Взгляните на это бедное тело! Что оно выстрадало и чего

Страстно желало, вот что пыталась объяснить себе эта бедная

Душа -- она объясняла это как радость убийства и алчность к

Счастью ножа.

Кто теперь становится больным, на того нападает зло,

Которое теперь считается злом: страдание хочет он причинять тем

Самым, что ему причиняет страдание. Но были другие времена и

Другое зло и добро.

Некогда были злом сомнение и воля к самому себе. Тогда

становился больной еретиком и колдуном: как еретик и колдун,

Страдал он и хотел заставить страдать других.

Но это не вмещается в ваши уши: это вредит вашим добрым,

Говорите вы мне. Но что мне за дело до ваших добрых!

Многое в ваших добрых вызывает во мне отвращение, и

Поистине не их зло. Я хотел бы, чтобы безумие охватило их, от

Которого они бы погибли, как этот бледный преступник!

Поистине, я хотел бы, чтобы их безумие называлось истиной,

Или верностью, или справедливостью; но у них есть своя

Добродетель, чтобы долго жить в жалком довольстве собою.

Я -- перила моста на стремительном потоке: держись за

Меня, кто может за меня держаться. Но вашим костылем не служу

Я.

Так говорил Заратустра.

О чтении и письме

Из всего написанного люблю я только то, что пишется своей

Кровью. Пиши кровью -- и ты узнаешь, что кровь есть дух.

Не легко понять чужую кровь: я ненавижу читающих

Бездельников.

Кто знает читателя, тот ничего не делает для читателя. Еще

Одно столетие читателей -- и дух сам будет смердеть.

То, что каждый имеет право учиться читать, портит надолго

Не только писание, но и мысль.

Некогда дух был Богом, потом стал человеком, а ныне

Становится он даже чернью.

Кто пишет кровью и притчами, тот хочет, чтобы его не

Читали, а заучивали наизусть.

В горах кратчайший путь -- с вершины на вершину; но для

Этого надо иметь длинные ноги. Притчи должны быть вершинами: и

Те, к кому говорят они, -- большими и рослыми.

Воздух разреженный и чистый, опасность близкая и дух,

Полный радостной злобы, -- все это хорошо идет одно к другому.

Я хочу, чтобы вокруг меня были кобольды, ибо мужествен я.

Мужество гонит призраки, само создает себе кобольдов --

Мужество хочет смеяться.

Я не чувствую больше вместе с вами: эта туча, что я вижу

под собой, эта чернота и тяжесть, над которыми я смеюсь, --

Такова ваша грозовая туча.

Вы смотрите вверх, когда вы стремитесь подняться. А я

Смотрю вниз, ибо я поднялся.

Кто из вас может одновременно смеяться и быть высоко?

Кто поднимается на высочайшие горы, тот смеется над всякой

Трагедией сцены и жизни.

Беззаботными, насмешливыми, сильными -- такими хочет

Нас мудрость: она -- женщина и любит всегда только

Воина.

Вы говорите мне: "жизнь тяжело нести". Но к чему была бы

Вам ваша гордость поутру и ваша покорность вечером?

Жизнь тяжело нести; но не притворяйтесь же такими нежными!

Мы все прекрасные вьючные ослы и ослицы.

Что у нас общего с розовой почкой, которая дрожит, ибо

Капля росы лежит у нее на теле?

Правда, мы любим жизнь, но не потому, что к жизни, а

Потому, что к любви мы привыкли.

В любви всегда есть немного безумия. Но и в безумии всегда

Есть немного разума.

И даже мне, расположенному к жизни, кажется, что мотыльки

И мыльные пузыри и те, кто похож на них среди людей, больше

Всех знают о счастье.

Зреть, как порхают они, эти легкие вздорные ломкие бойкие

Душеньки -- вот что пьянит Заратустру до песен и слез.

Я бы поверил только в такого Бога, который умел бы

Танцевать.

И когда я увидел своего демона, я нашел его серьезным,

веским, глубоким и торжественным: это был дух тяжести,

Благодаря ему все вещи падают на землю.

Убивают не гневом, а смехом. Вставайте, помогите нам убить

Дух тяжести!

Я научился ходить; с тех пор я позволяю себе бегать. Я

Научился летать; с тех пор я не жду толчка, чтобы сдвинуться с

Места.

Теперь я легок, теперь я летаю, теперь я вижу себя под

Собой, теперь Бог танцует во мне.

Так говорил Заратустра.

О дереве на горе