Сразу нападает сон, незваный, господин всех добродетелей

Сон колотит меня по глазам -- и они тяжелеют. Сон касается

Уст моих, и они остаются отверстыми.

Поистине, тихими шагами приходит он ко мне, лучший из

Воров, и похищает у меня мысли: глупый стою я тогда, как эта

Кафедра.

Но недолго стою я так: затем я уже лежу. --

Слушая эти речи мудреца, Заратустра смеялся в сердце

Своем: ибо свет низошел на него. И так говорил он в сердце

своем:

Глупцом кажется мне этот мудрец со своими сорока мыслями;

Но я верю, что хорошо ему спится.

Счастлив уже и тот, кто живет вблизи этого мудреца! Такой

Сон заразителен; даже сквозь толстую стену заразителен он.

Чары живут в самой его кафедре. И не напрасно сидели юноши

Перед проповедником добродетели.

Его мудрость гласит: так бодрствовать, чтобы сон был

Спокойный. И поистине, если бы жизнь не имела смысла и я должен

Был бы выбрать бессмыслицу, то эта бессмыслица казалась бы мне

Наиболее достойной избрания.

Теперь я понимаю ясно, чего некогда искали прежде всего,

Когда искали учителей добродетели. Хорошего сна искали себе и

Увенчанной маками добродетели!

Для всех этих прославленных мудрецов кафедры мудрость была

Сном без сновидений: они не знали лучшего смысла жизни.

И теперь еще встречаются люди, похожие на этого

проповедника добродетели, не всегда, однако, такие же честные,

Но их время прошло. И не долго стоять им, как уже будут они

Лежать.

Блаженны сонливые: ибо скоро станут они клевать носом. --

Так говорил Заратустра.

О потусторонниках

Однажды и Заратустра устремил мечту свою по ту сторону

Человека, подобно всем потусторонникам. Актом страдающего и

Измученного Бога показался тогда мне мир.

Сном показался тогда мне мир и поэтическим творением Бога:

Разноцветным дымом пред очами божественного недовольника.

Добро и зло, и радость и страдание, и я и ты -- все

Показалось мне разноцветным дымом пред очами Творца. Отвратить

Взор свой от себя захотел Творец -- и тогда создал он мир.

Опьяняющей радостью служит для страдающего -- отвратить

Взор от страдания своего и забыться. Опьяняющей радостью и

Самозабвением казался мне некогда мир.

Этот мир, вечно несовершенный, отражение вечного

Противоречия и несовершенный образ -- опьяняющая радость для

Его несовершенного Творца, -- таким казался мне некогда мир.

Итак, однажды устремил и я свою мечту по ту сторону

Человека, подобно всем потусторонникам. Правда ли, по ту

Сторону человека?

Ах, братья мои, этот Бог, которого я создал, был

Человеческим творением и человеческим безумием, подобно всем

Богам!

Человеком был он, и притом лишь бедной частью человека и

Моего Я: из моего собственного праха и пламени явился он

Мне, этот призрак! И поистине, не из потустороннего мира явился

Он мне!

Что же случилось, братья мои? Я преодолел себя,

Страдающего, я отнес свой собственный прах на гору, более

Светлое пламя обрел я себе. И вот! Призрак удалился от

Меня!

Теперь это было бы для меня страданием и мукой для

Выздоровевшего -- верить в подобные призраки; теперь это было

Бы для меня страданием и унижением. Так говорю я

Потусторонникам.

Страданием и бессилием созданы все потусторонние миры, и

Тем коротким безумием счастья, которое испытывает только

Страдающий больше всех.

Усталость, желающая одним скачком, скачком смерти,

Достигнуть конца, бедная усталость неведения, не желающая

Больше хотеть: ею созданы все боги и потусторонние миры.

Верьте мне, братья мои! Тело, отчаявшееся в теле,

Ощупывало пальцами обманутого духа последние стены.

Верьте мне, братья мои! Тело, отчаявшееся в земле,

Слышало, как вещало чрево бытия.

И тогда захотело оно пробиться головою сквозь последние

Стены, и не только головою, -- и перейти в "другой мир".

Но "другой мир" вполне сокрыт от человека, этот

Обесчеловеченный, бесчеловечный мир, составляющий небесное

Ничто; и чрево бытия не вещает человеку иначе, как голосом

Человека.