Культура парадоксальным образом является как наиболее заметной, так и самой сомнительной силой социальной интеграции. Она наиболее заметна, потому что современное национальное государство с полной уверенностью в своем праве использует политику в области языка, формального образования и воспитания, массового отправления ритуалов и средства массовой информации в целях интеграции своих граждан и обеспечения, их лояльности. В социальной и политической теории давно бытует постулат о том, что общества могут и должны интегрироваться с помощью общих символов, общих культурных ценностей, единого образования и воспитания. В современной науке он восходит к рассуждениям Монтескье о гомогенности общества как важном факторе 1>.'| иштии республики. Монтескье утверждал, что социальная гомогенность необходима, чтобы граждане смогли развить в себе чувство братства, которого требует республика. Граждане в республике* социализируются путем патриотического гражданского воспитания, проведения частых публичных обрядовых мероприятий, введения цензуры на инакомыслие и в идеальном случае — утверждения единой религии. <...>
Хоти культура использовалась вполне осознанно как инструмент национальной интеграции, она не была ее единственным или самодостаточным условием. Может быть, она не является даже обязательным условием интеграции. Так, Швейцарию характеризует глубокая локальная изолированность ее кантонов; ее народ разведен по четырем основным языковым группам, и все же государство существует, хотя "швейцарцы не проявляют больших эмоций в отношении своего государства". Италия интегрирована личными клиентельными отношениями между центральным правительством и местными нотаблями, поскольку в стране нет объединяющего национального мифа или общепризнанной национальной культуры. Когда Италия в 1860 г. стала единым политическим объединением, менее 3% ее населения пользовалось в повседневном обиходе итальянским языком. Характер и особенности проявления национальных чувств у разных обществ драматически отличаются друг от друга.
Есть повод сомневаться в первостепенности роли культуры в процессе социальной интеграции. И действительно, все больше социологов и историков не признают культуру главным интеграционным механизмом государственных образований. <...> Нет никакой причины ставить социокультурную интеграцию над процессами политического упорядочения или социальной координации как элементами, определяющими целостность общественной группы. Может быть, лучше вообще не считать, что существует несколько сил, помогающих обществу сплачиваться, а исходить из наличия неких различных путей, по которым общество интегрируется. Ведь общества могут быть объединены приказами, что будет означать, наличие в них весьма эффективного политического контроля. Они могут быть сплоченными благодаря координации усилий людей с различными ролевыми функциями, стремящихся к мирному взаимодействию, используя для этого всевозможные формальные и неформальные механизмы. Они бывают и сплоченными сообществами, где людей объединяет общая преданность универсальному набору верований и ценностей. Во всех этих способах интеграции просматривается определенный уровень культурного взаимопонимания и наличие общепринятых средств коммуникаций, однако политический строй базируется преимущественно на организации и силе, социальная координация — на рыночно-товарных отношениях и межличностном взаимодействии, а социокультурная общность — на общественных связях, ориентированных на общие культурные обычаи, роли и символы.
Признавая все это, мы все же должны согласиться с тем, что феномен национального государства нельзя понять или даже определить в отрыве от созданного им культурно-исторического облика. Если вопрос стоит не о том, какая сила (фактор) интегрирует то или иное общество, а что определяет и очерчивает границы того общества, в которое сплачиваются индивиды, то самым существенным оказываются черты его культуры.
Все общества фиктивны. Личностная идентификация с какой-либо группой людей, выходящей за пределы того круга лиц, с которым человек сталкивается лицом к лицу в повседневной жизни (а может быть, и внутри этого круга), определяется силой воображения. Культурные импульсы могут заставить человека идентифицировать себя с единоверцами по религии или с земляками в данной области, с коллегами по работе или профессии, с согражданами в каком-то национальном государстве, с родичами по расширенной племенной группе, характеризуемой этническим единством. Любая из этих идентификаций есть элемент создания "воображаемой общности", как это квалифицирует Бенедикт Андерсон. Чувство общности покоится на каких-то конкретных, вполне поддающихся наблюдению характеристиках. Но на каких? Задача воображения здесь как раз и состоит в том, чтобы предложить индивиду ту или иную группу (а иногда и сразу несколько таких групп) в качестве основной базы для личностной идентификации и создания внесемейных привязанностей. <...>
Понимание культуры как интегрирующей силы или как источника сопричастности людей к данному обществу требует внимательного рассмотрения конкретных механизмов объективизации, наследования и распространения культуры.
