Романтика паранормальной любви 7 страница

– А что, людям и ангелам разрешается… хм… иметь дело друг с другом?

Задав этот вопрос, я сообразила, как он прозвучал, но тут же решила: наплевать. Я сейчас была настолько далека от связных, рассудительных мыслей и поступков, что этот вопрос нельзя было даже счесть смешным.

– Такое не в обычае, однако случается. – Взгляд Шанта стал еще жарче. Теперь он просто жег меня, словно обладатель этих зеленых глаз на самом деле был огненным монстром. – Влечение и любовь иногда приходят нежданными… и незваными. Как говорят люди, любовь с первого взгляда.

Кто бы спорил.

Он снова бесшумно приблизился ко мне, и сияние, исходившее от его кожи, убавило яркости, стало походить на рассеянный свет серебристой свечи. Грозный муж‑воитель исчез, и теперь я видела в нем только мужчину.

Огромного, источающего свет, но мужчину.

И бог ты мой, какого мужчину!

Мне казалось, что я сейчас растаю, как льдинка, но Шант опять остановился, замерев на расстоянии вытянутой руки.

«Хорошо ли поминать имя Божье, если ты наполовину ангел? Нет, я определенно схожу с ума».

– В отличие от шаддаев и других племен, ангелы при смешении крови не становятся отверженными, – прибавил Шант таким тоном, словно только сейчас вспомнил эту подробность и она его порадовала.

– А огненные твари? – спросила я не столько ради интереса, сколько для того, чтобы не ляпнуть что‑нибудь неподобающее. – Кто они такие, эти раах?

– Раах – демоны, которые некогда исполняли волю Создателя, а теперь ради собственного удовольствия охотятся на ангелов. – Лицо Шанта окаменело, и он снова преобразился в грозного мужа‑воителя – так стремительно, что мне захотелось завизжать. – Вот почему ради твоей безопасности я должен призвать для тебя из Амберда другого защитника, дабы он служил тебе здесь, на Земле.

Уперев руки в бедра, я подалась к нему, не уверенная, что правильно его поняла.

– Другого защитника?! А я думала, что мой шаддай – это ты.

– Я… я больше не могу быть твоим защитником. – Шант отвел взгляд. В странном свете, который излучала его кожа, было трудно что‑то разглядеть наверняка, но мне показалось, что он краснеет. – Это было бы… неподобающе.

– Почему?! – выкрикнула я, не испытывая ни тени смущения.

Шант, не ожидавший такого крика, вздрогнул и прямо взглянул на меня.

И я прочла ответ на его лице.

Он хочет меня.

К горлу подкатил тугой горячий комок.

По какой‑то причине Шант считает свое желание неуместным.

Но он хочет меня!

Быть может, у шадцаев есть свой этический кодекс, как у психиатров в отношениях с пациентами. Вероятно, есть и другая причина – тайная, мистическая или даже ужасная.

Сейчас мне на это было начхать.

– Дач, я не могу остаться с тобой, – сказал Шант, но я уже шла к нему, и он даже не пытался отступить.

– К черту!

Прежде чем Шант успел что‑то возразить, я обвила руками его шею и поцеловала.

И еще раз поцеловала.

И продолжала целовать.

И это…

Ангелы или не ангелы, крылатые парни трехсот шести лет от роду и все демоны во вселенной…

Это было божественно.

У его губ был привкус чистой воды, свежего воздуха и горячей корицы. Он был теплым и сильным, именно таким, какого мне всегда хотелось обнимать, прижимать к себе, гладить.

Шант ответил на поцелуй с той силой и страстью, о которой я втайне грезила, но которой вовсе не ожидала. Он сжимал меня в объятиях, и наши губы сливались. Он так стонал, наслаждаясь поцелуем, что эхо его стона отзывалось у меня в горле и груди. Его ладони ласкали мою талию, бедра, затем скользнули ниже и прижали меня к нему. Я ясно ощутила, чего именно он хочет и насколько сильно.

Все мое тело отозвалось этому желанию, и жар, вспыхнувший во мне, разгорелся еще сильнее, когда в него влилась сила моего желания.

Шант на короткий миг отстранился и, прижавшись губами к моему уху, прошептал:

– Ты все изменила.

Я попыталась вздохнуть и, когда мне это наконец удалось, только и сумела выговорить в ответ:

– Хорошо.

В его улыбке читались страсть, радость и печаль одновременно. Мое сердце сжималось, когда я всматривалась в каждую черточку его лица и надеялась, что никогда не забуду увиденного.

Когда Шант подхватил меня на руки, мне почудилось, будто я снова лечу – в спальню, к кровати.

А потом мы вместе воспарили туда, где я уже и не чаяла побывать.

 

Глава 6

 

Ничто. Не. Меняется.

Я проснулась одна.

Нагая.

Сладостно изнуренная.

Приятно опустошенная.

Но – одна.

Если не считать рослой рыжеволосой амазонки с мечом, которая сидела в кресле у двери в спальню. На ней были джинсы и футболка, и когда она повернулась ко мне спиной, чтобы убрать меч в ножны, под натянувшейся белой тканью футболки стали заметны два высоких длинных бугра.

– Я – Гури, – сообщила амазонка. Таким голосом могла бы говорить женщина‑терминатор, боевая подруга Арнольда Шварценеггера. Скучающая женщина‑терминатор. – Я здесь, чтобы защищать тебя. Я…

– Шаддай, – закончила я за нее и, отвернувшись к стене, натянула одеяло на голову.

Чертовски верно сказано: ничто не меняется… И псих уж точно не изменится. Я продрогла до костей, и меня затрясло. Потом мне захотелось заплакать.

Нет, неправда. Мне захотелось завопить. Потребовать, чтобы рыжая доставила меня к Шанту.

Вместо этого я уткнулась лицом в подушку и крепко стиснула зубы. Мне стало страшно.

Что сделают с ним за то, что он нарушил обычай своего племени? Кажется, он что‑то говорил про отверженных… Господи, какой же эгоистичной сукой я была! Эгоистичной сукой, которая вот‑вот заревет белугой.

Прекрати. Прекрати, прекрати.

Зазвонил телефон. Наверное, звонят из «Ривервью». Или полиция. Или те и другие. Не обращая внимания на звонок, я перекатилась, рывком села, старательно придерживая одеяло у подбородка.

– Эй, терминаторша! Хочешь подраться?

Гури уставилась на меня. На ее бесстрастной физиономии ясно читалось: «Расчету не подлежит». И она снова приняла скучающий вид.

Я встала с постели, натянула джинсы и футболку – только черную – и протиснулась мимо Гури в скудно обставленную гостиную. Почти весь пол в этой комнате был вместо ковра устлан гимнастическими матами. Пройдя по мягкому синему пластику, я остановилась в самом центре гостиной. Повернувшись лицом к терминаторше, я приняла классическую стойку сайокана – руки подняты, ноги расставлены – и жестом поманила ее к себе.

Уголки ее губ изогнулись в усмешке. Скучающий вид исчез.

А затем она меня хорошенько отметелила.

Раз пять или шесть. Может быть, и семь.

Я сбилась со счета где‑то между вывихнутым плечом и раной на подбородке, которую потребовалось зашить, потому что я ни за что на свете не позволила бы Гури себя лечить.

Я ее к себе не подпущу.

Я больше никого к себе не подпущу.

Кроме Шанта.

Если я с ним еще когда‑нибудь встречусь.

И если сразу не прикончу его за то, что он заставил меня поверить в любовь с первого взгляда, а пока я спала, исчез, точно сладкое видение.

 

Глава 7

 

Моя жизнь превратилась в череду спаррингов с Гури (и заботы о том, чтобы сохранить целыми все зубы). Такой вот оригинальный способ чахнуть по потерянной любви. Чем больше костей я ломала или рисковала сломать, тем легче мне становилось. Примерно минут на пять.

Кроме того, мне пришлось отвечать на вопросы представителей полиции, ФБР, ЦРУ, МВБ и еще десятка других незнакомых аббревиатур о «нападении террористов на „Ривервью“». Да, и еще долго убеждать администрацию больницы, что пациент, с которым я работала, когда в приемном покое произошел взрыв, попросту сбежал, целый и невредимый.

О да, сбежал.

И уж конечно, не в мою постель.

На ремонт и приведение в порядок приемного покоя ушел месяц, но когда это было сделано, мне хватило ума вернуться на работу, хотя моя защитница уверяла, будто шаддай способны обеспечить меня таким количеством золота, что я смогу снять пентхаус, если захочу. Гури пришлось объявить частным телохранителем, которого после нападения террористов наняли мои (несуществующие) родные.

К чести терминаторши, она рассказала мне все о моих ангельских способностях: улучшенные боевые качества, умение ненадолго отразить огонь, скорость, эмпатия, предвидение и, само собой, дар притягивать демонов. Фу‑ты ну‑ты! Не такое уж великое могущество унаследовала я от своей матери. Впрочем, надо радоваться и тому, что я не окажусь совсем беспомощной, если по мою душу снова явится раах.

– О чем ты сейчас думаешь? – спросила Гури, глядя, как я подношу к губам чашку с традиционным предрассветным «Старбакс Верона».

Было три часа ночи, среда, и миновало почти четыре месяца с моей встречи с раах… и с Шантом. Гури удобно устроилась на своем привычном месте за дверью кабинета. На ней были джинсы и ярко‑красная футболка – почти под цвет рыжих волос. На груди красовался больничный бейджик с именем. Секретарша ночной смены вышла на пенсию, замену ей пока не нашли, медсестру и санитара вызвали по какому‑то экстренному случаю наверх, так что мы были одни.

– О чем я сейчас думаю? – Я сделала глоток восхитительного кофе с привкусом шоколада и вынудила себя посмотреть ей прямо в глаза. – Так, об одной сволочи.

– О мужчине, – заключила Гури уверенно и не так бесстрастно, как обычно. За то время, что мы провели вместе, в ней все чаще проявлялись человеческие черты.

Я метнула на нее неприязненный взгляд и ничего не ответила.

– Этот мужчина был твоим возлюбленным? – Казалось, Гури забавляется – точно мы играли в какую‑то игру. – Он говорил, что любит тебя?

Неприязнь в моем взгляде сменилась злостью, и я сползла ниже по скрипучему больничному креслу.

– Нет.

Гури пожала плечами:

– Тогда говорил ли он, что ты хороша в постели?

Мне захотелось влепить ей пощечину, но это привело бы лишь к спаррингу и поломке казенной мебели.

– Нет.

– Что же он тогда тебе говорил, раз ты сейчас называешь его сволочью?

Я взяла чашку с кофе, отпила глоток, наполнив рот густой шоколадной жидкостью, и попыталась восстановить в памяти события той ночи – насколько хватило духу. Я проделывала это уже тысячу раз. А может быть, и десять тысяч раз. Перебирала в памяти все слова. Все волнующие и упоительно чувственные жесты.

Решив наконец, что я уже в состоянии говорить, я посмотрела в глаза Гури.

– Он сказал… Он сказал, что я все изменила.

Веселость на лице Гури сменилась потрясением. Поднявшись со стула, она вошла в кабинет и обеими руками оперлась на мой стол, растолкав во все стороны стопки бумаг.

– Шант! – прошептала она. И прежде чем я успела что‑то возразить, добавила: – Дач, тебе нужно было рассказать мне об этом раньше.

Я отвела взгляд:

– Мне нечего рассказывать.

– Ты покрываешь его.

Настала моя очередь пожимать плечами.

– Если любишь его, ты должна ему об этом сказать. – В голосе Гури звучала непреклонная уверенность, и я, искоса взглянув на нее, увидела, что ее лицо выражает ту же непреклонность.

Мне опять захотелось ее поколотить… Правда, до сих пор ни разу не удавалось воплотить это желание в жизнь.

– Никого я не покрываю, – проворчала я, снова придвигая к себе бумаги. – Просто так нельзя. Искать новой встречи с ним – безумие. – И прибавила тише, на сей раз, безусловно, честнее: – Я не хочу, чтобы с ним случилось что‑то ужасное.

Гурн склонила голову набок, словно перерабатывая информацию, и в этом движении стала как две капли воды похожа на терминатора.

– А почему ты, Дач Бреннан, решила, что быть с тобой так ужасно?

 

Глава 8

 

– Гури, это плохая идея. – Я подтянула повыше ворот кожаной куртки, прикрывая лицо и шею от порывов ветра. Глаза у меня слезились. – Если он так поступит, то уже никогда не сможет сюда вернуться. А я понятия не имею, что у нас с ним выйдет, и выйдет ли вообще.

Терминаторшу, судя по всему, ветер не донимал. Она даже не набросила куртку поверх майки, и когда сейчас скрестила руки на груди, стало видно, как перекатываются ее мускулы.

– Бывает участь и горше изгнания. Например, жить вечно без того, кто завладел твоим, сердцем.

Хоть мое собственное сердце сбилось с ритма, откликаясь на эти слова, я лишь выразительно закатила гдаза к небу:

– Мы просто переспали. И ничем таким я не завладела.

Гури рассмеялась мне в лицо.

У меня зачесались кулаки, но, поразмыслив, я решила, что, если Шант и впрямь явится из потаенного портала, который, по заверениям Гури, находится в руинах Амберда, вряд ли мне захочется встречать его с подбитым глазом…

Путешествие в Армению заняло у нас около недели. Гури летела, неся меня на руках, мы устраивали привалы на разных островах, в городах и городишках. Настоящий подвиг, что за все это время одна из нас не прикончила другую.

Гора Арагац оказалась почти такой, как в моих детских воспоминаниях: бывший вулкан, весь покрытый провалами, полостями и кратерами. Зелени в это время года здесь было мало, ледяной ветер злобно завывал между плоской полосой камней и травы, на которой мы стояли, и руинами, бывшими целью нашего путешествия. Солнечный свет заливал очертания Амберда, а вдалеке, у горизонта по ясному небу мчались тучи. Вся эта картина словно сошла с сувенирной открытки, и у меня перехватило дыхание, когда я отчетливо вспомнила, как стояла в этом самом месте со своей прекрасной – ангельски прекрасной – матерью.

Шаддай. Приди сюда и позови шаддаев. Если ты воистину будешь нуждаться в их помощи, они тебя услышат.

– Шант, – прошептала я, и сердце сжалось так мучительно, что я, неотрывно глядя на руины округлых башен, была вынуждена сдерживать рыдания. В глубине души мне отчаянно хотелось, чтобы он сейчас вынырнул из нагромождения камней и бросился ко мне… В то же время часть моей души, не пораженная эгоизмом, надеялась, что этого не произойдет.

Гури сказала, что если Шант придет сюда, тем самым откажется от права вернуться в Амберд и перестанет быть защитником. Хотя я нисколько не сомневалась, что он будет защищать меня до последнего вздоха, до последней капли крови и силы. Но ведь он так многого лишится при этом – своего народа, жизни, предназначения. И все это ради призрачного, неуловимого шанса. Что и как у нас сложится, неясно. Вероятно, он посмотрит на меня утром, на трезвую голову… и с диким воплем улетит прочь.

Я помотала головой, изо всех сил стараясь сдержать слезы.

– Я не стою такой жертвы.

– Это, думается мне, решать Шанту, – сдержанно и почти отрешенно проговорила Гури. – Честь вынудила его дать право сделать первый шаг тебе, но этот шаг уже сделан. Дач, ты наполовину ангел. Тебе суждено прожить очень долго. Вы с Шантом могли бы провести вместе немало прекрасных лет.

– Он не придет. – Я до рези в глазах всматривалась во все трещинки древних руин. – И пускай не приходит!

Когда тугой комок в горле стал уже совсем нестерпимым, я отвернулась от Гури, чтобы без помех выплакаться. Она схватила меня за талию, и я развернулась, взмахнув рукой, чтобы нанести первый удар.

Только это была не Гури.

А Шант.

Мое сердце забилось с такой силой, что я едва не вскрикнула.

Шант перехватил мою занесенную руку и поймал другую, которой я намеревалась влепить ему пощечину за то, что покинул меня, не сказав ни слова.

Теперь он крепко держал меня за запястья, и это мгновение растянулось на целую вечность. Зеленые глаза Шанта потемнели от напряжения. От него все так же пахло чистотой и свежестью, смешанными с корицей и толикой гвоздики. И на нем опять были только джинсы – ни рубашки, ни обуви. Его черные волосы вились на горном ветру, но мне больше не было холодно, и морозный воздух не обжигал щеки.

Было только одно – его руки.

Такие сильные.

Такие теплые.

Он здесь. И это не сон. Я позвала, и он пришел. Хотя мы провели вместе только часть дня и ночи, он казался сейчас таким знакомым и естественным, словно в головоломке моей жизни с характерным щелчком лег на место единственный недостающий кусочек. Как же пуста и бессмысленна была бы моя прежняя жизнь, если бы я решила жить дальше, не попытавшись увидеться с ним! Эта истина поразила меня так внезапно и сильно, что у меня задрожали губы.

Шант рывком притянул меня к себе, и мы, залитые горным солнцем, прильнули друг к другу.

Затем, прежде чем я успела разреветься, как последняя дура, Шант выпустил мои руки, заключил меня в могучие объятия и поцеловал.

От этого чистого, жаркого поцелуя у меня перехватило дыхание и голова окончательно пошла кругом. Я была свободна и одновременно в плену, в безопасности и под смертельной угрозой. Я чувствовала себя живой! А когда он касался меня, становилась вечной. Наверное, во всем мире теперь так же тепло и ясно, как здесь сейчас… И для меня отныне не важно, день вокруг или ночь.

Шант прихватил губами мою нижнюю губу, затем принялся целовать мочку уха, затылок и наконец спустился ниже, к восхитительному местечку между плечом и шеей. Щекотная дрожь пробежала по всему телу, и я рассмеялась, запустив пальцы в его черные шелковистые кудри.

Шант поднял голову и посмотрел на меня, испытующе заглянул в мою душу, без единого слова задав десяток вопросов.

У меня был ответ на все вопросы – только один ответ.

Думаю, я поняла это, когда увидела Шанта, а может быть, позже, у меня дома, когда он наконец прикоснулся ко мне. Просто у меня, в отличие от самого Шанта, не хватило смелости произнести это вслух.

– Ты… – прошептала я, поцеловала его и, чуть отстранившись, заглянула в его влажные изумрудно‑зеленые глаза. – Ты все изменил!

 

 

АНЯ БАСТ

Обретение

 

Она может потерять ребенка. Господи, нет! Только бы это не повторилось! Ее сердце такого не выдержит. Остановившись у дерева, Лили вдохнула стылый воздух ранней зимы. Не нужен волчий нюх, чтобы понять: близится нешуточный снегопад. С каждым шагом по пути на гору Элгонкинн страх, терзавший Лили, взмывал до небес. Пока ей удавалось справиться с этим чувством, и он прибавлял ей сил, но это продлится недолго. Больше всего на свете Лили ненавидела бессилие перед обстоятельствами, угрожающими тем, кто ей дорог… А этот мальчик ей очень дорог.

Опавшие листья зашуршали под лапами оборотня, который сопровождал Лили. Мак, крупный волк с серебристо‑серой шерстью, подошел к ней и остановился рядом. Поднял морду, принюхиваясь и выискивая в запахе приближавшегося снегопада след Кейси – пропавшего мальчика, на поиски которого они отправились. Кейси бесследно исчез в лесу три дня назад. Его родители были вне себя от страха, но, следуя приказу вожака стаи, согласились, чтобы поисками ребенка занялся Мак. Стая послала за Кейси только одного волка, и это говорило о том, как оборотни полагаются на мальчика… Или, быть может, о том, что они почти не надеются его отыскать.

Лили, опытная медсестра, вызвалась сопровождать Мака. Вскоре им придется искать укрытие, иначе несдобровать уже всем троим. Больше всего Лили беспокоилась о мальчике. Кейси исполнилось пятнадцать лет – с точки зрения стаи, уже мужчина, способный позаботиться о себе, но у Лили была своя, человеческая точка зрения. Вероятно, повлияло ее собственное прошлое, и Кейси казался ей моложе.

Лили хорошо его знала. Она немало потрудилась на общественных началах для школьной системы оборотней с горы Элгонкинн. Кейси был типичной бета‑особью: не слишком силен, но и слабаком его не назовешь. Как любой подросток, он любил музыку и девчонок. А еще обожал читать, но предпочитал не распространяться об этом среди ровесников. Лили тайком и в изобилии снабжала его романами фэнтези. Особенно Кейси пришлись по вкусу книги о вампирах, волколаках и других сверхъестественных существах. Когда Лили думала о том, что этот мальчик сейчас бродит где‑то один‑одинешенек, ее сердце сжималось от страха.

Волк, которого стая отправила на поиски, был настоящим волком‑одиночкой. Макмиллан Харди считался в стае лучшим следопытом, к тому же был телепатом, а этим свойством обладали далеко не все оборотни. Он часто работал вместе с лесничими горы Элгонкинн, что было редкостью, если учесть прохладные – да что там, натянутые отношения между людьми и оборотнями. Лили уже доводилось работать с Маком, и она относилась к нему с большим уважением.

Мак выглядел внушительно: широкоплечий, мускулистый, способный у любого отбить охоту с собой связываться. Красавцем его сложно было назвать, и все же он излучал какое‑то неуловимое обаяние. У него были темно‑каштановые волосы и живые и умные карие глаза. И хотя он обладал большой физической силой, Лили не раз доводилось замечать в нем непривычную для силача мягкость. Несмотря на то что он жил отдельно от стаи, дорожил Кейси не меньше, чем Лили.

Одним словом, Мак был живой загадкой, и Лили неодолимо влекло к нему, потому что ее всегда интересовали оборотни.

Когда Лили была ребенком, оборотням пришлось заявить о своем существовании – после того как одного волка засняли на видео в момент превращения. Понятно, что человечество впало в панику. Однако волков и волчьих стай было так мало, что они оказались практически беззащитны перед людьми. На пути линчующих толп с вилами и ученых со скальпелями наперевес встала небольшая группа борцов за равноправие. Родители Лили участвовали в этом движении.

Раньше сверхъестественные существа были излюбленными персонажами книг и кинофильмов, но, после того как стало известно, что оборотни существуют на самом деле, все изменилось. Некоторые люди, такие как Лили, относились к оборотням с симпатией и интересом, но большинство их боялось.

Впрочем, у Лили имелась веская причина считать, что люди намного кровожаднее волков.

Настоящее счастье, что волки к тому времени отгородились от человеческого общества, поселившись в глухих местах, где можно было не скрывать своей истинной природы. Они и прежде тесно не общались с людьми, и сейчас придерживались той же политики. Правда, оборотней это устраивало. Появление смешанного потомства оказалось невозможным: судя по всему, люди и оборотни достаточно близки биологически, чтобы заниматься сексом, но не могли зачать детей. Поэтому правительство взяло большую часть территорий, где существовали волчьи общины, под федеральную защиту, и оборотни жили там относительно спокойно.

Хотя скорее это было сделано для того, чтобы изолировать их от людей.

– Есть новости? – выдохнула Лили. Ее хриплый голос дрожал от беспокойства за мальчика и от страха перед надвигающейся бурей.

Пока нет.

Лили наблюдала за Маком и давно заметила, что он выискивает телепатические следы Кейси. Если мальчик сможет сообщить, где находится, это облегчит поиски, не говоря о том, как здорово будет узнать, что он вообще жив. Элгонкинн – безжалостная гора, она погубила немало опытных путешественников.

Лили на миг зажмурилась, потом решительно сбросила с плеча рюкзак и нашарила там перчатки потеплее, в сотый раз сожалея о том, что у нее, в отличие от Мака, нет густой теплой шерсти.

Мак выбежал на прогалину и потрусил дальше. Куда именно, Лили понятия не имела. Общительностью он не отличался, зато был отменным следопытом – наверняка знал, что делает.

Порыв ветра хлестнул ее по лицу, отчего перехватило дыхание. Мак уже скрылся за вершиной холма.

– Эй! – пронзительно крикнула Лили. – Я, между прочим, человек и не смогу идти в такую бурю!

Мак оглянулся, царственно склонив набок красивую голову, и без единого слова потрусил дальше, в девственную глушь.

Замечательно!

Вздохнув, Лили двинулась следом – желание отыскать мальчика было сильнее опасений за свою жизнь. Она шла навстречу ветру. Теперь он дул со всей силы и больно хлестал ее по немеющим щекам. Мелкие льдинки покрыли лицо и одежду Лили, словно серебристая металлическая чешуя, и все сильнее становился стылый запах снега. Когда ветер со снегом бьет в лицо, приходится щуриться, и в какой‑то момент от напряжения темнеет в глазах. Для Лили этот момент давно наступил и прошел. Оттого что приходилось идти против ветра, разболелась голова.

Мак неизменно держался впереди, не столько заботясь о ней, сколько, по всей вероятности, избегая ее общества. Лили не видела в этом ничего личного: Мак старательно избегал любого общества. К тому же она, черт возьми, человек… Хотя можно побиться об заклад, что Маку нет до этого ни малейшего дела. С другой стороны, ему была присуща поразительная заботливость… Если, конечно, знать, что он вообще на такое способен. Эту черту Лили отметила в тех незначительных поступках, которые Мак иногда совершал в Поселке. Например, сопровождал какую‑нибудь старушку до магазина или отгонял от щуплого школьника хулиганов. Сейчас он был целиком поглощен поисками мальчика, и это вызывало у Лили восхищение. Впрочем, она и так всегда восхищалась Маком.

Чтобы стать волком‑одиночкой и противопоставить себя стае, нужно быть сильным. Чтобы добиться независимости, нужно быть сильнее альфа‑особи – вожака стаи, поскольку твоя независимость несет угрозу всему обществу.

Нечто подобное произошло с Лили.

Ее друзья и родные были бы потрясены тем, как много ей известно про оборотней. Лили понимала, что это неприемлемо, но оборотни ее привлекали. Так было всегда – с тех пор как ей исполнилось восемь, а мир узнал о существовании оборотней. Именно по этой причине Лили выбрала профессию медсестры и стала работать с лесничими горы Элгонкинн и местной стаей. Она была одной из немногочисленных медиков‑людей, которые пожелали иметь дело с оборотнями. Именно Лили и ее коллеги теснее всего сотрудничали с семью волчьими стаями, разбросанными по всей стране. Самой крупной была стая горы Элгонкинн. По этой причине Лили стала почти отверженной среди людей. На званых обедах, которых она старалась избегать, ей доставалось немало косых взглядов и ничуть не меньше глупых вопросов и реплик.

– Это правда, что вожак стаи имеет право на любую самку?

– Говорят, они никогда не упускают случая полакомиться человечиной!

– Когда оборотень превращается из волка в человека, он совершенно голый, словно только что на свет родился. И ведь им на это наплевать! Бесстыжие твари!

– Они занимаются кровосмешением, ведь люди для этого не подходят. И слава богу!

Большинство этих легенд не имело ничего общего с истиной, но Лили никогда не переубеждала болтунов. Люди ревностно хранили свои ложные представления об оборотнях – ведь эта ложь являлась оправданием их «праведного» гнева.

Мак остановился, пару секунд подождал, пока Лили нагонит его, и двинулся дальше. Ему наверняка было нелегко приноравливаться к ее медленному ходу, однако он не выказывал ни малейшего недовольства. Под сапогами Лили хрустели обледеневшие ветки, запах снега нарастал. Ее куртка громко шуршала в такт шагам.

Внезапно Мак замер на вершине холма и задрал морду к небу.

Лили кое‑как вскарабкалась на холм и, тяжело дыша, без сил рухнула на колени рядом с огромным волком.

– Ты что‑то нашел?

Мак не шелохнулся и вообще никак не отреагировал на ее присутствие.

Услышал.

«Наверное, телепатически», – подумала Лили.

Уже не слышу. Пойдем, тебе нужно добраться до укрытия.

И Мак, следуя волчьему инстинкту, потрусил вперед. Лили через силу поднялась на ноги и побрела следом. Ледяной ветер обжигал лицо, пробирал до костей и раздирал легкие.

Мелкие льдинки превратились в снежные хлопья, и снегопад явно усиливался. Окружающий мир превратился в белую пелену, от которой саднило глаза, а жгучая боль в голове расползалась, словно пролившаяся из колбы кислота.

Лили остановилась на краю замерзшего озера – буквально на минутку, чтобы перевести дух, – и смотрела, как Мак пересекает озеро. Он уверенно скользил по гладкому льду, и вокруг его лап образовывались мелкие снежные вихри. Он прибавил скорость, и ей придется напрячь последние силы, чтобы не слишком отстать. Лили, как могла, отогнала усталость и двинулась вперед. Может, Мак прибавил ходу, потому что учуял след мальчика – физический или телепатический? При мысли об этом Лили перебросила увесистый рюкзак на спину и зашагала быстрее. Лед хрустел под ее сапогами, ветер задувал под края тяжелого капюшона. Чем дольше они будут искать мальчика, тем больше вероятность, что он погибнет.

На середине озера лед затрещал у нее под ногами.

Лили замерла, застыв от ужаса. Мак, убежавший далеко вперед, тоже остановился, обернулся и уставился на нее.

Снова треск.

– Мак! – не крикнула, а едва прошептала Лили, боясь, что от крика лед окончательно разойдется под ногами. Боже, какая чушь. – Мак!

Проклятие! Она‑то была уверена, что лед достаточно крепкий. Ей даже в голову не пришло, что озеро могло не замерзнуть целиком.

Надо двигаться. Двигаться. Может, так удастся проскочить опасное место. Осторожно, шаг за шагом Лили двинулась дальше.

Раздался оглушительный треск.

Лили закричала и рухнула в полынью. Ледяная вода сомкнулась над головой, сдавила горло и грудь. На долю секунды Лили оцепенела, а потом в ужасе начала барахтаться – ее охватила паника. В голове не осталось ни одной мысли – их унес нестерпимый холод.