Проклятие! Похоже, у парня галлюцинации.
И о чем только я думала, когда осталась с ним наедине?
Вдруг я увидела, как джинсы Неизвестного преобразились.
Я окаменела. Внешне. А глубоко внутри себя продолжала падать в кроличью нору. Мои губы шевелились, но я не издала ни звука. Пульс молотил так, что его удары эхом отдавались в ушах.
Нет, мне это не почудилось…
Секунду назад эти джинсы были грязны и изодраны в клочья.
А теперь они стали целыми и чистыми. Совершенно обычные джинсы!
Неизвестный по‑прежнему был бос и обнажен до пояса, но раны на его груди – порезы, изображавшие феникса, – затягивались у меня на глазах.
– Какого…
Это все, что я успела сказать, прежде чем он исчез. Вернее, переместился так быстро, что я даже не увидела. Успела заметить лишь серебристый проблеск, смутное подобие птицы с яркими, широко распахнутыми крыльями. И вот он уже стоял по другую сторону от меня, рядом с дверью. Запах корицы с гвоздикой затопил меня с головой.
Неизвестный открыл свой безупречный рот и зарычал, схватив меня за руку. Пальцы у него были сильные, как тиски. Он рванул меня прочь от окна, почти прижав к своей твердой смутной груди.
Я не сопротивлялась.
Просто не могла.
Мысли едва ворочались в том, что еще осталось от моего рассудка, но я поняла, что он толкает меня от окна и от себя к двери кабинета.
В этот миг Неизвестный наконец заговорил. Голос у него был низкий и рокочущий. Если бы камень обрел дар речи, он заговорил бы именно таким голосом горы.
И произнес он всего одно слово:
– Беги!
Глава 3
Страх подбросил меня и вышвырнул из кабинета в коридор приемного покоя.
На долю секунды моя память вернулась в прошлое, в тот ужасный, залитый солнцем день, когда я обнаружила тело убитой матери. Тогда, обезумев, я выскочила на улицу и бежала что есть духу по шоссе, пока не добежала до базы, где служил отец.
От этого воспоминания земля ушла у меня из‑под ног.
Я упала и ушибла колено.
Жгучая боль отшвырнула прочь прошлое и вернула меня в настоящее.
Позади меня в кабинете зазвенело разбитое стекло.
Бетонное крошево вперемешку с известкой и алебастром брызнуло из дверного проема и рассыпалось по плитам пола, исцарапав мои лодыжки.
Я рывком поднялась на ноги. Горло сдавил спазм, глаза слезились. Под оглушительный рев крови в ушах я попыталась бежать, но правое колено отозвалось нестерпимой болью.
Сзади раздалось рычание, похожее на рев бешеного быка. Кто это? Что это?
– Черт! Черт! Черт!
Волоча ушибленную ногу, я тащилась по коридору приемного покоя, мимо запертых дверей и затемненных окон. Все мои мысли сосредоточились на двери служебного входа и стылой металлической ручке, которая выпустит меня наружу, в снежную ночь.
Неизвестный что‑то прокричал на языке, который я раньше знала, но забыла.
Что за дьявольщина здесь творится? Со мной. С ним.
Я оглянулась через плечо и едва не ослепла от вспышки яркого света.
Из двери кабинета хлестал и потоки огня, такие громадные, что почти доходили до того места, где стояла я.
Я чудом успела прикрыть лицо, прежде чем навсегда распростилась с бровями. Кожа зудела от жара. Я двинулась дальше, хромая на каждом шаге. Пахло горелыми волосами – моими волосами. Густые клубы едкого серного дыма забивали нос и горло, не давая дышать, и всякий раз, когда я сгибала ушибленное колено, у меня вырывался крик.
Неизвестный.
Он не мог выжить в этом огненном аду.
Нет, он должен был выжить!
Не хочу, чтобы он умер.
И сама не хочу умирать.
До чертовой двери еще целая миля, хотя на самом деле меньше десяти футов.
С двух сторон от меня пролетели клубки огня. Покрытие двери растрескалось. Брызнули огнетушители, пульсируя в такт неистовому стуку моего сердца.
Я метнулась вперед, опять оступилась, со всей силы ударилась ушибленным коленом о плитки пола и взвыла от боли.
Нечто громадное, пылающее и ревущее пролетело над моей головой и с грохотом приземлилось впереди, преградив мне путь к двери служебного входа.
Боже! У него гигантские, покрытые чешуей ноги.
Так не бывает. Наверное, я брежу.
«БАЦ, – проговорил голос покойного отца. – Пришли чудовища».
Когти величиной с мясницкие ножи глубоко вонзились в плитки пола, скрежеща так громко, что звук заглушил вой больничной пожарной сирены.
Мое сердце замерло, и я перестала дышать. Чувствуя, как сдавило грудь, я вгляделась в огненную башню с чешуйчатыми руками и когтистыми лапами. Нечеловеческие, черные как уголь глаза пылали ненавистью. Тварь потянулась ко мне.
Завизжав, я упала на пол и откатилась прочь.
Дым душил.
Ничего нельзя было разглядеть.
Опираясь на стену, я поднялась на ноги и приняла оборонительную стойку.
Служебный вход перекрыт. Если побежать в другую сторону, там будет только лифт, и тварь сможет вслед за мной проникнуть на верхние этажи.
Эта мысль прибавила моему безмерному ужасу толику ярости.
Ни за что!
Я скорее умру.
Огненная тварь заколебалась, быть может смущенная – или позабавленная – моей боевой стойкой.
Пульс и дыхание снова участились. Словно я готовилась к бою.
– Да иди ты! – прокричала я твари.
Я спятила.
Я сейчас умру.
Но иначе нельзя.
И я должна сделать все, чтобы защитить пациентов.
Тварь пригнулась и заревела.
Этот рев пробрал меня до костей и разнес мою решимость в клочья. Каким‑то чудом я удержалась в стойке – руки согнуты, кулаки подняты, мысли лихорадочно мечутся в поисках слабых мест противника.
Если я врежу этой дряни, то сгорю, как свечка.
Вспыхнул серебристый свет, и внезапно между мной и огненной тварью оказался Неизвестный.
Хвала богу! Жив. Босой и в одних джинсах, но зато с мечом. И еще у него есть крылья.
Крылья?!
Перья были обожжены. Плечи тоже. В зеленых, широко раскрытых глазах горела ярость. Развернувшись к огненной твари, он оскалил зубы. Мне отчаянно захотелось возвести вокруг него, вокруг нас обоих стену, которая защитит от пламени. Однако Неизвестный, не промедлив ни секунды, уже занес свой громадный меч. Сверкнула массивная золотая рукоять, и воздух со свистом рассек длинный обоюдоострый клинок.
Огненная тварь отпрянула и с грохотом врезалась в укрепленную дверь служебного входа, едва не угодив в нее огромной уродливой головой. Из угольно‑черных глаз брызнули искры – отнюдь не в переносном смысле. Тварь зарычала. Огненные шары полетели в нас один за другим, пламя полыхнуло со всех сторон, но что‑то его отразило – словно мы оказались внутри гигантского огнеупорного пузыря.
Или под защитой стены…
Я жадно хватала ртом воздух, и наконец безумный хоровод мыслей в голове унялся. Сил осталось совсем мало – словно половина всей моей крови только что выплеснулась на закопченный больничный пол.
– Беги, – повторил Неизвестный, но меня точно намертво припаяли к стене больничного коридора… и к нему.
– Не могу, – ответила я и в доказательство своих слов, прихрамывая, отступила назад.
Боль в колене подтвердила мою правоту. К тому же я не могла бросить его одного сражаться с этой тварью. Может, толку от меня и немного, но даже с поврежденной ногой я могу драться.
Неизвестный выругался и опять замахнулся мечом на огненного монстра. Тварь отпрыгнула вбок, уходя от удара. Струи огня сорвались с ее массивных когтистых лап, обтекли нас… Теперь воздух замерцал и словно прогнулся внутрь.
Я так обессилела, что могла просто рухнуть на пол, и рухнула бы, если б не упиралась ладонью в стену.
Струя пламени пробила невидимую защиту и ударила в обнаженную грудь Неизвестного.
– Черт! – закричала я, когда он повалился навзничь и, распластав крылья, тяжело грохнулся на плитки пола.
Меч выпал из его руки и покатился ко мне. Я прыгнула к мечу.
Поврежденную ногу пронзила боль, и я повалилась на плитки. Струя огня прижгла мои длинные волосы. Не останавливаться! Нельзя останавливаться. Если я остановлюсь, то умру. И Неизвестный умрет – если еще не умер.
Стиснув зубы, я поползла вперед и обеими руками ухватилась за рукоять меча.
Тварь опять швырнула в меня огнем, но я откатилась в сторону и кое‑как поднялась на ноги – то есть на ногу, – волоча меч острием вниз. Тварь сожжет меня. Останется лишь кучка пепла да зубы, по которым меня опознает судмедэксперт.
– Ну давай! – пронзительно крикнула я, поднимая меч. – Чего ждешь?
Тварь, казалось, опешила.
И в самом деле, чего она ждет?
Твою мать!
Я зарычала на врага, затем постаралась уравновесить внушительный меч с плечами и локтями. Коснувшись пола правой ногой, я зашипела сквозь стиснутые зубы. Ярость укрепила мои мышцы, закаменевшие от усилия, а боль помогла мне сосредоточиться. Отбросить все лишнее.
Мир сузился до пределов больничного коридора и долбаной твари, которая преградила путь к двери.
Тварь взревела и прыгнула на меня.
Я взревела и прыгнула на нее.
И намеренно упала, завопив от боли в колене.
Я прокатилась под чудовищными клыками и завесой огня, извернулась и села, занося над собой меч.
– Атака снизу – путь к победе! – пронзительно выкрикнула я, нанося удар по левой лодыжке пылающей твари.
Сотрясение от удара вынудило меня стиснуть зубы, однако меч я не выпустила, и клинок все глубже прорезал громадную конечность чудовища. Чувствуя, как от натуги меня вдавливает в пол, я довела удар и проворно откатилась в сторону. Огненная тварь взвыла и, кренясь, повалилась на противоположную стену.
А потом растреклятый монстр взорвался, точно бочка динамита.
Ударную волну я ощутила прежде, чем услышала взрыв – если вообще услышала. Раскаленный воздух обрушился на меня, точно набирающий скорость поезд, и безжалостно швырнул вдоль коридора. Уши заложило, а затем их наполнил пульсирующий гул. Головой и плечом я ударилась о блочную стену, и меч выпал из моих пальцев. Все поплыло перед глазами. Тьма нахлынула со всех сторон… Но чьи‑то сильные руки обхватили меня и рывком подняли из бездны.
Миг спустя меня прижимали к безупречно вылепленной груди.
Дым редел, а потом и вовсе рассеялся, и я почувствовала, как сквозь меня струится тепло – не опаляющий жар, а целительное тепло: перестали ныть ушибы и ожоги на всем теле, пострадавшее колено само собой распрямилось и больше не отзывалось пульсирующей болью, давящий гул в ушах ослаб. Уже различая собственное дыхание – хриплое и неровное, – я вдруг осознала, что смотрю в изумрудно‑зеленые глаза Неизвестного.
Его черные кудри очертил серебристый свет, а над великолепными плечами вздымались перистые дуги крыльев.
Крыльев.
У него и вправду есть крылья.
Сейчас они медленно, почти невесомо колыхались, очищая коридор «Ривервью» от дыма и смрада огненной твари – чем бы там она ни была на самом деле.
На неописуемо прекрасном лице Неизвестного застыло удивление.
– Ты одолела рааха, – произнес он.
В его голосе, низком и бархатистом, больше не было того пугающего нечеловеческого рокота, который я услышала перед тем, как мы схватились с чудовищем.
Раах.
Это слово показалось мне знакомым, однако я никак не могла припомнить, что оно означает. Единственный образ, вызванный им в памяти, – огненная тварь, ворвавшаяся в «Ривервью». Я собрала всю ясность своего разума, все знания и опыт, обретенные мною в качестве врача, философа и заядлого бойца сайокан, и в итоге оказалась способна только пролепетать:
– Кого‑кого я одолела?
Откуда‑то издалека донеслись жуткие вопли сирен, и мне показалось, что я слышу приближающиеся голоса и топот ног. По всей видимости, сюда бежали сверху и от центрального входа больницы.
Неизвестный сдвинулся с места, крепко прижимая меня к себе – так крепко, что я различала, как бьется его сердце рядом с моим. Та загадочная сила, что почудилась мне раньше, по‑прежнему исходила от него, пульсировала во всех местах, где мы соприкасались. От этого ощущения меня бросило в странный, не поддающийся описанию жар. Он вынес меня через служебный вход в проулок на задах «Ривервью», однако я не почувствовала ни холода, ни влажных касаний сыпавшегося в ночи снега. И еще я не чувствовала никакой угрозы, не испытывала ни малейшего желания вывернуться из этих сильных и таких нежных объятий. Страх, который я испытала, увидев Неизвестного, сменился лихорадочной смесью любопытства и изумления.
Неужели этот человек – если он вообще человек – обладает ключом к той двери, за которой я заперла свое прошлое?
И хочу ли я открыть эту дверь?
Ничто не меняется. Ничто. Никогда.
Потому что я не хочу этого? Потому что перемены причинят мне такую боль, что об этом и подумать страшно?
Неизвестный вглядывался в меня так пристально, что на миг мне почудилось, будто он видит, как в моих жилах все быстрее пульсирует кровь.
Он расправил крылья.
Умом я понимала, что мне надлежит испугаться, но страха не было. Ни капли. Никогда в жизни я не ощущала такого спокойствия, как сейчас. И по‑прежнему не могла оторвать от него глаз.
Помедлив мгновение, я обхватила его руками за шею.
Он поднялся в воздух – не стремительно, а невесомо, почти беззвучно взмыл.
Мое сердце подпрыгнуло – так бывало, когда я каталась на русских горках или пробовала в спортзале вести спарринг с завязанными глазами. Когда я отдышалась, было уже легко, почти естественно принять то, что я лечу и что меня несут в объятиях так высоко над землей.
Мы поднимались все выше, к холодным зимним звездам, и лунный свет смешивался со слабым серебристым сиянием, очертившим Неизвестного. Все это время он неотрывно смотрел мне в глаза, словно обшаривая все потаенные утолки моей души. Странная, почти волшебная сила, которую он излучал, согревала меня так, что лицо наверняка пылало, будто маков цвет. Я жалела, что не могу заглянуть в его душу, в глубинную суть его естества, чтобы понять его и, быть может, понять себя.
Когда мы пролетели над заснеженной крышей больницы и под нами простерся во всей своей красе ночной Нью‑Йорк, Неизвестный и я заговорили одновременно и задали один и тот же вопрос:
– Кто ты такая?
– Кто ты такой?
Глава 4
– Я – Дач Бреннан. Просто Дач Бреннан.
Неуклюжий ответ, зато честный. А что еще можно говорить, кроме правды, когда летишь над Нью‑Йорком в объятиях крылатого мужчины, который только что помог тебе победить хищное огненное чудовище?
– Я – никто. Я – ничто. Я убила эту тварь лишь потому, что тренировалась.
Неизвестный поиграл желваками. Не могу сказать точно, но, похоже, мои слова его впечатлили.
– Упражнялась с оружием. Сайокан. – Я прильнула к нему, наслаждаясь его теплом, телом и необыкновенным запахом. – Боевое искусство. Турецкое.
Он опять поиграл желваками.
Он молчал, и это подтолкнуло меня продолжить разговор:
– Сначала меня обучал отец, потом, когда мы переехали в Нью‑Йорк, он нашел мне других наставников. Я живу в Сохо.
Запинаясь, я назвала адрес, и Неизвестный слегка изменил курс.
– Теперь твоя очередь, – заявила я, видя, что он медленно снижается над знакомой местностью, и уже различая внизу свой дом.
После минутной паузы он пророкотал:
– Я шадцай.
Слово опять показалось мне знакомым, будто я должна была его знать, но, что это такое, не помнила. Я молчала, ожидая объяснений, но он так ничего и не объяснил.
– Как тебя зовут? – спросила я, когда он приземлился на мой балкон и поставил меня на ноги. – Хотя бы это я могу узнать?
Я обследовала ушибленную ногу и обнаружила, что могу на нее встать, совершенно не чувствуя боли. Изумление и смятение, царившие в моей душе, вспыхнули с новой силой. Я отперла балконные двери своей квартирки на третьем этаже, распахнула их и повернулась к Неизвестному. В негаснущем свете большого города было видно, что он о чем‑то напряженно думает.
– Шант, – ответил он все тем же низким и сочным голосом, какой может принадлежать только очень большому и очень сексуальному мужчине. – Я прибыл с горы Арагац и живу на Земле триста шесть ваших лет.
От этих слов я застыла в дверном проеме, невольно вынудив собеседника застрять снаружи, под ночным снегом. Крохотные снежинки опускались на его крылья, нагие плечи и таяли, становясь сверкающими капельками. Он не шелохнулся и ничего не потребовал от меня. Просто стоял, сложив крылья на мускулистой спине, и смотрел своими изумрудными глазами, ожидая…
Чего?
Моего одобрения?
Безоглядной веры его словам?
Шант.
В переводе с армянского это означает «гром».
Подходящее имя.
Меня затрясло, и не только от холода.
– Стало быть, триста шесть. Ладно. – Мне удалось совладать со своими руками и даже скрестить их на груди. – Это мы пока пропустим. Но… Арагац? Это же гора в Армении?
Шант кивнул с невозмутимым, но торжественным видом, словно понимал, что для меня это может быть важно. И не ошибался. Сколько я себя помню, мы с матерью только один раз ездили вместе. Это было путешествие к горе Арагац. На ее склоне высились призрачные руины соединенных друг с другом громадных каменных башен.
– Амберд, – произнесла я вслух, припомнив название руин, и память тут же услужливо подсказала перевод: «Крепость в облаках».
Голова у меня трещала от напряжения… А может, это трескались запоры на невидимой двери, которую я захлопнула в прошлом.
Мать стоит рядом со мной, ее черные волосы развеваются на ветру, и она указывает мне на округлые древние башни…
Судорожно глотнув воздух, я отогнала прочь это видение, но куда труднее было избавиться от зрелища, которое почти целиком заполняло небольшой балкон моей квартиры. Имя ему было Шант, и он подступил еще ближе. Так близко, что мне почудилось, будто жар, исходящий от его тела, обтекает меня со всех сторон.
– У тебя есть и другие раны, – прошептал он, – скрытые, старые раны, которые по‑прежнему нуждаются в исцелении. Позволь мне помочь тебе. Позволь принести облегчение твоей душе, как я принес облегчение твоей плоти.
На это я ничего не могла ответить. Я судорожно сглотнула и, стараясь не замечать лихорадочный стук собственного сердца, устремила взгляд на раскинувшийся за спиной Шанта Сохо. На реальный мир. Мое настоящее, а не странное, окутанное тайной прошлое.
– А этот… огненный… может вернуться?
– Сущность рааха вернулась к своему создателю. – Недвусмысленным жестом Шант указал себе под ноги. – Однако будут и другие.
У меня закипали мозги.
– Ты намекаешь на то, что я отправила эту тварь в ад?
– Да.
Шант положил свои руки мне на плечи и сдвинул меня в комнату. Бережно. Соизмеряя силу, чтобы не причинить вреда. Ловким и точным движением ноги он захлопнул за собой дверь балкона, оставив снаружи ветер и непрекращающийся снегопад.
В небольшой темной, скудно обставленной квартирке было так тепло, что у меня заныло лицо. Гостиную освещали только огни ночного города. И еще слабое, но явственное серебристое свечение, которое исходило от Шанта. В тех местах, где он касался меня, моя кожа словно гудела. Тело постепенно брало верх над разумом, жадно требуя вновь и вновь прикасаться к нему, прильнуть к его груди… Борясь с этим желанием, я вынудила себя отступить на шаг.
– Если эта огненная тварь… раах… явилась из ада, то ты, вероятно, прямиком с Небес? – Я впилась взглядом в глаза Шанта. В рассеянном слабом свечении его прекрасное лицо было едва различимо. – «Шаддай» – это что‑то вроде ангела?
Крылья Шанта зашелестели, а потом медленно исчезли из виду – словно он втянул их в плоть. Шант улыбнулся, и при виде этой улыбки мне до смерти захотелось встать на цыпочки и поцеловать его в губы.
– Я не ангел, – заверил он, привлекая меня к себе, а затем одной рукой отвел пряди волос, падавшие мне на глаза.
Я обхватила его руками, провела ладонями по его тугой мускулистой спине, бугристым валикам в тех местах, где только что были крылья.
Пальцы Шанта по‑прежнему касались моего лба, и волнующий жар растекался от них волнами, проникал в виски, сбегал по шее вниз и расходился по всему телу, особенно остро это ощущалось в том месте, где я прижималась к его мускулистому животу. Мне отчаянно хотелось прижаться щекой к его теплой груди. Может, он каким‑то непостижимым образом дурманит меня, отнимает способность здраво мыслить, опасаться, вероятно, даже соблюдать осторожность.
Лицо Шанта склонилось надо мной, и в его изумрудных глазах искрились свет и жизнь. Казалось, вот‑вот – и я губами коснусь его губ. Его дыхание щекотало мне нос и подбородок, и я вдруг сообразила, что он снова проникает в мое сознание и мысли. Сердце забилось чаще, потом замерло и снова зачастило. И…
Шант остановился.
Отстранился от меня.
Разжал руки.
Мне вдруг стало так тоскливо, будто я осталась совсем одна. Глупое ощущение – ведь Шант стоял совсем рядом, только руку протяни… Я заподозрила, что и впрямь рехнулась тогда, в больничном коридоре «Ривервью».
Прекрасные глаза Шанта широко раскрылись, и на долю секунды я испугалась, что сейчас он развернется, проломит балконную дверь и навсегда исчезнет в зимней ночи.
Но случилось другое: серебристый свет, который источало его тело, усилился и, словно луч прожектора, сосредоточился на мне.
– Теперь все ясно, – пробормотал он. – Меня призвала сюда ты… Опасность, которая тебе грозила.
Я смотрела, как при этих словах Шант коснулся своей груди, ощупал то место, где раньше был вырезан феникс… Смотрела, но ничего не понимала. Я все так же изнывала от желания поцеловать его, и мои руки сами просились вновь заключить его в объятия.
Я шагнула к Шанту, и он тут же отпрянул, на сей раз вправду врезавшись в балконные двери. Затем вскинул руки, словно заслоняясь от меня, и склонил голову.
– Прошу простить мою дерзость, – пристыженно пробормотал он. – Отчего ты мне сразу не сказала? Знай я об этом, я бы ни за что… Прости меня. Прости. Но как тебе удалось так безупречно это скрыть?
Я потерла глаз, спасаясь от ощущения, что у меня снова закипают мозги.
– Шант, о чем ты говоришь?
Не хочу я это выяснять, просто хочу тебя поцеловать.
– Я шаддай, – произнес он так, будто это все объясняло. Затем, видимо, сообразил, что я действительно не понимаю, что это значит – и для него, и для меня. – Шаддай, – повторил он, и на сей раз в его голосе звучали растерянность и изумление. – Защитник, и более ничего.
Видя, что я по‑прежнему ничего не понимаю, он опять шагнул ко мне, но не протянул руки и не привлек меня к себе, хотя именно этого мне так хотелось.
Не сводя с меня пристального взгляда своих зеленых глаз, Шант скрестил на груди могучие руки.
– Я не ангел, Дач Бреннан. Но ты – ангел.
Глава 5
Боже, до чего мне понравилось, что Шант зовет меня по имени, да еще называет ангелом!
– А потом я сообразила, что он имел в виду.
– Ангел? Настоящий ангел? Очень смешно! – проворчала я, метнув на него убийственный взгляд. И мгновение спустя пробормотала: – Ты ведь не шутишь, да?
Я закрыла глаза. Снова открыла.
– Значит, ты спятил. Черт! Слушай, мне сегодня исполнилось тридцать. Будь я ангелом, неужели бы не… хм… не догадалась об этом раньше? – Я повертела пальцами у него под носом. – Вот, гляди! Где прекрасное золотое сияние? Где божественная музыка, а? – Я пожала плечами. – И где крылья? Крылья ведь стандартная принадлежность ангела. Разве нет?
Шант глядел на меня так, будто силился расшифровать каждое мое слово. Мне уже доводилось видеть такой взгляд у помешанных, когда они пытались совместить беспощадные факты со своим искаженным видением мира. Правда, мне не приходилось видеть, как этим занимается помешанный с крыльями. Крылатый человек, который выглядит как бог и называет меня ангелом.
– Ты – полукровка. Это единственное объяснение. – Шант провел рукой по волосам. – И сегодня, когда ты достигла зрелости, раах почуял тебя.
Еще хуже!
Как заставить сверхъестественное крылатое существо вернуться в приемный покой «Ривервью»? Я потерла виски кончиками пальцев. Не говоря о том, что первый этаж «Ривервью» выгорел дотла, я еще запала на вышеназванное существо и позволила ему унести меня по воздуху ко мне домой.
Прекра‑асно!
Более того, мне по‑прежнему до смерти хочется поцеловать этого свихнувшегося сукина сына.
Мне прямо‑таки не терпится потерять из‑за этого случая разрешение на работу.
– Ты действительно ангел, – Шант скрестил великолепные руки на воистину упоительной груди. – Доставь меня к своим родителям. Я это докажу.
– Мои родители умерли! – выпалила я и тут же зажала рот ладонью.
О господи!
Господи.
В памяти возникло лицо матери – как всегда неземное и прекрасное. И я увидела Амберд – крепость в облаках, округлые полуразрушенные башни.
Шаддай. Вот что говорила мать тогда, в горах. Приди сюда и позови шаддаев. Если ты воистину будешь нуждаться в их помощи – они тебя услышат.
Мои ноги стали ватными. Кое‑как добравшись до кушетки, и упала на нее и с открытым ртом уставилась на Шанта. Меня бросало одновременно в жар и в холод, и когда наконец я собралась с силами, чтобы заговорить, то не узнала собственный дрожащий голос:
– Амберд! Я не… Я не звала тебя. Мать говорила, что я могу подняться на гору, к крепости в облаках, но я этого не сделала. Как ты меня нашел?
Шант дотронулся ладонью до своей груди, и на миг я разглядела очертания вырезанного ножом феникса – рисунка, который при первой встрече с Шантом в «Ривервью» вызвал у меня такое потрясение.
На сей раз ощущение было иным. Рисунок казался неким подобием ответа или объяснения.
– Я исполнил долг чести, – пояснил Шант. Теперь в его голосе звучали понимание и скорбь. – Когда на Земле гибнет ангел, он может, пользуясь своей сутью, отправить послание одному из нас, своему защитнику, который не сумел его защитить, и мы обязаны исполнять его предсмертные просьбы.
Он низко опустил свою великолепную голову, а я постепенно осознавала, что мою мать убил не безвестный маньяк с ножом, а полоумный огненный демон. Раны, которые я увидела на ее груди, она нанесла себе сама – прежде чем испустила дух.
Это было письмо.
Послание шаддаям.
Вот почему Шант появился в моем кабинете и вот почему у него на груди был точно такой же рисунок. Точнее, память о нем. И о том послании. Должно быть, он сдался в руки полиции и медиков «скорой», потому что точно не знал, кого именно должен защищать, – только примерно знал, где я нахожусь.
– Много лет назад кто‑то связал меня обязательством перед тобой. – Изумрудные глаза Шанта так пьянили меня, что едва хватало сил смотреть на него. – Этот кто‑то хотел защитить тебя на тот случай, если раах узнают о твоем существовании на Земле и тебе будет угрожать опасность.
Он все глядел на меня, и в его чудных глазах бурлили чувства, которым я не могла подобрать название.
– Настал твой день рождения. Когда раах сумели тебя почуять, мы тоже узнали о твоем существовании, и я отправился уплатить долг. Скажи, знаешь ли ты, кто сделал тебе такой подарок?
Гортань сдавило, и мне пришлось раздирать челюсти, чтобы губы наконец зашевелились и выговорили ответ:
– Моя мать.
Затем в перерывах между долгими паузами я сумела рассказать Шанту, как она выглядела, какое армянское имя носила… и как умерла – избитая, в кровоподтеках, со сломанной шеей и фениксом, вырезанным на груди над самым сердцем.
Он кивнул, прикрыв глаза.
– Раах убили ее много лег назад. Я помню, как горевали все шаддай, когда мы получили ее предсмертное послание. Она долго жила на Земле, прячась ото всех, и мы гадали, что с ней стало… А потом случилась эта трагедия.
Я встала с кушетки, хоть и едва держалась на ногах – больше не в силах усидеть на месте.
– Но как вышло, что моя мать была ангелом? Она что, умерла? Вернулась на Землю с небес?
Взгляд зеленых глаз Шанта был ласков, словно он хотел утешить и поддержать меня на нелегком пути к познанию истины.
– Ангелы, Дач, вовсе не умершие люди. Это отдельное племя, они живут очень долго и даже вечно, если их не убьют или не ранят слишком тяжело.
Мне безумно хотелось, чтобы Шант подошел поближе, и он будто услышал мои мысли – сделал шаг, поднял руки, словно хотел коснуться меня, но тут же осадил себя и попятился. У меня нешуточно заныло в груди, так хотелось дотронуться до Шанта. Словно это прикосновение сделало бы мир целостным и ясным, а моя жизнь навсегда вернулась бы в привычную колею.
– В стародавние дни, когда небеса отделились от мира смертных, многие ангелы не вернулись на небо, – продолжал Шант, не сводя с меня глаз, и от этого взгляда меня бросало в жар. – Для шадцаев, моих сородичей, стало священным долгом всеми силами оберегать этих хрупких созданий, пожелавших остаться на Земле.
Пока все шло неплохо. Я уже начинала кое‑что соображать, пускай до сих пор не сумела ни понять Шанта, ни вновь заманить его в свои объятия.
