Неравнодушие многих юристов к этой тематике, однако, легко объяс­нить тем, что без товарности не может быть и права и защита товарности одновременно служит защите права

В рамках самого права свобода является аксиомой' и едва ли может быть объяснена. Для ее понимания нужно выйти, сле­довательно, за пределы права.

Ближайшим образом свобода —- это свобода выбора пове­дения. Очевидно, что это индивидуальная свобода, свобода ин­дивида (лица^. Достаточно сложным и спорным остается во­прос о свободе общества в целом, но мы избавлены от необходимости его обсуждать, поскольку правовая свобода — это исключительно свобода лица, единичная, частная свобода. О ней и пойдет речь.

Свобода или случайность обычно противопоставлялись не­обходимости (закономерности). Это противоречие считалось Трудноразрешимым и попало в разряд проклятых вопросов. Наи^ более популярным способом снятия противоположности счи­талось, как известно, познание необходимости, позволяющей принимать хотя и свободные, но необходимые решения².

Шеллинг довел известные всем рассуждения до конца и заметил, что совершенная свобода, которой обладает Бог, ис­ключает выбор³. Этот парадокс, который можно (и так будет правильно) понимать в том смысле, что человеческая (небо­жественная) свобода несовершенна и потому всегда предпола­гает выбор, таит в себе и иное толкование: любой субъект, узурпировавший божественность (например, тоталитарное го­сударство), может запретить лицу выбор по тем основаниям, что единственные и необходимые решения уже найдены.

Практическая несостоятельность тоталитаризма совпала с нарастающей критикой классического детерминизма, о чем имеет смысл подумать, поскольку тоталитаризм всегда крайне враждебно относится к частной свободе, оправданно считая ее своим антиподом, а нам особенно потому, что им именно на этой почве были совершены титанические усилия по искоре­нению обмена и рынка.

' "...Удобнее считать, что свобода дана как факт сознания и что в -нее надо верить" (Гегель Г.В.Ф. Философия права. М.: Мысль, 1990. С. 67).

Но приэтом единичное поведениевсе равнооказывается в стороне, ведь оно всегдаслучайно; в противном случае придетсяпризнать справедли­вость крайнего детерминизма, согласно которому любое частное событие(на­пример, то, что вы читаете эту книгу) было предопределено в моментвоз­никновения мира.

Шеллинг Ф.В.Й. Соч. В 2 т. Т. 2. М.. 1989. С. 142. Аргументация кажется вполне корректной: если Бог совершенен, он не может ошибаться, каждое его решение совершенно. Но выбор предполагает несколько решений, из них одни будут менее, а другие более правильны. Однако Бог не может прини­мать хоть сколько-нибудь несовершенных решений; следовательно, свобода Бога лишена выбора.

Прежде всего вспомним, почему вообще ранее господство-вашее мировоззрение пыталось элиминировать рынок и право, Эта идеология, имеющая ясно прослеживаемые основания в духе просвещения, достигла высшей точки развития в середине про­шлого века, на гребле впечатляющих успехов классических ес­тественных наук, основанных на Ньютоновой механике, рисо­вавших картину мира, в которой любое событие однозначно определяется исходными условиями, в которой всюду царству­ют "железная необходимость" и всеобщие бесспорные законы, когда при достаточной полноте знаний можно предсказать лю­бое событие будущего'. И на самом деле, естествознание пред­сказывало — и предсказания сбывались. Трудно было в этих ус­ловиях не поверить, что можно исчислить, предугадать, рассчитать абсолютно все.

Обществоведение не имело никаких средств долго проти­востоять триумфу естествознания и занялось выработкой "ес­тественно-научных методов" постижения человека и общест­ва, отринув "противоестественные представления о какой-то противоположности между духом и материей, человеком и при­родой, душой и телом"², sl

Но как только обществоведение восприняло уверенность механистического естествознания в своих выводах, исполни­лось пафосом научности, в новом качестве возродились древ­ние утопии справедливого переустройства общества централи­зованной волей.

В основание новойутопии была помещена, как известно, точная схема будущего общества, чтовозможно лишь при уве­ренности в том, что вообще могутсуществовать точные расче­ты и предсказания.

"Научность", кроме того, дала право настаивать на приме­нении насилия к несогласным. Действительно, если заранее известно все, что произойдет, то любое сопротивление бес-осмысленно и вредно, а его подавление оправдано наукой.

¹ Неошибающийся Бог Шеллинга — точное отражение этой картины мира. В известном смысле это и Бог Эйнштейна, не играющий в кости (т.е. не ставящий свои решения в зависимость от случая).

² Маркс К., Энгельс. Ф. Соч. Т- 20. С. 4%. Никак нельзя винить в этом осно­вателей марксизма, если до сих пор "подавляющее большинство социальных наук, в особенности экономика, все еще находятся во власти механистиче­ской парадигмы". (См. предисловие О, Тоффлера к кн.: Лрчгожын И., Стен- герс Э. Порядок из хпоса. Новый диалог человека с природой. М., 1986. С- 16.) Только в начале XX века, после открытии Больиманн и Гиббса, с термоди­намикой стали считаться; только тогда исчезла почва для претензий на абсо­лютное знание будущего, а тоталитарные утопии продолжали существовать лишь по инерции, правда оказавшейся очень сильной.

В вычисленной картине будущего особое значение придавалось прекращению товарного обмена. Главным аргументом здесь было то, что товарный обмен — опосредованный, а лучше вести непосредственный, "прозрачный" обмен деятельностью. Мож­но, однако, предположить, что товарный обмен раздражал не только досадным отсутствием прозрачности, но и своим оче­видно стихийным, "хаотичным", непредсказуемым характером. Было очевидным, что при наличии этой стихии устроить об­щество по "железным законам" затруднительно. Гигантские усилия были затрачены на то, чтобы обнаружить в товарном обмене пороки, в конце концов он был уличен в несправедли­вости как способ присвоения прибавочной стоимости'. Сама по себе аргументация была все же не так уж и важна. В любом случае устройство общества по придуманным законам обяза­тельно потребовало бы прежде всего устранения рынка. Поэто­му мы должны сейчас не разбирать доводы против товарности (в конце концов, жизнью уже доказана несостоятельность за­претов рынка), а попытаться понять, правомерно ли строи­тельство общества по заранее заданным схемам и правилам, ведь при этом первой жертвой всегда становится право.

Как уже отмечалось, уверенность в праве научно предска­зать, точно рассчитать будущее общества коренилась в Ньюто-новом естествознании с его расчетом движения планет на мил­лионы лет вперед и неизменными законами, действующими вечно. Все погрешности и ошибки, возникающие при этом, были только следствиями недостатка исходных данных и не­точностей в расчетах, т.е. в принципе были устранимы. При­чинность понималась так, что при определенном воздействии на любой известный объект последует точно известный результат. Триумф науки как раз и состоял в том, что эти следствия все более и более точно рассчитывались и предсказывались. (Эта картина мира и была воспроизведена в марксистском "естест­венно-научном" понимании человека и общества.)

¹ Сразу отметим, что отношение к товару не было свободно от эмоций, питавшихся архаичным, дотоварным отталкиванием от рынка. (Немарксист­ские формы тоталитаризма (фашизм и др.) не скрывают это подсознательное неприятие рынка и цивилизации и даже не стараются его осознать, вполне удовлетворяясь возбужденными эмоциями. В этом главным образом и состоит их отличие от марксизма, как и связь с ним.)

На самом деле обмен товарами, совершаемый свободными лицами, всегда случаен, живо откликается на любые внешние Д»акторы, ему свойственны спон­танные реакции, стихийные возмущения, он ведет себя в точности, как явле­ние природы, а природа лишена справедливости (по словам Платона, "спра­ведливого вовсе нет по природе"; ему вторит Гегель: "Природа,- не может быть ни справедливой, ни несправедливой" {Гегель Г.В.Ф. Философия права. С- 107.).

Но с развитием термодинамики в течение всего нескольких десятилетий нашего века представления о природе и живом мире как части природы' кардинально изменились, что еще не всеми осознано. Выяснилось, что любая упорядоченность всегда со­провождается усилением хаоса, энтропии (т.е. необратимым рас­сеянием энергии в пространстве) в другой части Вселенной². Тем самым было поставлено под сомнение представление о рав­номерно действующем в линейном направлении, т.е. устремлен­ном вперед, прогрессе³. Кроме того, оказалось, что лишь в не­которых, исключительных случаях отдельные объекты природы могут действовать как механизмы.

Это — замкнутые системы, не обменивающиеся с окружаю­щим миром веществом и энергией. Только для этих систем мож­но составить точный сценарий их жизни и заранее предсказать все происходящие в них события. Время в этих системах обрати­мо, процессы могут идти в обратном направлении (движение маятника и т.п.). Но таких систем ничтожно мало в природе.

Большинство же объектов, в том числе все явления живой природы и, без сомнения, социальные системы относятся к открытым, т.е. обменивающимся вещеотром, энергией, инфор­мацией с окружающей средой. А это значит, что "любая по­пытка понять их в рамках механистической модели заведомо обречена на провал"⁴.

Далее, установлено, что любая закрытая система не спо­собна к развитию, она постепенно приходит в состояние пол­ного внутреннего равновесия, энергия в ней распределяется равномерно, всякое изменение прекращается, а если в ней берут

' А тем самым и о человеке, ведь уже общепризнано, что "в системе человек — природа первичное начало представлено природой" (Вейнберг ff-П. Человек в культуре древнего Ближнего Востока. М., 1986. С, 20). Традиция объяснения социального из природы идет от древности до наших дней (вспом­ним, напр., Л. Гумилева).

² Порядок "создается локально за счет возникновения неупорядочен по­сети где-то в ином месте" (Эткынс П. Порядок и беспорядок в природе, М.;

Мир, 1987. С. 126. В книге имеется отечественная библиография по проблемам термодинамики и синергетики на момент издания).

³ Это представление, хорошо известное нам из марксизма, как и других теорий, па самом деле лежит в основе христианства- В свою очередь, христиан­ство заимствовало его из первобытного мышления, "представляюшего округ­лое время и округлое пространство в виде обратно-симметричной гармонии. Эта гармония достигается встречей и борьбой двух противоположных сил; ка­тастрофа и гибель заканчиваются обратным переходом в возрождение" (Фрей-денберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997. С. 163—164). Как видим, при переходе от цикличности к линейности (прогрессу) замены обратной симмет­рии не нашлось, но именно здесь сплелись все противоречия как познаватель­ного и мировоззренческого плана, так и лично эмоциональные.

* См-предисловие О. Тоффпераккн.: Пригожим И., СтенгерсЭ. Указ-соч. С-17.

вверх инерциальные связи, то она переходит в режим функ­ционирования, ведущий к гибели'.

В то же время открытая система развивается, меняется. Она находится в отличие от закрытой в состоянии неравновесия, что ведет к постоянному движению, изменению этой систе­мы, в том числе к ее упорядочению. Все процессы в ней необ­ратимы (представьте себе процесс жизни — самое яркое явле­ние открытой системы), но именно необратимые процессы — источник порядка².

Наконец, одно из важнейших открытий И. Пригожина со­стоит в выявлении особой причинности, особой связи в жи­вых, открытых системах. Он обнаружил, что элементы систе­мы, функционируя в обычном режиме и подчиняясь обычной причинности, постепенно накапливают в себе отклонения, воз­мущения и переходят в режим флуктуации (колебания). Вся система, колеблясь, оказывается в так называемой точке би­фуркации, откуда она должна начать новое движение, реши­тельно изменяясь. Так вот, в этой точке бифуркации даже не­значительное внешнее воздействие вызывает неожиданно мощный ответ всей, системы, но совершенно в непредсказуе­мом направлении, наступает результат, абсолютно неадекват­ный внешнему воздействию³. Это означает, что система, по­пав в точку бифуркации (а эту точку каждая система проходит многократно), ведет себя принципиально случайно, не подчи­няясь известным образом причинности (детерминизму). Когда же энтропия достигает максимума, объекты ведут себя всецело случайным образом⁴.

Между точками бифуркации (пока система не накопила возмущений и не колеблется) действует обычная причин-

' См.: Пригожим П.. Стенгерс Э. Порядок из хаоса. С. 270.

² См. там же. С. 24—25.

³ Это позволяет понять, почему, например, в нашей прежней экономи­ке, попавшей в ситуацию колебания (кризиса), крупные инвестиции (в_ ча­стности, в сельское хозяйство) давали ничтожно малый результат или не давали его вовсе. Общество, оказавшись в точке перелома (бифуркации), уже не может адекватно отвечать на любые воздействия. По этой же причине попытки постепенных преобразований "малыми шагами" вызывали бурные спонтанные реакции (медленные реформы, видимо, уже невозможны в сис­теме, достигшей точки бифуркации).

* Следуя философской традиции, нужно было бы сказать, что эти взгля­ды диаметрально противоположны строгому детерминизму, основателем ко­торого считается Декарт. Но не все так однозначно и у Декарта. М. Мамарда-швили в "Картезианских размышлениях" особо выделял дискретность, прерывистость времени у Декарта именно в связи с причинностью. В нашем контексте эти мысли приобретают особое значение.

ность. Но как замечает И. Пригожий, невозможно знать точ­но, достигнута в данный момент точка бифуркации или нет'.

Принципиальное признание случайности как фундаменталь­ного принципа живой и неживой развивающейся природы³ (слу­чайности нет лишь в не имеющих развития закрытых систе­мах) коренным образом меняет взаимоотношения с наукой. Теперь уже никто не может претендовать на сколько-нибудь точное, достоверное знание о будущем, формулировать непре­ложные законы, в том числе "общественного развития"; мож­но говорить лишь о вероятности.

Случайность оказывается не помехой "грандиозным пла­нам", которую нужно во что бы то ни стало искоренять, а естественным способом существования всякой жизни, спут­ником всякого развития и, главное, способом упорядочения любой системы.

Представлению об обществе как живой, саморазвивающейся системе в наибольшей степени отвечает опора его на рынок, товарный обмен³, который в этом отношении выступает и как живая, природная стихия, несомненно,подверженная случай­ностям. Через это множество случайностей система обменива­ется энергией с окружающим миром, именно эти локальные взаимодействия обеспечивают устойчивость системы, а не-ее | функциональная иерархия⁴. Теперь понятно, почему случай­ность — необходимый, существенный признак права⁵. Самый главный акт товарного обмена — договор — результат случай-

I Пригожин И,, Стенгерс Э. Указ. соч. С. 218—228, 346. ¹ Примечательно, что Э- Борыашенко, оспаривая некоторые мысли И. Прн- гожина о времени, отмечает все же, что "случай присущ мироустройству, а не является причиной нашего незнания начальных условий" (см.: Бурмашенко Э. Век в поисках времени // Знание—сила. 1994. № 4. С. 100).

' Тем самым речь идет и о праве. Сила и мошь права состоят, как извест­но, не в стоящем за ним принуждении, а в точном отражении им жизни, А поскольку речь идет о гражданском праве — в точности отражения товарного обмена.

⁴ Пригожий И., Стенгерс Э. Указ. соч. С. 268. Для понимания роли товарно­го обмена к сути права очень существенно, что локальные взаимодействия имеют большее значение, чем иерархия системы.

Поскольку "товарный обороттребует персонифицированного владель­ца" (Венедиктов А.В.Правовая природа государственных предприятий. Л., 1928. С. 41), то конкретно проблема выступаеткак случайность, представленная в свободе единичного(локального) субъекта, чьесвободное поведение оказы­вается решающим дляустойчивости системы.

⁵ Гегель отмечал "случайность и произвол права" (Гегель Г.В.Ф. Феноме­нология духа // Соч. Т- 4. М., 1959. С. 259). В другом месте он говорил, что в беконе "справедливость обретает характер случайности" (Гегель Г.В.Ф. Фило­софия религии: В 2 т. Т. 1. М.. 1976. С. 121).

ности, произвола обменивающихся сторон. Как только договор пытаются навязать принудительно, право гибнет'.

Случайность в этом смысле, как легко убедиться, — (^юрма проявления частной свободы, свободы лица. Именно его право делать выбор, т.е. свобода и есть способ существования случай­ности. Следовательно, свобода лица обеспечивает связь всего общества как открытой, развивающейся системы с окружаю­щей средой², опосредует обмен энергией по законам природы, наконец, свобода лица в акте товарного обмена (локальное взаи­модействие) — способ обретения устойчивости системы, ее упорядочения.

Найденное в самом естествознании подтверждение бедно­сти и поверхностности детерминизма позволяет понять много­кратно описанное крушение права, как только оно практиче­ски, а не в речах идеолога или пророка подчиняется иного рода внешней необходимости, становится из самоценности средством.

Предоставим место одному из таких описаний рассматри­ваемого нами процесса; "...союз естественного права" и религии прогресса пошатнулся тотчас, как последняя приняла жесткие историцистские формы, провозгласив свои "закономерные ста­дии", "диалектические отрицания", а главное — "неумолимую

Самьш очевидным образом случайность воплощена, конечно, в жребии. Но если вспомнить замечание Монтсня о том, что переход к республиканской форме правления увеличивает роль жребия, мы можем заметить связь между формальным равенством (по этому признаку республика противостоит монар­хии. поскольку речь идет об эпохе Монтеня), а значит, и усилением правово­го начала, и официальным признанием случая в принятии решений.

¹ Например, известная по 60—80-м годам так называемая хозяйствен­но-правовая концепция, исходящая не только из принудительности самого акта обмена посредством "плановых предпосылок"— фондов, лимитов и т.п., но и из принудительного определения содержания договора, влекла резкое ограничение сферы действия гражданского, основанного на свобо­де- права (в свое время в соответствующей дискуссии участвовали все вид­ные юристы). Очень характерно, что хозяйственно-правовая концепция ис­ходила из понимания экономики как единого и, главное, замкнутого меха­низма, все действия участи иков*кйторого наперед известны и рассчитаны (иначе план утрачивал смысл). У.-Е. Хойер совершенно верно говорил о "замкнутой регулирующей системе, как это обосновывается в теории хо­зяйственного права" (см.; Хойер У.-Е. Право к управление экономикой при социализме. М., 1988. С. 163).

Очевидно, что переход к замкнутой системе влечет отмену права (и слу­чайности) и позволяет приступить к единому жесткому централизованному регулированию. Но теперь также ясно, что замкнутая система неизбежно де­градирует и обречена на гибель.