Правда заключается в том, что счастье требует гораздо большего и намного меньше, чем общая сумма наших владений и удовольствий

жажда. Если вы не понимаете, как натрий влияет на человеческий организм, то не сможете разобраться, что происходит. Вы будете продолжать пить, считая, что еще больше жидкости сможет утолить жажду, но, вместо этого, соленая вода в конечном итоге убьет вас. Чем больше, тем для нас хуже.

Наша жизненная задача — смирить свою низменную природу и руководствоваться природой возвышенной, о присутствии которой, готов поспорить, все мы интуитивно знаем. Затем нам необходимо заново определить для себя и нашей культуры, что же такое, в действительности, счастье. Это — не гедонизм и не потакание своим прихотям. Стремление к счастью, как записано в Декларации неза-

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

висимости, — это Богом данное право. Однако в нашей коммерциа- лизированной культуре слово «счастье» полностью утратило тот изначальный смысл, который в него вкладывали основатели США. Классическое значение этого слова — то, что греки называли «eudai- monia», добродетельная жизнь. И достичь ее можно только посред- ством честности, порядочности, благородства, добрых поступков. Вот каково определение и понимание счастья, которое необходимо воз- родить в жизни современной цивилизации.

Поразмышляйте об этом. На мгновение представьте себя на месте Козловски или какого-нибудь другого корпоративного захват- чика, овладевшего роскошным имуществом. Вы действительно счи- таете, что, воруя сотни миллионов долларов, живя во дворцах и распивая дорогие вина, они испытывали покой? Все это могло при- нести разве что чувственные удовольствия, которых требует низмен- ная природа, но я не верю, что они могли когда-нибудь дать ощущение настоящего удовлетворения и наполненной смыслом, це- леустремленной жизни.

Правда заключается в том, что счастье требует гораздо боль- шего и намного меньше, чем общая сумма наших владений и удоволь- ствий. В действительности мы не жаждем несметных богатств. Мы хотим обрести ощущение своей значимости и полезности — чувство человеческого достоинства.

 

 

Глава 6

 

 

Смеясь

в лицо смерти

 

 

В

ечером 30 августа 1966 года Ньен Чен сидела одна в своем ка- бинете, читая книгу «Взлет и падение Третьего Рейха». Стояла сырая, прохладная шанхайская ночь. Через открытые окна в комнату проникал аромат магнолии. В доме было необычайно тихо. Он словно замер в ожидании какого-то катаклизма. Если не считать двоих слуг, то Ньен была дома сама. Ее дочь Мейпин еще не вернулась с работы на Шанхайской киностудии, где ей приходилось

посещать пропагандистские собрания.1

Около полуночи Ньен услышала, как по улице прогрохотал и остановился возле ее дома грузовик. Затаив дыхание, она замерла в ожидании. Через мгновение кто-то начал настойчиво звонить и сту- чать в калитку, выкрикивая революционные лозунги.

Красногвардейцы наконец пришли и за ней.

Вызвав служанку по имени Ляо Жао, Ньен попросила ее открыть калитку и схватила экземпляр Конституции Китайской Народной Рес- публики. Ее сердце едва не выскакивало из груди, хотя она понимала, что внешне должна любой ценой сохранять спокойствие. Они явно будут ее запугивать, и страх только подзадорил бы нападавших.

В парадную дверь ворвалась группа из тридцати-сорока крас- ногвардейцев. Большинство из них были юношами в возрасте от пят- надцати до двадцати лет. Трое их наставников — мужчин постарше — наблюдали за происходящим со стороны.

К Ньен Чен подошел командир красногвардейцев: «Мы, Крас- ная Гвардия, пришли, чтобы свершить революционное правосудие!» Ньен Чен, подняв томик Конституции, посмотрела командиру прямо в глаза: «Врываться в частный дом без ордера на обыск — это

нарушение Конституции».

Тот, выхватив книгу, швырнул ее на пол: «Конституция отме- нена. Она была написана ревизионистами внутри Коммунистической

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

партии. Мы признаем только учение нашего великого председателя Мао».

Один из красногвардейцев ударил палкой, которую держал в руках, по зеркалу, висящему над деревянным сундуком в прихожей. Оно разлетелось на куски, и другой юноша повесил вместо него доску с цитатой Мао Цзэдуна: «Когда уничтожены вооруженные враги, все еще остаются враги без оружия, и мы не должны их недо- оценивать».2

В следующее мгновение юные красногвардейцы принялись гро- мить все вокруг, круша мебель, сбрасывая на пол книжные полки, исполосовывая ножом бесценные картины Линь Фэнмянь и Ци Байши. В своем неистовстве ревностные последователи Мао выво- рачивали содержимое шкафов и комодов, раздирая на куски одежду и постельное белье Ньен Чен. Они сбрасывали с кроватей и кромсали ножами матрасы, топтали ногами грампластинки с музыкой. Добрав- шись до кухни, красногвардейцы принялись выворачивать на кучи изодранной одежды муку, сахар и консервацию. Откупорив не- сколько бутылок красного вина, они полили им месиво на полу.

Когда красногвардейцы достигли третьего этажа, где Ньен Чен хранила большую часть своей коллекции антикварного фарфора, они подняли такой грохот, что, казалось, дом не просто громят, а сносят. Ньен поспешила наверх, чтобы выяснить, что там происходит, и вошла в комнату как раз в тот момент, когда незваные гости доставали из обитых тканью ящиков дорогостоящий коллекционный фарфор. Один из юношей, выставив в ряд набор из четырех чаш для вина, когда-то принадлежавших императору Канси, начал топтать первую из них.

Ньен бросилась к его ногам. Этому набору было триста лет! Она ухватилась за ногу красногвардейца, уже занесенную над второй чашей, из-за чего они оба повалились на пол. Быстро поднявшись, юноша сильно пнул Ньен в грудь. На ее крик сбежались другие крас- ногвардейцы, чтобы узнать, что происходит.

Ньен попыталась воззвать к их разуму и как-то умиротворить их: «Ваш визит в мой дом уже поднял мою социалистическую созна- тельность. Я была неправа, единолично пользуясь всеми этими кра- сивыми и ценными вещами. Они по праву принадлежат народу. Умоляю вас, передайте их в Шанхайский музей».3 Но красногвар- дейцы, наученные тому, что ничто из прошлого не имеет ценности, решили, что Ньен Чен хитрит.

Особенно она переживала о статуэтке богини милосердия Гу- аньинь из белого китайского фарфора. Это была работа знаменитого скульптора Чен Вэя, жившего в XVII веке в период правления дина- стии Мин. Кремово-белое лицо статуэтки было выполнено настолько искусно, что казалось живым.

 

 

Г Л А В А 6

 

«На одном из ваших транспарантов написано: ‘Да здравствует мировая революция!’ — сказала Ньен. — Если вы хотите понести крас- ный флаг нашего великого председателя Мао по всему миру, то вам для этого понадобятся деньги».4 Она объяснила, что стоимость ее коллекции антикварного фарфора составляет не менее миллиона юаней — это более, чем полмиллиона долларов.

Услышав волшебное слово «миллион», наставники красногвар- дейцев начали совещаться со своими юными подопечными. Наконец, они решили вернуть фарфор обратно в ящики и представить вопрос о дальнейшей судьбе коллекции на рассмотрение своих предводителей. На следующий день, когда дом Ньен Чен все еще был оккупи- рован красногвардейцами, приехал представитель городской адми- нистрации Шанхая, чтобы разъяснить суть долгосрочных последствий акта революционного правосудия. Он сказал Ньен, что ей и ее дочери оставят только две комнаты в их доме, а остальные будут отданы другим семьям. «Вам не будет позволено жить в усло- виях лучших, чем у обычного рабочего, — сказал представитель ад- министрации. — Диктатура пролетариата не ставит перед собой цель физически вас уничтожить. Мы хотим спасти вашу душу, реформи-

ровав ваш образ мышления».5

Когда красногвардейцы, наконец, покинули ее дом, Ньен Чен обнаружила, что они повесили на входе плакат с надписью: «Здесь живет иностранный шпион». Кем-кем, а уж шпионом она точно не была, хотя условия ее жизни для Китая действительно были нети- пичными…

Ньен Чен родилась в богатой семье землевладельцев. Со своим будущим мужем она познакомилась в Лондоне, где они оба учились в университете. Поженившись в 1939 году, супруги вернулись в Чун- цин, выполнявший роль столицы Китая на период войны. Муж Ньен стал дипломатическим чиновником в правительстве Чан Кайши, ли- дера партии «Гоминьдан». Он возглавлял шанхайское представитель- ство Министерства иностранных дел, когда в 1949 году к власти пришел Мао Цзэдун, и партии «Гоминьдан» пришлось спасаться бег- ством на Тайвань. Супруги не убежали из страны, надеясь, что ком- мунисты будут придерживаться умеренной политики. Муж Ньен даже помогал в передаче дел новому правительству, неся службу со- ветника по международным отношениям при новом мэре Шанхая.

На следующий год ему позволили уволиться с государственной службы и стать главным управляющим офиса компании «Shell Inter- national Petroleum» в Шанхае. Мао Цзэдун нуждался в услугах

«Shell». Это была единственная крупная нефтяная компания, согла- сившаяся вести бизнес в Китае. Благодаря этому, представители ком- мунистической партии относились к чете Чен благосклонно.

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

После того, как муж Ньен умер в 1957 году от рака, его на посту генерального управляющего сменил специалист из Великобритании. Он нуждался в помощи в некоторых вопросах взаимодействия с китайским правительством, и потому компания «Shell» предложила Ньен работу консультанта. Она выполняла роль связующего звена с профсоюзом

«Shell» и курировала ведение учетной документации. Ньен занимала эту должность до весны 1966 года, когда компания закрыла свой офис в Шанхае после того, как власти национализировали фонды «Shell». С благословения китайского правительства Ньен Чен работала на капи- талистическую фирму вплоть до первых дней Культурной революции. Коллективное мнение руководителей Китая постоянно меня- лось, переводя в фавориты то одну, то другую фракцию. Цель Куль- турной революции Мао Цзэдуна заключалась в том, чтобы обеспечить полную гегемонию его политики. Особенно ему мешал Лю Шаоци, который придерживался более умеренных взглядов. В ходе Культурной революции члены Коммунистической партии судо- рожно пытались подстроиться под политику Мао или, по крайней мере, уклониться от необходимости противоречить ей. Партийные фракции стремились расширить свое влияние, демонстрируя, что их конкуренты придерживаются антимаоистских взглядов. Их полити- ческие игры объединяли в себе тактику «разделяй и властвуй» с об-

винениями «по принадлежности».

Ньен Чен была отведена роль главной жертвы. С ее помощью некоторые влиятельные люди рассчитывали дискредитировать своих оппонентов — цель, которой они хотели достичь любой ценой. По- гром в доме Ньен стал лишь первым шагом в реализации их планов.

 

Через несколько недель после конфискации ее дома красно- гвардеец и один пожилой революционер привезли Ньен Чен в здание школы на так называемое «противостояние», которое по сути пред- ставляло собой бутафорский суд, состоящий исключительно из крас- ногвардейцев и более опытных революционеров. Прокурор объявил собранию, что эта женщина происходит из семьи землевладельца, получила образование в Англии, была замужем за пособником пар- тии «Гоминьдан», который, к тому же, работал на компанию «Shell International Petroleum», а значит все ее интересы связаны с капита- листами. Она и сама была на хорошем счету в «Shell», и потому ав- томатически является врагом китайского вождя Мао Цзэдуна и его великой Культурной революции. Наконец, прокурор объявил суть обвинения. Поскольку компания «Shell» занималась сбором развед- данных для Великобритании, засылая своих агентов вглубь Китая под

 

 

Г Л А В А 6

 

предлогом продажи керосина крестьянам, Ньен Чен, наверняка, — главный агент британской разведки.

«Вы выслушали выдвинутые против вас обвинения, — обратился к ней прокурор. — Ваше преступление против китайского народа чрезвычайно серьезно, и вы сможете искупить свою вину только чи- стосердечным раскаянием. Вы готовы во всем признаться и расска- зать, каким образом вошли в тайный сговор с британскими империалистами, чтобы вести подрывную работу против народного правительства? Будете сознаваться?!»

Ньен сочла этот вопрос оскорбительным. «Я никогда не совер- шала ничего против китайского народа и правительства, — заявила она. — Компания ‘Shell’ работала здесь только потому, что этого хо- тели руководители страны. Разрешение на открытие шанхайского офиса ‘Shell’ было выдано государственным советом и подписано ни кем иным, как премьер-министром Чжоу Эньлаем».

Услышав это, заполненный людьми зал начал кричать: «При- знавайся! Признавайся!!»

«Мы не позволим классовому врагу спорить с нами!» — завопил прокурор. Вокруг Ньен, тряся перед ее лицом кулаками, столпились красногвардейцы. «Грязная шпионка! — орали они, дергая Ньен за одежду и оплевывая ее. — Мерзкая прислужница Запада! Мы убьем тебя!»6

«Я ни в чем не виновата! — сказала Ньен так твердо, как только могла. — Мне не в чем раскаиваться».7

 

27 сентября 1966 года Ньен Чен была доставлена в СИЗО №1, в котором находились под стражей большинство важных политза- ключенных Шанхая. На тот момент она не виделась с дочерью уже несколько недель. Мейпин жила в «коровнике» Шанхайской кино- студии — казарме, в которой содержали под домашним арестом людей, объявленных «классовыми врагами».

Картина, представшая перед Ньен, когда она впервые увидела тюремный коридор, запомнилась ей на всю жизнь: длинный ряд две- рей с тяжелыми засовами и висячими замками, дальний конец кото- рого терялся во мраке, пугающем своей неопределенностью.

Ее камера была невообразимо грязной. Стены, еще хранившие следы побелки, пожелтели от времени и были испещрены темными полосами. С потолка свисала лампочка без абажура. На сыром це- ментном полу повсюду виднелись черные пятна плесени, а в один из углов был встроен открытый унитаз. В камере было единственное ма- ленькое окно, защищенное железной решеткой. Когда Ньен с трудом

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

удалось открыть его, порыв ветра окатил ее облаком пыли и осыпав- шейся краски. Обстановку камеры составляли только три узких, ско- лоченных из досок койки. Одна из них стояла под стеной, а из двух других сбили двухъярусные нары. Выходная дверь была цельноме- таллической, если не считать окошко с железной шторкой, через ко- торое передавали пищу и другие необходимые вещи.

Скомкав несколько кусков туалетной бумаги, которую ей раз- решили взять в камеру, Ньен попыталась отчистить свою койку. Ей казалось, что она никогда не сможет заснуть в настолько грязном месте, поэтому она попросила, чтобы ей принесли веник.

«Уже два часа ночи! — крикнул ей через дверь охранник. — Ло- жись спать!»8

Ньен все-таки попыталась заснуть, но из-за тучи комаров сде- лать это было совершенно невозможно. Так она просидела до зари, когда лампочку, наконец-то, выключили, и через окно в камеру про- никли лучи рассвета.

Первый тюремный завтрак Ньен подали в измятом алюминие- вом котелке. Как выяснилось, теперь ей предстояло питаться водя- нистой рисовой кашей с несколькими кусочками соленых овощей.

Вскоре после завтрака Ньен попросила встречи с каким-нибудь официальным лицом — с кем-то, кто мог бы объяснить ей, за что она оказалась в тюрьме. Ньен настаивала на том, что это какая-то ошибка. Она не совершила никакого преступления.

На это охранник ответил, что ее оправдания бесполезны. Вла- сти никогда не отправили бы в СИЗО №1 невинного человека.

Однако Ньен не упала духом и сосредоточилась на более на- сущных вопросах. Ей нужно было как-то привести в порядок камеру, и она опять попросила, чтобы ей дали веник. Охранник сообщил, что обычно заключенным веники выдают только по воскресеньям, но, по- скольку Ньен была из новоприбывших, он все-таки выполнил ее просьбу.

Вскоре после того, как Ньен начала уборку, охранник передал ей через окошко в двери какой-то бумажный листок. Это была кви- танция за четыреста юаней, — деньги, которые у нее были при себе в момент ареста. Ньен планировала отдать их своему садовнику, как последний платеж за его услуги. Охранник сообщил, что эти деньги положили в банк на ее имя, и Ньен может приобрести на них пред- меты первой необходимости. Она сразу же попросила купить для нее таз, две эмалированных кружки (одну — для пищи, другую — для питья), несколько катушек с нитками, швейные иголки, мыло, поло- тенца, зубную щетку и пасту, и несколько рулонов туалетной бумаги. На обед опять принесли вареный рис, но на этот раз — с капу- стой. Ньен сделала из риса клейстер и с его помощью приклеила туа-

 

 

Г Л А В А 6

 

летную бумагу по кромке, где край койки примыкал к грязной стене. Благодаря этому барьеру, Ньен почувствовала себя значительно лучше. Кроме того, она использовала для уборки немного питьевой воды. Обычно заключенным не разрешалось производить в камере даже малейшие изменения. Для того чтобы оправдать свои действия, Ньен процитировала Мао Цзэдуна: «Соблюдение гигиены — это слава, несоблюдение гигиены — позор».9 Так она физически приспо- сабливалась к окружающей обстановке.

Ньен решила, что не будет делать никаких ложных признаний. Она видела, как многие люди — даже бывалые члены коммунистиче- ской партии — совершали ритуал покаяния в надежде, что это об- легчит их страдания. Твердая решимость Ньен пред лицом ужесточающихся преследований была настоящим чудом и непости- жимой тайной.

Позже она напишет: «Когда меня привезли в следственный изо- лятор, я не видела будущего. Мне не было страшно. Я верила в спра- ведливого и милосердного Бога и ожидала, что Он выведет меня из этой преисподней».10

Официальные допросы Ньен Чен в СИЗО начались только через несколько месяцев. Ее отвели в дальний конец огражденной тюремной территории, где на большом деревянном щите красовалась надпись: «Мягкое обращение — тем, кто честно сознается. Суровое наказание — тем, кто упорствует. Вознаграждение — тем, кто демон- стрирует похвальное рвение».11

Поначалу допросы проводили два человека: главный следова- тель и секретарь, записывавший все, что она говорила. Ньен Чен также обратила внимание на узкое, решетчатое окошко, через кото- рое, вне всякого сомнения, за ходом допросов наблюдал какой-ни- будь более высокий чин.

Главный следователь объявил: «Это следственный изолятор

№1, тюрьма для политзаключенных. Здесь содержатся и допраши- ваются контрреволюционеры, совершившие преступления против на- родного правительства».

«В таком случае, меня здесь быть не должно», — сказала Ньен.

«Вы здесь именно потому, что совершили преступление против народного правительства», — продолжал «давить» следователь.

«Это, несомненно, какая-то ошибка», — ответила Ньен.

«Народное правительство не ошибается».

«Вы же — представитель власти, — не сдавалась Ньен. — Как вы можете выдвигать столь абсурдные обвинения?»

«Это не абсурдные обвинения».

«В таком случае вам придется предъявить доказательства».

«Разумеется, у нас есть доказательства», — солгал следователь.

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

«Тогда предъявите их, — саркастически бросила Ньен. — Я не верю, что у вас есть хоть какие-то улики против меня … потому что ни у вас, ни у кого-либо другого не может быть того, чего попросту не существует».12

 

Ньен годами противостояла разным следователям, пытавшимся доказать, что у народного правительства есть доказательства ее шпионской деятельности. Они снова и снова просили ее написать ав- тобиографию, надеясь уловить ее в каких-нибудь расхождениях. Сле- дователи ссылались на дружбу Ньен с британскими дипломатами и другими, кого они подозревали в шпионаже, но не могли доказать выдвинутых против нее обвинений.

В ходе допросов позиция Ньен оставалась неизменной: «Разве я не должна ожидать от народного правительства справедливости?»

«Справедливости! Что такое справедливость? — насмешливо спросил один из следователей. — Пустой звук. Абстрактное слово, лишенное объективного смысла. Каждый класс подразумевает под справедливостью что-то свое. Капиталисты считают, что вполне спра- ведливо эксплуатировать трудящихся, хотя последние придержи- ваются прямо противоположного мнения. В любом случае, кто вы такая, чтобы требовать к себе справедливости? Когда вы сидели в своем теплом доме в то время, как другие дрожали на снегу, вы разве думали о справедливости?»

«Вы путаете социальную справедливость с юридической, — воз- разила Ньен. — Могу сказать, что мы с моим покойным мужем оста- лись в 1949 году здесь, а не последовали за ‘Гоминьданом’ на Тайвань, именно в надежде, что народное правительство улучшит условия жизни в Китае».

«Как бы там ни было, абстрактная концепция справедливости нас не интересует, — сказал следователь. — Армия, полиция и суды — это репрессивные инструменты, используемые одним классом против другого. Они не имеют никакого отношения к справедливости. Во времена реакционного правительства ‘Гоминьдана’ в той камере, в которой сейчас сидите вы, содержались члены Коммунистической партии. И вот, уже диктатура пролетариата применяет те же самые репрессивные инструменты против своих врагов».13

И все же, Ньен была убеждена, что тщательное и честное рас- следование ее дела приведет к торжеству правосудия. Она была на- столько уверена в этом, что бросила своим оппонентам вызов. Однажды она вручила следователю следующее заявление: «Я — пат- риотка Китая и законопослушная гражданка. Я никогда не совершала никакого преступления против народного правительства. Если следо-

 

 

Г Л А В А 6

 

ватели народного правительства найдут во всем Китае хоть кого-ни- будь, от кого я пыталась получить конфиденциальную информацию, то я готова принять смертную казнь. В завершение расследования по моему делу, когда я буду найдена совершенно невиновной, народное правительство должно меня полностью реабилитировать — в том числе, публично извиниться передо мной в газетах».14

В марте 1969 года революционеры, желая сломить Ньен, устроили для нее еще одно «противостояние». Ее перевезли из СИЗО в ту самую школу, где ранее она уже подверглась нападкам. Там Ньен, не снимая с нее наручников, швырнули на пол перед со- бранием из бывших сотрудников «Shell». Последние два года их со- держали под стражей именно в этой школе, «перевоспитывая» в соответствии с учением Мао Цзэдуна.

Стены зала, в котором проходило собрание, были увешаны большими плакатами, изобличающими Ньен, как шпионку. Одного за другим, ее бывших коллег вынуждали выходить вперед и разоблачать ее, как агента британской разведки. В завершение, главный бухгалтер

«Shell» — мужчина по имени Тао — «признался», что был завербован мужем Ньен для шпионажа в пользу Великобритании. Он также об- винил Ньен в том, что она предлагала ему большую взятку за его молчание о подрывной деятельности компании.

Потрясенная всей нелепостью этого шутовского суда, Ньен за- прокинула голову и громко расхохоталась. Ее смех, эхом отразившись от стен зала, вернулся к ней тихим хихиканьем ее бывших коллег. Тю- ремщики тут же схватили ее и вернули обратно в СИЗО №1.

Ньен сразу же подвергли еще одному допросу, потребовав, чтобы она объяснила, как можно смеяться, будучи обвиняемым в столь тяжком преступлении. «Если вы разыгрываете комедию, то не должны удивляться, что зрители будут смеяться. Это естественная реакция», — ответила Ньен.15

 

На стороне народного правительства не было правды или до- казательств, но зато было в избытке власти над жизнью Ньен Чен. Однажды, когда ее привели на очередной допрос, Ньен обступили пятеро охранников — как мужчин, так и женщин, — которые начали толкать ее друг к другу. «Ты — пособница империалистов! — кричали они. — Грязный эксплуататор рабочих и крестьян!»16

Один из охранников, схватив Ньен за лацканы куртки, швырнул ее на стену. Не успела она упасть, как он подхватил ее и снова толк- нул на стену — еще сильнее, чем в первый раз. Он повторял это снова и снова.

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

Наконец, обессиленную Ньен усадили на стул, и охранники на- чали осыпать ее градом ударов и пощечин, крича: «Ты будешь при- знаваться? Признавайся!!»17

Когда Ньен в очередной раз отказалась, на нее надели наручники.

«Это тебе в наказание за твое упрямство. Будешь ходить в них, пока не согласишься признаться. Как только сделаешь это, мы их сразу сни- мем. Признаешься сейчас — снимем сейчас. Признаешься завтра — сни- мем завтра. Если не признаешься год, то будешь ходить в них целый год. Если не признаешься никогда, то так и умрешь в наручниках».18

Максимально туго затянув наручники, женщина-конвоир отвела Ньен в карцер без окон размерами два на два метра. Из-за сдавлен- ных запястий, которые распухли и мучительно болели, Ньен провела бессонную ночь. При этом к ней то и дело приходили охранники, спрашивая, готова ли она признаться.

Проведя сутки в карцере, Ньен подверглась еще одному до- просу, в ходе которого обвинители заверили, что впившиеся в ее за- пястья наручники могут причинить серьезный и необратимый вред рукам. «Вы переживаете о своих руках, и совершенно правы, — ска- зал следователь. — Руки очень важны для любого человека, но осо- бенно для интеллектуалов, которые много пишут. Вы непременно должны постараться сохранить свои руки невредимыми, и сделать это очень просто. Всего лишь признайте свою вину».19

Ньен вернули обратно в обычную камеру, но наручники не сняли. Вскоре они протерли ей кожу до костей. Ньен могла хотя бы немного отдохнуть от мучительной пульсации и жжения в отекших руках, только положив их на свернутое одеяло, когда она пыталась спать сидя. Наутро одеяло было покрыто пятнами гноя и крови, а тело Ньен пылало от высокой температуры.

Из-за наручников она не могла держать ни ложку, ни кружку. Все, что ей удалось сделать, чтобы подкрепиться, — это вывернуть миску с рисом и капустой на полотенце и затем есть без помощи рук, как животное.

Охранники снова и снова предпринимали попытки добиться от нее признания. Вскоре их голоса начали все больше отдаляться от нее, и Ньен окончательно лишилась чувств.

Придя в сознание после обморока, она увидела, что лежит на полу, а над ней стоит группа охранников. «Вставай! Поднимайся! — крикнул ей один из них. — Хватит притворяться мертвой! Тебе никто не даст так просто отделаться!»

В голове Ньен немного прояснилось, и она поняла, что ее руки, хотя и связаны за спиной, уже не закованы в наручники.

«Давай, поднимайся!» — крикнула женщина-охранник.20 Ньен провела в наручниках одиннадцать дней.

 

 

Г Л А В А 6

 

 

Из-за отсутствия отопления в камере она дважды в течение су- ровой зимы попадала в госпиталь с воспалением легких, которое, по мнению врачей, могло убить ее. Из-за скудного питания у нее сильно воспалились десны и открылось менструальное кровотечение.

Впрочем, ни болезнь, ни пытки не причиняли Ньен столько страданий, как желание увидеться с дочерью. Что случилось с Мей- пин? Ньен постоянно ожидала, что получит от нее весточку в каком- нибудь гостинце. Другие заключенные время от времени получали от родных передачи с туалетными принадлежностями и другими пред- метами первой необходимости, но Ньен ничего не приносили. Долгое время она говорила себе, что дочь просто не рискует выходить с ней на связь из соображений безопасности. Как-никак, Ньен была объ- явлена иностранной шпионкой.

К ноябрю 1971 года та одежда, которую охранники предоста- вили Ньен пятью годами ранее, совершенно износилась. Она нужда- лась в новых вещах и особенно — в куртке на подкладке, потому что из старой куртки уже выпала почти вся набивка. Власти пообещали, что как-то решат этот вопрос.

И вот, однажды Ньен принесли большой сверток. Развязав его, она обнаружила куртку на подкладке, подшитое флисом зимнее пальто, два свитера и пару шерстяного нижнего белья. Все эти вещи красногвардейцы позволили Мейпин оставить себе еще после первого набега на дом семьи Чен. В сверток также было вложено зимнее одеяло Мейпин. Ньен посмотрела на синюю куртку с подкладкой из темно-бордового шелка. Она купила ее для дочери в 1966 году. Эта куртка выглядела такой же новой, как в тот день, когда Ньен сняла ее с вешалки в магазине.

Ньен начала лихорадочно исследовать каждую вещь. Было видно, что ни одну из них не носили дольше одного сезона. Ньен не могла прогнать мысль о том, что ее дочь претерпела высшую степень насилия Культурной революции. Как еще можно было объяснить, что ее одежда почти не ношена?

Вдруг, Ньен со всей ясностью осознала: ее дочь мертва. Эта мысль ударила ее с такой силой, что у нее бесконтрольно затряслись ноги. Не воспользовались ли тюремщики ее потребностью в одежде, чтобы нанести ей сокрушительный психологический удар? Если это так, то они достигли своей цели.

Вызвав охранника, Ньен спросила, что случилось с Мейпин, но тот отреагировал так, словно ничего не услышал. Она опять позвала его, но на этот раз он вообще не отозвался. На протяжении после- дующих дней Ньен обращалась то к одному, то к другому охраннику,

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

спрашивая, может ли она послать открытку Мейпин, но ей неизменно отказывали. Тогда она спросила, может ли Мейпин хотя бы передать ей открытку с надписью «Да здравствует председатель Мао?» но охранник сказал, что заключенным запрещено передавать сообщения от родственников.

Тревога Ньен Чен о судьбе дочери была настолько велика, что она начала чахнуть и впала в горячку. Ее отправили в госпиталь, но все же, несмотря на утрату воли к жизни, Ньен не умерла и перед самым Рождеством вернулась в СИЗО №1.

С каждым годом, проведенным в тюрьме, она уделяла все больше времени молитве. Хотя Ньен выросла в традиционной буд- дистской семье, в подростковом возрасте она стала христианкой. Ньен не хотела, чтобы охранники видели, что она молится, и потому открывала книгу с цитатами Мао Цзэдуна (труды Мао были един- ственными книгами, которые разрешалось читать заключенным) и склонялась над ней, мысленно обращаясь к Богу. В молитвах она на- ходила утешение в своей скорби. Они навевали Ньен воспоминания о тех взаимоотношениях любви, которые были у них с дочерью, и о счастливых событиях их совместной жизни. «Я все чаще вспоминала те дни, когда она была жива, — пишет Ньен, — и все реже сосредо- точивалась на трагедии ее смерти».21

 

В феврале 1972 года, невзирая на публикацию в «New York Times» «Бумаг Пентагона», тщательно продуманный секретный план президента Никсона принес свои плоды. Он посетил Пекин — первым из американских президентов. Хотя маоисты трубили о ви- зите Никсона, как о великой победе Мао Цзэдуна и сокрушительном поражении скрывающейся на Тайване партии «Гоминьдан», это со- бытие, как Никсон и надеялся, оказало смягчающее действие на по- литику Китая. Оно укрепило позиции таких людей, как Чжоу Эньлай и Дэн Сяопин, которые отдавали предпочтение прагматическим ре- шениям проблем Китая, а не идеологии Мао Цзэдуна и его беско- нечной анархии.

Как ни странно, визит Никсона повлиял и на политическое со- перничество, приведшее к аресту Ньен Чен. Культурная революция была средством, с помощью которого Мао Цзэдун пытался взять верх над Лю Шаоци, Чжоу Эньлаем и другими приверженцами умеренной политики. За арестом Ньен Чен, скорее всего, стоял кто-то из ради- калов Мао Цзэдуна.22 Если бы она «призналась», что занималась шпионажем, то это доказало бы безрассудность «умеренных» шан- хайских политиков, санкционировавших присутствие «Shell» в Китае.

 

 

Г Л А В А 6

 

В результате радикалы и их союзники смогли бы заменить своими сторонниками государственных деятелей, поддерживавших умерен- ный политический курс Чжоу Эньлая.

Визит Никсона помог утвердить понимание руководством страны того, что дипломатические и торговые отношения с другими государствами были в интересах Китая. Поскольку теперь Мао Цзэ- дун и Чжоу Эньлай объединились в своей поддержке международной торговли, отпала политическая выгода доказывать, что былое при- сутствие в Шанхае компании «Shell» являлось ошибкой. Междуна- родная дипломатия сделала Ньен Чен бесполезной пешкой. Более того, сам факт, что она подвергалась постоянным преследованиям, теперь выглядел весьма неблаговидно.

 

27 марта 1973 года охранник приказал Ньен собрать все свои вещи, и ее привели к какому-то чиновнику, который сказал, что в ее деле поставлена точка. Народное правительство пришло к заключе- нию, что ее арест был оправдан, поскольку она отстаивала интересы предателя Лю Шаоци и однажды рассказала людям в Англии об от- сутствии хлеба в Шанхае. Однако, за шесть с половиной лет тюрем- ного заключения взгляды Ньен заметно улучшились, и народное правительство решило продемонстрировать ей «пролетарское вели- кодушие», сняв с нее обвинения и позволив покинуть следственный изолятор.

«Вы не хотите ничего сказать? — спросил чиновник. — Разве вы не благодарны? Вы не рады тому, что теперь можете жить, как сво- бодный человек?»

Ньен была настолько разгневана, что ее била дрожь. «Я не при- нимаю такого решения», — сказала она.

Правда была настолько важна для Ньен Чен, что она потребо- вала публичного извинения в шанхайских и пекинских газетах. До тех пор, пока этого не будет сделано, она намеревалась оставаться в тюрьме.

Следователь поднялся из-за стола: «Никогда еще не видел за- ключенного, отказывающегося покинуть изолятор. У вас, наверное, повредился рассудок. В любом случае, если правительство хочет, чтобы вы покинули тюрьму, то вам придется это сделать. Ваши род- ственники ожидают вас с раннего утра».23

От надежды увидеться с дочерью гнев Ньен мгновенно испа- рился. Неужели снаружи тюрьмы ее ожидала Мейпин? Ради встречи с ней Ньен была готова отказаться от своих требований и немедленно выйти на свободу.

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

У вторых ворот на выходе из тюрьмы ее возле синего такси ожидала какая-то молодая женщина, но ростом она была ниже, чем Мейпин. Это была Хин, крестница Ньен.

 

Помогая Ньен Чен с переездом в двухкомнатную квартиру, вы- деленную ей правительством, Хин неохотно объяснила, что по офи- циальной версии Мейпин «покончила жизнь самоубийством» вскоре после тюремного заключения Ньен. Утверждали, что она выпрыгнула из окна на девятом этаже здания шанхайской Ассоциации легкой ат- летики.

Как только Ньен Чен удостоверилась в смерти своей дочери, она решила покинуть Китай. Впрочем, она не могла эмигрировать до тех пор, пока не было проведено тщательное расследование обстоя- тельств гибели Мейпин и свершено правосудие. Ньен справедливо считала, что девятнадцатилетние девушки, полные сил и желания жить, не выпрыгивают из окон просто так.

Кроме того, Ньен требовалось некоторое время, чтобы восста- новить здоровье. Из-за запущенного периодонтита ей пришлось уда- лить все зубы. Скудное питание и стрессы тюремной жизни привели к острому гормональному дисбалансу, вызвавшему у нее внутреннее кровотечение.

Ньен расследовала смерть Мейпин не спеша и не поднимая шума, поскольку по-прежнему оставалась под надзором своих поли- тических врагов. Все же, она смогла убедиться в обоснованности своих подозрений. Прежде всего, окна на девятом этаже здания шан- хайской Ассоциации легкой атлетики были попросту слишком малы для того, чтобы кто-то мог через них выпрыгнуть. Со временем Ньен выяснила, что следователи, которые вели дело Мейпин, хотели, чтобы она отреклась от матери и дала свидетельские показания о ее шпион- ской деятельности. Когда Мейпин отказалась, ее подвергли пыткам. Следователи не собирались убивать ее, но, как это часто бывает, пытки в конце концов привели к летальному исходу.

Ньен обратилась к правительству с заявлением, требуя своей полной реабилитации (в коммунистическом Китае это было заменой принесению извинений), а также — тщательного расследования об- стоятельств смерти Мейпин. В ноябре 1978 года, спустя двенадцать лет и два месяца после своего ареста, Ньен была официально реаби- литирована и объявлена жертвой незаслуженного преследования и тюремного заключения.

Вскоре после этого Шанхайской киностудии разрешили прове- сти гражданские панихиды в память о ее сотрудниках, погибших в

 

 

Г Л А В А 6

 

результате гонений. Церемонию в честь Мейпин посетили более двух- сот ее друзей и коллег по творческому цеху.

Некоторое время спустя один молодой человек был отдан под суд и признан виновным в смерти Мейпин, но получил отсрочку в исполнении приговора. Политические оппоненты в Китае по-преж- нему проявляли осторожность в том, чтобы создавать новые про- блемы, которые позже могли им дорого обойтись.

Взаимоотношения между Китаем и Соединенными Штатами в конце концов сыграли свою роль и в эмиграции Ньен Чен. После смерти Мао Цзэдуна в 1976 году главные зачинщики Культурной ре- волюции оказались в тюрьме. Бразды правления постепенно перешли в руки Дэн Сяопина, и Соединенные Штаты начали рассматривать Китай как одного из наиболее выгодных торговых партнеров. Согла- шения, регулировавшие эти торговые взаимоотношения, в частности открывали границы Китая для граждан обеих стран, чтобы те могли воссоединиться со своими родственниками.

Ньен Чен с присущей ей непреклонностью и упорством дока- зала свое право на визит к ее двум сестрам, живущим в США. Ее не остановило даже то обстоятельство, что среди предметов, конфиско- ванных в ходе Культурной революции, обнаружилась ее коллекция антикварного фарфора. Ньен просто подарила все Шанхайскому музею. В любом случае, она не могла взять с собой в Америку ничего, кроме своего несгибаемого чувства человеческого достоинства.

 

 

 

Глава 7

 

 

Важнее, чем сама жизнь

 

 

И

стории Ньен Чен и Денниса Козловски кажутся диаметрально противоположными. Тем не менее, их объединяет одна важная истина: они оба пожали последствия материалистического ми- ровоззрения. Козловски исповедовал материализм. Как он любил говорить: «Деньги — это мерило всего». Преследователи Ньен Чен не менее страстно верили в то, что человек действительно живет лишь хлебом единым. Разница между Козловски и маоистами со- стояла в том, кто что получает — и как, но отнюдь не в важности приобретения как такового. Для материалистов начало и конец ре- альности — это деньги и та власть, которую они дают. Как мы уви- дели в этих двух историях, материализм — это закрытое, механистическое мировоззрение, превращающее людей в бесчеловеч-

ных монстров.

Материалисты всех мастей убеждены, что достоинство человека определяется тем, чем он владеет. Наше классовое происхождение, образование, наша ценность для рынка труда — все это определяет нашу значимость. Все Козловски этого мира (и такой Козловски живет внутри каждого из нас) считают, что, благодаря богатству и власти, они лучше других — настолько лучше, что начинают верить в свое верховенство над законом. Коммунисты же еще больше упро- щают это уравнение, просто заявляя, что те, кто у власти, и есть закон.

В западном мире люди обычно проводят различие между ста- тусом и ценностью. Богатство и власть дают одним привилегии, ко- торых нет у других, и даже могут принести славу. Такой человек, безусловно, обладает в нашем обществе высоким статусом. Но мы не хотим думать, что он лучше нас.

Или все же хотим? Судя по популярному телешоу «Американ- ский идол», очень даже хотим. Наш внутренний Козловски считает,

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

что деньги, власть и слава открывают какую-то более высокую сущ- ность человека, делая его достойным поклонения. В самом деле, не- которые люди справедливо полагают, что современные знаменитости стали своеобразной заменой греческих богов. Возможно, мы думаем, что наше восхищение «звездами» — это всего лишь забава, что его не стоит воспринимать всерьез, но сколько людей направляют всю свою

жизнь на обретение статуса знаменитости? И сколько тех, кто завидует достигшим этой