“Человеческая личность не может быть выражена понятиями. Она ускользает от всякого рационального определения и даже не поддается описанию, так как все свойства, которыми мы пытались бы ее охарактеризовать, можно найти и у других индивидов. “Личное” может восприниматься в жизни только непосредственной интуицией или же передаваться каким-нибудь произведением искусства. Когда мы говорим: “Это — Моцарт” или “это — Рембрандт,” то каждый раз оказываемся в той “сфере личного,” которой нигде не найти эквивалента.”[12]
Описать личность как таковую невозможно, но можно представить словом или изображением проявления души в индивидуальном облике человека. Портрет основан на том, что личность человека едина, душевно-телесна, и сам телесный облик человека является символом его внутреннего бытия. Внешние признаки, отражающие состояние души, схватываются интуитивно и выражаются в символическом образе.
Поэтому портрет символичен: признаки-символы указывают на ту духовную реальность, которая стоит за ними и проявляется в них.
Символика портрета связана с оценкой, с видением духовного бытия сквозь призму внешнего облика. Но сами по себе символы — глаза, руки, лоб, голос, губы, брови, движения — представляют собой принятые в конкретной культуре алфавитные знаки, посредством которых задается характеристика личности.
“Из-за моего плеча порывисто протянулась рука, успевшая вовремя подхватить падавшую свечку... Я оглянулся... и обомлел от неожиданности: в полоборота от меня стоял сам батюшка... Во век не забыть мне того впечатления, какое оставила в моей душе эта первая моя с ним встреча! Я был потрясен; даже испуган, как если бы из образа Иоанна Крестителя, каким его обыкновенно пишут на иконах, вдруг вышел сам Предтеча Господень. Облик отца Егора в старой, заношенной ризе, обвисшей на его высокой, сухощавой фигуре мятыми складками потертой от времени парчи; его темные с большой проседью волосы, закинутые со лба назад непослушными, мелко вьющимися, точно крепированными прядями, с одной прядкой, непокорно выбившейся на дивный, высокий лоб; реденькая бородка, небольшие усы, охватывающие характерный, сильный рот, в котором так и отпечатлелся характер стойкий, точно вычеканенный из железа; небольшие глаза, горящие каким-то особенным ярким внутренним светом, и взглядом, глубоко, глубоко устремленным внутрь себя из-под глубоких, резких складок между бровями: вся фигура отца Егора поразила меня сходством с тем, кто по преданию рисуется нашему верующему представлению, как “глас вопиющего в пустыне.” Та же пустыня окружала отца Егора, но только не та знойная берегов Иордана, а наша холодная, снежная... Правда, со времен Крестителя успел остыть и огонь души человеческой!”[13]
Портрет строится по определенной композиционной схеме, которая имеет особое значение, так как цельность и осмысленность образа — основное свойство портрета.
Описание начинается и завершается сравнительными чертами внешнего и духовного сходства, которые разрабатываются и подтверждаются несколькими конкретными чертами — частными признаками. Эти частные символические признаки — фигура, одеяние, волосы, лоб, рот, глаза, складка между бровями — также располагаются в последовательности от общего плана — фигуры и одеяния — к частям внешности по движению взгляда сверху вниз, причем каждый из признаков снабжается характеристикой-оценкой.
Изобразительность портрета достигается сжатой образной характеристикой, сгущением эпитета и ритмизацией речи: “в заношенной ризе, обвисшей... мятыми складками потертой от времени парчи,” “мелко вьющимися, точно крепированными прядями.”
Обобщение описания — мысленный образ духовной среды отца Егора — ІІустыни, который нарастает от изображения взгляда, устремленного внутрь себя, через устойчивый эпитет (“глас вопиющего в пустыне”) к указанию на пустыню, за которым следует сравнение и необходимое по замыслу противопоставление людей и времен.[14]
Характеристика.
Представляет собой систематическое перечисление качеств или свойств предмета мысли с целью представления его структуры и сопоставительной оценки. Предметом характеристики может быть как индивидуальный объект, так и класс объектов.
“ Интеллигент. Это полная противоположность только что упомянутому образу простеца. И по своему прошлому, и по образованию, и по культурному наследию, и по своему отношению к Церкви и по подходу к греху, он несет что-то очень непростое, для себя тягостное и болезненное, а для исповедующего духовника это испытание его пастырского терпения и опытности.
Тип человека, отличающегося высокой интеллектуальностью, свойственен всякой культуре и всякому народу. Тип этот всегда занимал и будет занимать в Церкви положение, отличное от положения простеца, и к нему духовнику всегда придется подходить иначе, чем он подходит к человеку, далекому от интеллектуальных запросов. Но тип интеллигента есть продукт только русской истории, неведомый западной культуре. На нем сказались влияния исторические, культурные, бытовые, европейской цивилизации несвойственные. Этот тип, в его классическом облике второй половины XIX и начала XX вв., вероятно, историческим процессом будет сметен с лица этой планеты, но в своем основном он носит какие-то типично русские черты, которые останутся в жизни, как бы история не повернулась. Вот эти существенные особенности интеллигента:
1) повышенная рассудочность и следовательно привычка говорить от книжных авторитетов;
2) недисциплинированность мысли и отсутствие того, что так отличает людей латинской, романской культуры, а именно уравновешенность и ясность мыслей и формулировок;
3) традиционная оппозиционность всякой власти и иерархичности, будь то государственная или церковная;
4) характерная безбытность и боязнь всякой устроенности: семьи, сословия, церковного общества;
5) склонность вообще к нигилизму, вовсе не ограничивающемуся классическим типом Базарова и Марка Волхова, а легко сохраняющемуся и в духовной жизни;
6) влияние всяких в свое время острых течений, вроде декадентства, проявляющееся в изломанности и изуродованности душевной.
Все это можно было бы при желании умножить, но достаточно и сказанного.
В своем подходе к покаянию такой тип часто бывает очень труден и для себя и для священника. Мало кто мог бы окончательно отрясти с себя прах этих былых болезней. Симптомы старого часто выбиваются на поверхность и несчастный чувствует себя пленником былых привычек. Эти неясность и смятенность души обнаруживаются и в образе мышления и в способе выражаться. Такие люди зачастую не способны ясно сформулировать свои душевные состояния. Они почти всегда находятся в плену своих “настроений,” “переживаний,” “проблематик.” Они не умеют даже просто перечислить свои грехи, ходят “вокруг да около,” иногда признаются в том, что не умеют исповедоваться. У них нет ясного сознания греха, хотя это вовсе не означает, что они лишены нравственного чувства. Как раз обратно: это зачастую люди с высоким моральным уровнем, щепетильные к себе, неспособные ни на какой предосудительный поступок; они в особенности носители общественной честности, “кристальной души люди.” Но в своем отношении к внутренней жизни они пленены мудрованиями и излишними рассуждениями. Исповедь их носит характер рассудочный; они любят резонировать, “не соглашаться с данным мнением.” Они и на исповеди готовы вступать в прения и “оставаться при своем особом мнении.” Они прекрасные диалектики и эту свою способность приносят и к исповедному аналою. Кроме того, от своей часто расплывчатой исповеди, в которой преобладают неопределенные части речи: “как-то,” “до некоторой степени,” “мне думается,” “как бы вам это объяснить” и пр., они легко пускаются в отвлеченные совопросничества. Они любят на исповеди, — совершенно не считаясь с тем, что за ними стоит целый хвост ожидающих исповеди, — задавать священнику замысловатые философские и богословские вопросы, забывая, что исповедь никак не есть удобный момент для этого. Приходится слышать от этих людей: “меня страшно мучает вопрос о страданиях людей; как это Бог допускает страдания невиновных детей?” или что-либо в таком роде. Они часто жалуются на свои “сомнения.” Маловерие типично для этой категории кающихся.
Их прекрасно можно охарактеризовать следующими словами о. А. Ельчанинова, человека с коротким пастырским стажем, но большим духовным опытом и вдумчивостью: “греховная психология, вернее психический механизм падшего человека. Вместо внутреннего постижения — рассудочные процессы, вместо слияния с вещами — пять слепых чувств, поистине “внешних”; вместо восприятия целого — анализ. K райскому образу гораздо ближе люди примитивные, с сильным инстинктом и неспособностью к анализу и логике” (“Записки,” с. 63 первого издания).[15]
Описание-характеристика обычно строится на основе дедуктивно-индуктивного принципа. В примере в начале излагаются черты интеллигента, отличающие его от других типов кающихся, а также черты, выделяющие его на фоне западноевропейской культуры, затем последовательно излагаются и комментируются черты, составляющие духовно-нравственный облик интеллигента, а в заключение дается общая оценка интеллигента через отношение особенностей этого типа к норме христианского сознания.
Построение характеристики, в особенности, выбор общих существенных признаков, определяется конкретным замыслом: в примере, очевидно, было важно отличить интеллигента от других типов православных кающихся, в основном русских, но в условиях специфически французской культуры — указать отличительные особенности интеллигента, как именно русского.
Начальная часть характеристики дает, таким образом, общее представление о объекте в виде определения или замещающего его описательного приема, что необходимо для ясного отграничения предмета речи.
Средняя, индуктивная часть характеристики содержит последовательное изложение и объяснение особенностей предмета. Сначала даются существенные особенности — свойства, без которых невозможно отождествление, например, конкретного человека с типом интеллигента. Такое перечисление должно быть достаточным, но не обязательно полным, что видно из примера: не нужно перечислять все известные, хотя бы и существенные, особенности интеллигента, скажем, образование.
На основе существенных признаков обнаруживаются наиболее яркие и представительные, практически значимые для целей характеристики особенности предмета, которые при этом объясняются и оцениваются.
Эти частные особенности в изложении могут располагаться в различном порядке. Архимандрит Киприан располагает их в восходящей последовательности, таким образом, что наиболее важная особенность внутреннего мира интеллигента, маловерие, предстает последней и завершает все изложение по смыслу.
Заключение содержит обобщение или истолкование — общую характеристику, вытекающую из приведенных данных.
Реферативное описание.
