Причем чем ближе к эмпирии, фактаммы приближаемся, тем чаще и глубже этистолкновения, заставляющие постоян­но поступатьсяодним принципом в угоду другому

Поэтому при высокой степени развития права, устойчи­вых юридических традициях роль рациональности и особенно философии права существенно снижается. Отшлифованная бес­конечным повторением дел практика своим многовековым ве­сом не позволяет колебаться лежащим в основе "краеуголь­ным камням", сомневаться в которых становится равносиль­ным попыткам обрушить громадное здание. И наоборот — неразвитое право, не уверенное в себе и своих основах, вы­нуждено апеллировать к разуму, выходить за свои неустояв­шиеся пределы, чтобы убедиться в собственной состоятель-

ности. Но за пределами права его ценности утрачивают свое значение и нуждаются в рациональном доказывании, в фило­софии права.

Современная ситуация предопределяет значение филосо­фии права, которая еще некоторое время будет необходимой при рассмотрении многих проблем. По этим причинам мы вы­нуждены обратиться и к философии собственности.

Признание универсальной роли товарного обмена в ста­новлении цивилизации позволяет обратиться к взглядам Геге­ля на право собственности, не сопровождая их дежурными выпадами антитоварного характера.

Если стоять на позициях товарности, изложенная в "Филосо­фии права" и других работах' концепция Гегеля остается во мно­гих отношениях непревзойденной по стройности и связности.

Поскольку "понятие права по своему становлению тракту­ется вне науки права"², будем исходить из подтвержденной самой природой,.как мы могли уже убедиться, естественной свободы лица, не отыскивая иного содержания права в сфере правоведения. Полученное нами понятие согласуется с выска­зыванием Гегеля о том, что "исходной точкой права является воля, которая свободна; так что свобода составляет ее субстан­цию и определение и система права есть царство осуществлен­ной свободы"³, это вполне позволяет и в дальнейшем опирать^ ся на рассуждения этого философа.

"Чтобы не остаться абстрактной, свободная воля должна прежде всего дать себе наличное бытие, и первым чувствен­ным материалом этого наличного бытия суть вещи, другими словами, внешние предметы. Этот первый вид свободы есть тот, который мы узнаем как собственность^.

Итак, у Гегеля собственность возникает первой по той про­стой причине, что она связана с внешними предметами, внеш­ним, неодушевленным миром, противостоящим воле (субъек­ту) и ближайшим к нему. Собственность есть в этом смысле "помещение воли в вещь"⁵, и тем самым лицо дает себе "внеш­нюю сферу своей свободы^. До такого "помещения" "внешнее

' Например, можно указать на раннюю работу Гегеля "Система нравст­венности", в которой он уже доказывал, что "собственность выступает в реальности через множество состоящих в обмене лнц как взаимно признаю­щих друг друга" {Гегель Г.В.Ф. Политические произведения. М-. 1978. С. 300).

' Гегель Г.В.Ф- Философия права. М-, 1990- С- 60.

³ Там же. С. 67.

' Там же. С. 94

³ Там же. С. 103.

"Там же. С. 101.

вообше — веи^ь, несвободное, безличное и бесправное"', т.е. находящееся вне разумной деятельности человека, вне права.

Далее Гегель разграничивает владение и собственность. Вла­дение рассматривается как внешний акт, необходимый для реализации собственности (помещении своей воли в вещь). За-владение предполагает, что вещь была бесхозной, что означает "предвосхищаемое отношение к другим"².

В этом отношении взгляды на завладение отличны от обыч­ных для XVII—XVIII вв. робинзонад, хотя уступка английским мыслителям, выводящим владение и собственность из обра­ботки (труда), и усматривается в замечании Гегеля о том, что "придание формы есть наиболее соответствующее идее вступ-' ления во владение"³.

Связь с другими лицами в задладении еще и в том, что субъективность "достигает объективности"⁴, воля становится выявленной для других.

"Пользование вещью при непосредственном ее захвате есть для себя единичное вступление во владение"⁵. Таким образом, пользование и владение также вступают в отношения взаимо­связи и перехода, которые, правда, не ведут к получению прин­ципиально новых взглядов,

В пользовании обнаруживаются свойства веши, в том числе стоимость (у Гегеля ~ ценность). "Вещь в потреблении единич­на, определена по качеству и количеству и соотносится со спе­цифической потребностью. Но ее специфическая годность, определенная количественно, одновременно сравнима с други­ми вещами той же годности... Эта всеобщность вещи... есть цен­ность вещи"⁶.

Если до сих пор изложение Гегеля не слишком отклонялось от традиционных теорий, то переход от собственности к дого­вору весьма важен и характерен.

Суть подхода Гегеля в том, что договор — "опосредованная форма" собственности⁷, "Лицо, отличая себя от себя, отно­сится к другому лицу, и оба обладают друг для друга наличным бытием только как собственники. Их в себе сущее тождество получает существование посредством перехода собственности

' Гег&иь Г.В.Ф. Философия права. С. 101.

¹ Там же. С. 109.

³ Там же. С. 112.

^амже.С. 109.

^д Там же. С. 116

Там же. С- 118-119

⁷ Там же. С. 94.

одного в собственность другого при наличии общей воли и со­хранении их права — в договоре'''.

Собственность "есть лишь для воли другого лица... Это опо-средование, заключающееся в том, что я обладаю собственно­стью уже не только посредством вещи и моей субъективной воли, а также посредством другой воли и, следовательно, в некоей общей воле, составляет сферу договора".

"Договор предполагает, что вступающие в него признают друг друга лицами и собственниками... момент признания в нем уже содержится и предполагается"².

Итак, если "захват и внешнее владение всегда оказываются бесконечным образом более или "менеенеопределенными инесовершенными"3, непрочными и неполными, то в договоре собственность обнаруживается какполная, бесспорная и со­вершенная, становитсясобственностью длявсех, правом соб­ственности, такчто договор —это форма собственности.

Этот взгляд решительно отличается от ставшего обыден­ным и исходящего из позитивного законодательства представ­ления, согласно которому право собственности вполне полно­ценно и без участия воли других лиц, без договора.

В этом отношении можно привести воззрения автора клас­сической трудовой теории Дж. Локка, который считал, что по "закону разума" "разрешается, чтобы вещи принадлежали тому, кто затратил на них свой труд, хотя до этого все обладали на них правом собственности"⁴. В результате этого посредством

' Гегель Г.В.Ф. Указ. соч. С. 99. Ср.: "Претензия на роль я то же время означает се признание, наполнение этой роли социальным содержанием — утверждение индивидуального интереса хозяина веши. Это признание пред­полагает установление личной связи между контрагентами, в которой они реализуют собственную индивидуальность. Обмен социально значимыми ро­лями между такими лицами является результатом взаимного признания, со-апторства в создании срцинлыю значимого лица друг друга" {Дождев Д.В. Основание защиты владения в римском прайс. С. 160).

² Гегель Г.В.Ф. Указ. соч. С. 128—129. Это абстрактное утверждение нашло неожиданное подтверждение самой прозаической эмпирией. Когда судом рас­сматривался спор между продавцом и покупателем, возникший потому, что покупатель отказался от оплаты купленной вещи, пока продавец не докажет, что был ее собственником, покупатель задал свой главный вопрос продавцу:

"Чем вы можете подтвердить свое право собственности?" Продавец, едва ли имея в виду "Философию прана", отчстил, однако, точно по Гегелю: "Тем, что вы обратились с предложением продать эту вещь именно ко мне".

³ Гегель Г.В.Ф. Указ. соч. С. 110.

^ЛоккД. Соч.: В Зт. Т. 3. М„ 1988. С. 278.

И. Кант оспаривает это суждение. Считая также, что "все люди до всякого юридического акта обладают правовым владением землей, т.е. имеют право быть там, куда природа к случаи их поместили", он, однако, считает, что юридиче­ский акт приобретения есть заилааение, occupalio. При этом труд для приобрете­ния земли "не нужен, так как специальные формы труда только случайны, они не создпют непосредственного владения" (Кант //..Метафизика нравов. Метафи-чнческпс начала учения о праве. СПб.: Изд-во П. Сойкина- 1903. С. 43).

труда человек "как бы отгораживает" свою собственность, преж­де всего земельный участок, "от общего достояния"'. Однако со временем из-за тесноты и недостатка земли люди стали ус­танавливать границы, отгораживаться и, "таким образом, пу­тем договора и соглашения утвердили собственность"².

Так же считал и П. Лавров: "Пока вещей немного, а нас мало, мы не спорим"³.

Очевидно, впрочем, что такие взгляды, не всегда подтвер­ждаемые исторически, да и логически, сталкиваются с непре­одолимыми трудностями, как только выходят за рамки земель­ных отношений, причем на стадии распада общины.

Возможно, именно эти трудности, очевидное отсутствие универсальности трудовой теории, призванной объяснить уни­версальное понятие собственности, и стали одним из импуль­сов к созданию меновой теории.

Собственность у Локка — естественное состояние, предше­ствующее взаимодействию людей, а само это взаимодействие происходит лишь в результате тесноты, так что следует скорее вести речь не о взаимодействии, а об отгораживании, предпо­лагающем лишь случайные, чисто внешние столкновения соб­ственников. Договор в этом случае действительно факт сугубо произвольный и ничего не добавляющий к содержанию самой собственности⁴.

Отличие гегелевской концепции в том, что договор, взаи­модействие воли противоположных субъектов, создает право собственности, которое до этого взаимодействия двух (по край­ней мере) лиц еще не развернулось, не существует.

Следствия из теории Гегеля очевидны: собственность увя­зывается исключительно с обменом. Идея очень продуктивная,

'Локк Д. Соч. Т. З.С. 279.

¹ Там же. С. 288.

В том же плане высказывается и Г.В. Вернадский, полагавший, что, "ко­гда количество земли становится ограниченным; на нее устанавливается ча­стная собственность" (Вернадский Г.В. Киевская Русь. С. 120). Но в любом слу­чае сама по себе земельная теснота едва ли может считаться первоисточником собственности хотя бы потому, что сначала возникла собственность в отно­шении движимых вещей, а затем по уже существуюшей аналогии возникла собственность на недвижимость.

³ Лавров П.Л. Очерки вопросов практической философии // Русская фи­лософия собственности. СПб.. 1993. С. 85.

В своих рассуждениях Дж. Локкопирался надоводы умозрительно-исто­рического характера.Поскольку намволей истории пришлосьпережить по­явлениерынка в реальности, мыможем заметить, чтов действительной ис­ториинезависимо от субъект» ыюго отношения к ней именно возрождение юридической собственности приводитк бурному строительству оград и забо­ров, а ненаоборот.

она имеет множество подтверждений в эмпирическом мате­риале и еще больше фактов позволяет понять. (Например, хо­рошо объясняется специфика восточного общества, в котором неразвитый товарный обмен сочетается с переходными, "не­четкими" формами собственности.)

В конце концов, постоянно выполняемое всеми юристами обязательное упражнение на проверку соответствия принятого конкретного решения нуждам оборота в своей основе опирает­ся именно на глубоко усвоенную прочную связь права с товар­ным обменом.

. Позитивное право также сориентировано главным образом на меновое происхождение собственности, ведь наиболее со­вершенным доказательством собственности остается именно не­нарушенная цепь сделок по приобретению вещи, а не произ­водство ее, которое имеет факультативное значение для обоснования титула и обычно требует усиления договором'.

Возражения против концепции "право собственности— до­говор" со стороны юристов могут последовать в принципе с довольно банальных позиций "преувеличения роли договора". Ведь реализация собственности именно в качестве абсолютно­го права происходит и при завещании, других односторонних действиях² и, наконец, при уничтожении вещи. Здесь уровень аргументации, конечно, снижается, и только поэтому можно было бы ее проигнорировать, ведь общетеоретическое, фило­софское обоснование собственности исходит из кардинальных свойств предмета, допуская привлечение периферийных уже

' Захват веши после распространения правосубъектностк на всех людей, в том числе чужеземцев, вовсе утратил значение актуального основания соб­ственности и отзывается только при углублении в основы прапа, в генезис собственности.

^] Здесь, ьюжет быть, парадоксальным образом возникает вопрос: связан ли договор с обменом? Ответ, конечно, очевиден. Тем не менее следует от­метить всегда заметный особый статус односторонних договоров в праве. Осо­бенно очевидной проблема представляете в в английском праве, где длитель­ное сохранение древней формы "договора за печатью" (specialty, deed) объяснялось тем, что договор без "встречного предоставления" (valuable con­sideration), сам по себе сомнителен и нуждается в дополнительном подкреп­лении, каким и служит форма "за псчатью".

Д.В. Дождсв замечает, что "чем эквивалентное отношение по поводу веши, чем больше взаимность, тем прочнее этот режим совместной принадлежно­сти. Степень соответствия принципам boni ct aequi, fides и amicilia определяет неактуальность познтивно-правояого регулирования таких отношений" {До-ждев Д.В. Основание зашиты владения в римском праве. С. 174.) Попутно отметив, что под "режимом совместной принадлежности" можно понимать эмбрион, из которого развивалась собственность-договор, мы обнаруживаем месь и то несовпадение позитивного и естественного права, которое весьма существенно для философии права Гегеля и пообще для философии права.

по аналогии. Действительно, завещание (односторонняя сдел­ка) предполагает вступление в наследство (вторая односторон­няя сделка), а две односторонние сделки можно уже рассмат­ривать как своего рода договор. (Кстати, проблема стипуляции, в которой подчеркнута пассивность одной из сторон, занимала Гегеля как раз в связи с его взглядами на собственность-дого­вор.) Что касается уничтожения вещи, то во многих случаях это право ограниченно и т.д. Но дело в другом — трудность выявления сути собственности состоит в том, что в реальном законодательстве она везде выступает сама по себе, без связи с договором, наследованием и т.д. Да и договор у Гегеля — это не конкретный гражданский договор, а вообще волевое отно-, шение всех субъектов рынка друг к другу, — отношение, сутью которого является взаимное признание другого абсолютным соб­ственником его имущества как предпосылка вступления с ним в отношения обмена (ведь невозможно же меняться с тем, кого я не считаю собственником).

Поэтому и критика Гегеля с позиций закона достаточно бесплодна и всегда будет приводить лишь к воспроизведению существующей структуры позитивного законодательства без уг­лубления в суть права.