Национализм — преданность и лояльность к своей нации. Согласно Бойду Шейферу, национализм — это "чувство, объединяющее группу людей, которые обладают реальным или воображаемым общим историческим опытом и общим стремлением жить вместе в качестве отдельной группы в будущем". Японский национализм восходит к элитарному патриотизму небольшого числа выдающихся индивидов, которые как "целеустремленные люди" (cucu) позднего периода Эдо (1600—1868) и политические лидеры периода Мэйдзи (1868—1912) подчеркивали приоритет национального благополучия над личными интересами, в особенности защиты Японии от внешней агрессии. По мере углубления социальной интеграции в конце XIX в. националистические чувства широко распространились в обществе и приняли две формы.
Одной из форм был этатизм (кокка суги), или националистическая лояльность к государству. Этатизм требовал, чтобы все японские подданные слушались и служили государству как высшему объекту своей преданности. Предполагалось, что они должны служить в вооруженных силах, платить налоги и безоговорочно поддерживать внутренние и внешние цели государства. Государственный национализм провозглашал идею органичного государства по примеру Германии XIX в., существовавшей отдельно от партий, монархов, избирателей или политических институтов.
Вторая форма националистических чувств — этнический, или народный, национализм {миндзоку суги), центральной идеей которого была привязанность к японскому народу. Народные националисты чувствовали неразрывную связь со своими соотечественниками благодаря общности истории, обычаев, религии, языка и генетического фонда. Они подчеркивали горизонтальные связи лояльности, а не вертикальную верноподданность безличностному государству. Если этатизм часто предъявлял индивиду требования конкретных услуг, то народный национализм был скорее чувством, чем программой.
Японский национализм достиг апогея в 1937—1945 гг., когда крайняя форма этатизма — ультранационализм — занял ведущее положение. <...>
Послевоенный национализм. С 1945 г. японские политики, бизнесмены и интеллектуалы периодически обсуждали вопрос о том, что означает быть японцем. Вследствие военного поражения лояльность к государству была ослаблена, но чувство национальной солидарности остается сильным и значимым. Экономическое процветание и мир обеспечили большую безопасность, чем когда-либо за минувшие два века. Основной темой при обсуждении японского национализма стала чрезвычайная интернационализация культурной жизни после 1945 г. Японцы теперь задаются вопросом, что означает быть японцем в условиях, когда исчезла изоляция от других стран и происходит постоянное взаимодействие с внешним миром. Японский национализм, не достигший абсолютной преданности государству даже в довоенной этатистской версии, теперь должен энергично соперничать с другими формами лояльности, как транснациональными (спорт, джаз, искусство, движение за мир), так и субнациональными (фирма, школа, семья). Литература и искусство, а вместе с ними и массовые стили и вкусы, стали столь космополитичными, что некоторые критики не в состоянии различить современные интернациональные и национальные японские черты. Однако лишь немногие японцы, сколь бы они свободны ни были от провинциальных предрассудков, забывают о том, что они не похожи на другие народы благодаря своей особой социальной структуре. Социальные особенности скорее, чем политические, остаются главными элементами послевоенных представлений японцев об их самобытности. Государственный национализм после 1945 г. почти не проявил признаков возрождения. Однако его потенциал в случае мирового экономического или военного кризиса, по мнению некоторых авторов, может усилиться благодаря сохранению императорского трона как притягательного центра лояльности. По мере продвижения страны в XXI в. должны сформироваться новые понятия японского национализма, чтобы обеспечить постоянную потребность нации в психической безопасности в условиях постоянных перемен. <...>
