хороша жизнь? Если мы уже не можем найти в ней ничего доброго, то почему бы просто не покончить с ней?»
Прежде, чем мы сможем обрести счастливую жизнь, необхо- димо выяснить, что хорошего в самой жизни. Почему большинство из нас держится за нее — особенно, если учесть, сколько в этом мире зла и страданий? С этим вопросом придется столкнуться каждому искателю истины, и характер данного столкновения зависит от наших исходных предпосылок.
Я уверен, что Джон Эрлихман задал этот вопрос в столь отча- янном умонастроении по той причине, что считал свою жизнь ис- ключительно своей. Только он имел полномочия делать с ней что-либо. Джон думал, что обладает абсолютным правом самоопре- деления, и посвятил себя тому, чтобы стать известным человеком. Во многом ему удалось достичь этой цели.
Впрочем, когда люди пускаются в погоню за величием, реаль- ность беспощадно указывает им на их ограниченность. Величие тре- бует, чтобы мир соглашался с их мнением. Когда же общественное
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
мнение восстает против выдающихся мужчин и женщин, их гордость требует оправдания. Те из них, кто упрямо настаивают на своем, в конце концов отвращают от себя не только своих врагов, но и друзей, а порой даже членов семьи.
Именно в этом и заключалась трагедия Джона Эрлихмана. Он стал изгнанником на остров собственного самоопределения.
Идею о том, что мы можем сами определять свою жизнь, то есть самостоятельно выбирать, по каким правилам жить, редко пред- ставляют в столь негативном свете. По сути, постмодернистское об- щество твердит нам о том, что наивысшая цель жизни — это личная независимость, когда мы свободны от всех ограничений и вольны стремиться к своему счастью. Как следствие, сегодня правят бал сию- минутные удовольствия и амбиции. Наша культура утверждает, что никто, кроме нас самих, не в силах сделать нас счастливыми; что жизнь состоит исключительно в том, чтобы узнать, чего же мы хотим на самом деле, и потом никому не позволять становиться на пути к исполнению желаний нашего сердца.
Именно такую точку зрения демонстрирует фильм «Часы», по- лучивший премию «Оскар». Эта глубокомысленная экранизация одно- именного романа Майкла Каннингема, удостоенного Пулитцеровской премии, открывает нашему взору пересечение жизней трех женщин из трех различных эпох. В фильме показана Вирджиния Вулф (ее сыграла Николь Кидман), которая в 1923 году приступает к работе над книгой
«Миссис Дэллоуэй». Мы также видим Лору Браун (Джулианна Мур) — беременную домохозяйку из Лос-Анджелеса 1950-х годов, — которая читает «Миссис Дэллоуэй», пока готовит торт к дню рождения своего мужа. В современном Манхэттене пятидесятилетняя Кларисса Воган (Мерил Стрип) устраивает вечеринку для поэта-гомосексуалиста Ри- чарда Брауна (Эд Харрис) — своего бывшего любовника, который во время их короткого романа в колледже называл ее «миссис Дэллоуэй». Каждая из этих женщин сталкивается с вопросом: «Чем же хо-
роша жизнь?»
Вирджиния Вулф страдает от галлюцинаций и сокрушительных депрессий, и потому ее муж, Леонард Вулф, перевозит ее из Лондона в провинциальный Ричмонд в надежде, что тихая жизнь поспособ- ствует улучшению ее эмоционального состояния. Для Вирджинии, которая приступила к работе над «Миссис Дэллоуэй», тишина ста- новится настолько невыносимой, что она в панике выскакивает из дома и бежит на железнодорожную станцию с намерением уехать в Лондон, чтобы развеяться. Обнаружив, что она пропала, муж мчится следом за ней на вокзал, опасаясь, что в большом городе от пере- избытка эмоций его жена понаделает глупостей. Вирджиния уже дважды пыталась покончить с собой.
Г Л А В А 1 0
Найдя жену на железнодорожной станции, Леонард начинает уговаривать ее вернуться домой, но та противится. «Моя жизнь не принадлежит мне, — в отчаянии говорит Вирджиния, имея в виду бо- лезнь и те перемены, к которым она привела. — Я живу в городе, в котором не хочу быть. Я живу жизнью, которой не хочу жить».1 Она признается, что отчаянно желает вернуться в Лондон. «Это мое право. Это право каждого человека… У самого бессловесного паци- ента, самого ничтожного есть право знать, что для него самого лучше. У него есть право человека… Если выбор встанет между Рич- мондом и смертью, я выберу смерть».
Перед всеми персонажами фильма стоит одна и та же дилемма. Им необходимо решить, что сделает их счастливыми, невзирая на по- следствия. Пытаясь объяснить своей дочери, в чем смысл жизни, Кла- рисса Воган говорит, что, только находясь рядом с Ричардом, живет по-настоящему. В противном случае жизнь выглядит банальной и глупой.
Тут же осознав, что ее комментарий обесценивает взаимоотно- шения с дочерью и партнершей-лесбиянкой, Кларисса пытается ис- править свою оплошность. Она быстро добавляет, что имеет в виду, что переживала самые счастливые моменты, наполненные величай- шими возможностями, во время романа с Ричардом, когда они учи- лись в колледже. Кларисса с тоской вспоминает, как несколькими десятилетиями ранее вышла на пляж из старого дома на берегу за- лива Кейп-Код. Ричард догнал ее, поцеловал в плечо и сказал: «Доб- рое утро, миссис Дэллоуэй».
«Помню, как я тогда думала, что вот это и есть мое счастье… или его начало, — говорит Кларисса. — И впереди будет больше. Я не поняла, что это было не начало. Это и было мое счастье. В тот мо- мент — и только».
Как и Вирджиния Вулф, Кларисса формирует свою жизнь ре- шениями, вытекающими из ее потребности культивировать «совер- шенные мгновения», которые придают ее жизни значимость. Однако она подозревает, что времена ее большого счастья уже позади. От него остались лишь обломки, доступные для Клариссы в ее заботе об умирающем от СПИДа Ричарде.
Между Клариссой и Ричардом состоялся разговор, подобный тому, который у меня был с Джоном Эрлихманом. (Этот эпизод, сыг- ранный двумя прекрасными актерами — Мерил Стрип и Эдом Харри- сом, — является кульминацией фильма.) Пока Кларисса погружена в хлопоты дня, готовя вечеринку в его честь, сам Ричард размышляет над тем, хочет ли он жить дальше. Приехав к нему пораньше, чтобы помочь одеться, Кларисса застала Ричарда разбрасывающим мебель, которая мешала проходу к окну. Подняв створку, он сел на подокон-
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
ник, объяснив Клариссе, что «тянул жизнь» только ради нее, и что ей пора отпустить его.
Кларисса не раз напоминала Ричарду, что, по мнению врачей, он может прожить еще много лет. Она умоляет его не убивать себя:
«Надо верить в лучшее и жить друг для друга. У тебя же случаются и хорошие дни. Ты же знаешь».
«Ну, едва ли, — возражает Ричард. — В самом деле, очень мило с твоей стороны часто говорить это, но… не совсем так». Потом он просит Клариссу рассказать ему, как прошел ее день.
Отчаянно пытаясь удержать Ричарда от самоубийства, она упо- минает о том, каким свежим выдалось утро. Он сразу же связывает ее слова с теми днями, когда они были счастливы вместе, — о том со- вершенном мгновении на пляже залива Кейп-Код. «Мне было девят- надцать лет, и я в жизни не видел ничего прекраснее. Ты вышла через застекленную дверь еще сонная ранним утром. Странно, правда? Для других это было самое заурядное утро».
Однако воспоминаний о невероятной красоте того обыденного утра оказалось недостаточно, чтобы уговорить Ричарда согласиться на многие тягостные часы, которые ему пришлось бы пережить из- за болезни. Он поворачивается к Клариссе и говорит: «Ты была так добра, миссис Дэллоуэй. Я люблю тебя. Не думаю, что были люди счастливее, чем были мы».
С этими словами Ричард выпрыгивает из окна. Счастья, пере- житого в совершенное мгновение, оказалось недостаточно.
Готовясь к похоронам Ричарда, Кларисса звонит его матери, и та приезжает в Нью-Йорк. Выясняется, что это — Лора Браун, та самая домохозяйка из Лос-Анджелеса.
Оказывается, Лора однажды также столкнулась с вопросом о том, стоит ли жить. В одном из эпизодов фильма она показана в го- стиничном номере с книгой «Миссис Дэллоуэй» и смертельной дозой снотворного рядом на тумбочке. Она задыхалась от своей жизни. В конечном итоге, Лора решает, что вместо самоубийства она бросит свою семью, и без единого слова объяснений осуществляет задуман- ное. Причину, по которой она чувствовала себя несчастливой, объ- ясняет лесбийский поцелуй с одной из ее соседок на глазах у маленького сына Ричарда.
Кларисса Воган знает, что решение Лоры Браун бросить семью сильно навредило Ричарду, считавшему свою мать монстром. Она принимает Лору у себя дома холодно, с подозрительностью. Та со- знается, что оставила семью: «Я бросила обоих своих детей. Говорят, это худшее, что может совершить мать. — Лора произнесла эти слова со слезами на глазах, терзаемая желанием оправдаться и обратить время вспять. — Что значит сожалеть, если у тебя не было выбора?
Г Л А В А 1 0
Такое можно пережить, и я так и сделала. Никто не простит меня. Это была смерть, а я хотела жить».
Из сюжета становится ясно, что Лора прощена или, по крайней мере, принята, когда дочь Клариссы, Джулия, сердечно обнимает ее с пожеланиями доброй ночи. Фильм «Часы» не предлагает никакого нравственного императива, кроме поиска личного счастья. И, если Лоре для того, чтобы стать счастливой, требовалось бросить семью, то она не только имела на это право, но и доказала собственное бла- городство своим поступком. Фильм предполагает, что Ричард просто неверно понял свою мать. В действительности, она не сделала ничего плохого.
В своей рецензии на «Часы» феминистка Глория Стайнем, го- воря о показанном в прологе самоубийстве Вирджинии Вулф, отзы- вается об этой драматической смерти, как о «радикальном акте самоизбавления».2 Многие люди классифицировали бы суицид Ри- чарда Брауна и решение его матери предать свою семью точно так же — как радикальные акты самоизбавления.
 |
«Такое можно пережить, и я так и сделала», — говорит Лора Браун. Другими словами это звучит так: «Мое счастье — любой ценой». Центральная идея фильма «Часы» (и, пожалуй, основной посыл современной культуры) заключается в том, что мы живем ради обретения личного счастья. Если же цель становится недостижимой, то мы вольны положить конец своей жизни. В конечном итоге, такой поступок является наивысшим проявлением человеческой независи- мости. «Это моя жизнь, и я сделаю с ней все, что посчитаю нуж- ным».
Люди, придерживающиеся подобной точки зрения, сказали бы, что я дал Джону Эрлихману неверный совет. Они бы заявили, что я не только не должен был поощрять его дождаться естественного конца, но был обязан — и в этом заключался мой моральный долг — сделать все возможное, чтобы врач побыстрее сделал ему смертель- ную инъекцию морфия. Если вы думаете, что я слишком сгущаю краски, то вспомните, сколько кинофильмов и телешоу показывают, как мужественные и благородные медсестры и те, кто ухаживают за неизлечимо больными, помогают последним свести счеты с жизнью. Разве в сценариях такие персонажи не изображаются всегда чуть ли не героями?
Лейтмотив фильма «Часы» заключается в непреклонном сле- довании принципу: «Все, что есть в жизни, — это поиск личного счастья». Однако снимавшиеся в нем актеры слишком профессио-
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
нальны, чтобы полностью втиснуть действительность в рамки такого понимания. Они очень точно отразили в этой киноленте реальность, тем самым радикально изобличив несостоятельность собственного мировоззрения. По иронии судьбы, в фильме «Часы» нет ни одного счастливого персонажа. Невзирая на похвалы из уст многих крити- ков, его кассовый успех был весьма скромен, и немудрено. Этот фильм — настоящее приглашение в депрессию, и досмотреть его до конца сможет разве что большой любитель душераздирающих драм.
Итак, вопрос остается открытым: Почему жизнь ради самого себя неизменно ведет к депрессии и, возможно, даже к самоубий- ству?
Реальность дает нам два подтверждения того факта, что личное счастье никогда не должно становиться конечной жизненной целью. Первое из них заключается просто в наших эмоциях. У меня в жизни было множество «совершенных мгновений» (и у вас, наверное, тоже), но случались и гораздо более обыденные. Я также переживал часы глубокого разочарования и депрессии, присущие каждому из нас. Мы живем в очень напряженном мире. Для того чтобы впасть в депрессию, достаточно посмотреть вечерний выпуск новостей. Мы сталкиваемся со всевозможными видами давления и страха. Сколько сегодня на наших улицах террористов и безумцев, похищающих детей? Стресс может влиять на нас как эмоционально, так и физиче- ски. Мы становимся раздражительными. Мы впадаем в депрессию. У нас развиваются обусловленные стрессом болезни. Таким образом, если жизнь имеет ценность только когда мы счастливы, только когда она отмечена «совершенными мгновениями», то нас обязательно по- стигнет глубокое разочарование – таково уж мировоззрение, отра- женное в фильме «Часы».
Во-вторых, что-то внутри нас говорит о том, что приобретать счастье за счет других — неправильно. Однако влияние общества и наш собственный эгоизм настолько успешно учат нас забывать обо всех остальных, что для нас становится нормой игнорировать наше влияние на окружающих.
Я убедился в этом на одной из вечеринок, устроенной в рос- кошном доме на берегу Мексиканского залива в городке Нейплс, штат Флорида. Гости, которые собрались перед самым закатом, стояли перед огромными, обращенными к океану окнами. Все ожи- дали так называемый «зеленый луч» — момент, когда над линией го- ризонта остается только узенькая полоска света, которая вдруг становится ярко-зеленой. Зеленый луч можно наблюдать в лучшем случае только раз в несколько месяцев. Мы все стояли у окон в ожи- дании этого явления, развлекая себя обычными, незатейливыми раз- говорами.
Г Л А В А 1 0
Хозяин дома недавно вышел на пенсию с поста президента одной крупной корпорации. Он много путешествовал вместе со своей женой, и с ними всегда было интересно поговорить. Их новый дом был наполнен произведениями искусства из разных уголков мира.
В тот вечер хозяйка была одета по-царски. Ее руки сверкали крупными бриллиантами. Она была самим воплощением изысканно- сти. Случилось так, что во время ужина я сидел по правую руку от нее, и она рассказала мне, что недавно вернулась с увлекательного семинара по программе «Семинары-тренинги Эрхарда» — так назы- ваемого «эст», которым все повально увлекались в 1970-е и 1980-е годы.
Заинтригованный, я спросил у собеседницы, что она узнала на том семинаре. Хозяйка объяснила, что «эст» учит тому, как освобо- диться от комплексов, мешающих проявиться нашему подлинному
«я». По словам этой женщины, она достигла больших успехов, из- бавившись от множества ранее угнетавших ее чувств.
Мне стало любопытно, и я поинтересовался, как же все это происходит. Она ответила: «Ну, вы переходите от одного человека к другому и высказываете все, что о нем думаете, не заботясь о том, насколько это политкорректно, вежливо или уместно. Вы просто го- ворите все, что придет вам в голову. Я подошла к одному парню и крикнула ему прямо в ухо: ‘Ты — тупой — — —!» — и моя собеседница прибавила тираду смачных ругательств, которые было совершенно дико услышать от женщины столь благородного вида.
«И что вы после этого почувствовали?» — спросил я, отказы- ваясь верить своим ушам.
Она закрыла глаза и запрокинула голову: «О, это было удиви- тельно! Я освободилась от всего внутреннего напряжения».
Еще больше охваченный любопытством, я спросил: «А что по- чувствовал тот парень?»
Собеседница посмотрела на меня так, как будто я сказал что- то в высшей мере невежливое и грубое. В ее взгляде читалось: «А какое это имеет значение?» Ничего не ответив, она просто засмея- лась и отвернулась к соседу слева.
Эта женщина так и не поняла, что тот эпизод вскрыл ее внут- реннее презрение и полное равнодушие к другим людям. Соприкос- нувшись со своим внутренним «я», она лишь показала, насколько в действительности жалкой и никчемной натурой является. Возможно, после этого она действительно ненадолго почувствовала себя хо- рошо, но задумайся она по-настоящему над своим поступком, то, уверен, от ее эйфории не осталось бы и следа.
Как мы вообще оказались в столь плачевном состоянии, что не- ограниченное право крикнуть ругательство на ухо незнакомцу стало
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
восприниматься, как нечто хорошее? Во что мы превратились, если считаем своим долгом удовлетворять необузданное эго, ничуть не за- ботясь о чувствах других людей?
 |
Современная вера в то, что мы в самом деле можем достигать личного счастья любой ценой, является следствием фундаменталь- ных изменений в представлениях людей о мире и о месте челове- чества в нем. До эпохи Просвещения XVIII века и научной революции жители Запада верили, что мы — Божьи творения, ко- торые живут в мире, задуманном и созданном всемогущим, разум- ным, личностным Богом. Достижение счастливой жизни было вопросом правильного понимания «инструкций по эксплуатации» для человечества, данных Создателем, и надлежащей реакции на них. Эти инструкции познавались благодаря способностям разума и дару воображения, с помощью «книги природы», а также по мере расширения границ разума и воображения через Божье от- кровение, записанное в Библии.
После того, как Просвещение укоренилось в XIX веке, многие пришли к пониманию, что вселенная — это вовсе не Божье творение, а некое подобие механизма, который появился сам по себе, и рабо- тает по каким-то собственным законам или по случайному стечению обстоятельств. Другие же по-прежнему верили в то, что вселенная была сотворена, но отводили Богу роль эдакого часовщика — мол, Он завел пружину этого мира и оставил его работать, как получится. Оба эти предположения исключают какую-либо роль Бога в делах людей. Механистической вселенной нечего сказать о наших стремлениях, включая желание вести счастливую или наполненную смыслом жизнь. Но как же тогда людям обрести смысл жизни? В чем
может заключаться счастливая жизнь?
После Второй мировой войны группа философов, известная как
«экзистенциалисты», предложила следующий ответ. Поскольку люди, как они любили выражаться, «обречены на свободу», им сле- дует не искать, а творить счастливую жизнь. В процессе этого они
«изобретают себя», поскольку сами определяют, как хотят жить: ценности, цели и критерии, по которым должна оцениваться их жизнь. Мысль о том, что мы — творения, изобретающие сами себя, вызывала у людей безумный восторг.
Как сказала бы Вирджиния Вулф: «У каждого пациента есть человеческое право самому определять свою идентичность, и что для него лучше», — самостоятельно принимая решения о жизни и смерти в совершенной свободе.
Г Л А В А 1 0
О перемене в западном мировоззрении было объявлено в 1966 году, когда журнал «Time» опубликовал статью с кричащим заго- ловком «Бог умер?» Эта статья задавала вопрос: «Жизнеспособна ли еще религия в жизни Америки, или же свершилось то, о чем про- возгласил Фридрих Ницше: ‘Бог умер’?» Независимо от того, прав Ницше или нет, американцы (и в еще более агрессивной манере — ев- ропейцы) начали вести себя так, словно Бог действительно мертв. Движущей силой стало желание героическими усилиями преодолеть пустоту и открыть собственный смысл человеческой природы. В ре- зультате, 1970-е превратились в десятилетие «меня», а в 1980-е воз- никла индустрия самосовершенствования, призванная помочь нам изобрести самих себя. Идея, некогда считавшаяся авангардистской, стала господствующей.
Массовая культура всегда питается из меню философских ре- комендаций. Чистый экзистенциализм для большинства людей ока- зался слишком мрачным, поскольку настаивал на том, что у нас, на самом деле, нет вообще никаких ориентиров правильной жизни. По- этому массовая культура нашла более подходящую альтернативу. Самое значительное влияние на формирование этой новой идеи ока- зали труды немецкого философа XIX века Гегеля, а также — панте- изм восточных религий. Мысль Гегеля заключалась в том, что Бог — это синоним самой вселенной, которая представляет собой разви- вающийся процесс, достигающий в человеческом самосознании своего наивысшего уровня. Таким образом, люди являются главным достижением этого «бога-мироздания»; мы и есть самосознание Бога. Как следствие, если нам хочется познать, кто мы такие, и как обрести счастливую жизнь, то достаточно просто заглянуть внутрь самих себя, чтобы обнаружить там Бога и направление, в котором Он развивается. В конечном итоге, это привело к рождению «Нью Эйдж» — модной религии «нового века».
Сколько раз вы слышали предложение самим стать творцами своего счастья, открыть свое истинное внутреннее «я», обнаружить бога внутри себя? Именно это предписывает индустрия самосовер- шенствования для достижения счастливой жизни, которая почему- то снова и снова оказывается недосягаемой.
Могу сказать вам, что, по-настоящему заглянув внутрь себя, я был потрясен и испытал чувство отвращения. Я обнаружил самодо- вольного лицемера, считавшего себя непогрешимым, потому что ро- дители когда-то научили его этике, и он получил прекрасное образование. Моя самоправедность привела к краху первого брака, что было всецело моей виной. Она же подталкивала меня макси- мально близко к опасной черте, когда дело дошло до грязных игр в политических кампаниях. Из-за самоправедности я оказался неспо-
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
собен увидеть тот факт, что совершаю преступление, показывая ре- портеру собранные ФБР данные. Когда я делал что-то доброе для людей, она говорила мне, что я — хороший, заботливый человек. Но, взглянув на все это повнимательнее, я совершенно не увидел «бога внутри себя». Я обнаружил свою порочность и, что еще страшнее, — желание оставаться порочным. Если не считать тех страданий и бес- покойства, которые причиняли мне неудачи, я был вполне доволен собой и не думал, что хочу каких-либо перемен. В течение двух лет после Уотергейта я был дерзким и слепым гордецом, настроенным на самооправдание не менее решительно, чем Джон Эрлихман.
Искренне исследовав свою жизнь, мы сталкиваемся с мучитель- ной пропастью между тем, какими нам надлежало бы быть, и кто мы есть на самом деле. Сегодня так много говорят о честности. Почему же мы никогда не бываем честными в отношении самих себя? Един- ственные, кто не ощущают этого напряженного диссонанса между добром, которое мы хотим совершать, и злом, которое практикуем, — это социопаты. Именно отсутствие укоров совести позволяет им идти на поводу своих желаний насиловать, мучить и убивать. Подобные мрачные страсти существуют внутри каждого из нас. Вспомните, как вы отреагировали в последний раз, когда кто-то предал вас или об- манул, или оскорбил словесно. Если вы похожи на большинство людей, то вам хотелось причинить обидчику боль, что является сим- волическим эквивалентом того, что практикуют социопаты.
Избежать этой тьмы можно только лишь все отрицая («на самом деле мы этого не делаем»), ища оправданий («мы не хуже дру- гих»); умертвив свою совесть («мы так часто практиковали порок, что уже привыкли к нему») или заявляя о своей невиновности, на- значив себя богом.
В своей недавней книге «Пророки. Кем они были в прошлом? Кто они сегодня?» Норман Подхорец утверждает, что древнееврей- ские пророки, обличая Израиль в идолопоклонстве, подразумевали, что народ предался самообожествлению — подмене Божьей воли собственными желаниями. Подхорец считает, что в точности то же самое все сильнее проявляется в современном западном мире. Без- удержное самолюбование неизменно ведет в данном направлении, как мы увидели на примере вечеринки, устроенной Деннисом Коз- ловски в честь дня рождения жены. Они были такими богатыми, та- кими могущественными, настолько неподвластными общепринятым моральным стандартам. Даже сама атрибутика их вечеринки предпо- лагала, что они живут на Олимпе — как боги.
Большинству людей, обитающих в более скромных условиях, притворяться богами куда сложнее. Вот почему движение любителей заглянуть внутрь себя породило огромную индустрию самосовершен-
Г Л А В А 1 0
ствования. Ее гуру, Тони Роббинс, учит нас, как «разбудить в себе исполина и мгновенно получить контроль над нашей умственной, эмоциональной, физической и финансовой судьбой», а также откры- вает тайны «беспредельной власти». Поскольку мы живем в напря- женном диссонансе между тем, какие мы есть, и кем нам следовало бы быть, гуру самосовершенствования могут бесконечно внушать нам ложь о возможности самим заполнить этот пробел. Такое предло- жение в высшей степени привлекательно, но только совершенно не соответствует истине.
Как отметил в своей книге «Потерянные в космосе. Последняя книга о самосовершенствовании» католический философ и романист Уокер Перси, «эго не может помочь самому себе». Это плохая но- вость, общий знаменатель всего человечества и определяющий эле- мент трагедии современности. Парадокс неизменен: те, кто пытаются сберечь свою жизнь, потеряют ее. Любое мировоззрение, не считаю- щееся с этой трагедией, не может быть истинным и неспособно дать надежду. Тех, кто упрямо продолжают верить, что эго способно по- мочь самому себе, в конце концов ожидает отчаяние, потому что они доверились иллюзии.
Осознание этого факта дает нам возможность выйти за рамки эгоцентризма и помогает увидеть крайнюю важность взаимоотноше- ний. Для обретения счастья мы должны понять, насколько сильно наша жизнь принадлежит другим, и какое это великое благо.
 |
 |
Глава 11
Чья это жизнь?
|
то же самое: «Никто не будет указывать мне, как поступать с моей
жизнью».
Подобные заявления — чистой воды глупость. Вы только при- смотритесь к тому, как на самом деле устроен этот мир. Никто из нас не живет обособленно от других людей. Хотим мы это призна- вать или нет, но мы нуждаемся друг в друге.
Иногда действительности приходится пробиваться сквозь нашу гордость и даже сбивать с ног, чтобы мы, наконец, согласились об- ратить на нее внимание. Одному из моих молодых коллег, Роберто Ривера, пришлось пережить жестокое падение, чтобы увидеть, на- сколько он нуждается в других людях.
Роберто — одаренный человек с выдающимся диапазоном инте- ресов и талантов: от древнегреческой философии до баскетбола в команде университетской лиги, от приготовления кулинарных дели- катесов до классического блюза. Кроме того, он — отец-одиночка, воспитывающий сына-аутиста. Если кто-то и имеет право гордиться собой, то это — Роберто. Гордость, однако, привела к тому, что он превратил самодостаточность в фетиш, всячески противясь помощи друзей и родственников.
Однажды на Рождество, будучи в гостях у сестры в Нью- Джерси, Роберто споткнулся на лестнице и серьезно упал, порвав связки на левой ноге. Младший брат и зять отвезли его в пункт не- отложной помощи, где он провел ночь. Когда Роберто отпустили домой, родные продолжали заботиться о нем, помогая утром под- няться с постели, добраться до ванной и одеться. Спустя несколько
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
недель после этого инцидента Роберто узнал, что ему требуется опе- рация, после которой придется провести месяц в гипсе, а затем еще полтора посещать физиотерапевта.
Когда Роберто вернулся в Вашингтон, близкий друг забрал его на железнодорожной станции, свозил за покупками и проследил, чтобы у него было все необходимое. В течение следующих несколь- ких недель, пока Роберто восстанавливался, пытаясь при этом еще и заботиться о своем сыне-аутисте, друзья привозили ему продукты и помогали в куче других вещей по дому.
Все это вдребезги разбило иллюзии Роберто о самодостаточ- ности и нанесло удар по его эгоизму. Позже он сказал: «Невоз- можно оставаться гордым, когда кто-то видит тебя неодетым». Благодаря этому периоду полной зависимости от других, Роберто увидел изъяны в своих представлениях о личной независимости и са- модостаточности.
Вера в собственную независимость — это фикция, и чем дальше, тем меньше от нее пользы. Все мы живем, окруженные обширной сетью друзей, родных, коллег и невероятно сложных взаимосвязей, составляющих общество. Младенцы зависят от своих родителей, сту- денты — от профессоров и тоже — от родителей, которые помогают оплачивать учебу. На рынке труда сложно найти хоть какую-нибудь полностью обособленную профессию. Мы зависим от поставщиков услуг, торговцев, снабженцев, бухгалтеров, консультантов и юристов, и это — лишь начало списка. Даже охотник на самом отдаленном пушном промысле Аляски в какой-то мере зависит от внешнего мира и очень сильно — от гармоничного взаимодействия с миром природы. Однако наша гордость зачастую ослепляет нас, и мы неспособны признать свою зависимость от других.
Эта гордость просачивается во многие сферы нашей социальной жизни, всецело охватывая и такой вопрос, как «достойная смерть». Поборников эвтаназии больше всего беспокоит унижение достоинства, с которым якобы сталкиваются те, кто оказывается зависимым от дру- гих людей. Они не хотят, чтобы чья-то забота лишила их иллюзии пол- ной независимости. Однако мир, в котором пожилых родителей считают бременем для своих детей, жесток и уныл. Он наполнен уми- рающими в одиночестве людьми, о которых никто не заботится, кото- рых никто не любит, а впоследствии — никто не оплакивает. Но такой мир нежизнеспособен, потому что взаимозависимость встроена в ес- тественный порядок вещей. Мы созданы, чтобы жить вместе.
Я увидел реальность этого в тюрьме, и иногда — в крайних фор- мах. Несколько лет назад во время посещения федеральной женской колонии в Алдерсоне, штат Западная Вирджиния, в спортзал послу- шать мое обращение собрались практически все обитательницы
Г Л А В А 1 1
тюрьмы. Женщины были очень радушны, оживлены и восприимчивы. Они сидели парами, многие — держась за руки и проявляя явные знаки симпатии друг к другу. С горем пополам мне удалось сохра- нить невозмутимый вид и поделиться тем, что говорит Библия, даже несмотря на неприкрытое пренебрежение этих женщин к Божьему Слову.
То же самое я увидел и в других тюрьмах. В тюремных адми- нистрациях это считают естественным явлением. Когда женщины оказываются в заключении, после того, как их зарегистрируют, обы- щут и заберут все их вещи, они переживают отчаянное желание снова обрести хоть какое-то чувство принадлежности. Инстинкт обустрой- ства гнезда быстро приводит к тому, что женщина привязывается к другой заключенной, и от двух до четырех таких «супружеских пар» обычно составляют закрытое мини-общество. Обитатели мужских ис- правительных учреждений склонны формировать банды «мачо», связи в которых не настолько эмоционально глубоки, но не менее крепки.
Я также видел, как тюрьмы используют принудительную, неес- тественную изоляцию в качестве наказания. Строптивых заключен- ных сажают в «нору» — так на тюремном языке называют одиночный карцер. В некоторых тюрьмах по миру я сталкивался с крайностями, когда одиночное содержание из формы наказания переходит в луч- шем случае в разряд нравственных пыток, а в худшем — физического варварства. Я видел «норы», куда заключенным приходилось впол- зать на четвереньках, и такие, где месяцами не включали свет. Чело- век, проведший слишком много времени в таком карцере, может получить необратимые умственные и эмоциональные травмы.
Человеческую потребность в общении подчеркивают и истории, дошедшие до нас из главной тюрьмы северного Вьетнама, в которой во время войны содержались американские военнопленные. Они на- зывали ее с мрачным юмором «ханойский Хилтон». Большинство за- ключенных сидели в одиночных камерах, но они разработали собственную систему связи, воспользовавшись азбукой Морзе. Зако- дированные послания передавали из одной камеры в другую, посту- кивая по стенам. Благодаря этому, многие военнопленные выжили и остались в здравом уме. Больше всего на свете они ценили те краткие минуты, когда их собирали вместе — пусть даже для грубых допросов и сеансов «промывки мозгов».
Ньен Чен во время своей изоляции находила отдушину в том, чтобы разглядывать через окошко в железной двери камеры сотруд- ника «Трудового перевоспитания», который иногда приносил ей еду. За годы ее заключения он был одним из немногих, кто ей улыбался, и даже краткий взгляд на эту улыбку нес в себе укрепляющую силу.
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
 |
Утверждение о том, что люди нуждаются друг в друге, подтвер- ждается практическими исследованиями. Группа из тридцати трех уче- ных, изучив взаимосвязь между развитием человека и уровнем его общения, опубликовала результаты исследований в 2003 году под за- головком «Запрограммированы общаться».1 Отчет доказывает, что все дети нуждаются в авторитетных сообществах, призванных передать им некую модель нравственного поведения. Без взаимоотношений любви с людьми и социальными институтами, дающими ребенку моральные и духовные наставления, он становится более склонным к психическим расстройствам, которые развиваются в позднем подростковом возрасте. Сложное взаимодействие между детьми, их семьями и обществом ре- ально влияет на характер развития их врожденных качеств. В отчете сказано, что мы на биологическом уровне «запрограммированы» на поиск смысла жизни во взаимоотношениях с другими людьми.
Исследователи отмечают, что стремление к нравственной осмысленности и интерес к трансцендентной реальности берет на- чало «в нашей базовой биологии и в особенностях развития нашего мозга». Вопрос о том, как все это появилось — по некоему разумному замыслу, или случайно, — я пока что оставлю открытым, однако вы- шеупомянутый отчет дает ясные эмпирические доказательства того, что жажда истины и наполненной смыслом жизни коренится в нашем биологическом устройстве.
Большинство из нас понимает важность взаимоотношений и без подтверждающих научных изысканий. Эта истина быстро про- является во времена кризиса. Когда 11 сентября 2001 года террори- сты атаковали Всемирный торговый центр и Пентагон, я находился во Флориде, занимаясь перевозкой книг в новый дом, который мы с Пэтти только что купили в попытке сократить семейные расходы. В нем еще не было подключено ни телевидение, ни радио, и потому я пребывал в полном неведении о случившемся. Вдруг, с криком: «Ата- кованы Всемирный торговый центр и Пентагон!» — в дом ворвался один из грузчиков. Когда я спросил, кем атакованы, он только пожал плечами и выбежал на улицу. В тот момент я знал только одно: про- изошла ужасная катастрофа. Первое, что я сделал, — схватил мо- бильный телефон и позвонил Пэтти и нашим троим детям. Только удостоверившись, что с ними все в порядке, я попытался выяснить подробности случившегося.
Последние несколько лет я часто спрашивал у людей, что они делали 11 сентября, когда узнали о теракте. Подавляющее большин- ство поступили точно так же, как и я. Разумеется, то же делали и те многие, кто стали жертвами террористов. Они звонили из самолетов
Г Л А В А 1 1
и башен-близнецов, наспех писали записки и отправляли последние, полные отчаяния, письма по электронной почте. Модные философии приходят и уходят, но в глубине своего естества мы знаем, что нуж- даемся друг в друге. Мы чувствуем себя безопасно, только живя во взаимодействии с разнообразными личностями, когда учимся помо- гать ближним и формируем динамичную общину. Наш современник, ученый Кен Боа пишет: «Мы не сможем стать подлинными собой, не будучи органически встроены в сообщество».2
Тем не менее, в Америке исторические основы человеческого взаимодействия сильно пошатнулись, когда мы стали в высшей мере мобильным обществом. Несколько десятилетий назад, если кто-то и поступал в колледж, то выбирал тот, что поближе к дому, а затем старался найти работу в своем родном городе. Сегодня же мы не видим никаких проблем в том, чтобы переехать на другой конец страны или даже мира, навсегда расставшись с родными и со своими корнями. Некоторые люди, сколотив состояние, построили роскош- ные особняки на Лонг-Айленде или в Палм-Спрингс и совершенно забыли о местах, где прошло их детство.
|
Впрочем, кое-где в Америке еще сохранились конструктивные общины, которые держатся за счет людей, реинвестирующих плоды своего успеха. Это города, для которых традиции, история и куль- тура — не пустой звук. Один из них — Гранд-Рапидс в штате Мичиган. Люди здесь, — по большей части, воспитанные в традициях строгой протестантской культуры, — с готовностью реинвестируют в нее свои силы и средства.
Несколько лет назад я навестил Гранд-Рапидс, чтобы помочь в открытии Центра искусств и поклонения, основанного Ричем и Хелен Девос при городской христианской школе. Это выдающееся учебное заведение, которое когда-то окончил сам Рич, — один из виднейших предпринимателей и спикеров-мотиваторов Америки. В свое время он основал в Гранд-Рапидсе бизнес, имевший огромный успех и вы- росший в международную корпорацию, сегодня известную под на- званием «Alticor Inc.» (в прошлом — «Amway»).
В отличие от многих директоров, которые, создав компанию и заработав кучу денег, перебираются в роскошный пентхаус наверху небоскреба в одной из престижных точек планеты, семейство Дево- сов осталось верным Гранд-Рапидсу. Более того, большую часть своей жизни они прожили в одном и том же доме. Рич никогда не утрачивал любви к родному городу, которую выражал в щедрой бла- готворительности.
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
И он в этом не одинок. Проезжая через Гранд-Рапидс и приго- роды, населенные потомками голландских эмигрантов, я видел бес- численное множество зданий, названных в честь семейств, внесших свой вклад в освоение этих мест: Институт медицинских исследова- ний имени Ван Анделя; Конференц-центр Принса при Колледже Кальвина; Центр имени Девитта; Центр искусств имени Дэпри; об- щежитие имени Кука при Колледже Хоупа… Эти семейства основа- телей Гранд-Рапидс оставались верными своей общине на протяжении нескольких поколений. Многие из них основали весьма успешные бизнесы, но не рассматривали свои корпорации как воз- можность набить собственные закрома. Основатели этих компаний, — такие люди, как Герман Миллер, — поддерживали разумный баланс в соотношении зарплат руководства и обычных рабочих на производ- стве. Они относились к своему бизнесу, как к инструменту, который служит на благо городу и производит что-то полезное для потреби- теля — идеал, о котором мечтал экономист-классик Адам Смит.
Верность своей «малой родине» на протяжении нескольких по- колений помогает нам знать, кто мы есть, — и удерживает от желания притворяться теми, кем не являемся. Подобное посвящение также подразумевает, что мы по достоинству оцениваем достижения пред- ков. Один из величайших ученых современности, Рассел Кирк, не только отмечал в своих поздних трудах важность корней и традиций, но и демонстрировал это в жизни. Я навестил Кирка в его доме в Мекосте, штат Мичиган, незадолго до его смерти в 1994 году. Он жил в старом особняке викторианского стиля, при взгляде на кото- рый сразу же посещала мысль о привидениях. В определенном смысле этот дом был действительно полон ими — здесь прожили шесть поколений семейства Кирков. Особняк, о котором Рассел часто упоминал в своих эссе, был наполнен коллективными семейными вос- поминаниями. Мекоста — это маленький поселок с населением не более пятисот человек на равнинах в центральной части Мичигана, что создавало для Кирка неудобства ввиду его частых поездок за рубеж. И все же, он не покидал свой фамильный дом, понимая цен- ность общности и сопричастности.
«Именно исполнение наших обязанностей в общине учит нас рассудительности, эффективности и благотворительности»3, — писал Кирк. Он верил в «традиции, соглашения и преемственность», но для него это не значило по-страусиному прятать голову в песок. Скорее, он осознавал, что вековая мудрость и опыт тех, кто прошел свой путь до нас, — это гораздо более надежные жизненные ориентиры, чем утопические идеи мечтателей из кофеен. Кирк признавал существо- вание непреходящего нравственного порядка, который «сотворен для человека, и человек сотворен для него: людская природа так же не-
Г Л А В А 1 1
изменна, как и нравственные истины».4 Социум является крайне важ- ным элементом этого порядка, а с ним — и счастливой жизни, — по- тому что без него мы одиноки и утрачиваем способность передавать другим ценности, развивать характер и упражнять совесть.
Это чувство ответственности перед обществом — гражданский долг — когда-то считалось крайне важной добродетелью. Алексис де Токвиль, которого часто цитируют как одного из наиболее проница- тельных обозревателей событий в Америке, утверждал, что челове- ческая личность не может существовать, заточенной «в уединенную камеру собственного сердца».5 Де Токвиль также отмечал, что во всей Франции не смог найти и десяти человек, которые делали бы то же самое, что американцы делают ежедневно, как нечто само собой разумеющееся: сообща строят амбары, кормят голодных, заботятся о сиротах…
Я вырос, наблюдая за насыщенной жизнью общины в действии. Некоторые из моих самых ранних детских воспоминаний хранят образ мамы, разносящей продукты соседям, которые потеряли ра- боту во время Великой депрессии 1930-х годов. Зачастую мои роди- тели даже толком не знали этих людей, но для них было достаточно того факта, что те оказались в нужде. И для мамы это была есте- ственная реакция на чью-то нужду.
Именно такое чувство долга перед окружающими подпитывает настоящий патриотизм, а вовсе не бездумный национализм, провоз- глашающий, что Америка — величайшая в мире страна. Нет, истинный патриотизм возникает из желания от-
плачивать добром тому обществу, в ко- 
тором ты живешь.
Вот почему я записался в морскую пехоту в разгар Корейской войны. Я чувствовал себя в долгу перед теми, кто посвятил свою жизнь построению самой свободной страны на земле. По этой же причине святой Фома Аквинский в
Счастливую жизнь можно
обрести только в общине и взаимоотношениях любви
своем трактате «Сумма теологии» поместил доктрину о справедли- вой войне под заголовком «Христианская любовь». Готовность людей жертвовать собой ради защиты и обороны своих ближних — это величайшее проявление любви. Именно поэтому работу военных, пожарных и полицейских считают благороднейшими из профессий.
Патриотизм и жизненная важность социального взаимодей- ствия проявились вместе в одной потрясающей истории. Во время не- давней войны в Ираке сержант Дастин Таллер получил четыре пулевых ранения, и медики полевого госпиталя сомневались, что он выживет. После ампутации обеих ног Таллер, наконец, смог вер-
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
нуться домой в Милтон, штат Флорида. Будучи отцом четверых детей, Дастин должен был учиться жить с титановыми ногами, снаб- женными встроенным компьютером.
Местная община сержанта Таллера хотела выразить ему при- знательность за его жертву. Сто двадцать волонтеров закупили за свой счет материалы и построили для Дастина новый дом, специально приспособленный для нужд инвалида. Один из волонтеров сказал:
«Этот парень пострадал, стараясь защитить устои нашей страны, и не сделать что-нибудь для него было бы верхом неблагодарности».6 По иронии, человек, от которого исходила эта инициатива, жил во Флориде в городке под названием Багдад.
Что меня во всей этой истории больше всего впечатлило, так это настрой, продемонстрированный как сержантом Таллером, так и его общиной. Дастин не терял бодрого расположения духа — и даже чувства юмора, — сосредоточившись на своей семье и будущей жизни. В свою очередь, его соседи искренне считали, что на их месте так поступил бы каждый.
Клайв Льюис отметил, что мы не можем любить весь мир, но, несомненно, можем любить ближних. У нас есть врожденное пони- мание этого долга, ибо отчасти он и делает нас людьми. Это пре- красно продемонстрировали сержант Таллер и его соседи в Милтоне, штат Флорида.
|
Миф о личной независимости — позиция «прав я или нет, все должно быть по-моему» или «счастье любой ценой» — это всего лишь подделка того, в чем мы с вами действительно нуждаемся. Он подменяет иллюзией самодостаточности укрепляющую реальность благотворных взаимоотношений внутри сообщества. Счастливая жизнь? Мы не находим ее в одиночестве, к которому ведет совре- менная увлеченность самовыражением и самоудовлетворением. Счастливую жизнь можно обрести только в общине и взаимоотно- шениях любви.
Но даже они, несмотря на всю их значимость, не ведут нас к счастью. Есть нечто большее — вопрос сердца, и мы видим это в жизни человека, на месте которого мог бы оказаться любой из нас.
 |
|
Глава 12
Человек, достойный подражания
|
способны наслаждаться полной независимостью. Впрочем, даже осо- знав, что счастье коренится не в богатстве, а в человеческом достоин- стве, даже ведя полноценную семейную и общественную жизнь и принося пользу окружающим, мы по-прежнему можем чувствовать, что нам чего-то не хватает. Должно быть нечто еще — то, что вытря- хивает нас из комфортной рутины повседневности, некий момент про- буждения, когда мы задаемся вопросом о собственной значимости.
Эта мысль отражена в кинокартине «О Шмидте», которая на- чинается с того, что у главного героя отбирают пресловутую «кон- фетку». В завязке фильма показан Уоррен Шмидт, который уходит на пенсию, покидая офис страховой компании «Woodmen» в Омахе, штат Небраска. Весь остальной сюжет посвящен его попыткам найти смысл жизни, если таковой вообще существует.1 (Роль Шмидта блестяще сыграл Джек Николсон, который был номиниро- ван за нее на премию «Оскар».) Подобные мгновения кризиса по- стигают многих людей по самым разным причинам: потеря работы, смерть ребенка, развод или неизлечимая болезнь. Лично я пережил такой момент, когда был отстранен от должности в Белом доме. Как только я перестал гнаться за тем, чего, как мне казалось, всегда хотел, мне пришлось задаться вопросом: «В чем же, на самом деле, смысл моей жизни?»
На устроенном для Шмидта прощальном ужине его друг Рей, который уже вышел на пенсию, пытаясь подытожить жизненный путь
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
Уоррена, призывает молодежь брать с него пример, как с человека, достигшего в жизни многого. Более полусотни коллег Шмидта с су- пругами собрались за круглыми столами в банкетном зале кафе «У Джонни», наслаждаясь бифштексами, в то время как сам виновник торжества восседает на почетном месте на возвышении.
По словам Рея, он знает, что такое пенсия. Весь этот ужин, по- дарки и даже ежемесячные чеки от службы социального обеспечения вкупе с пенсией, выплачиваемой компанией, ничего не значат. Един- ственное, что имеет ценность — это посвящение своей жизни чему- то важному: делать свою работу, и делать ее хорошо; заботиться о семье, заслужить уважение у коллег и общества. Только так можно обрести долговечную дружбу.
По мнению Рея, Уоррен достиг всего этого. Он обрел един- ственное, что действительно имеет значение в жизни. Именно по- этому Уоррен является человеком, достойным подражания.
Пока гости аплодировали, поднимая бокалы в знак согласия с этим тостом, сам Уоррен не был уверен в том, что Рей прав. Изви- нившись, он выходит из банкетного зала и направляется в бар ресто- рана, где заказывает себе водку.
Уоррен одну за другой ставит под сомнение те идеи, которыми он руководствовался в жизни. Навестив своего молодого преемника в страховой компании, он обнаруживает, что тот меньше всего на свете нуждается в его помощи. По пути из офисного здания Уоррен замечает, что возле мусорного контейнера бесцеремонно свален в кучу архив, над составлением которого он работал всю свою жизнь. Его труд в буквальном смысле слова превратился в мусор.
Наутро первого пенсионного дня жена Уоррена, Хелен, при- глашает его в их новый жилой автофургон «Winnebago Adventurer», который настолько велик, что едва помещается во дворе. Рядом с ним даже дом Уорренов кажется не таким уж и большим. Хелен при- готовила завтрак-сюрприз: яичницу, бекон, нарезанную дыню и дру- гую еду, — подав ее на столик внутри кухни автофургона.
«Разве не забавно? — спрашивает она и поднимает стакан с апельсиновым соком. — За новую главу в нашей жизни».
По правде говоря, праздная жизнь Уоррена почти не интере- сует — особенно, если учесть, что ему теперь придется проводить больше времени с Хелен. Его раздражает все, что делает жена. Она выбрасывает хорошие продукты только потому, что прошел срок их использования на упаковке. И в то же время, отказывается ку- пить себе новые тапочки вместо стоптанных старых. Кроме того, ей нужно обязательно побывать в каждом новом ресторане, и она по- стоянно покупает эти проклятые фарфоровые статуэтки под ста- рину. Когда Уоррен, просыпаясь среди ночи, смотрит на лежащую
Г Л А В А 1 2
рядом округлую фигуру, он задает себе единственный вопрос: «Кто эта женщина?»
Посреди своего разочарования Шмидт совершенно неожиданно обретает источник утешения. Подчинившись мимолетному порыву, он решает стать опекуном для бедного африканского мальчика по имени Ндугу Умбо через благотворительную организацию «Chil- dreach». Ее сотрудники предложили Уоррену прилагать к его еже- месячному чеку еще и письмо. Детям нравится больше узнавать о тех, кто им помогает.
Уоррен нескладно начинает свое первое письмо к Ндугу, объ- яснив, что ему 66 лет, и что он только что вышел на пенсию с ру- ководящей должности в страховой компании «Woodmen». Фраза за фразой, его рассказ начинает идти легче, и, наконец, слова по- лились потоком. Уоррен понял, что может поделиться с Ндугу тем, что не рассказал бы никому другому. По правде говоря, он в ярости от того, что его выпроводили из компании. Он не выносит свою жену Хелен, но любит их взрослую дочь Дженни, а та собирается выйти замуж за эгоистичного болвана. Уоррен никогда не думал, что его жизнь обернется вот так. После окончания колледжа он был уверен, что станет одним из тех, кто заправляет в этом мире. Он чувствовал в себе что-то особенное, считал, что в нем, несо- мненно, есть какая-то искра.
Это излияние чувств Ндугу потрясло самого Уоррена, и прежде, чем отправить письмо, он выбрасывает из текста многие че- ресчур эмоциональные фразы. Он и дальше продолжает поддержи- вать Ндугу, описывая ему последние события своей жизни.
Через несколько недель после выхода Уоррена на пенсию уми- рает его жена. Он обнаружил ее лежащей на полу в кухне рядом с включенным пылесосом, яростно всасывающим воздух.
Пару месяцев спустя, Шмидту пришлось заняться вещами по- койной жены. Ему надо было упаковать ее одежду, сложить в ко- робку косметику и решить, как поступить с украшениями. Уоррен приступает к делу, и мы слышим, как он мысленно составляет письмо к Ндугу. Возможно, предполагает он, по его рассказам у мальчика могло сложиться неверное впечатление о Хелен. Уоррен считает, что ему повезло с такой хорошей женой. Он вдыхает аромат духов Хелен, и так сильно желает, чтобы она опять оказалась рядом, что наносит себе на лицо ее крем.
Наконец, Уоррен приводит себя в порядок, смывает крем — от- части вместе со своими эмоциями — и заходит в гардеробную жены, где нежно проводит рукой по платью в горошек, которое когда-то подарил Хелен. Потянувшись к верхней полке за обувными короб- ками, он неосторожным движением сваливает несколько стопок вниз,
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
те образуют на полу большую неряшливую кучу. Одна из коробок при падении выбрасывает на свет большую пачку писем.
По почтовым маркам Уоррен видит, что они датированы пер- выми годами их брака. Письма адресованы «Дорогой Хелен», «Моей милой Хелен», «Моей любимой», — и это явно почерк не Уоррена. Он быстро открывает одно из писем, чтобы увидеть подпись. Рей. Его лучший друг Рей! Этот вероломный мерзавец, который совсем недавно призывал других брать с Уоррена пример!
Гнев, вызванный пустотой его жизни, толкает Шмидта на рис- кованную авантюру. В одну из ночей, наполненных бессонницей и тревогой, Уоррен садится за руль своего новенького дома на колесах и выезжает в Денвер, чтобы увидеться с дочерью Дженни. По теле- фону он сообщает ей, что решил какое-то время пожить у нее и по- мочь с подготовкой к свадьбе, даже невзирая на свою неприязнь к ее жениху Рэндаллу. Но Дженни не ждет его так рано. Она рассчи- тывала, что отец приедет лишь за день-два до бракосочетания, и по- тому отклоняет его план.
Шмидт пишет Ндугу, что решил, не теряя зря времени, посетить места своей юности. Уоррен приезжает в город, где он родился — Холдридж, штат Небраска, — но обнаруживает, что по адресу Ло- каст-авеню, 12 на месте дома, в котором прошло его детство, теперь стоит магазин автошин. Далее он отправляется в свою альма-матер, в Канзасский университет, где видит свою фотографию на стенде, посвященном членам студенческого братства. Неужели этот худоща- вый, темноволосый, энергичный юноша — действительно он? Тогда ему казалось, что перед ним — весь мир…
В один из вечеров своего странствования Шмидт паркует «Ad- venturer» у реки. С наступлением темноты он чувствует странное по- буждение забраться на крышу автофургона и посидеть под звездным небом. Шмидт расставляет перед собой несколько свечей и новый набор фарфоровых статуэток под старину, купленный им безо всякой видимой причины. Он сидит, закутавшись в одеяло, перед этим импро- визированным алтарем, и смотрит в усыпанное звездами ночное небо. Путешествие смягчило сердце Уоррена. «Был ли я тем мужчи-
ной, с которым ты хотела прожить всю жизнь? — спрашивает он у жены Хелен. — Был ли я таким? Или ты разочаровалась, но была слишком добра ко мне, чтобы показать это? Я прощаю тебя за Рея. Я прощаю тебя. Это было так давно, и, потом, я ведь не всегда был на высоте. Я недооценивал тебя. Мне так жаль, Хелен. Ты простишь меня? Ты простишь меня?»
В этот момент по небу промелькнул метеор. Знак прощения? Высвободив из-под одеяла правую руку, Уоррен поспешно осеняет себя крестным знамением.
Г Л А В А 1 2
На следующее утро Шмидт чувствует себя преображенным. На- стало время поспешить в Денвер, и теперь он видит, что готов к этому. Уоррен пишет Ндугу, что его путешествие превратилось в мис- сию. Отныне он будет жить смело, и уже ничто не сможет помешать ему в этом. На смену руководящим мифам о романтике и карьере, которые сначала поддерживали, а после подвели его, пришла совер- шенно новая идея. Уоррен решил, что будет абсолютно и безупречно честен с самим собой, поступая так, как считает правильным, невзи- рая на последствия. Он намерен высказать Дженни все, что думает о ее приближающемся браке.
Прибыв в Денвер, Уоррен приезжает к будущей свекрови Дженни, Роберте, у которой должен остановиться на ближайшую не- делю. Она живет в маленьком, обшарпанном каркасном доме посреди небогатого пригорода.
На пороге Уоррена приветствует сама Роберта — стареющая хиппи в необъятном платье-балахоне. Стены ее безвкусно обставлен- ного жилища увешаны китчевыми картинами модернистов, где у пер- сонажей если не один глаз, то обязательно три, а с поделок из макраме на стенах так давно не вытирали пыль, что они уже заросли паутиной.
Эта женщина — сущий кошмар. Она сразу же пускается в раз- говоры об интимных подробностях ее недавней операции. Она под- робно рассказывает Уоррену о том, как кормила его будущего зятя грудью до пяти лет.
Наконец, приезжает Дженни — разумеется, в сопровождении Рэндалла, который с порога развязно бросает: «Как делишки, папа?!» Шмидт сражу же просит дочь о разговоре наедине. Совершенно не придав его просьбе значения, она прошмыгивает мимо с туманным обещанием: «Давай, может, после ужина».
Ужин в доме Роберты посетил отец Рэндалла, Ларри, со своей второй женой-китаянкой Сандрой, а также — брат Рэндалла, Дункан. Никто из них не демонстрирует хороших манер. Дункан, которому двадцать с чем-то лет, запихивается едой, уставившись в одну точку заплаканными глазами, словно под гипнозом. Роберта, обглодав кости цыпленка, с причмокиванием облизывает пальцы.
Именно она портит мирное пиршество, с ругательствами одер- гивая Ларри, который хочет произнести тост. Ее грубые выпады зву- чат так же неприятно, как удары кулаком по клавишам рояля. Эта стычка эхом затихает в неловкой тишине, ставя точку в застолье.
Наконец, Шмидту удается уединиться с Дженни на веранде дома Роберты. «Ты совершаешь большую ошибку, — говорит он дочери. — Эта свадьба, твое будущее… Не выходи за этого парня замуж. Слышишь, не делай этого».
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
Дженни отступает шаг назад и скрещивает руки на груди, упер- шись в отца холодным, угрюмым взглядом. «С каких пор тебя стало интересовать, что я делаю? Теперь у тебя появилась своя точка зре- ния на мою свадьбу?»
Как это понимать? Уоррен не знает, что сказать.
Тем временем, Дженни продолжает: «Ну хорошо, а теперь по- слушай меня. Я выхожу замуж послезавтра, и ты придешь на мою свадьбу. Ты будешь сидеть за столом, пить и желать мне счастья. Или можешь разворачиваться и прямо сейчас уматывать обратно в Омаху».
Стремительно пройдя мимо отца, Дженни присоединяется к ожидающему ее у машины Рэндаллу. Застывший на веранде Шмидт оцепенело наблюдает за тем, как дочь садится в свой видавший виды
«Saturn», и ночную тишину вспарывает рык дырявого глушителя.
С трудом выдержав церемонию бракосочетания, Уоррен едва не лишился дара речи, когда во время банкета его пригласили ска- зать счастливой паре напутственное слово. Остановившись рядом со столом, за которым сидят молодожены, он изо всех сил стара- ется подобрать правильные слова. Уоррен, сопя, смотрит на бес- проводной микрофон. Его гнев на Дженни грозит достичь опасной точки кипения.
«Я плохо спал этой ночью, так что простите меня, если буду немного сбивчив», — начинает Шмидт. Его щеки вздуваются от едва сдерживаемой злости. Наконец, вспомнив о правилах хорошего тона, он глубоко вздыхает и начинает говорить о своей покойной жене Хелен. «Мне кажется, я должен сказать сегодня о том, как она была счастлива, что Дженни нашла человека, с которым захотела разде- лить жизнь: друга, партнера».
Шмидт начинает благодарить родных Рэндалла за их сердечное гостеприимство, лестно отзываясь о каждом из членов семьи. Он на- столько разошелся, что даже называет Дункана — глупого братца Рэндалла — весьма проницательным молодым человеком.
Когда в завершение Шмидт добавляет, что он очень счастлив, отец жениха восклицает: «Ура!» — и все начинают аплодировать. Только Дженни понимает, с каким трудом ее отцу дались эти слова.
Уоррен поспешно выходит из банкетного зала, чтобы скрыться в туалете. Тяжело дыша и весь покрытый испариной, он стоит, ссу- тулившись под тяжестью своего бремени, опершись на холодную, по- крытую плиткой стену.
На обратном пути в Омаху Шмидт наведывается в городок Карни, штат Небраска, где на 80-й автостраде находится арка и музей в честь пионеров-первопроходцев. Он пишет Ндугу о впечат- ляющих экспозициях. Люди, прошедшие земной путь задолго до по-
Г Л А В А 1 2
явления на свет Уоррена Шмидта — пионеры, которые отправлялись в своих громоздких повозках на Запад и преображали эту страну, делая такой, какую мы ее знаем сегодня — сталкивались с неверо- ятными трудностями. Размышляя об их судьбах, Уоррен осознает, насколько незначительна его жизнь в исторических масштабах. «Что в этом мире стало лучше благодаря мне?» — задает он вопрос.
Шмидт ожидал, что его поездка в Денвер, с целью объяснить Дженни, какую большую ошибку она совершает, станет для него на- чалом новой жизни. Но его вера в справедливость собственных при- тязаний ни к чему не привела. Дженни все равно вышла замуж за этого болвана.
Открывая дверь своего дома в Омахе, Уоррен продолжает мыс- ленное письмо к Ндугу: «Я слаб, — признается он. — Я проиграл. С этим уже ничего не поделаешь. Думаю, что я скоро умру. Может, через 20 лет, а может, и завтра. Это не имеет значения. Однажды я умру, — как и все, кто меня знает, — и в мире все будет так же, как будто меня никогда и не существовало. Что я изменил в этом мире? Кажется, ничего. Совсем ничего».
Шмидт собирает с пола в прихожей почту, которую ему набро- сали через щель в двери, и относит ее в свой кабинет. Среди счетов и рекламных буклетов он видит какой-то необычный конверт с красно-синими полосками по краям.
Оказалось, что это — письмо от сестры-монахини Надин Готье. Она пишет от имени шестилетнего Ндугу, который еще не умеет ни читать, ни писать. Мальчик хочет передать своему опекуну призна- тельность за оказанную помощь. Не так давно у Ндугу случилось ин- фекционное заболевание глаза, но ему купили лекарство за пожертвованные Шмидтом деньги, и он пошел на поправку. В знак своей благодарности Нду
