Разновидности авторитаризма

Линц предложил типологию авторитаризма, исходящую из четырех уже знакомых нам факторов — плюрализм, идеологизация, мобилизация и кон­ституционность власти лидера: военно-бюрократический, корпоративный, дототалитарный, постколониальный, расовая/этническая демократия.

Военно-бюрократический режим. Такой тип авторитаризма обычно возникает в виде военной диктатуры, но при дальнейшем политическом развитии все большая роль принадлежит разного рода гражданским про­фессионалам. В правящей коалиции доминируют военные и бюрократы, отсутствует какая-либо интегрирующая идеология. Режим может быть и беспартийным, и многопартийным, но чаще всего существует одна пропра­вительственная, отнюдь не массовая, партия.

Основная идеологическая цель режима — исключить независимое, неподконтрольное ему участие во власти определенных групп (чаще низ­ших слоев, а также этнических, религиозных и культурных меньшинств), которые были вовлечены в политическую жизнь в предшествующий де­мократический период (если таковой был). Военных и бюрократов обычно объединяет страх перед революцией снизу, поэтому устранение влияния на общество радикально настроенных интеллектуалов представляется им не­обходимым условием его дальнейшего развития. Данную проблемную си­туацию режим разрешает с помощью насилия и/или закрытия доступа ин­теллектуалам в политическую сферу через избирательные каналы.

Обратите внимание Примерами военно-бюрократических режимов были: правление ге­нерала Пиночета в Чили (1973-1990), военные хунты в Аргентине, Бразилии, Перу, Юго-Восточной Азии и т.д. Пиночет утверждал: «Ни один лист не шелохнется в Чили без моего ведома». Генерал Мартинес (Сальвадор) философствовал: «Большее преступление убить на­секомое, чем человека», жертвами его антикоммунистических чис­ток (1932) стали 40 тыс. крестьян, и с индейской культурой было по сути покончено. Лозунг генерала Риоса Монтта (Гватемала): «Хри­стианин должен носить с собой Библию и пулемет»; в результате его «христианской кампании» 10 тыс. индейцев были убиты и более 100 тыс. бежали в Мексику.   Жестокость военных режимов к своим оппонентам сопоставима с беспощадностью тоталитарных: за время правления военной хунты в Аргентине, по разным оценкам, исчезли от 20 до 30 тыс. человек, 2,3 тыс. были убиты. Начальник ПВО Буэнос-Айреса откомменти­ровал это так: «Сначала мы убьем наших врагов, потом коллабора­ционистов, затем их сторонников, потом равнодушных и, наконец, неопределившихся». В Чили во время военного переворота 1973 г. погибли 5 тыс. человек, а 2 тыс. были казнены в следующем году, очень многие пропали без вести.

Особенность военного режима в том, что посты в правящей элите за­нимают исходя из позиции в армейской иерархии. Формы военного правле­ния — от личной диктатуры одного генерала или полковника до хунты*. Иногда военные лидеры управляют негласно, предоставив руководящие посты гражданским лицам, и обеспечивают контроль и порядок в обще­стве. Режимы такого типа могут стремиться легализовать себя путем при­нятия конституций по либерально-демократическому образцу, сохранения псевдоконституционных парламентских структур, закрепленных законом требований гражданского повиновения.

Политические предпосылки для военно-бюрократических режимов образуются, как правило, в обществах с низким экономическим, социальным и культурным уровнем развития, где были введены либерально-демократи­ческие парламентские институты, но не сложилась действенная партийная система либо партии оказались не в состоянии сформировать стабильное правительство. Возникают условия для таких режимов и в слаборазвитых многонациональных государствах, где этнические конфликты ведут к на­ционал-шовинизму и увеличению политического влияния армии.

Американский политолог Альфред Степан считает, что преторианство*, усиление общественной неудовлетворенности и беспорядка, долго­срочная неэффективность власти способны подтолкнуть к замене граждан­ской правящей элиты на военную, а следовательно, к установлению воен­ного авторитаризма. Общество преторианского типа отличается от демократических обществ с широким гражданским участием (т.е. партиципаторных) отсутствием институтов или лидеров, которые могли бы выс­тупить посредниками между участниками открытого политического конф­ликта. Более того, преторианство делает невозможным консенсус между социальными группами по поводу процедур и методов принятия решений, улаживания конфликтов, что и приводит к использованию любых средств, наиболее эффективным из которых является военная интервенция в поли­тическую сферу.

Вмешательство военных в политику, а следовательно, установление военно-бюрократического режима могут также стимулировать следующие факторы: особое военное корпоративное сознание, организационные про­блемы самой армии и государства в целом, институциональные интересы армейских лидеров.

 

Интерпретация Хантингтон на базе эмпирических данных пришел к выводу, что групповому сознанию (менталитету) военных присущи следующие основные ценности и идеи: верховенство общества над индивидом; важность порядка, иерархии и разделения функций; «безопасность общества зависит от поддержания мощных вооруженных сил»; «война — политический инструмент»; «повиновение — высшая добродетель военных». Итак, военный менталитет отличается реа­лизмом и консерватизмом, так что вряд ли может послужить глав­ной причиной вмешательства армейцев и/или спецслужб в полити­ку. Согласно Степану по натуре своей военные — аполитичные граждане; в самой армии и сторонники режима, и его противники обычно находятся в меньшинстве, хотя влиятельные социальные группы могут специально настроить военных на интервенцию в го­сударственные дела.

 

Корпоративный авторитаризм. Режим корпоративно-авторитарного типа устанавливается в обществах с вполне развитым экономическим и социальным плюрализмом, где мобилизация граждан достигла необходи­мого уровня для их эффективного политического участия. Корпоратив­ное представительство интересов — альтернатива слишком идеологизи­рованной массовой партии и дополнение к однопартийному правлению. Однако, несмотря на идеологию корпоратизма*, ни один из подобных режимов не отказался от единственной (даже слабой) партии, которая воз­никала в результате слияния ряда недемократических организаций и/или была создана сверху.

Во всех политических режимах встречаются элементы корпоратиз­ма — институционализированного и регулируемого представительства ин­тересов, — но только авторитаризм стремится всецело организовать по­литику на такой основе. Образцы корпоративного режима — правление Салазара в Португалии (1932-1968) с основанным им Новым государством (порт. Estado Novo), режим генерала Франко в Испании (после дототалитарного периода).

Франкистская концепция утверждала, что народ участвует в управле­нии государством через семью, муниципалитеты, «вертикальные профсо­юзы» (т.е. объединяющие сразу хозяина, служащих, рабочих, сбытчиков продукции и прочих участников какого-либо производства) и другие «орга­нические единицы».

 

Статья VI. Естественные ассоциации общества — семья, коммуна и профсоюз — базовые структуры национального содружества. Уста­новления и корпорации иного характера, отвечающие социальным потребностям, с общими интересами, должны защищаться с тем, что­бы они могли эффективно участвовать в совершенствовании целей национального сообщества.   Статья VIII....Народ участвует в выполнении задач законодательно­го характера и в осуществлении других функций, имеющих общий интерес, через посредство семьи, коммуны, профсоюзов и различ­ных объединений, признаваемых законом для этих целей. Любая дру­гая политическая организация, находящаяся вне этой представитель­ной системы, будет незаконной.   Органический закон государства. Испанская конституция (1967)

В Латинской Америке отсутствие широкой политический мобилиза­ции масс не раз позволяло внедрять корпоративное представительство ин­тересов. Так, в Мексике президент Карденас провел перестройку Институ­ционно-революционной партии, монопольно правившей многие десятиле­тия. Если раньше в партию входили только правительственные чиновники и политики, то изменение структуры (она была разделена на четыре секто­ра — рабочий, крестьянский, народный и военный) позволило ввести в нее массы для увеличения партийных рядов и более тесной связи элиты и граж­дан. Это, в свою очередь, укрепило основы политического режима.

Дототалитарный авторитаризм. Считается, что именно особеннос­ти периода институционализации автократии (идеология, организационная база нового режима, личностные характеристики лидера, состав элиты) определяют авторитарный либо тоталитарный исход. Сложные тоталитар­ные структуры не могут быть созданы в короткие сроки (кроме крайних случаев дезорганизации общества после гражданских войн, оккупации и т.д.), следовательно, уместно говорить о дототалитарной стадии полити­ческого развития.

К порядкам такого типа Линц относит фашистские мобилизационные режимы, которые — по сравнению с военно-бюрократическим и корпора­тивным авторитаризмами с их единственной слабой партией — являются менее плюралистическими и либеральными, более партиципаторными и «демократичными». Речь идет о государствах, где ранее была установлена демократия, а после прихода к власти фашиствующих лидеров началась эволюция в тоталитарном направлении. Большая заидеологизированность и высокая мобилизация гражданской поддержки делают внутреннюю оп­позицию режиму почти невозможной.

Фашистская идеология изначально противостояла доктринам марксиз­ма (коммунизма) и либерализма, парламентской демократии, в социальном смысле — буржуазии, а в экономическом — капитализму. Неспособность или нежелание либерально-демократических лидеров институционализи­ровать реальные механизмы разрешения межгрупповых конфликтов созда­ет базу для возникновения фашизма. Фашизм — это и ответ на более ради­кальные антидемократические действия левого крыла идеологического спек­тра. Безуспешные попытки революционного переустройства общества (в случае наличия сильного социал-демократического движения), а также про­должительный экономический кризис (инфляция, депрессия, безработица и серия банкротств) привлекают средние слои на сторону фашизма. Даль­нейшее развитие дототалитарного режима может привести к формирова­нию уже полного, типичного тоталитаризма.

Вместе с тем дототалитарной властью не обязательно будет фашизм, преодолевший демократическую стадию. Дототалитарный характер ре­жима обусловливает ряд важных политических, социальных и культурных факторов; среди них: 1) довольно влиятельная политическая группа, ори­ентирующаяся на тоталитарную утопию, еще не укрепила свою власть и не институционализировала новую систему; 2) такие институты, как армия, церковь, группы интересов и т.д., сохраняя достаточную автономию, леги­тимность и эффективность, стремятся к ограничению плюрализма в свою пользу; 3) ситуация общественной неопределенности, когда одни ожидают, что прежние политические и социальные структуры сумеют поглотить то­талитарное движение, а другие сомневаются в успехе этого процесса.

В ситуации такого рода протототалитарная партия, опирающаяся на массовые или военные организации, может постараться методом давления войти в правящую элиту, в которой ее лидеры (вместе с представителями иных партий) образуют оппозиционную или полулояльную к демократии коалицию. Подобным образом сформированные — якобы конституцион­ные — правительства ограничивают гражданские свободы, запрещают одни партии, нейтрализуют либо вбирают в себя парламентские фракции других и в результате создают одну, уже гораздо более сильную протототалитарную организацию. Именно относительно высокое влияние сторонников тоталитарного развития в данной новообразованной партии решает поли­тический характер будущего режима.

Постколониальный авторитаризм. Однопартийные мобилизацион­ные авторитарные режимы, возникающие после обретения бывшим коло­ниальным государством независимости, создаются снизу и возможны в достаточно эгалитарных (уравнительных) обществах с низким уровнем экономического развития и небольшой по численности экономической эли­той. Как правило, постколониальная независимость является таковой лишь в формально-юридическом плане: экс-метрополия сохраняет весьма силь­ные позиции в данных государствах. Основой для мобилизации широкой общественной поддержки новому режиму чаще всего становятся национа­листические лозунги защиты независимости, затмевающие значимость любых внутренних конфликтов. Ответ режима на рост напряженности в обществе — непоследовательная политика, соединяющая насилие над оп­позицией с попытками включить ее (кооптировать) в базу поддержки и в структуры власти. Подобные политические методы укрепляют положение националистических лидеров (обычно харизматического толка из-за сла­бости традиционного доколониального авторитета и отсутствия рациональ­но-легального).

 

Обратите внимание Лидеры-харизматики в свой пропаганде прежде всего упирают на «счастье» для населения страны жить под их властью. Показателен здесь пример весьма своеобразного поэтического творчества конголезского правителя Патриса Лумумбы: «Пусть испарятся в солнечных лучах Те слезы, что твой прадед проливал, Замученный на этих скорбных нивах! Пусть наш народ, свободный и счастливый, Живет и торжествует в нашем Конго, Здесь, в самом сердце Африки великой».

В переходной к постколониальному авторита­ризму ситуации прежде всего обостряются экономи­ческие проблемы, в силу недостатка профессиона­лов резко падает управляемость общественными процессами и, напротив, растут ожидания граждан. Так создаются условия для появления антисистем­ной (нелояльной) оппозиции, что заставляет прави­телей ограничить или вовсе прекратить попытки сво­бодного политического соревнования. Наиболее сильная (доминирующая) партия становится един­ственной. Эта партия, однако, не способна сформи­ровать тоталитарные механизмы мобилизации граж­дан из-за несоответствия между ее идеологической риторикой и прагмати­ческой политикой, потому уровень политического участия при новом режиме остается довольно низким. Последнее обстоятельство определяет нестабиль­ность позиций лидеров постколониального авторитаризма — для таких го­сударств характерны перевороты, убийства правителей.

Расовая / этническая демократия.Это тип авторитарного режима, где политический процесс можно было бы назвать демократическим, посколь­ку к участию в нем допущено определенное расовое или этническое мень­шинство, но другие подобные группы исключены из политики юридически или фактически, причем с использованием насилия. Такие режимы прида­ют большое значение утопической идеологии, оправдывающей существу­ющее положение вещей, что позволяет назвать их потенциально тотали­тарными. Примером расовой демократии можно назвать бывший режим ЮАР с его идеологией апартеида*.

Эти режимы сближаются с демократическими, если судить по уровню политического участия и возможностям оппозиции правительству внутри конкретной группы. Но экономическое, социальное и культурное неравен­ство рас (или этносов), политика сегрегации при отрицании даже потенци­альной консолидации, а значит, неизбежная поляризация общества, препят­ствуют становлению демократической полиэтничной политической систе­мы. Расовая/этническая квазидемократия вполне может допустить демократическое соревнование, не затрагивающее вопросы происхождения человека, и гарантировать какие-то другие свободы. Однако развитие по­литического сознания исключенного из политики этноса почти всегда со­здает оппозицию режиму — принципиальную, нелояльную, нелегальную, вместе с тем, как правило, ненасильственную, ибо открытый силовой кон­фликт лишь ужесточает авторитаризм, толкая его в сторону тоталитаризма с формально демократическими институтами, широкой массовой поддер­жкой и радикальной идеологией.

Мы верим, что в результате правительственной политики насилие со стороны африканцев стало неизбежным; если не появится ответствен­ный лидер для регулирования массовых настроений, возникнут вспыш­ки терроризма, которые проведут к расовой вражде в стране... Кроме насилия, нет другого способа победить в борьбе против принципа ра­сового превосходства белых. Все законные способы выражения про­теста этому принципу исключены законодательством, и мы оказались в позиции, когда мы должны либо согласиться с постоянным состоя­нием неполноценности, либо бросить вызов правительству.   Н. Мандела, «Речь на заседании Верховного суда Претории» (1964)

 

Попытки установить демократию (особенно с упором на ее принцип правления большинства) во многосоставных — термин Аренда Лейпхарта (род. 1936) — в этническом, культурном, лингвистическом, религиоз­ном отношениях обществах, сегменты которых имеют отчетливую само­идентификацию, могут завершиться становлением режима, схожего с расовой демократией. Но расовая/этническая демократия представляет собой также возможную предварительную стадию развития демократии в обще­ствах вышеуказанного типа, где до поры до времени отсутствует согласие между образующими его группами.