных функций и создавать правила поведения, революционизирующие и трансформирующие общество. Она не манифест и не "учебник жиз­ни". В моем понимании нейтральность этики не равнозначна безраз­личию, это своего рода бодрствующая пассивность по отношению к призывам другого, предшествующая нашему интересу к Бытию. Го­сударство обычно лучше анархии — но не всегда. В некоторых слу­чаях (как это было с фашизмом и тоталитаризмом) государственно-политическая система может оказаться сомнительной, если иметь в виду этические нормы ответственности перед другим. Поэтому главная роль должна оставаться за этической философией».³

Нужно отметить, что вопрос об истине человеческого поведения имеет такую же давнюю традицию, как и проблема человеческого знания вообще, начиная с Сократа и Платона. В новое время эта проблема была актентирована в «Этике» Б. Спинозы, которую мож­но считать одновременным воплощением этики человеческого разу­ма трактатом по гносеологии.

На примере модели такого рода системного построения этики отчетливо усматривается возможность совмещения вопроса об ис­тине в области точного знания и в сфере гуманитарных наук, к кото­рой относится юриспруденция. Связующим звеном в этом глобаль­ном гносеологическом синтезе будет представление о видах челове­ческой деятельности, которая находит свое предметное выражение как в процессе производства знаний, так и в производстве человече­ской жизни в целом. Этот синтез существует в двух составляющих: знания об окружающей человека природе и знания о правах, обязан­ностях и свободе самого человека. Было бы опрометчиво говорить об истине на уровне эмпирической пропозиции, что происходит в том случае, когда делаются попытки проанализировать, относится ли к правовой норме признак истинности высказывания о чем-либо реальном. Например, суждение «это дерево — береза» содержит

³⁰ Цит. по: Керни Р. Диалоги о Европе. М., 2002. С. 208.

феномен нормативно-правового сознания 137

признаки истинности, если то, на что указывает гносеологический субъект соответствует понятию «береза» и характеристике этого де­рева, которая составляет принадлежность специального раздела зна­ния. В то же время определение из области уголовного права «кра­жа — это тайное хищение чужого имущества» не может быть удо­стоверено путем указания на конкретный предмет или реальный факт, сопровождающий наше актуальное существование в предмет­ном и социальном мире. Это преступление как общественно опасное деяние, предусмотренное ч. 1 ст. 158 УК РФ, в случае совершения наказывается штрафом в размере от 50 до 200 минимальных разме­ров оплаты труда, или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до двух месяцев, либо обязательными рабо­тами на срок до 180 часов, либо исправительными работами на срок от шести месяцев до одного года, либо арестом на срок от двух до четырех месяцев, либо лишением свободы на срок до двух лет.

Специалист по формальной логике в этом случае укажет на то, что это определение несуществующего в настоящий момент дейст­вия, поэтому оно не есть суждение о реальности.

Однако такая констатация ситуации не будет иметь убеждающе­го значения для сознания, поскольку этим сознанием охватывается круг возможного, в контексте которого данное деяние может приоб­рести вполне реальные очертания и предметное воплощение. Пред­ставление о дефиците реальности, которое сопровождает рассужде­ние относительно конкретно совершенного преступления — кражи, здесь и сейчас есть рассуждение о дефиците всякой другой, а не только этой разрушительной возможности, скажем, рассуждение этого же гносеологического субъекта «снег белый» где-нибудь в тропической Африке.

Но все-таки отсутствие предмета в актуальном восприятии не будет здесь являться основанием для включения названного сужде­ния в разряд неистинных или ложных, поскольку в подтверждение обратного всегда можно сослаться на ограниченность поля актуаль­ного восприятия и посредством пространственного перемещения куда-нибудь в Россию получить удостоверение того факта, что снег действительно обладает признаком белизны. Таким образом, умест­ность высказывания в том или другом случае связывается с реально­стью такого признака снега, где бы то ни было, чего нельзя сказать о признаках человеческого действия, подпадающего под признак кра-

138____________________________________________________ Глава 1

жи. Это не значит, что реальность этого действия не может быть ка­ким-либо образом удостоверена в момент его характеристики. На самом деле, мы не признаем за этим суждением предиката истинно­сти, поскольку это действие реально не существует как предметное явление таким же образом, как это происходит в отношении распо­лагающихся рядом с нами столах, стульях или деревьях. Обсуждае­мое социально негативное действие представляет собой пропозицию возможного действия или модальное высказывание, это действие находится под публичным запретом, если оно и совершается, то оно не может быть отнесено к такому же типу самоудостоверяющей себя очевидности как восприятие стола, стула или дерева.

Формально-логическая операция отказа юридической норме в предикации истинности связана с тем, что подобная предикация, будучи правомерной не только в отношении актуального присутст­вия восприятия, может опираться на интеллектуальную процедуру представимости путем отсылки ко всей области накопленного чело­веком знания. Особенностью формально-логического анализа юри­дической нормы в данном случае является то, что кража входит в массив негативной рецептивности и как вид человеческого поведе­ния социально неприемлема, такое поведение с точки зрения закона недопустимо. Реальность кражи может восприниматься именно в такой мыслительной экспозиции недопустимого действия, поэтому суждение относительно такого рода действия в исходном своем виде артикулируется как пропозиция его неприятия, как действия, кото­рого совершать не следует. Между тем, формально-логический ана­лиз рассчитан на исходный феномен включенности восприятия в оптический контекст, и его объективность не ангажирована каким-либо квазиаприорным предостережением, как это имеет место в формуле запрета на совершение какого-либо действия. Трудно себе представить индивида, фиксирующего для себя динамику соверше­ния преступлений и отмечающего подобного рода факты, как и обычные природные процессы, в высказываниях типа: вот соверше­на обычная стандартная кража или данное действие следует отно­сить к типичному или классическому умышленному убийству. В такой номинации субъекта выступает все общество, фиксируя такую динамику через публичное обвинительное рассуждение в приговоре и перенося затем эти факты в данные официальной статистики.

феномен нормативно-правового сознания 139

Именно по причине того, что рассуждение по поводу следова­ния общественных процессов юридической норме осуществляет не кто иной, как квазитрансцендентальный субъект по типу текущего социального диагностирования, нормативно-правовое высказывание как суждение следования или отклонения от требования юридиче­ской нормы не укладывается в «эстетически» безразличную по от­ношению к материалу восприятия пропозицию и относится фор­мальной логикой к сфере суждений о должном или к области ценно­стных суждений. Тем самым проводится граница между такого рода высказываниями и суждениями о том, что существует реально и со­ставляет принадлежность сущего.

Отмеченное радикальное отличие нормативного высказывания, которое иногда интерпретируют как суждение значимости, от обыч­ного суждения факта связано не с тем, что суждение нормы не мо­жет измеряться с помощью формально-логической процедуры ис­тинности вывода в соответствии с правилами логики. Просто здесь регулятивный потенциал знания о действительности действует в другом порядке, нежели обычный механизм, фундированный в клас­сический легитимирующий объем знания, который однозначно свя­зывается с естественнонаучным знанием и ассоциируется со схема­тизмом познания, свойственным традиционной гносеологии, кото­рую К. Поппер назвал «бадейной теорией познания».

Для того чтобы выявить непоследовательность формальной ло­гики в проблематизации ценностных суждений, можно обратиться к другой сфере нормативности — обычаю. Например, можно ли наде­лить предикатом истинности суждение относительно такого понятия как праздник. В соответствии со ст. 112 Трудового кодекса РФ праздничными днями считаются 1 и 2 января — Новый год, 7 янва­ря — Рождество Христово. 23 февраля — День защитника Отечест­ва, 8 марта — Международный женский день, 1 и 2 мая — Праздник Весны и Труда, 9 мая-— День Победы, 12 июня— День России, 7 ноября — годовщина Октябрьской революции. День примирения и согласия, 12 декабря — День Конституции Российской Федерации. С точки зрения трудового законодательства праздничные дни явля­ются днями отдыха и представляют собой перерыв в повседневном трудовом процессе, работник в эти дни свободен от обязанности трудиться, которая возложена на него в соответствии с условиями трудового договора с работодателем. Это нормативное понятие

140____________________________________________________ Глава J

праздника согласуется с общепринятым понятием праздника, кото­рое составляет содержание обыденного сознания. В этой связи мож­но легко сформулировать соответствующий силлогизм, в котором бы безупречно соблюдалось правило истинности высказывания, ка­сающееся данной юридической нормы.

Отсюда можно сделать вывод о том, что критическое отношение формальной логики к возможности распространения процедуры ло­гического вывода на сферу нормативных высказываний не имеет универсальности и обусловлено тем массивом норм, которые связа­ны с динамикой следования норме, предусматривающей ответствен­ность в случае ее нарушения. Наиболее отчетливо это видно в такой сериации, как нормы — запреты, т. е. в нормативном массиве нега­тивной рецептивности.

Сам правопорядок может быть принят за особое нормативное состояние, подобное нормативности истинного суждения, когда он в своем регулятивном утверждении отрицает свою противополож­ность как ложную.

Отсюда проистекает нормативное родство между нормой и ис­тиной, о котором впервые в истории философии заявил В. Вин-дельбанд: «Нам достаточно констатировать, что в наших ассоциаци­ях представлений существует различие между истиной и заблужде­нием, основанное на том, что лишь те соединения представлений, которые должны быть признаны истинными, совершаются по пра­вилу, значимому для всех. Общезначимость — лишь вывод из нор­мативности применительно к эмпирическому миру представляющих субъектов. Уже отдельное сознание уверенно различает между тем, что мыслится на основании правил, и тем, что не находится ни в ка­ком отношении к ним, и, лишь привлекая множество мыслящих и стремящихся в своем мышлении индивидов, мы обнаруживаем, что это "'правило'" должно быть для всех одним.

В бесконечном многообразии представлений находятся и такие, которые соответствуют общезначимому правилу, норме.

Истина— это нормативность мышления. Устанавливая правила нормативного мышления, философия обосновывает деятельность остальных наук, направленную на их отдельные "предметы". Она ищет общие предпосылки, которые в качестве нормативных опреде­лений правильного мышления лежат в основе всякой научной рабо­ты. Она ищет те ''предвзятые суждения'", без которых все отдельные

феномен нормативно-правового сознания 141

суждения повседневного знания и сциентистского прогресса лиши­лись бы опоры и повисли бы в воздухе.

Она очерчивает контуры теоретического нормативного сознания человека и указывает правила, которым должно следовать всякое мышление... Существуют и другие области деятельности человече­ского духа, независимо от знания, также обнаруживается норматив­ное законодательство, сознание того, что ценность отдельных функ­ций обусловлена известными правилами, которым должна быть подчинена индивидуальная жизнь.

Наряду с нормативным мышлением существует нормативное воление и нормативное чувствование: все три обладают равным правом... Все нормы суть особые формы осуществления законов природы.

Система норм представляет собой отбор из необозримого мно­гообразия комбинаций, в которых могут проявляться соответственно индивидуальным условиям естественные законы психической жиз­ни. Законы логики — отбор из возможных форм ассоциаций пред­ставлений, законы этики — отбор из возможных форм мотиваций; законы эстетики — отбор из возможных форм чувствования.

Нормы — это такие формы осуществления законов душевной жизни, которые с непосредственной очевидностью связаны с убеж­дением, что они, и только они, должны быть реализованы и что все остальные виды индивидуальных комбинаций, к которым ведет ес­тественно закономерная необходимость душевной жизни, достойны порицания из-за отклонения от нормы. Таким образом, нормативное сознание совершает отбор из движений естественно необходимой душевной жизни, одобряя одни и порицая другие. Нормативное за­конодательство не тождественно законодательству природы, но и не противоречит ему; оно представляет собой выбор из возможностей, данных законодательством природы. Нормативное сознание логиче­ской, этической и эстетической совести не требует ни того, что все­гда все равно происходит, ни того, что вообще не может произойти: оно одобряет кое-что из того, что происходит, тем самым порицая остальное».³¹

Отсюда мы можем заключить, что значение указанной юриди­ческой нормы уголовного кодекса заключено в самом факте недо-

³¹ Виндельбанд В. Дух и история. М., 1995. С. 113, 114, 115, 193,194.

144____________________________________________________ Глава I

тем безвозмездного присвоения кем-либо принадлежащего им иму­щества, т. е. его хищения;

— кража есть тайное хищение чужого имущества;

— следовательно, кража является недопустимым для кого бы то
ни было действием в любом цивилизованном обществе.

В достаточно объемном и содержательном исследовании про­фессора В. М. Баранова «Истинность норм советского права», кото­рое имеет для нас значение, как первое в отечественной литературе исследование проблемы истинности норм права, ставится несколько вопросов, которые, по мысли автора, отражают ее суть.

— является ли юридическая норма отражением действительно-
стиЮ и если является, то какую именно действительность она отра­
жает;

— может ли правовая норма рассматриваться в качестве позна­
вательной формы, какого рода знания она содержит в себе;

— возможно ли и при каких условиях достижение соответствия
правовой нормы действительности.³²

Признавая в общем смысле функцию отражения действительно­сти как специфическое обозначение способа обретения знания, от­метим, что теория отражения при характеристике юридической нормы имеет определенные границы, обладает достаточно абстракт­ным эвристическим потенциалом.

В отражении «застыл» страдательный, претерпевающий момент познания, который связан с пассивным состоянием гносеологиче­ского субъекта, даже если это познание характеризуется в рамках субъект-объектного взаимодействия Отражение как характеристика определенного способа познания не может касаться сферы возмож­ного, отражение предполагает одновременное актуальное присутст­вие субъекта и объекта отражения и основано по сути на преслову­той схеме принципиальной координации субъекта и объекта. При этом не могут получить достаточную объяснительн\ ю эффектив­ность и быть признаны в качестве действенных познавательных процедур такие методические гносеологические приемы, как про­гноз, предвидение, которые обычно связываются с тенденциями, направлениями и массовидными явлениями действительности.

¹

³³ Баранов В М Истинность норм советского права Проблемы теории и крити­ки Саратов, 1989 С 123.

феномен нормативно-правового сознания 145

При восприятии и познании социальной реальности человек имеет дело с изменяющимся миром, будучи сам включенным во все эти процессы изменения Этот мир можно назвать общественным бытием, но не производным от соответствующего понятия маркси­стской философии, а бытием людей в совместно создаваемом ими универсальном социальном пространстве. При этом мир понимается как относительно согласованное, принципиально совместимое су­ществование людей друг с другом, обеспечивающее условия жизни в динамических состояниях самообладания, права, свободы

В этом смысле человек зависим от необходимости создания этих условий жизни, при этом он априори включен в социальный контекст. Он представляет собой телесное существо, имеющее по­требности, которые требуют своего безусловного наполнения.

Общество и человек находятся во вполне реальных условиях обитания и природном окр\жении. Место расположения человека в природном космосе есть условие установления его собственного упорядоченного существования и определения места индивида в пространстве общественной жизни. Социальное пространство явля­ется в этом смысле заменой физического географического простран­ства, которое могло бы считаться непосредственным местом обита­ния человека. Однако включенность человека в природный космос осуществляется через социум, и именно социум определяет место и назначение индивидуальной жизни.

Уместность индивида в обществе определяется через установ­ление критериев включенности способов его поведения в социаль­ный контекст И оно определяет то. что допустимо и недопустимо для жизни в обществе, устанавливая нормативы и параметры дос­тупа к благу. В связи с этим непосредственный доступ к благу или установление условий к получению той или иной степени такого доступа тех или иных групп, классов, слоев населения зависит не от того, что существует частная собственность как радикальное препятствие для этого, а потому, что происходит исторический процесс наследования во всех композициях благообладания — в праве, собственности человека на свое собственное существование и свободе

Через правовую норму происходит унаследование опыта собст­венности человека на самого себя как ценность социума. Отсюда нормой измерения сущего становится утвердительное высказывание

146_____________________________________________________ Глава I

по поводу его положения в обществе со стороны самого этого обще­ства. Подобное проговаривание или голос права на жизнь, начиная с архаических времен, в той или иной адекватной тональности фикси­руется в законодательстве, где право связывается с личностью чело­века, ее имуществом, демократическими правами и свободами.

Какова истинность этого высказывания в тот или иной истори­ческий период времени, что оно конкретно выражает — потребно­сти, интересы, чаяния и кто говорит — класс, группа, народ как оли­цетворение голоса большинства? Во всяком случае, это голос жизни, а не смерти, как бы неадекватно он ни выражал состояние дел в об­ществе с проблемой индивида— раба, подданного, пролетария, буржуа, человека и гражданина.

Во все исторические периоды утверждалась одна и та же исти­на, которая достаточно поздно находила свое адекватное универ­сальное выражение в правовой норме. Ее суть состоит в том, что человек рождается и существует в условиях общества для жизни, а не для смерти. В связи с этим истинность правовой нормы заключа­ется в установлении того, что следует считать поведением, способ­ствующим увеличению качества индивидуальной и общественной жизни, а что следует признать его противоположностью и исклю­чить из социального контекста как негодное и неприемлемое.

Проблема, которая здесь возникает, заключается в том, что юридическая норма, если ее представить в виде фундаментального объективно учредительного высказывания типа Grundnorma Г. Кельзена, получающего последующую юридически догматиче­скую разверстку в законодательстве позитивного конструктивизма категорического императива И. Канта, либо серии заповедей как не­гативной рецептивности, воздержания, уклонения и избегания типа Декалога пророка Моисея, представляет собой высказывание, кото­рое не является отражением непосредственно воспринимаемого процесса и массива общественных отношений. Формулирование нормы является одновременно отражением накопленного опыта в виде дистиллятов традиции и обычая, это «анималистический», а не статический способ восприятия социальной реальности.

Юридическая норма представляет собой «маршрутное» опера­циональное описание следования праву как правилу' и тем самым налагает запрет на его нарушение.

феномен нормативно-правового сознания 147

Правовое мышление как вид нормативного мышления пред­ставляет собой открытый процесс накопления социального знания о человеке и его бытии — в мире с Другим. Производство социально­го знания — это одновременно воспроизводство человеческой жиз­ни в условиях общества. Накопление социального знания есть ре­зультат истории, и в этом его отличие от естестве ннонаучного зна­ния, имеющего дело с процессами, в протекании которых человек не принимает участия. Естественнонаучное знание используется, а со­циальное знание предназначено для того, чтобы обеспечить состоя­ние блага и всеобщей пользы. При этом знание как «плодоносный опыт» извлекается из социального контекста, в то время как в есте­ствознании знание обладает самодостаточностью как таковое и ста­новится ценностью, даже если оно не получило своего предметно практического приложения.

Действующее законодательство не может считаться в полной мере оригинальным знанием, оно основано на тысячелетнем опыте законотворчества, где сама идея закона по своему нормативному свойству неуклонного следования его предписаниям как обязываю­щей норме является аналогом истины естественнонаучного закона. В связи с этим творцом социальной истины может считаться в об­щем смысле все общество, народ подобно тому как он является дей­ствительным творцом бытующего в социальном пространстве языка.

Позитивное законодательство, выраженное в письменном языке, есть не что иное, как актуальная правовая нормативность, выражен­ная в оппозиции позитивной и негативной рецептивности.

Область негативных высказываний в праве, которая составляет содержание негативной рецептивности и связана с такими отрасля­ми, как уголовное и административное право, есть не что иное, как публично воспроизводимый способ отторжения непригодного в правовом отношении в поведении индивидов. Эти процессы отбра­сывания, очищения и освобождения общества от внутреннего раз­рушения и тем самым создание условий для утверждения массива позитивной рецептивности. которая получила нормативное закреп­ление в гражданском праве и примыкающих к нему отраслях права.

Нормативный массив позитивной рецептивности, которая ис­ходно утвердилась в сфере общественных отношений на основании согласования, договора и доверия можно считать фиксацией нормы в осуществлении гражданских прав и обязанностей, где ответствен-

148____________________________________________________ Глава 1

ность есть не что иное, как принуждение к должному поведению. В сфере позитивной рецсптивности принуждение характеризуется как реакция на совершение недолжного в виде преступления или адми­нистративного проступка.

То, что называется гражданско-правовой ответственностью можно считать позитивным обязыванием, направленным на осуще­ствление прав и обязанностей, которые следуют из закона или дого­вора. Такой вид ответственности не имеет признаков реакции в от­вет на совершение разрушительного действия, гражданско-правовая ответственность есть импульс правопритязания в ответ на неиспол­нение должного. Подобная характеристика существенным образом отличается от методики применения уголовно-правового и админи­стративно-правового принуждения по отношению к лицу, виновно­му в совершении деяния, которое относится к сфере недопустимого и недолжного.

Неисполнение условий договора недопустимо, но оно не являет­ся насильственным разрушительным воздействием по отношению к другой стороне по договору исходя из установки причинить вред. Подобное поведение связано с уклонением от исполнения позитив­ного долга.

Во многих случаях отрицание предиката истинности за юриди­ческой нормой обусловлено тем, что право имеет дело с должным, а не с сущим, в отношении которого только и имеет смысл предика­ция с позиций истинности или ложности. Однако следует отметить, что юридическая норма не есть суждение о должном как идеале или о некосм будущем событии. Она есть суждение о настоящем и акту­альном в модусе следования тому или иному типу поведения, по­этому кодекс или какой-либо другой нормативный акт можно рас­сматривать в качестве социального начертания, отделяющего пра­вомерное поведение от неправомерного, устанавливающего границы приемлемого поведения и создающего тем самым пространство доз­воленного и разрешенного.

Необходимо отметить, что не все логики придерживаются жест­кого различения между ценностными и истинностными суждения­ми, определяя задачи логики в неклассическом виде — как науки о правильности вывода от истинности суждения к другому истинно­стному суждению.

феномен нормативно-правового сознания 149

Известный представитель Львовско-Варшавской школы логики профессор А. Гжегорчик указывает, что «логика обладает таким свойством, что она ведет от признанных к признанным суждениям. Прежде всего отмечается, что независимо от того, к какой действи­тельности относятся этические суждения, они нередко образуют чрезвычайно компактную систему. Она отличается значительной последовательностью мысли и выражается посредством специфиче­ской логической структуры. Эта формальная структура этических рассуждений уже оправдывает их включение в научную философию. Относя математику к наукам, мы также имеем ввиду прежде всего ее формальное строение, а не задаемся, к примеру, вопросом: сущест­вуют ли в действительности точки или линии? Само собою понятно, что если мы мыслим о мире реальных вещей, то никаких точек не существует. Геометрия есть плод чистого воображения, разновид­ность научной фантастики. Она состоит из повествования об иде-альных предметах, которые в действительности не встречаются. Но поскольку существует определенное подобие между рассматривае­мыми в геометрии продуктами воображения и действительностью, геометрия становится даже полезным практическим умением. Ана­логичным образом обстоит дело и с некоторыми системами этики. Суждениям этики можно придать форму псевдо — описательных суждений. Высказывания в виде пожеланий, такие, например, как "Не убий" или "Не следует убивать'', можно преобразовать в описа­тельное высказывание типа — "Убийство — зло". Оно имеет почти ту же практическую значимость. Практическая равносильность обе­их формулировок вытекает из общего жизненного правила: следует делать добро и не делать зла. Совершенно очевидно, что при таком объяснении надо установить, в чем состоит описательный смысл предикатов "X есть добро" и "X есть зло". Описательный смысл оценок иной, нежели смысл описательных предикатов наблюдения. Однако эмпирический факт состоит в том. что люди создают и по­следовательно используют такие оценки в форме пссвдоописа-ний».³³

Например, правовой аксиомой является утверждение: договоры должны соблюдаться. Договорные отношения представляют собой универсальный нормоустановительный процесс осуществления прав

³³ Гжегорчик А. Жизнь как вызов. М., 2000. С. 91, 110.

150____________________________________________________ Глава 1

гражданами и государствами как субъектами международного пра­ва, где происходит обмен правами и обязанностями. Односторонний отказ от исполнения обязанностей по договору недопустим. Нару­шение условий договора разрушает доверие в обществе и мире в це­лом. Принцип доверия — это необходимое условие для утверждения и достижения согласия. Следовательно, норму о недопустимости одностороннего отказа от исполнения условий договора можно сформулировать следующим образом:

— принцип доверия является необходимым условием построе­
ния отношений между людьми, его отсутствие губительно для об­
щества;

— односторонний отказ от исполнения договора разрушает до­
верие между его сторонами;

— следовательно, односторонний отказ от исполнения условий
договора губителен для общества.

Отсюда основой для логического вывода в сфере юридической логики, поскольку это особая логика следования и вывода, бази­рующаяся на аксиоматике закона как всеобщего исходного установ­ления, предиката истинности, является совокупность общих прин­ципов законодательства. Она сосредоточена в преамбулах конститу­ции и ее принципиальных положениях, касающихся, в частности. прав и основных свобод человека и гражданина, соразмерности их ограничения со стороны государства. Предикат истинности здесь применяется по отношению к этим базовым суждениям, которые консолидируют вокруг себя весь корпус действующего законода­тельства, создавая тем самым актуально функционирующую право­вую систему.

Следовательно, предикат истины изначально применим к право­вой системе в целом и только затем с помощью собственных юри­дических средств происходит установление истинности или ложно­сти той или иной нормы в этой системе. Естественно, это логика по­нимания и истолкования, а не логика фактуальности, основанная на наблюдении и описании. Конечно, такого рода «юридизированная» логика не может не использовать процедуру описания, но, с точки зрения классической формальной логики, это будет выглядеть как прескриптивный, но отнюдь не дескриптивный анализ.

Измерение отдельной юридической нормы средствами фор­мальной логики и наделение ее прикацией — истинно или ложно —

феномен нормативно-правового сознания 151

происходит за счет ресурсов «юридизированной» логики. Такого рода логика использует формально-логический аппарат для дости­жения корректности и правильности в построении правовых силло­гизмов и завершающего вывода.

В построениях юридической логики, наряду с общей логической сетью включенности от общего к особенному и единичному, при­сутствуют такие специфические силовые динамические составляю­щие, как иерархия, соподчинение, придание той или иной силы юридической норме либо ограничение ее регулятивного воздействия и применения. Кроме того, могут использоваться такая логическая операция, как исключение той или иной правовой нормы из юриди­ческого контекста в силу ее неприменимости в данном случае или ее несоответствия закону либо конституционной норме.

Символы, кванторы и другие операторы, которое иногда ис­пользуются логиками для освоения юридического суждения в том или ином неклассическом варианте логики, ничего не меняют в пер­спективе трансформации этого суждения в логически «пристойный» вид, свойственный прескриптивным типам суждений. В глубине та­кой непригодности юридической нормы для исчерпывающего фор­мально-логического анализа скрывается существенное различие, которое свойственно двум конкурирующим нормативным системам логики: логики «прочтения» и познания Книги природы во всей ее полноте и логики установления действительного права в обществен­ной жизни. В одном случае, с точки зрения кантовского критицизма, речь идет о логике чистого разума, а в другом, — о логике практиче­ского разума, который не является чистым, поскольку его логика и есть не что иное, как нормоустановительный процесс мира во все-общегражданском плане.

Именно здесь и должен действовать принцип несмешанности познавательных методик одной и другой областей знания, поскольку регулятивный смысл логической истины и истины юридической нормы различен: в одном случае — это ориентация в мире знания о сущем как ставшем и имеющемся налицо, в другом случае, — это следование норме, как имеющемуся знанию, которое может стать мотивом совершения действия, а может и не стать таковым.

Можно ли считать юридическую норму результатом познава­тельных усилий и причислить ее к категории открытий, изобрете­ний, которыми обогащается сокровищница знания о мире или какой-

152____________________________________________________ Глава J

либо его части? Мы снова возвращаемся к феномену правообразова-ния, которое нельзя считать процессом, осуществляющимся только на уровне законоведения или законотворчества со стороны законо­дателя. Иначе бы законодателя можно было бы считать некой твор­ческой фигурой, подобной гениальным поэту, ученому или музы­канту.

Законодательное произведение³⁴ как специфический вид текста не может быть оценено как проект «застройки» правопорядка как бы заново, этот текст констатирует сложившееся положение дел. а в таких областях, как уголовное право, объекты защиты права сложи­лись уже с древних времен и сериация преступлений против лично­сти, частной собственности, государственной власти издавна суще­ствует как устойчивый массив негативной рецептивности в рамках исторически сложившегося кодифицированного законодательства. Исходя из этого, в сфере уголовно-правовой политики речь должна вестись не только и не столько о необходимости вновь формулиро­вать совершенно оригинальный нормативный массив негативной рецептивности в каком-либо вновь принимаемом уголовном кодек­се, а обеспечить и сохранить в указанных нормативных пропозициях правовую преемственность.

В этой области законотворчества проблематическими остаются сами феномены общественно опасного деяния, преступления и на­казания, которого оно заслуживает, и, следовательно, обеспечение совмещения политического и юридического составляющих разре­шения такой периодически возникающей проблематизации. Соот­ветствующая консолидация политического, экономического и юридического ингредиентов присутствует и в разрешении пробле-

³⁴ В известной работе профессора А А Ушакова «Очерки советской законода­тельной стилистики», в частности, указывается' «Текст законодательного произведе­ния представляет собой совокупность статей, объединенных общей темой, пробле­мой и идеей Расположение норм в законе напоминает серию лозунгов в форме зако­нодательных тезисов, содержащих ответы на возникающие в жизни вопросы В сущности, все законодательное произведение представляет цепь тезисов, выражаю­щих мысли законодателя в обезличенной форме. В связи с тем, что в законодатель­ные произведения рассчитаны на логическое восприятие, построение их текста ха­рактеризуется строгим логическим единством, последовательностью, тесной органи­ческой связью отдельных кусков текста, в которой каждое последующее высказывание вытекает из предшествующего и где общее высказывание подготовля­ет и разъясняет смысл конкретного». —Ушагав А. А Очерки советской законодатель­ной стилистики, Пермь, 1967. С. 73, 74.

феномен нормативно-правового сознания_________________ 153

мы видов собственности, когда разрешаются вопросы, связанные с имущественным оборотом и так называемым экономическим инте­ресом.

В такой консолидированной ситуации относительно самостоя­тельных ингредиентов социального и описанной значимости фигуры законодателя встает вопрос о том, кто же является автором произве­денного нормативного текста — государство, народ, отдельные группы, классы, слои населения.

Отсутствие автора ставит вопрос об интертексте законодатель­ного произведения, установлении связи между публичной артикуля­цией закона с каким-либо источником социально-перцептивного воздействия. Иными словами, с чьего голоса говорит законодатель и что он воспринимает, выражая воспринятое в таком продукте, как юридическая норма?

Речь идет о современном стандарте процесса легитимации, ко­торый имеет хождение во всех так называемых цивилизованных го­сударствах. Поэтому законодательство, с одной стороны, суть типо­вая схема этого процесса на современном этапе исторической эво­люции человечества, с другой стороны, на уровне национального законодательства и подзаконных актов оно являет собой отражение социальной реальности, которая подлежит доведению до состояния правопорядка и действительного обеспечения прав и свобод граж­дан. Ясно, что властное право устанавливать законы принадлежит государству. Законодательная власть существует как представитель­ный орган, учреждаемый на основании обязательных и периодиче­ских выборов. С точки зрения политической и юридической эта власть фундирована в гражданское общество как систему жизнен­ных потребностей и интересов индивидов.

По утверждению профессора В. М. Баранова «правовую норму правильнее определить как государственное указание на определен­ный должный, возможный, запретный или одобряемый вариант по­ведения».³⁵

В таком случае можно ли говорить о государстве и законодате­ле как специфических гносеологических субъектах в том смысле, в котором это можно усмотреть из традиционной декартовой гносео­логии?

³⁵ Баранов В. М. Указ. соч. С-113.

154____________________________________________________ Глава 1

Нормативность естественн онаучного познания исходно базиру­ется на выборе метода и средств познания, где разум одновременно становится инструментом познания и своеобразным резервуаром знания.

В сфере социально диагностической деятельности, которую при формулировании требований законодательства выполняет гос>дар-ство, происходит отнесение тех или иных действий, деятельности и социальных процессов к ценностям или антицепи остям. То есть речь идет о селективном способе отношения к действительности, кото­рый, с точки зрения процедуры нахождения истины необходимым образом, следует укоренить в какой-либо базисной ценности.

В качестве такой базисной нормы в современных условиях вы­ступают конституции государств как основные законы государства и общества. Они составляют ядро национальных правовых систем и образуют основу для нормативного определения в праве.

В упомянутой работе В. М. Баранов утверждает, что «в деятель­ности людей проявляются объективные законы и нормы. Отражая непосредственно организационную сторону деятельности и опосре­дованно условия деятельности, они приобретают объективное со­держание. Для того, чтобы содержание этих норм было адекватно воспроизведено, необходимы наиболее общие, фиксирующие суще­ственное, целостные формы знания. Только тогда объективная необ­ходимость, выраженная в исходных нормах социального опыта мо­жет существовать как содержание социального знания Естественно, что на уровне обыденного правосознания исходные нормы тоже воспроизводятся, но, как правило, неясно и неполно. Требуется спе­циальная познавательная деятельность, позволяющая наиболее аде­кватно выразить исходные нормы в суждениях и иных логических формах знания. Именно специальные исходные знания выражаются и в правовых нормах».

Именно в современных конституциях — совокупности базис­ных норм и принципов, можно отчетливо выявить публичную пер-цептивность, предшествующую артикуляции основного закона, принятие которого по современным стандартам происходит на ос­нове непосредственного выражения голоса народа, участвующего в референдуме. Естественно, подготовительная работа по формулиро-

Тамже. С. 210, 211.

феномен нормативно-правового сознания 155

ванию того или иного закона осуществляется на профессиональной основе, с привлечением соответствующих экспертов, но сам ано­нимный подход к законотворчеству является демократическим, ис­ходящим из принципа общей воли народа.

Общепризнанные ценности, которые получают закрепление в конституции как основном законе общества и государства, приобре­тают значение гносеологических очевидностей и истин как соответ­ствующих нормативов существования в обществе, скажем, в таких пропозициях, как стремление к общественному благу и богатству, к достойной жизни и условиям труда, к равному доступу к благу и счастью для всех членов общества и т. д. Было бы удивительно об­наружить в конституции, что целью общества является неблагопо­лучие, насилие, борьба, страдание и несчастье. Вместе с тем, чтобы общепринятые ценности для каждого получили свое реальное во­площение, конституция как базисное суждение содержит принцип соблюдения прав других лиц и необходимость законопосл>шания. Таким образом в основном законе имманентным образом заключена и содержится фундаментальная антропологическая истина, а соблю­дение требований действующего законодательства, которое нахо­дится в согласовании с высшей юридической силой конституции, согласно ее аксиологическому иллокутивному потенциалу, служит гарантией реального воплощения этой истины как состояния благо­получия и несет в себе вознаграждающий эффект. В факте обрете­ния блага через систему законопослушания и заключена истина юридической нормы как таковой, поскольку именно здесь происхо­дит смыкание провозглашенной и одобренной конституции как ба­зисной правовой нормы с действительностью. В связи с этим повсе­местно проводимое различие между должным и сущим можно ис­толковать как темпоральную отсрочку или задержку между высказыванием и наличным правовым состоянием субъекта права и как разрыв между словом и делом.

Иными словами, публично-правовая ценность в этом смысле начинает выполнять функцию истины, где вера в осуществление принципа заменяет очевидность актуального благосостояния и чув­ственного восприятия блага в качестве реального обладания им как неким предметом.

Именно здесь реализуется феномен доверия к законодателю и уважение к закону в целом, признание его за действительного выра-

156 Глава 1

зителя общественных потребностей и интересов Здесь мы имеем дело с утверждением рациональной публичной аксиологии, которая предлагает возможность благополучия в обществе, приняв за естест­венную очевидность право на жизнь и обретение соответствующего пространства для этой жизни.

При публичном утверждении схематизма такой рациональной аксиологии государство становится исторически принужденным к защите прав и свобод субъектов права, выступая в качестве соци­ального института, обеспечивающего право на жизнь в его генера­лизующем воздействии на все остальные его составляющие. В этом случае действует уже не принцип веры, а уверенность в том. что лишение правового качества жизни или \маление этого качества по­влечет восстановление нарушенного права и применение юридиче­ской ответственности к виновному в этом лицу. В связи с этим дове­рие к законодателю исторически воссоздается не за счет предостав­ления права, которое могло и не формулироваться, а на уровне фактически осуществляемого в той или иной степени права на жизнь При этом право государственной власти выступает в качестве мерила у-местности человека в обществе' раба, крепостного, феода­ла, пролетария, капиталиста либо человека и гражданина

В связи с этим законодатель выступает не в роли гносеологиче­ского субъекта, который открывает законы общественного развития и «транслирует» их через законодательство письменно, он выступа­ет в качестве аксиологического субъекта, утверждающего и провоз­глашающего социальные ценности и механизм их защиты через ма­нифестацию позитивной и негативной рецептивности.

В. М. Баранов указывает, что «нормы советского права не явля­ются непосредственной формой отражения объективных и субъек­тивных закономерностей регулир>емой деятельности, не дают пря­мого знания о состоянии и тенденциях ее развития. В юридических нормах содержится государственное понимание деятельности не в чисто гносеологическом виде, а в форме указания на определению организацию ее Нормативно-правовое отражение стремится не столько к адекватному воспроизведению юридически значимого предмета, как накоплению положительных знаний о нем, сколько к включению знания в процессы правового регулирования. О нормах советского права можно сказать, что они "познают" мир только для того, чтобы иметь возможность предписывать, повелевать, уравно-

феномен нормативно-правового сознания 157

вешивать. рекомендовать, поощрять. Следовательно, гносеологиче­ское своеобразие норм советского права состоит в том, что они мо­гут находиться в значительно более многообразных отношениях к отражаемой деятельности, чем, например, образы науки.

Правовая норма есть единство содержательного обретения дея­тельности и государственной реакции на этот предмет. Знание о па­раметрах, уровнях, структуре, свойствах деятельности, поставляемое собственно познанием, есть лишь необходимая предпосылка воз­никновения государственной реакции, правовой оценки. И все же государственная реакция не просто оценочное выражение отноше­ния конкретного субъекта правотворчества и познавательной дея­тельности. Государственная реакция с неизбежностью включает в себя специфические познавательные операции — сравнение дея­тельности с классовыми интересами и задачами. Операции являются познавательными, так как в результате их возникает нормативный образ особого среза отражаемой и регулируемой деятельности — ценностью Обнаружить непосредственный объект государственно­го оценочного познания, а также идеальную копию этого объекта — правовую оценку, мы вправе ставить вопрос о соответствии, адек­ватности одного другому. Но это и есть в сущности своей проблема истинности норм советского права».³⁷

В этой экспозиции истинности юридической нормы отчетливо виден недавний монологический стиль тотального регулирования общественных отношений со стороны государственной власти, от­сутствие гражданского общества как системы имущественных от­ношений, которая бы находилась в оппозиции к детальной их регла­ментации. Поэтому неслучайно потребность в урегулировании той или иной деятельности в обществе квалифицир\ется автором как непосредственная реакция государства. Государство представляется здесь как единственный субъект нормологической перцепции, кото­рый поглотил в себе все правовое пространство.

Главным отличием современного состояния дел в России после принятия Конститлции 1993 г является закрепление международно-правового стандарта прав и свобод, поэтому аксиологический под­ход в определении истинности юридической нормы является преоб­ладающим. При таком положении ценность как благополучие путем

Там же. С. 204,205,224.

158____________________________________________________ Глава 1^

реализации права и свободы становится всеобщим регулятивом об­щественной жизни в целом. Отсюда благо соотносится в конечном счете с жизнью человека как таковой, а защита права и свободы ста­новится задачей, идеологическим, политическим и юридическим принципом государства. Очевидна относительность этого принципа на определенном историческом этапе как относительна всякая исти­на, не обладающая соответствующей полнотой и всесторонностью.

Поскольку здесь фиксируется базисная ценность как норма су­ществования человека в обществе, то вся правовая система соотно­сится с ней и истинность конкретной юридической нормы получает характер соответствия базисному предложению, это характерно для всякой системы знания как согласующегося с самим собой интел­лектуального образования, но такой массив наличного социального знания как действующее законодательство обладает определенными особенностями, которые отличают его от обычного массива знания в виде описательного повествования.

Поэтому уже вполне обоснованной следует признать принципы интеллектуальной диагностики ложности юридической нормы, ко­торые были выдвинуты В. М. Барановым, хотя их и нельзя считать формально-логическими, они представляют собой плод «юридизи-рованной» логики: «Ложной в диалектико-материалистическом и специально-юридическом смыслах является правовая норма, кото­рая вследствие тех или иных причин (волюнтаризм, устарелость, несоответствие новым условиям и потребностям и т. п.) объективно сдерживает развитие прогрессивно-положительной с точки зрения общенародных, общегосударственных интересов регулируемой дея­тельности. Ложной следует считать ту правовую норму, которая включает правило, издание которого относится к компетенции дру­гого субъекта правотворчества, ложной называется и та правовая норма, которая получила неправильную отраслевую ''привязку'', к числу ложных относятся те юридические нормы, которые содержа­тельно не согласуются (противоречат, неосновательно суживают или расширяют, неверно конкретизируют и дополняют) с ранее ус-

ЭО

тановленными нормами права».

Здесь отчетливо видно, как автор оставляет классическую гно­сеологию с присущей ей процедурой истины и переходит в юриди-

Тамже. С. 245-249.

феномен нормативно-правового сознания 159

ческий контекст и пространство «юридизированной» логики как ди­намической нормативной системы согласованного знания, которое должно выполнять функции самоочищения для сохранения необхо­димой юридической силы регулятивного воздействия.

Подводя итог, следует констатировать, что законодательство — это система нормативных высказываний, истинность которых поко­ится на феномене истинности или очевидности общечеловеческих ценностей, ядром которых является право человека на жизнь.

Традиционная гносеология применительно к социальному зна­нию поглощается рациональной аксиологией, точно так же познава­тельный норматив поглощается аксиологическим нормативом.

Благо становится равным истине, когда истина естественнона­учного знания включается в контекст социальной истины, а эта ис­тина имеет признаки долженствования, как и традиционный позна­вательный процесс, который не является завершенным. Исчерпание познания природы означало бы одновременно и окончательное по­знание человека или обретение полноты антропологического знания.

В связи с тем, что юридическая норма обладает признаками ба­зисного высказывания, она и является тем основанием, с помощью которого реализуется процедура истины в праве на уровне справед­ливого судебного разбирательства. Данный процесс является именно процедурой установления истины по делу, поскольку базисная ис­тина, на основе которой осуществляется юридическая практика, присутствует в «теле» законодательства как органической системы юридических норм.

Глава 2

ФИЛОСОФСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

Quot;НОРМЫ

АНТРОПОЛОГИЯ ЮРИДИЧЕСКОГО