Немецкая школа социологии архитектуры

 

Направление исследований и история формирования современной немецкой социологии архитектуры

Все рассмотренное выше не может быть использо­вано как основа социологии архитектуры, но может рас­сматриваться лишь как отдельные взгляды на архитекту­ру различных социологических теорий.

Важным этапом в развитии социологии архитек­туры как науки является целый ряд разработок в рам­ках немецкой социологии. Немецкий вариант свобод­ной энциклопедии «Википедия» выделяет несколько предметов исследования и аспектов социологии архи­тектуры.

Во-первых, под социологией архитектуры подразу­мевается социология создания архитектуры, т.е. «сим­волическое взаимодействие между людьми посредством конструкций и оформления пространства, например, городов, ландшафтов (парков), жилых зданий, мостов, памятников или определенных архитектурных элемен­тов (башен, дверей и т.д.). Социология архитектуры изу­чает также особенности оформления интерьера, саму профессию архитектор, строительное хозяйство, поли­тику в отношении строительства и жилищный воп рос в целом. Другая возможная перспектива развития социо­логии архитектуры – это рассмотрение вопроса о «взаи­модействии» между архитектурой и действующим инди­видом, то есть вопрос о том, насколько определенное архитектурное оформление обуславливает и создает

предпосылки для выбора определенной манеры поведе­ния, образа действий и восприятия» [96].

Во-вторых, следуя социологии Никласа Лумана, архитектура может быть рассмотрена как система. «Лу­ман рассматривал функционирование архитектуры как системы (частично) в рамках изучения системы искус­ства (искусство общества). До сих пор системно-тео­ретический подход к исследованию архитектуры как системы не был полностью разработан; однако еще в 1990 году Дирк Беккер описал архитектуру с точки зре­ния системной теории («Die Dekonstruktion der Schachtel» – «Деконструкция коробки»)» [97].

В-третьих, предметом социологии архитектуры может быть архитектура как таковая (в буквальном смысле). «Здесь на первый план выходит феномен по­строенного, рассматривается сама архитектура, то есть речь идет не только (и не в первую очередь) о взаимо­действии в архитектоническом пространстве, а скорее о художественном содержании архитектуры, о самом ее влиянии. Сюда же относится социология жилища и проживания. Также интересно изучение таких аспек­тов как архитектура и потребительство, архитектура и мобильность, политическая и религиозная архитекту­ра. То есть такие постройки как фабрики, тюрьмы, теат­ры и кинотеатры могли бы быть объектами и предмета­ми такого взгляда на социологию архитектуры, в рамках которого, например, ставился бы вопрос о том, насколь­ко эта архитектура в каждом определенном случае от­ражает структуру общества. При этом интересными для исследования могут быть генеральный план постройки, форма, размеры, материалы, а также различные мнения об этом здании» [96].

В имплицитной форме подобный анализ, связан­ный с социологией архитектуры, можно обнаружить в работах многих классиков: Вальтера Беньямина (пас­

сажи как первые постройки зарождающегося потреби­тельского общества), Норберта Элиаса (жилые струк­туры при дворе как показатель структуры придворного общества), Мишеля Фуко (тюрьмы как первые институ­ты зарождающегося дисциплинарного общества), а так­же Эрнста Блоха, Зигфрида Кракауера, Пьера Бурдье, Мориса Хальбвакса, Карела Тайге.

Среди других аспектов социологии архитектуры выделяются социология построенных артефактов как элементов технологической культуры, формирующих пространство; социология пространства в значении термина «социальное пространство», впервые исполь­зованном Бурдье и поддержанного в дальнейшем Мар­тиной Лев, а также социология города и региона, изу­чающая городские социальные процессы сегрегации, урбанизации, сокращения численности населения в го­родах и др. [96].

Хейке Делитц из Дрезденского технического университета так описывает процесс формирования современной немецкой социологии архитектуры. Под влиянием Чикагской социологической школы эко­логической теории города после 1945 года в Германии стали развиваться городская и региональная социоло­гии. В противовес им одновременно стала зарождаться социология архитектуры, предметом исследований ко­торой стала непосредственно архитектура. «Что касает­ся «классических» авторов, основную роль в основании социологии города после 1945 года сыграли Х.П. Бардт [1; 98; 99] и Р. Кёниг [100–102], за этим последовали многочисленные исследовательские проекты, которые рассматривали в первую очередь город, но едва ли саму архитектуру. Говоря о более позднем периоде до 1970-х годов, должен быть отмечен Турн и его работа «Социо­логия архитектуры. Положение междисциплинарных исследовательских направлений в ФРГ» в Кёльнской га­

зете «Социология и социальная психология» 1972 года [103]. В качестве примера ученого, занимавшегося эм­пирической теорией, приводится Будон, 1971 год [3].

Социология для архитектoров. Гернот Фелдюссен

Характерной для 1970-х годов является работа Гернот Фелдюссен, которая называется «Социология для архитекторов». Автор с самого начала обращает внимание на противоречие, существующее между со­циологией и архитектурой. «Здесь сталкиваются две противоположности: с одной стороны, наука, которая из результатов или продуктов своей деятельности дела­ет выводы, касающиеся самой этой дисциплины, а с дру­гой стороны, профессиональный опыт архитекторов, которые не знают, каким образом можно применить нетехническую науку в их деятельности. Кроме того, процесс проектирования объектов архитектуры никог­да не подвергался научному анализу, который, ко всему прочему, должен быть междисциплинарным, поэтому су­ществуют некоторые пробелы – прежде всего в области абстрактных понятий» [104. – C. 7].

Автор придерживается следующего порядка аргу­ментации: вначале определяются непосредственно объ­екты изучения (Глава 2). Центральной темой раздела социологии, который посвящен архитектуре, является отношение между пространственным, в частности, за­строенным окружением, и социальными процессами, проблематика которых изучается в Главе 3. На основе умозаключений параграфа 2.2 проводится конкретный анализ жилья и образа жизни. Затем предложены опре­деления (Глава 4), а также гипотезы и теории (Глава 5), в которых рассуждения сопровождаются методологи­ческими замечаниями и пояснениями. За этим следу­ет изложение эмпирического знания (Глава 6). Знание

в общем его смысле исследуется с точки зрения пригод­ности для проектирования, в том числе учитывая раз­личные типы проектирования и планировки (Глава 7). На основе результатов данного исследования предлага­ется рассматривать жилье с точки зрения вариабельно­сти его возможного использования, предоставляя жиль­цу право определять его назначение (в соответствии с положениями современной критической социологии, которая представлена в Главе 9), после того как в Главе 8 рассмотрены различные концепции вариабельности жилья на основе особенностей его использования. На­конец, в Главе 10, на основе всего сказанного, описы­вается отношение между современной социологией и коммуникативно-свободным образом проектирования и планировки. В Главе 11 представлены, исходя из по­нимания на тот момент основ науки и проектирования, перспективы возможного взаимодействия между ними. В заключение еще раз подчеркивается, что в конечном итоге при изучении взаимодействия между дисциплина­ми еще предстоит решить большее количество проблем, чем было уже решено [104. – C. 8].

Автор, ссылаясь, в основном, на немецкоязычные источники, проводит анализ истории вопроса, подчерк­нув при этом, что ранее в общей социологии и архи­тектура, и окружающее пространство не учитывались в качестве значимых факторов социальных явлений

[104. – C.10].

Автор упоминает Зиммеля, который в 1908 году в работе «Социология» описал значение пространства для общественной жизни, но лишь в последнее время его работа привлекла внимание. Кроме того, автор от­мечает, что не получила распространения в Германии и морфология Дюркгейма, изучающая «материальный субстрат» общества, например, географическое отобра­жение социальной реальности. Та же участь, по мнению

автора, постигла и социальную экологию, разработан­ную в США, но автор отмечает изменение тенденций в последнее время [104. – С. 10].

Эти изменения автор видит в том, что в связи с рас­смотрением организации и планирования пространства в последние годы начали анализировать отношение между пространственной организацией и соответствую­щими общественными системами с разных точек зре­ния, и необходимые выводы были сделаны, Например, в работе Тенбрука 1966 года [105. – C. 137] о том, что пространственная организация изначально является частью общественного порядка, куда впоследствии про­никают непространственные факторы и наоборот, об­щественная система обусловлена пространственными факторами [104. – С. 10].

Но поскольку это были общие рассуждения, они не давали ответов на многие вопросы и стали только на­чалом большой работы.

Среди специальных социологических дисцип­лин была разработана социология общины, которая изучала изначальную связь общественной структуры с определенным пространством или местностью. Эта специальная социологическая дисциплина в Германии также имеет свою историю развития. Интерпретация общины как «мирового общества» (Кёниг, 1958) [101. –

C. 74], то есть отражение всего общества «в пределах ограниченного пространства», приводит к тому, что община – выделяемая, как правило, на основе присут­ствия административных единиц в городах и посел­ках, – становится объектом исследования для выявле­ния структур и характеристик всего общества в целом (Керте, 1974) [106. – C. 21].

Окружающее пространство было детально изу­чено в рамках социологии большого города и там же речь идет о соседстве как «социолизирующей функции

пространства» (Кёниг, 1958) [100. – C. 77]. Соседство рассмат ривается как «противовес» анонимным формам бытия в больших городах. Помимо этого были также рассмотрены и другие общественные структуры, напри­мер, семья, с точки зрения их взаимосвязи с большими городами (Пфайль, 1965) [107]. Этот подход был осно­ван на положении об определенных взаимоотношениях между большим городом и обществом в целом, что позво­лило сделать следующий вывод: «Умозаключения о семье в большом городе соответствуют умозаключениям о со­временных семь ях в целом» (Пфайль, 1970) [108. – C. 411]. Большой город выступает определящим фактором об­щего развития. При этом большее внимание уделяется историческим (временн'а не пространственным

ым), особенностям. Большой город, с его отличительными признаками, выраженными в размерах и массах, воспри­нимается как индикатор общественных явлений, а не как причина определенной линии развития [104. – С. 11].

Продолжая анализ, автор отмечает, что это поло­жение изменилось, как только рассматриваемый боль­шой город стал восприниматься не как фон, на котором отображаются социальные процессы, а как организация окружающего пространства, планомерно предпринима­емая человеком. Анализ и критика градостроительной практики были впервые проведены Бардтом в его книге «Современный большой город» (1961) [98].

С наступлением 1960-х годов, отмечает автор, на­чинается открытая жесткая критика городов и гра­достроения. В связи с вытеснением жилых строений из черты города, которое было обусловлено необычай­ным экономическим бумом и процессом восстановле­ния 1950-х годов, журналисты начинают специальные кампании. Книга журналистки Джейн Джекобс «Смерть и жизнь крупных американских городов» была издана в 1963 году и широко обсуждалась в архитектурных кру­

гах [50]. В 1965 году Мичерлих в своей книге «Призыв к несогласию» сформулировал претензии к архитекто­рам и градостроителям и обличил их несостоятельность. Тогда же против архитекторов проводилась кампания в академических кругах, начало которой положила пуб­ликация работы Бардта в 1961 году, однако эта кампа­ния, по мнению Гернот Фелдюссен, не оказала никакого влияния на ситуацию за пределами науки [104. – С. 12].

Архитекторы живо откликнулись на критику со сто­роны науки. Они инициировали необычайно оживлен­ную дискуссию об общих характеристиках профессии, представляющих собой описание действительности, и о профессиональном идеале, представляющем собой описание возможностей. Кроме того, в ответ на критику они предложили вопросы критикующим их академикам. «Как мы будем дальше жить?» – один из наиболее важных вопросов, заданных на заседании Союза немецких архи­текторов в 1967 году. В многочисленных выступлениях, в том числе Бардта, Мичерлиха, Юнга, Хазелоффа, содер­жалась огромная надежда на улучшение состояния архи­тектуры и градостроения с точки зрения науки и междис­циплинарных исследований. В тот же период, в том числе и на этом заседании, ложный вывод о том, что основная беда архитектуры заключается в недостатке профессио­нальных навыков у архитекторов, превратился в требо­вание улучшить квалификацию специалистов с помощью более научной организации архитектуры и градострое­ния. Ту же тему развивает и работа Бардта «Гуманное градостроение» (опубликована в 1968 г.) [99]. Тогда же, в 1968 году, появилась работа Шмидта-Реленберга «Социо­логия и градостроение». Излагаемые в этой книге мысли и положения, которые представляли собой систематиче­ский анализ отношений между наукой и архитектурной практикой, также имели своей основой попытку интегри­рования двух дисциплин в рамках одной работы [109].

Важными итогами дискуссии стали:

анализ и критика крупных городов, вызвавшие размышления о том, каким образом может быть измене­но градостроение;

процесс планирования и реализации застроенно­го пространственного окружения, подвергнутый анали­зу, по крайней мере, с точки зрения фактора времени, однако угол зрения, под которым он рассматривался, был достаточно ограничен.

 

Архитектура, по мнению автора, рассматривалась изолированно от экономической и политической со­циальных систем. Этот факт был замечен только после 1968 года. Дискуссия о положении дел в градостроении подтолкнула к выводу, что ответственность за архитек­турные решения, которую охотно взяли на себя сами ар­хитекторы, в действительности лежала не на них – она была обусловлена факторами, которые находились вне их компетенции. Архитекторы являются исполнителя­ми определенного социального заказа. Критику против городов и городского планирования сменила критика против положения вещей в обществе [104. – С. 13 ].

Г. Фелдюссен определила объектами своих иссле­дований архитектуру, архитекторов и социологию. От­правным пунктом явилось определение «профессио­нального поля» архитекторов, которое состоит из трех параметров:

проектное задание;

стадии процесса проектирования;

участники процесса.

 

В принципе, для каждого из трех параметров воз­можно сделать социологические выводы, которые в со­вокупности составят социологию архитектуры, отмечает автор. Это означает следующее. Во-первых, социология занимается анализом различных проектных заданий в соответствии с проблематикой их применения.

Социология, во-вторых, анализирует процесс воз­никновения архитектуры как процесс проектирования и его воплощение в жизнь или конечный продукт, про­блемы взаимодействия между архитекторами и социо­логами на разных стадиях проектирования, включая предварительное планирование, эскизное проектиро­вание, контроль результатов. Автор считает принципи­альным упор на проектирование, так как, по ее мнению, строительство – это предмет не социологии архитекту­ры, а социологии «строительной площадки».

В-третьих, социология анализирует деятельность различных участников процесса возникновения архи­тектуры с точки зрения их функции в данном процессе и значимости участия: застройщиков, инвесторов, арен­додателей, покупателей, строительных фирм и архитек­торов [104. – С. 17].

Говоря о теории взаимоотношений человека и окружающей среды, автор предлагает разбивать их не на две, как раньше, а на три составляющие. В цент­ре этих отношений стоит человек, индивид, личность, при этом выбор термина в данном случае не существе­нен. Человека окружают пространственная и социаль­ная среды.

При аналитическом подходе пространственное окружение можно поделить, по-меньшей мере, на про­странство восприятия, которому противостоит человек как субъект, наделенный чувственным восприятием, и пространство действия, которому противостоит че­ловек как источник определенного образа поведения. Социальную среду при анализе можно поделить на ин­ституциональную сферу, которая представляет собой социо-культурный мир в его совокупности и обществен­ные субсистемы – такие как семья, соседство, круг дру­зей и знакомых, или чиновничество, рабочая организа­ция, политическая система и т.д.

Институциональная сфера общества действует на отдельного человека при помощи процесса социа­лизации, благодаря которому субъект узнает и запоми­нает определенные ожидания поведения и перенимает их в форме соответствующих ролей.

Социализация охватывает не только усвоение (интернализацию) [от нем. internalisierung – процесс освоения внешних структур, в результате которого они становятся внутренними регуляторами – прим. М.В.] ролей, но и получение умений и профессиональных на­выков. Таким образом, субъект перенимает не только общественные нормы, которые являются основой взаи­модействия между людьми, но и технические правила, необходимые для целесообразного и рационального функционирования в обществе.

В этой связи нужно также упомянуть о процессе так называемого опривычивания (хабитуализации), т.е. по­стоянной ориентации на определенные образцы пове­дения, что приводит к тому, что первоначальный смысл действий теряется, а само действие становится похо­жим на ритуал. С другой стороны, хабитуализация при­носит «освобождение» действующему субъекту, так как ему не нужно каждый раз заново мотивировать свои действия.

При рассмотрении вопроса о пространственном окружении и о действиях, так или иначе связанных с ним, можно предположить, что многие действия не мотивированы, а, скорее, являются результатом при­выкания [104. – С. 24].

В рамках предлагаемой модели автор предлагает различать действия «пространственные» и социальные.

«Пространственное» действие – это «поведение в пространстве, такое как движение, поза, соблюдение дистанции и использование пространства» или «по­ведение, предполагающее перемещение в отношении

вещественных объектов». Это поведение обусловлено восприятием общего «облика» пространственного окру­жения [104. – С. 26].

Cоциальные действия зависят от результатов со­циализации. Но «репертуар» человеческих действий включает также действия, представляющие собой комбинацию пространственных и социальных харак­теристик. Восприятие пространства и пространствен­ных отношений (т.е. относящихся к пространству), межличностные взаимоотношения (по отношению к окружающим) в данном пространстве и ожидания определенного поведения пересекаются в одной точ­ке и реализуются в таких действиях или в такой форме жизнедеятельности как принятие пищи, сон, т.е. по­вседневный быт. Небольшое пространство в квартире, смежные кухня и общая комната сигнализируют о воз­можности «повседневного» принятия пищи в этой ком­нате благодаря своему оформлению и обустройству. Эта возможность также учитывает социальную норму, кото­рая заключается в том, что интерь ер общей комнаты создают и берегут для возможного «неповседневного» использования.

Выделяется еще третий тип действий, состоящий в выполнении (или изменении) пространственного окружения. Декорирование пространства человеком также является действием, направленным на простран­ство, но при этом человек является активным субъек­том, который делает пространственное окружение объ­ектом своих действий. Эта деятельность также зависит от социальных норм, которые задаются, например, об­щепринятыми традициями обустройства быта (напри­мер, однофункциональное назначение спальни).

Социальная среда влияет на пространственное окружение с помощью символов, а также осуществле­ния застройки (застроенное пространство). Это проис­

ходит благодаря процессам, которые нужно представ­лять достаточно изолированно от отдельного индивида. Создание пространственного окружения осуществля­ется небольшой группой специалистов – архитекторов и строителей (политиков, финансистов и т.д.), хотя нуж­но понимать, что это несколько упрощенное понима­ние. Символьное представление является длительным историческим процессом, который, говоря несколько упрощенно, не берет в расчет отдельного индивида, под­черкивает автор.

Таким образом, Г. Фелдюссен считает оправданным и суждение о символическом закреплении существую­щей общественной структуры посредством архитектуры и городского планирования. Ставя под вопрос «абсолют­ную данность» пространственного окружения, автор, та­ким образом, делает вывод, что пространственное окру­жение всегда социально наполнено [104. – С. 27].

Направления исследований и отдельные работы в рамках современной немецкой социологии архитектуры. Современные авторы

Из современных ученых Хейке Делитц [3] и немец­кая Википедия [49] выделяют в Германии следующих ученых, занимающихся разработкой теории социоло­гии города:

Харальд Боденшатц, Херберт Шуберт [110], Бер­хард Шефер [111–114], Хартмут Хойсерман [115], Йенс С. Дангшат [4. – С. 311–341], Вальтер Зибель [115].

В сфере социологии культуры, философской ант­ропологии и общей теории общества работают, к при­меру, Вальтер Пригге, Михаэль Макропулос, Йоахим Фишер [4, 24, 25, 28] и Хейке Делитц [3, 4, 26, 27, 28, 29].

Также важным является вклад гендерных исследо­ваний. Прежде всего стоит упомянуть следующие имена: Керстин Дёрхёфер, Улла Терлинден, Сузанна Франк [4. – С. 253–287], Катарина Вереш [116], Барбара Цибель.

Большой интерес вызывает работа Кристины Хан­ненман «Die Platte» об индустриализированном процессе строительства жилых зданий в ГДР.

Интерес к дисциплине возрос и благодаря вкладу Дитера Хоффмана-Акстельма – берлинского критика ар­хитектуры и теолога, в т.ч. благодаря его работе «Dritte Stadt» («Третий город»), провокационной и остроумной, но в то же время утопической [117].

В рамках темы «садово-парковая архитектура» можно упомянуть Ульфа Якобса и Штефана Кауфмана (помимо Германа фон Пюклера-Мускау). а на междуна­родной арене – С. Сассена [3].

Отмечена также книга Мартина Людвига Хоф­манна «Архитектура и дисциплина. О современном че­ловеческом существовании, выражающемся в формах» (Франкфурт-на-Майне, 2000) [118].

Немецкая Википедия приводит также ссылки на портал социологии архитектуры и студенческие ра­боты по теме социологии архитектуры [119; 120].

В работе «Архитектура общества» Йоахим Фишер и Хейке Делитц, обращая внимание на то, что социоло­гия архитектуры, которая рассматривает архитектуру и общество, учитывая противоречивость их взаимоот­ношений, с точки зрения современного общества с его продвинутыми технологиями развивается, в основном, в Германии (в литературе на немецком языке), упомина­ют также работы других авторов: например, Томас Ги­рин: «What buildings do» в «Theory and Society», 31 (2002 г. – С. 35–74 [121]; Пол Джонс «The Sociology of Architecture: Constructing Identities», Ливерпуль: UP 2009 г. [122]; на французском языке – «Sociologie et architecture: materiau

pour une comparaison europenne» в журнале «Espaces et Societes» (2009 г.) и работы Оливье Шадуина и Флорана Шампи [123; 124] [4. – С. 10].

Стоит отдельно остановиться на нескольких совре­менных работах, посвященных городской социо логии.

Хартмут Хойсерман, Вальтер Зибель / Hartmut Häußermann, Walter Siebel. Городская социология / Stadt­soziologie [115].

В работе рассматриваются процесс урбанизации, структурные и социальные изменения, городской об­раз жизни и культура города, урбанизация и разделение труда, город как социальная лаборатория. Исследова­на роль Роберта Парка и Чикагской социологической школы. Городская жизнь как объект социологического исследования рассматривается с точки зрения публич­ности и конфиденциальности людей, живущих в горо­де, и процессов потребления. Сельская местность, об­щины и сообщества рассматриваются с точки зрения субурбанизма.

Важное место в работе уделено городу как объекту исследования. В работе рассмотрены особенности ев­ропейского города и развития современного общества: город – как движущая сила перемен (Маркс, Энгельс); го­род – родина капитализма и рационализма (Макс Вебер); размер, плотность и гетерогенность как характеристи­ки города; концепция сообщества; дихотомия общества и сообщества; «деревни в городах»; сети [вероятно, в зна­чении связей]; экономическая и политическая теории городов; производство; сегрегация, в том числе социаль­ная и этническая; жилье; кварталы; социальные лишения маргинальных кварталов; условия жизни в этнических домовладениях; особенности потребления в этнических сегрегациях; феминистская критика города. Изложены практические требования к градостроительной полити­ке и городскому планированию [115].

Мартина Лев, Силке Штиц, Сергей Штойцер / Martina Löw, Silke Steets, Sergej Stoetzer. Введение в город­скую и региональную социологию / Einführung in die Stadt- und Raumsoziologie [125].

В работе даны определения города и пространства, которые рассмотрены в исторической перспективе и с точки зрения пространственных различий. Рассмот­рены теоретические основы сегрегации и неравенства.

Понятие «пространство» рассматривается с точки зрения марксистской социологии пространства, глоба­лизации и локализации, совпадения и различий вирту­ального и реального пространств. Отдельная тема ис­следования – виртуальная экономика.

Рассмотрены особенности различных типов горо­дов: Сити, европейский город, социалистический го­род, функциональный город, глобальные города. Город и экономика символов. Современная городская культу­ра, нестабильность и преступность в городах. Безрабо­тица и промышленные города. Американские гетто.

Берхард Шеферс / Berhard Schäfers. Городская со­циология / Stadtsoziologie [114].

Рассмотрены определения города; задачи город­ской социологии; формирование городов; развитие ев­ропейского города; ранние примеры: Вавилон против Иерусалима. Взлет и падение городов.

Во второй главе исследуются развитие городов и ур­банизация как следствие промышленной революции. За­воды и железные дороги как база промышленной урба­низации. Расширение крупных промышленных городов. От социального города к городу социалистическому.

Третья глава посвящена развитию городов с 1960 года. Субурбанизация и городские районы. Субур­банические пространства и поведенческие изменения. Далее рассматриваются взаимодействие города и про­странства, городские и сельские районы, город и куль­

тура. Пятая глава посвящена рассмотрению «обществен­ного пространства» как основы городской культуры и демократии. Шестая глава посвящена интеграции в го­родском обществе, механизмам интеграции иностран­цев. Женщины в городском пространстве и гендерная проблематика.

Город и сообщество в демократическом государ­стве. Городское планирование и городская модель. Му­ниципалитеты в государственной структуре. Проблемы современных городов.

Маркус Шрёер / Markus Schroer. Пространства, ме­ста, пределы / Raume, Orte, Grenzen [126].

В работе детально анализируется понятие про­странства. Пространство в философии и физике: Платон и Аристотель, эпоха Возрождения, Ньютон и абсолют­ное пространство, Лейбниц и реляционное простран­ство, пространство как чистая форма созерцания Канта, Эйнштейн и относительные пространства.

Пространственные понятия в социологии: консти­туция социального пространства (Эмиль Дюркгейм), космические образования (Георг Зиммель), физическое и социальное пространства (Пьер Бурдье), простран­ство и формирование современного общества (Энтони Гидденс).

Политическое пространство. Возникновение национальных государств. Новые политические про­странства.

Городское пространство. Город: цивилизация или варварство? Приватизация общественного простран­ства. Город как единица фрагментации. Децентрализа­ция города и усиление периферии. Киберпространство.

Габи Дольф-Бонекампер, Ханс-Рудольф Майер, Юрг Зульцер / Gabi Dolff-Bonekämper, Hans-Rudolf Meier, Jürg Sulzer. Городское пространство и время / Stadt Raum Zeit [127].

В сборнике статей рассматриваются взаимоотно­шения города, пространства и времени. Переосмысли­вается развитие городов. Важное место уделено изме­нениям в обществе и изменениям в городской культуре. Эволюция городского планирования. Перспективы раз­вития современного города. Прошлое как потенциаль­ное будущее. Возрождение традиций. Рациональная жи­лищная политика в Восточной Германии.

Первый вводный курс социологии архитектуры, задуманный как учебник, был предложен Б. Шеферс «Социология архитектуры. Основные положения – Эпо­хи – Темы» (Architektursoziologie. Grundlagen – Epochen – The-men) (2003 г.), [111]. Вторая редакция книги, вышедшей во Франкфурте-на-Майне в 2006 году, содержит рассу­ждения о взаимоотношении пространства и способах его организации; символах, семиотике и особенностях «архитектурного» языка. Автором изложена история развития архитектуры от классицизма до современных течений. Рассмотрена роль архитектуры в жизни обще­ства и, в частности, в строительстве демократии. Уде­лено место анализу архитектуры как профессии [113]. Более программно предложение было расширено Й. Фи­шером и Х. Шубертом. Теоретическое сравнение на при­мере модернистского объекта был предложено Й. Фи­шером и М. Макропулосом (2004), которые применили семь социологических теорий для анализа Потсдамской площади. Книга о Потсдамской площади содержит со­циологические теории в применении к одному совре­менному объекту и представляет собой первую попытку анализа феномена современного города и архитектуры с точки зрения различных социологических теорий. Ар­хитектура в этой книге стала поводом для попытки «про­вести сравнение различных социологических теорий в применении к одному объекту» в рамках споров о муль­типарадигматическом характере социологии. В данной

книге архитектура является центральным феноменом, который рассматривается с точки зрения различных со­циологических теорий, т.е. изучается социология архи­тектуры [24].

Первая библиография социологии архитектуры была подготовлена Катариной Вереш: «Библиография социологии архитектуры» (Bibliographie zur Architektur­soziologie). С избранными докладами. – Франкфурт-на­Майне. Lang, 1993 год [116]. Первый доклад об истории дисциплины – доклад Берхарда Шеферса – представлен в 2009 году: «Социология архитектуры: Об истории дисциплины» [4. – С. 365–384]. Первые методические предложения были выдвинуты во время семинара «Ма­териальность и наглядность архитектуры» («Materialität und Bildlichkeit der Architektur»), организованного Марти­ной Лев и Петером Ноллером в Дармштадте в феврале 2008 года. (См. отчет о заседании, подготовленный Хей­ке Делитц, в: Soziologie H.3/2008. – С. 462–470 [26]). Пре­подавание социологии архитектуры осуществляется до настоящего времени только на факультетах архитек­туры (Харальд Боденшатц в Техническом университете Берлина, Барбара Цибель в Университете Ганновера)

[4. – С. 10].

Первое заседание по вопросам социологии ар­хитектуры состоялось во время конгресса Немецкого общества социологии (статьи в: Реберг, 2005). Второе заседание «Архитектура общества. Архитектура совре­менности с точки зрения социологических теорий» было организовано техническим университетом Дрез­дена (28/29.4.2006). Там же состоялась первая встреча рабочей группы по социологии архитектуры при Не­мецком обществе социологии [128]. Далее подобные мероприятия проходят систематически [129].

С 2007 года существует рабочий кружок «Социо­логия архитектуры» в рамках разделов социологии го­

рода и социологии региона, а также социологии куль­туры при Немецком социологическом обществе (DGS). В 2004 году во время конгресса Немецкого социологи­ческого общества образовалась первая рабочая группа по инициативе Берхарда Шеферса (Доклады: Берхард Шеферс «Об основании социологии архитектуры» («Zur Begründung einer Architektursoziologie») [112], Йоахим Фишер «Значение философской антропологии для социологии архитектуры»(«Die Bedeutung der Philosophischen Anthropologie für die Architektursoziologie») [25]; Герберт Шуберт «Социо­логия архитектуры как эмпиризм» («Architektursoziologie als Empirie») [110]; Катарина Вереш «Процесс цивилизации жилища с точки зрения социологии архитектуры» («Der Prozess der Wohnzivilisierung – architektursoziologish betrachtet»); Габриэль Кристман «Архитектура как элемент структу­ры города» («Architektur als Element der Stadtkultur»), в Karl-Siegbert Rehberg (Hg.), «Soziale Ungleichheit» – Kulturelle Unter­schiede (Социальное неравенство – культурные различия). Заседание 32 Конгресса Немецкого социологического общества в Мюнхене, 2004 год, Франкфурт-на-Майне: Campus 2006, CD. – С. 3405–3462) [113].

Место социологии архитектуры в структуре общей социологии

После того как на встрече в Дрездене в апреле 2005 года различные положения социологической теории были рассмотрены в применении к социоло­гии архитектуры для определения этой области науки, в феврале 2007 года на заседании во Франкфурте Гер­берт Шуберт (Кёльн) использовал понятия социологии города как исходную точку для более подробного рас­смотрения социологии архитектуры, в том числе для разграничения социологии архитектуры и социологии города. В первой предложенной им системе взаимосвя­зей он создал три модели, которые рассматривают раз­

личные взаимоотношения между (общей) социологией, социологией города, пространства, планирования и ар­хитектуры:

а b c

Далее, на основе системного подхода к социо­логии города, разработанного Питером Саундерсом, а также на основе предложенного Мануэлем Кастельсом [130–132] принципа различия «пространства потоков» и «пространства мест», Шуберт попытался определить «линии синтеза» между социологией города и социоло­гией архитектуры (выделено серым).

СВЯЗЬ С СОЦИОЛОГИЕЙ АРХИТЕКТУРЫ

В соответствии с установленными связями Шуберт cформулировал следующие вопросы:

 

культурный облик: каким образом социальные институты формируют материальность города?

экологическая общность: в какой степени архи­тектура как выражение и средство городских сообществ предлагает новые опции исследований?

социально-пространственная система: какую роль играет архитектура в процессе структурного согла­сования городских подсистем?

 

• единица объема коллективного потребления: как проявляется «структурная шизофрения» (Кастельс) конкурирующих логик пространства?

В рамках обсуждения предложений Герберта Шу­берта прозвучали нижеследующие умозаключения и за­мечания участников.

Петер Ноллер выступал за более свободное понима­ние социологии архитектуры, имея в виду первую систе­му, предложенную Шубертом. Он утверждал, что социо­логию архитектуры нужно понимать не как подраздел социологии, но как многообразные взаимоотношения между (общей) социологией и архитектурой.

Барбара Цибель задавалась вопросом о значимости архитектуры и согласилась с моделью b, т.е. с тем, что ар­хитектура является частью социологии города, которая, в свою очередь, является частью (общей) социологии.

Йоахим Фишер и Хейке Делитц настаивали на разделе­нии социологии архитектуры и социологии города. Они рассматривают социологию архитектуры в ее взаимосвя­зи с социологией культуры, артефактов, техники и горо­да и предлагают увязать ее с общей теорией социологии.

Мартина Лев, работая над вопросом, как можно определить предмет социологии архитектуры, выделя­ет две интересующие ее проблемы: а) что происходит, когда архитектура создается, исходя из особенностей города? б) и наоборот, когда мы город создаем на основе архитектуры?

Стефани Херинг размышляла о том, какие научные результаты могут принести исследования в рамках со­циологии архитектуры в целом, считая, что нужно ис­ходить именно из этого.

Герберту Шуберту важным представляется возмож­ное применение социологии архитектуры для проекти­рования и планировки.

Маркус Даус отметил, что здания – представляя историю искусства – являются также воплощением тео­рии, что может стать сферой исследования социологии архитектуры.

Марианна Роденштейн отметила необходимость учета практического применения: застроенное про­странство раскрывается на фоне перспективы его ис­пользования и оценки эксплуатации зданий [133].

Философская антропология Йоахима Фишера и социология архитектуры

На семинаре «Материальность и наглядность ар­хитектуры» («Materialität und Bildlichkeit der Architektur»), организованном Мартиной Лев и Петером Ноллером в Дармштадте в феврале 2008 года в рамках рабочей группы по социологии архитектуры секций социоло­гии культуры и городской и региональной социоло­гии, Йоахим Фишер (Технический университет, Дрез­ден/ Институт социологии) так излагал свои взгляды на архитектуру как сложное «средство коммуникации» общества.

Размышляя о социологии архитектуры, автор уве­рен, что ей еще предстоит занять центральное положе­ние в системе социологических знаний о современном обществе. А основопологающая социальная характе­ристика архитектуры, по мнению Фишера, – «сложное средство коммуникации» общества.

Архитектура, говорит Фишер, функциони­рует не так, как язык, как картина или как музы­ка, т.е. отлично от других естественных средств коммуникации между людьми. Благодаря своей «мате­риальности», она является логически оперирующим средством миро- и самопознания. При помощи поня­тия «эксцентричная позициональность» (Плесснер)

[134. – C. 263, 275–278] – основополагающего понятия философской антропологии, которое лучше всех других понятий культурологии или социологии отслеживает «материальность» физического существования чело­века, можно раскрыть эту материальную внутреннюю логику архитектуры. Если человек является существом, осознающим границы, оно, в связи со своей природной эксцентричностью (или будучи подверженным различ­ным рискам), должно стабилизировать свою жизнь и ве­сти ее в «естественной искусственности» через процесс проведения искусственных границ в естественном окру­жении (например, через институты, а не инстинкты, через языковые классификации), тогда архитектурные постройки – это «физические границы», искусственно построенные границы в природе. В этих построенных границах (каждое здание) человеческое существо укры­вается от угроз для его собственного физического суще­ствования (защита от неблагоприятных температурных и погодных условий). Благодаря этим искусственным границам человек регулирует свое появление в мире, например, появление в какой-либо искусственной зоне. В этих физических границах (стены, двери, окна, фаса­ды) человеческое существо иначе познает элементар­ное различие между окружающим миром и системой, отличной от членораздельного языка или от картины, которая может восприниматься противоречиво. Чело­век заходит с улицы внутрь (помещений) и точно так же, переступая порог, выходит на улицу. Одновременно эти

физические границы сверху вниз (этажи) создают гра­ницы уровней. Архитектура отличается от такого сред­ства коммуникации как музыка, которая, аналогично ар­хитектуре, создает атмосферу, переход от внутреннего к наружному, но последнее, обладая «жесткой» и «тяже­ловесной» материальностью, является сложным и по­стоянным средством само- и миропознания, которое не­возможно или чрезвычайно сложно (для человеческого опыта) устранить или исключить. Таким образом, архи­тектуру нельзя адекватно передать (реконструировать) ни через «текст», ни через «картину», ни через «музыку» (даже если она контролирует и увеличивает свою эф­фективность во взаимодействии с другими средствами, характеризующимися иной логикой).

Социальные характеристики архитектуры можно выявить только при рассмотрении ее внутренней логи­ки на основе ее материальности с точки зрения антро­пологии. Архитектура является особенным средством коммуникации общества и здесь – в данной социальной среде – она взаимодействует с учетом своих «коммуни­кационных предложений», согласно своей внутренней логике с другими менее сложными, так сказать «окры­ленными» средствами коммуникации, например, с язы­ком, деньгами, правом/ властью, правдой (Луман). Бла­годаря ее вездесущности, архитектуру можно по праву назвать основным средством коммуникации общества, подчеркивает автор. Действительно, взаимодействую­щие субъекты, живущие в городе, поддерживают ком­муникацию друг с другом при помощи застроенного «жизненного пространственного мира», к которому они всегда тяготеют и под который они подстраива­ются, они изменяются, воспринимают окружающий мир и реализуют себя через архитектурные коммуни­кационные предложения (в отношении жизненной атмосферы и содержания). Именно учитывая эти по­

ложения, становится ясно, почему столь конкретные формы архитектурных физических границ вызывают постоянные споры и подвержены социальному влия­нию, почему даже в современном обществе до сих пор ведутся дебаты об архитектуре. И именно с учетом этих положений становится очевидным, почему в рамках этих постоянных споров речь вновь и вновь заходит об исторической реконструкции или переустановке ар­хитектурных физических границ. В связи с материаль­ной тяжестью средств коммуникации «архитектуры» (ее «неустранимостью») люди живут в коммуникатив­ном мире, в котором всегда присутствует архитектура, располагая в длительной перспективе б'

ольшим выбо­ром коммуникативных предложений предыдущих по­колений. Фишер считает, что социология архитектуры, будучи центральной наукой социологических наблюде­ний о современном обществе, определяет это явление как неизбежную коммуникацию между поколениями. В рамках теории общества, созданной с учетом социо­логии архитектуры в результате анализа современного общества, автором была установлена «невозможность искоренения современности» [26; 28].

Философская антропология Хейке Делитц и социология архитектуры

На этом же семинаре Хейке Делитц (Технический университет, Дрезден/ Институт социологии) рассуж­дает об архитектуре как «средстве» социального, о ма­териальности архитектуры с точки зрения жизни и со­циологии.

Социологическая теория, в рамках которой «со­циальное бытие» сводится к действующим субъектам, давно уже предполагала необходимость анализа арте­фактов и архитектуры в том числе, замечает автор. Ар­

хитектура в таком случае – как все артефакты – не об­ладает никакой действенной силой, являясь всего лишь объектом.

Другая возможность раскрытия сути социоло­гии архитектуры, говорит Делитц, заключается в том, чтобы предположить наличие у архитектуры таких характеристик как «активность», «эффект» или «по­зитивность»: архитектура не просто воспроизводит социальную среду, но и формирует ее благодаря своей особой «материальности» и «наглядности». С одной стороны, она придает социальному все новые креатив­ные формы, в которых переменчивые «общественные и исторические процессы» познаются как «общество». Речь здесь идет о действенных, формирующих общест­во «символических представлениях» «воображаемого» (Корнелиус Касториадис) [135]. Архитектура, таким образом, заготавливает для общественной среды види­мые формы. С другой стороны, архитектура с ее четы­рехмерной «материальностью» способствует тому, что появляются новые действия и образцы поведения, она социально «эффективна»: т.е. речь идет о материальном средстве, которое действует в течение долгого времени, позволяет и вызывает определенные образцы поведе­ния, манеру смотреть и держать корпус и, в конечном итоге, особые типы (взаимо)действия. Здесь, в вопро­се об общем облике общественной среды и социальных действий, речь идет о средстве, материальность которо­го является самой долговечной, которое способствует раскрытию новых явлений в современном обществе. В основе этого процесса лежит попытка рассмотрения архитектуры как «средства социальной среды», изуче­ния, наряду с медиальной теорией (антикартезианской), философской антропологии, социологии бергсонизма: жизненно-философской дифференциальной теории, особенно в той форме, в которой ее развивали Корнели­

ус Касториадис и Жиль Делез вслед за Анри Бергсоном [136]. Это новое течение витализма видит основную характеристику реальности в непредсказуемом «станов­лении чем-то иным», в «различии» (а не в «идентично­сти»). Здесь раскрывается новая онтология социальной среды: действующее лицо и артефакт больше не находят­ся в отношении субъект–объект, но оба одновременно являются «актантами» (Латур) в системе человеческих и нечеловеческих, органических и неорганических тел (Делез). Эта социология архитектуры, которая интере­суется созданием реальности в архитектуре, может быть объяснена на примере современного течения авангарда (деконструктивизма) [26; 28].

В другой своей работе Хейке Делитц дает более развернутое представление предлагаемой теории со­циологии архитектуры и детально анализирует предла­гаемый подход на примерах работ деконструктивизма самой известной в мире женщины-архитектора Захи Ха­дид [3; 29]. После рассмотрения множества возможных теорий социологии архитектуры и субдисциплин, автор представляет собственное предложение, которое осно­вывается на концепции философской антропологии, ее культурологической теории и социальной теории, являющейся ее частью. Автор замечает при этом, что с точки зрения теории общества эти концепции являют­ся открытыми для рассмотрения – каждый из подходов еще только формируется.

Хейке Делитц предлагает под социологией архи­тектуры понимать раздел социологии, отличающийся объектом изучения и исследования и выбирающий по­стройки (конкретные архитектурные явления, связан­ные с обликом, размерами, материалами, кон струкциями архитектуры) в качестве объекта соци альной науки, в противоположность социологии города, регионов, пла­нирования и жилища. Социологию архитектуры предла­

гается направить на изучение структуры общества и ме­ханизма социализации через рассмотрение архитектуры этого общества. В качестве главной задачи социологии архитектуры предлагается анализ современного обще­ства с точки зрения облика (не структуры) города. Для того, чтобы объяснить социологию архитектуры теоре­тически, автор упоминает специально разработанный символичный теоретический подход, который рассмат­ривает архитектуру как основное явление, отражающее процесс социализации.

При таком подходе к социологии архитектуры зда­ния понимаются как «выражение», «символ» или «зер­кало» общества. Второе предложение: рассматривать архитектуру как средство отражения социальных про­цессов. При этом интересны взаимно пересекающие­ся отношения архитектуры и социальных процессов, их взаимное влияние друг на друга. Автор считает, что архитектура – главное средство отражения культуры и всех общественных изменений, делая их наглядными, представляя их и воспроизводя. Автор декларирует, что разработанный подход позволяет понять, как общество и социальные явления воплощаются в архитектуре и од­новременно ею определяются; как архитектура влияет на социальные изменения; как изменения в технологии и материалах проектирования влияют на социальные отношения, мировосприятие, средства передвижения и коммуникации, а также насколько общественные цен­ности воплощаются в архитектуре и усиливают их дей­ствие и, наконец, как и в какой степени архитектура вос­производит «классовую структуру» общества, а также какова роль архитектуры в передаче опыта и структуры «общества» и «субъекта» и в какой степени социальная перемена представлена в архитектуре и ею вызвана.

В рамках философской антропологии, продолжает автор, Й. Фишер предложил ограниченно-теоретический

анализ архитектуры. В концепции Фишера архитекту­ра, с точки зрения теории средств коммуникации, опи­сывается как «сложная коммуникация» современного общества, воплощенная через «легкие» средства (пись­менность, денежные средства), и может быть проанали­зирована таким образом. Учитывая постоянную позицио­нальность при любом эксцентричном действии, Фишер рассматривает архитектуру как «коэволютивное непобоч­ное средство социализации». Автор разделяет суть этого философско-антропологического суждения и деклариру­ет, что будет опираться на него в описании систематиче­ского предложения, рассматривающего архитектуру как «средство отражения социальных процессов».

«В рамках данного рассмотрения социологии ар­хитектуры за основу принимается культурологическое и философское определение средства коммуникации, принятое Эрнстом Кассирером в «критике культуры» и обоснованное Хельмутом Плесснером в философско­антропологической «критике разума» [134. – C. 263, 275–278]. Музыка, наука, язык, а также архитектура, яв­ляются различными средствами, которые формируют самосознание, мировосприятие и социальную позицию. Тезис критики разума (эстезиологии) состоит, в таком случае, по мнению автора, в том, что данное различие основывается на различии чувственных модулей чело­века (материальное априори). «Соответственно, в му­зыке структурно может выражаться и пониматься нечто иное, чем в геометрии, а в невербальной архитектуре нечто иное, чем в синтагматическом языке. Это, соот­ветственно, сказывается на положении тела, осанке: музыка вызывает желание совершать ненаправленные резонансные движения в танце, в повседневной жизни, или, занимаясь наукой, человек, напротив, использует свое тело безэмоционально целенаправленно. Все сред­ства миро- и самосознания человека являются принци­

пиально равноценными, но не аналогичными, и поэто­му не взаимозаменяемыми». Подобная теория культуры позволяет автору выделить логику, присущую непосред­ственно архитектуре, которая рассматривается с точ­ки зрения «положения туловища и осязания». «Каждое направление архитектуры действует на довербальном уровне, является предсознательным продолжительным средством коммуникации, которое, с одной стороны, нас окружает, создает пространственно заполненную «атмосферу», формирующую представление о мире, самом себе и об обществе через обозначение границ (корпусов постройки), пространственные аналогии Внутри/Снаружи/Вверху/Внизу, а, с другой стороны, делает определенные положения туловища возможны­ми, а иные исключает. Каким образом архитектура вос­принимается в повседневной жизни, можно понять, дистанцировавшись от нее, от ее особенностей выра­жения и структуризации. При этом можно наглядно увидеть, в чем заключается основополагающая особен­ность архитектуры: в пропорциях конструкций, в куль­турно обусловленных пространственных направлениях и формах, которые вызывают определенные движения, восприятие и представление о себе и о мире».

«Тесно связаны между собой аргументация дан­ной теории средств коммуникации, описывающая виды и методы общественного выражения и понимания, с основной идеей философской антропологии, которую сформировал Хельмут Плесснер, решительно противо­поставив ее систематическому сравнительному анализу растений, животных и человека и ключевой категории «эксцентричной позициональности», предложенной Максом Шелером [137]. Архитектура, с точки зрения основополагающей характеристики философской ант­ропологии, является одним из наиболее своеобразных и необходимых средств воплощения жизни человека –

живого существа в условиях времени и пространства. При этом речь идет, в первую очередь, о необходимо­сти экспрессии, о культуре в целом. Человек как «не­специализированное», требующее «доработок», двой­ственное животное, дитя природы, поставленное перед фактором существования как телесной оболочки, так и души, должен спланированно и действенно создавать вторую природу – это составляет функционал построек. Каким-то непостижимым образом он постоянно дол­жен создавать что-то новое – это составляет экспрессию в архитектуре. «Только в доме человек выходит за пре­делы природы». Архитектура является монополией че­ловечества, частью «естественной искусственности»

[134. – С. 268]. Одновременно она в своем проявлении есть выражение и маска существа, опосредованного са­мим собой: «Ограничение корпусов построек является истинно ограничением экспрессии». Человек постоян­но заново принимается за архитектурные ограничения и не приходит «никогда туда, куда задумал – делает ли он жест, строит ли дом или пишет книгу». Эта общест­венная характеристика архитектуры показывает, почему архитектура постоянно оспаривается, почему «конкрет­ная социализация происходит столь четко при особен­ных социальных нормах архитектуры» [3].

Далее автор иллюстрирует предлагаемую теорию примерами из архитектуры деконструктивизма Захи Хадид. «В рамках анализа деконструктивизма, с точки зрения социологии архитектуры, архитектура рассмат­ривается как отражение современного общества, осно­вываясь на положении философской антропологии, и как средство, которое обладает потенциалом форми­рования мировоззрения и общественного движения, учитывая концепцию эстезиологии».

По результатам анализа автор делает вывод, что «как архитектура модерна была охвачена рационали­

стическими стратегиями Тейлора и Форда, так и архи­тектура деконструктивизма охвачена постфордистским сокращением иерархий, усилением коммуникаций, гибкостью, креативностью и собственной ответствен­ностью. Этой новой картине капитализма соответству­ет изменившееся представление об обществе, которое больше не описывается как «классовое общество». Еще более действенно, чем литература о менеджменте и управлении, это представление пропагандирует архи­тектура, выделяя соответствующие метафоры (ризом, сеть, динамика, поток). Изменяя динамический облик и открытую функцию, архитектура воспроизводит кар­тину общества, обозначенную ведущими отраслями науки, формирует новые представления о субъектах и онтологию и, таким образом, сглаживает социальное неравенство».

«Эта децентрализированная, обыгрывающая «кос­мические метафоры» архитектура (деконструктивизма) стала сама эксцентричной, соответствуя нашей само­рефлексии и общественной ситуации, которые вызы­вает развитие науки и техники. Открытая форма новой архитектуры соотносится с этим новым завоеванием земного пространства. Общество, ушедшее от своей ре­лигиозности, познает, что «возможно, существуют еще другие формы жизни и развития». Философская антро­пология является адекватной теоретической выкладкой данного положения (не вдаваясь в детали), деконструк­тивизма и его архитектурного воплощения – общества. «То, что воплощается в архитектуре – это потеря страха перед вертикалями, их использование в качестве на­правления движения и соотнесения с действительно­стью, развитие окружающего мира, больше не связанно­го с определенной ограниченной территорией, более того – негоризонтального, без определения «верха» и «низа».

«Архитектура общества: теории социологии архитектуры» – програмный документ немецкой социологии архитектуры. Й. Фишер и Х. Делитц

Выступая в качестве лидеров Немецкой шко­лы социологии архитектуры, Й. Фишер и Х. Делитц в 2009 году выпустили книгу «Архитектура общества: теории социологии архитектуры», где собрали вместе работы своих коллег по немецкой социологической ассоциации [4]. Во Введении к данной книге авторы пишут, что архитектура окружает нас повсюду. Мы со­прикасаемся с ней ежедневно, ощущая ее постоянство и наглядность, она присутствует, когда мы предпринима­ем различные действия и осуществляем взаимодействие между собой. Архитектура, будучи постоянно рядом и преобладая над другими коммуникативными средства­ми культуры или «символическими формами», явно вы­деляется среди них. В своих вездесущих конструкциях она воплощает само общество, обнажая особенности его поколений, социальных классов, условий жизни и систем функционирования. Иначе обстоит дело с при­сутствием архитектуры в работах по социологии. Здесь архитектура представляется как нечто чересчур понят­ное и близкое; социология же, в свою очередь, слишком зациклена на поиске абстрактных принципов современ­ных процессов общественной социализации, поэтому «архитектура общества» пока не стала ключевой темой данной науки [4. – С. 9].

Рассуждая об объективных предпосылках разви­тия социологии архитектуры, авторы отмечают, что так как ранее не проводилось никаких серьезных социо­логических исследований в этом направлении, для со­циологии архитектуры необходимо, в первую очередь, занять свою нишу в системе социологических знаний –

в том числе социологи должны определить взаимосвязь между подразделами социологии, которые могли бы принести пользу в изучении этого направления, одна­ко никогда для этих целей не рассматривались. Это та­кие подразделы как социология города, техники, арте­фактов, культуры и пространства (новое направление). Ни теория социологии, ни теория социологии культу­ры, ни социологический анализ общества не проводят непосредственно архитектурно-социологических иссле­дований и не предлагают соответствующей основопо­лагающей теории об отношениях между архитектурой и социологией [4. – С. 13].

Рассуждая о социологии города, авторы отмечают, что в ней не было разработано систематического под­хода к архитектуре. С момента основания социологии города сам город рассматривался этой дисциплиной «не как артефакт», а как «эмоциональное состояние» общества. Основная тема социологии города состояла и состоит в изучении проблемы социальной дифферен­циации, изоляции, «сегрегации» в крупных городах... Социология города, однако, изучает не столько мате­риальное воплощение общества, выраженное в постро­енном пространстве, сколько взаимодействие, стиль жизни, образы социализации в городе. Именно с этим связана преимущественно эмпирическая, не основан­ная на теории, направленность данной дисциплины, которая препятствовала тому, чтобы ученые заметили социальный аспект архитектуры [4; 11].

Если бы социологи в общих чертах обозначили подлинную позицию социологии архитектуры, то мож­но было бы вкратце предложить следующее: социоло­гия архитектуры анализирует конкретные архитекто­нические явления, принимая во внимание особенности общества. Основной интерес социологии архитектуры состоит не в социальных аспектах, представленных

в городе, а скорее, в очень социально активном, постро­енном образе городов, деревень, культурных ландшаф­тов – то есть в образе общества. При этом, отмечают авторы, можно было бы выделить иные аспекты архи­тектуры и иные социальные области. Архитектурные объекты создаются на «микросоциологической плоско­сти» в районах физического передвижения населения и в соответствии с его представлениями. Таким обра­зом, они имеют непосредственное отношение к соци­альному взаимодействию. В современных обществах количество взаимодействий, которые имеют место за пределами застроенного окружающего простран­ства, сокращается с каждым днем в отличие от несо­временных обществ, например, кочевников. На мак­росоциологической плоскости архитектура придает обществу – то есть отношениям между поколениями, социальными классами и системами функционирова­ния – выразительность; она сообщает общественные различия и специфическое отношение к себе, к приро­де, к социуму [4. – С. 12].

Авторы считают, что для того, чтобы социология архитектуры воспринималась как нечто большее, чем просто одно из ответвлений социологии с узкоспеци­альной направленностью социологических исследова­ний, необходимо найти взаимосвязь с различными со­циологическими теориями [4. – С. 13].

Чтобы преждевременно не обрубить различные направления мысли, в данной книге намеренно пред­лагается большое разнообразие социологических тео­рий в применении к архитектуре общества. То есть речь идет об «архитектуре общества» с точки зрения раз­личных социологических теорий. По мнению авторов, нужно будет прояснить, какая значимость придается ар­хитектуре в обществе данной социологической теори­ей, т.е. как ею понимаются отношения между архитекту­

рой и обществом: является ли архитектура «зеркалом», «выражением», «проявлением» каждого конкретного общества или она есть «коммуникативное средство всех социальных процессов и явлений», т.е. выполняет кон­ститутивную функцию [4. – С. 13].

Архитектура общества рассматривается в книге с различных точек зрения:

с точки зрения социальной морфологии – Маркус Шрер (Markus Schroer) [4. – С. 19–48 ];

с точки зрения фигуративной социологии Нор­берта Элиаса – Герберта Шуберта (Herbert Schubert) [4. – С. 49–78];

с точки зрения социологии, феноменологии и гер­меневтики – Ахим Хан (Achim Hahn) [4. – С. 79–108];

с точки зрения институционного анализа – Маркус Даусс/ Карл-Зигберт Реберг (Markus Dauss/ Karl-Siegbert Rehberg) [4. – С. 109–135];

с точки зрения теории исторического и социоло­гического восприятия: Гидион, Беньямин, Кракауер – Детлев Шеткер (Detlev Schöttker) [4. – С. 137–162];

с точки зрения философской антропологии – Хей­ке Делитц (Heike Delitz) [4. – С. 163–194];

с точки зрения теорий систем и форм – Дирк Бек­кер (Dirk Baecker) [4. – С. 195–222];

с точки зрения анализа дискурса Мишеля Фуко – Штефана Мейснера (Stephan Meissner) [4. – С. 223–251];

с точки зрения гендерных исследований – Сузанна Франк (Susanne Frank) [4. – С. 253–287];

с точки зрения культурных исследований – Удо Гет­лих (Udo Göttlich) [4. – С. 289–310];

с точки зрения теории (теорий) социального неравенства Пьера Бурдье – Йенса С. Дангшата (Jens

S. Dangschat) [4. – С. 311–341];

с точки зрения теории структуризации – Мартина Лев (Martina Löw) [4. – С. 343–364].

Представлен также доклад «Об истории дисцип­лины социология архитектуры» Берхарда Шеферса (Bernhard Schäfers) [4. – С. 365–384].

Существующий резонанс в научных кругах по отно­шению к социологии архитектуры, по мнению авторов, можно объяснить осознанием того, что она обладает «двойным потенциалом»: с одной стороны, для архитек­туры, для всех, кто ею занимается и кто ею интересует­ся, с другой стороны, для социологии. Социология в со­стоянии предложить что-то архитектуре: она объясняет социальные условия последней, рассказывает проекти­ровщикам, заказчикам и конечным потребителям об об­щественных подоплеках, интересах, структуре, а также о социальном эффекте архитектуры. И наоборот, архи­тектура тоже может предложить социологии нечто цен­ное: она настоятельно ведет к модификации основных положений социологической теории и обладает потен­циалом к построению новых теорий общества и новых подходов к его анализу, поэтому книга заканчивается частью «О двойном потенциале социологии архитекту­ры» Йоахима Фишера (Joachim Fischer): «Что может дать социология архитектуре – Что может дать архитектура социологии?» [4. – С. 385–414].

Несмотря на то, что изложенная Йоахимом Фише­ром, Хейке Делитц и их коллегами теория наиболее си­стематически рассматривает социологию архитектуры, все же она, являясь полностью гуманитарной, является, скорее, декларацией, призывом к дальнейшей работе. О чем красноречиво свидетельствует итоговый, после всех рассуждений, вывод автора: «Из-за непостижимо­сти эксцентрично позиционированного человека ни­когда нельзя говорить о «конце» архитектуры; остается неизвестным, как она – сейсмограф общества и важная часть социальных процессов – будет развиваться в даль­нейшем» [3; 29].