РПЦ — интеллектуальная кормилица русского самодержавия 9 страница

¹ Флоровский Г. В. Указ. соч. С. 115.

² Байбурова Р. М. Московские масоны эпохи Просвещения — русские интеллигенты
XVIII века // Русская интеллигенция. История и судьба. М., 1999. С. 243-250.

294

Глава 3. ПОКОЛЕНИЯ ДВОРЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

3.2. ЕКАТЕРИНИНСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

295

 

что он молит «всещедрого Бога», чтобы «во всем мире были христиане таковые, как Новиков»¹.

Можно сделать вывод, что масоны — родоначальники этической субкультурной традиции в русской интеллигенции, получившей про­должение в этико-политической и этико-просветительской субкультурах XIX века (см. рис. 1.1). Историк русской философии В. В. Зеньковский справедливо отметил: «В русском масонстве формировались все основные черты будущей "передовой" интеллигенции — на первом месте здесь примат морали и сознание долга служить обществу, вообще практический идеализм»².

Характеристика интеллектного слоя екатерининской России будет неполна, если не отдать должное блестящей плеяде воинов-интеллек­туалов, иногда именуемых «военной интеллигенцией». Достаточно назвать фельдмаршала П. А. Румянцева, фельдмаршала светлейшего князя Г. А. Потемкина, генералиссимуса А. В. Суворова. Эти прослав­ленные военачальники владели высшими чинами и орденами Российской империи, но обладали ли они интеллигентностью? Современники оста­вили восторженные отзывы об интеллектно-нравственных качествах наших героев. Например, о П. А. Румянцеве писали: «Он обладает очень серьезным и весьма обширным образованием, высоким умом, удивитель­ною памятью, здравым суждением, большою твердостью и искусством внушать к себе уважение. Я не знаю человека, беседа с которым была бы более интересна и привлекательна» (А. Ф. Ланжерон)³. Принц де Линь отзывался о Г. А. Потемкине так: «Гений, потом гений, и еще гений; природный ум, превосходная память, возвышенность души, коварство без злобы, хитрость без лукавства, счастливая смесь причуд, чрезвычай­ная тонкость, дар угадывать то, чего он сам не знает, и величайшее по­знание людей»⁴. Если объединить эти описания, получится словесный портрет Суворова.

Ясно, что людей такого рода невозможно исключить из интеллектно­го слоя, точнее, интеллектной элиты русского народа, но вместе с тем их нельзя причислить к интеллигенции, потому что их профессия состоит в том, чтобы наилучшим образом чинить насилие, разрушение и человеко-

¹  Звозников А. А. Романтизм и христианство в русской литературе XIX века. Минск, 2001.
С. 57.

²  Зеньковский В. В. История русской философии: в 4 т. М, 1991. Т. 1. С. 108.

⁵ Фельдмаршал Румянцев. Документы, письма, воспоминания / сост. А. П. Капитонов. М, 2001. С. 15.

⁴ Г. А. Потемкин. От вахмистра до фельдмаршала. Воспоминания. Дневники. Письма. М., 2002. С. 253.

убийство. Профессиональное самоопределение воина предопределяет интолерантность его этического самоопределения. Кроткий солдат, не способный пролить чужую кровь, профессионально непригоден. Значит, «военной интеллигенции» быть не может, могут быть только «военные интеллектуалы». Воины-интеллектуалы могут быть эгоистами или аль­труистами. Эгоисты — профессиональные военные, движимые честолю­бием, тщеславием, корыстью; альтруисты — воины, взявшие в руки оружие из чувства долга, ради обороны и защиты, ради справедливости и благополучия (славы?) Отечества. Матушка государыня успешно вела агрессивные, экспансионистские войны, в результате которых была со­здана могущественная империя — предмет патриотической гордости россиян. Гордясь славою предков, не будем забывать, что славные побе­ды на суше и на море стали возможны не только благодаря мужеству и стойкости «чудо-богатырей», русских солдат, но и благодаря «екатери­нинским орлам» — профессиональным воинам-интеллектуалам.

3.2.4. Интеллигенты-книжники века Просвещения

Науки столь размножились, а человеки под столь различными видами умеют скрывать себя, что недостанет века нашего, чтобы всему научить­ся и так познать людей, чтобы ими не быть обма-нуту; почему век живи, век учись.

Н. Новиков. Пословицы российские

В конце екатерининского царствования возник такой социокультурный феномен, как аристократическая усадьба, приют «усадебного библио­фильства». Среди высшего света распространилась мода на житье на лоне Природы, которое воспевали Г. Державин, В. Капнист, Н. Карамзин. Идеализируется образ просвещенного отшельника, отвергнувшего сто­личную суету и обитающего в кругу семьи, друзей и приветливых кре­стьян, обожающих своего господина, как отца. Аристократические усадьбы строились известными архитекторами, их оформляли русские и зарубежные художники и декораторы. Важное место отводилось библио­ теке, где собирались произведения зарубежных просветителей, обяза­тельно — Вольтера и Дидро, и сочинения отечественных авторов—Ломо­носова и Сумарокова, Хераскова и Фонвизина, Богдановича и Державина, которые показывали, что хозяин — любитель «книжного просвещения». Книги русских и французских «властителей дум», влияли на разум и воображение молодого поколения дворянских аристократов, которое

296

Глава 3. ПОКОЛЕНИЯ ДВОРЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

3.2. ЕКАТЕРИНИНСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

297

 

стало творцом и обитателем пушкинско-гоголевского золотого века дво­рянской культуры. Некоторые из «дворянских гнезд» музеефицированы, например Тригорское и Михайловское (пушкинские места), Мураново (Е. А. Баратынский и Ф. И. Тютчев), Премухино (семья Бакуниных), Измалково (Самарины), Красный Рог (А. А. Перовский и А. К. Толстой), краеведы и историки ратуют за восстановление других культурных па­мятников¹.

На мой взгляд, в качестве анахорета-книжника екатерининского по­коления можно назвать графа Д. П. Бутурлина (1763-1829). Будучи крестником самой Екатерины Великой, молодой граф мог рассчитывать на завидную карьеру, но в 22 года он вышел в отставку, поселился без­выездно в собственном московском доме и посвятил себя «библиофиль­скому отшельничеству». Будучи человеком, экономически независимым, европейски образованным и масоном по своим убеждениям, он собрал универсальную библиотеку, включающую «все лучшие книги в лучшем виде по всем отраслям знания». В отличие от многих аристократов-биб­лиофилов, Д. П. Бутурлин читал свои книги, цитируя слова Петрарки, что «нельзя держать книги закрытыми, словно в тюрьме, они должны переходить из библиотеки в память». В доме Бутурлина собирались не только богатые книголюбы, но и весь цвет просвещенного московско­го общества, включая семью Пушкиных и их 11-летнего сына Сашу. Во время пожара Москвы 1812 года бесценная библиотека сгорела².

Еще одним памятником любительского библиофильства века Просве­щения было собрание другого масона — П. К. Хлебникова (1733-1777), которое продолжили его потомки. Особенность этого собрания заключа­лась в том, что его составляли исключительно рукописи, книги и журна­лы, созданные в России. В нем Н. М. Карамзин обнаружил ранее не из­вестные летописи, которые использовал в своей «Истории государства Российского».

Бесценный вклад в русскую культуру внес А. Н. Мусин-Пушкин (1744-1817), член Российской академии и президент Академии художеств (1794-1799). В его собрании русских рукописей были Русская Правда Ярослава Мудрого, Поучение Владимира Мономаха, Слово о полку Иго-

¹  См., например: Мир русской усадьбы: очерки / отв. ред. Л. В. Иванова. М., 1995, где
описаны 22 усадьбы; Греч А. И. Венок усадьбам // Памятники Отечества. Альманах Все­
российского общества охраны памятников истории и культуры. М., 1995. Вып. 32, в котором
собраны 47 очерков, составленных заключенным А. Н. Гречем (1899-1936) в 1932 году
в Соловецком лагере особого назначения и чудом дошедших до наших дней.

²  Теория и история библиофильства в России: учеб. пособие / авт.-сост. В. А. Кислюк.
Челябинск, 2006. С. 58-60.

реве. Он успел издать Русскую Правду, Духовную Владимира Монома­ха и «Слово о полку Игореве» прежде, чем его коллекция сгорела во время московского пожара 1812 года (счастливо спаслась лишь Лаврен-тьевская летопись, хранящаяся ныне в Российской национальной биб­лиотеке).

Благородный дух Просвещения вдохновлял интеллигентов-книжников на грандиозные библиографические проекты, состоящие в разработке репертуара русской книги. Русская библиография гордится именами двух своих подвижников екатерининского поколения — Н. Н. Бантыш-Каменский (1737-1814) и епископ Дамаскин, в миру Д. Е. Семенов-Руднев (1737-1795). Первый составил картотеку, включающую более 4 тысяч описаний книг, напечатанных с конца XVII века по 1805 год включительно. Удалось опубликовать всего одну четвертую часть собран­ных источников, что считается большой удачей библиографа-любителя. Его коллеге Дамаскину повезло меньше. Трехтомный труд епископа «Библиотека Российская, или Сведение о всех книгах в России с начала типографий в свет вышедших», где учтены в хронологическом порядке и частично аннотированы русские книги с XVI века по 1785 год, так и остался в рукописи (в конце XIX в. было опубликовано менее трети об­щего массива описаний). Правда, оба труда были известны ученому сообществу и использовались им.

Ряды профессиональных библиотечных служителей в екатерининскую эпоху постоянно пополнялись, потому что возрастала библиотечная сеть. Главной научной и публичной библиотекой, можно сказать — на­ циональной библиотекой XVIII века, несомненно, была Академическая библиотека. Правда, ряды ее работников были весьма немногочислен­ны. По данным В. П. Леонова, сотрудниками Кунсткамеры и Академи­ческой библиотеки в течение всего столетия состояли в общей сложно­сти 77 персон. В том числе лишь 9 человек имели чин библиотекаря, унтер-библиотекаря или помощника библиотекаря, 4 были академиками, а остальные — переводчики, рисовальщики, студенты, ученики, рабочие и прочий вспомогательный персонал¹. Из библиотечных работников ека­терининского поколения к профессиональной библиотечной интеллигенции можно отнести, по моему мнению, Иоганна-Конрада Бакмейстера (унтер-библиотекарь, хранитель Кабинета редкостей, адъюнкт Академии наук, работал в Библиотеке и Кунсткамере с 1756 по 1788 г.). В 1770-е годы на французском и русском языках была издана его книга «Опыт о Библио­теке и Кабинете редкостей и истории натуральной Санкт-Петербургской

' Леонов В. П. Указ. соч. С. 219-221.

298

Глава 3. ПОКОЛЕНИЯ ДВОРЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНиИИ

3.2. ЕКАТЕРИНИНСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

299

 

Императорской академии наук». Бакмейстер дает краткий очерк развития библиотек в России, которые, по его словам, «суть истинные храмы муз. Из них всякого звания граждане могут почерпать познания по своему вкусу, дарованиям и упражнениям и помалу развивать их в обществе».

Помимо Академической библиотеки, к числу научных библиотек XVIII века относятся библиотеки Московского университета, Академии художеств, Вольного экономического общества. Их фонды в значительной степени состояли из книг, пожертвованных профессорами и академиками. Все они были открыты для образованной публики. Например, Библиотека Академии художеств предоставляла интересующимся различными искус­ствами все, «что каждый найдет для себя нужного или любопытству своему примечания достойного». Кроме того, на Урале и Алтае по ини­циативе инженеров-книголюбов были открыты общедоступные специаль­ные библиотеки, а в ряде губернских городов — Туле, Иркутске, Калу­ге — просвещенная общественность учредила публичные библиотеки¹. В качестве символов екатерининского поколения мне хочется назвать трех интеллигентов-гуманистов — Радищев, Державин, Карамзин. Александр Николаевич Радищев (1749-1802), выходец из старинно­го дворянского рода, получил прекрасное образование в петербургском Пажеском корпусе, затем в Лейпцигском университете. Успешно начал служебную карьеру и к 1790 году достиг поста управляющего Санкт-Петербургской таможней. Но чиновничья карьера не была главным смыслом его жизни; молодого альтруиста волновали философские и политические проблемы века Просвещения, с которыми он познакомил­ся в Лейпциге. Радищев стал поклонником теории «общественного дого­вора», противником деспотического самовластья, особое негодование вызывало у него крепостное право. Он предвидел два пути решения крестьянского вопроса: революционный (крестьянский бунт) и просве-тительско-реформационный. Будучи по гражданскому самоопределению либералом, Радищев, естественно, предпочитал второй путь и видел свою задачу в том, чтобы, «идя вслед Ломоносову» (напомню, что Ломоносову посвящен финал радищевского «Путешествия»), просвещать народ. Вольнолюбие Радищева общеизвестно:

О дар Небес благословенный, Источник всех великих дел, О вольность, вольность! дар бесценный! Позволь, чтоб раб тебя воспел.

Часто эти строки принимаются за призыв к восстанию (Екатерина именно так их и поняла), на самом деле Радищев имел в виду, что «Вольностью называть должно то, что все одинаким повинуются зако­нам». Трагическая судьба законопослушного либерала общеизвестна. В советское время как жертва самодержавия он котировался на звание «первого русского интеллигента» в свете субкультурно-народнической трактовки интеллигентности. Согласно нашим формулам А. Н. Радищев относится к общекультурным интеллигентам-гуманистам XVIII сто­летия.

Житие Гаврилы Романовича Державина (1743-1816) совпадает с екатерининским поколением не только хронологически, но и органи­чески в него включается. Лучший биограф певца Фелицы, поэт и лите­ратуровед В. Ф. Ходасевич (1886-1939) прекрасно выразил эту взаимосвязь: «Державин был одним из сподвижников Екатерины не только в насаж­дении просвещения, но и в области устроения государственного. Во дни Екатерины <...> всякая культурная деятельность, в том числе поэтическая, являлась прямым участием в созидании государства. Державин-поэт был таким же непосредственным строителем России, как и Державин-адми­нистратор. Поэтому можно сказать, что его стихи суть вовсе не документ эпохи, не отражение ее, а некая реальная часть ее содержания; не время Державина отразилось в его стихах, а сами они, в числе иных факторов, создали это время»'. Державин в «забавном русском слоге», фактически восславил интеллигентность под именем «киргиз-кайсацкой царицы» и, «истину царям с улыбкой говоря», стал одним из родоначальников про­свещенного литературоцентризма. Другим родоначальником литерату-роцентризма был Карамзин.

Жизнь и творчество Николая Михайловича Карамзина (1766-1826) выходит за хронологические рамки екатерининского поколения, в детстве ему пришлось столкнуться с бунтом Пугачева, а на склоне лет своих — стать свидетелем восстания декабристов. Он всегда сторонился государствен­ной службы и неизменно отвергал самые лестные предложения Алек­сандра I. В первую половину жизни молодой масон был гражданином «безумного и мудрого» (А. Н. Радищев) XVIII столетия, а вторая полови­на биографии отдана созданию иной культурно-исторической эпохи, которую мы назвали, может быть, не вполне справедливо, «пушкинско-гоголевской». Нельзя не согласиться с Ю. М. Лотманом, который в своем романе-реконструкции «Сотворение Карамзина» написал: «Карамзин завещал русской культуре не только свои произведения и не только

 

¹ Абрамов К. И. История библиотечного дела в России: учеб.-метод. пособие. М., 2000. С. 44-45.

¹ Ходасевич В. Ф. Державин. М., 1988. С. 250-251.

300

Глава 3. ПОКОЛЕНИЯ ДВОРЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

3.2. ЕКАТЕРИНИНСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

301

 

созданный им новый литературный язык — он завещал ей свой образ, свой человеческий облик, без которого в литературе пушкинской эпо­хи зияла бы ничем не заполнимая пустота»¹. Державин сказал о себе: «Я — связь времен», Карамзин мог бы с не меньшим основанием сказать то же самое. Они олицетворяют связь не между абстрактными «времена­ми», а между поколениями русской интеллигенции, благодаря тому, что оба являются особой категорией гуманистов — отечественными интел­ лигентами-книжниками.

Представителями вельможного библиофильства русского Просве­щения являются также П. П. Бекетов и Н. П. Румянцев. Благодаря крупному состоянию, полученному от отца, Платон Петрович Бекетов (1761-1836) смог посвятить себя библиофильской и издательской дея­тельности. Он собрал большую библиотеку славяно-русских рукописей и старинных книг, а также обширную коллекцию гравюр славных рос­сиян. Он завел у себя граверную мастерскую, где работали его крепост­ные крестьяне. Бекетов основал в Москве лучшую типографию того времени (1801-1812), в которой были напечатаны собрания сочинений Богдановича, Дмитриева, Хераскова, Жуковского, Карамзина и даже крамольного Радищева. Все издания отличались изяществом шрифтов, высоким качеством иллюстраций, обилием виньеток, заставок, концовок. Замечательными образцами книжного искусства стали выпущенные П. П. Бекетовым альбомы гравированных портретов «российских авто­ров» и «россиян знаменитых». Биографии 20 российских авторов были написаны Н. М. Карамзиным, который был близким другом просвещен­ного вельможи.

Николай Петрович Румянцев (1754-1826), сын «екатерининского орла» генерала-фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского, получил превосходное образование, сделал блестящую дипломатическую карьеру, пользовался особым доверием Александра I и в 1810-1814 годах носил звание государственного канцлера. Выйдя в отставку, он посвятил себя сбору книжных памятников и музейных раритетов, «чтоб внукам оживить деянья и мечты их предков». Среди иностранных изданий были более двухсот инкунабул и палеотипов, много других ценных изданий, приоб­ретенных во время многочисленных заграничных вояжей именитого

¹ Лотман Ю. М. Карамзин. СПб., 1997. С. 16. Не могу удержаться, чтобы не представить недавно опубликованную антологию: Карамзин: pro et contra / сост., вступ. ст. Л. А. Сап-ченко. СПб., 2006. (Русский путь). В книге собраны рассеянные по разным изданиям про­тиворечивые оценки личности и творчества Карамзина, данные корифеями русской лите­ратуры, критиками и историками за последние 200 лет. Она может служить прекрасным пособием для исследователей истории русской интеллигенции.

дипломата. В русской части собрания были ранние издания русских ле­тописей, произведения литераторов XVIII века, многочисленные книги по истории, естествознанию, технике.

Не ограничиваясь коллекционированием, Н. П. Румянцев объединил вокруг себя современных историков, филологов, интеллигентов-книжни­ков. Членами румянцевского кружка были известные интеллигенты-книж­ники Н. Н. Бантыш-Каменский, П. И. Кеппен, митрополит Евгений (Болховитинов), К. Ф. Калайдович, А. К. Востоков — всего более 50 че­ловек. Памятником просветительной деятельности кружка является из­дание ряда юридических документов XIII-XVII веков, в том числе «За­коны великого князя Иоанна Васильевича» и пр. Свою библиотеку и другие коллекции Румянцев завещал использовать для просвещения народа. Как известно, в 1831 году в особняке бывшего канцлера был открыт Румянцевский музей. В 1861 году сокровища музея были пере­везены в Москву, нуждавшуюся в городской общедоступной библиоте­ке. Библиотека, насчитывавшая к тому времени около 35 тысяч томов, была размещена в одном из архитектурных шедевров первопрестольной — Пашковом доме. Московский публичный и Румянцевский музей стал быстро пополняться за счет пожертвованных библиофильских собраний, и через три года его Библиотека насчитывала уже 100 тысяч единиц хранения.

П. П. Бекетова и Н. П. Румянцева, несомненно, можно отнести к ин­теллигентам-книжникам гуманистического типа. Подобные книжники-гуманисты сохранились и в XIX столетии. Представителями этого типа могут служить библиофилы Александр Дмитриевич Чертков (1789-1858) и Сергей Александрович Соболевский (1803-1870). Богатейшая биб­лиотека первого из них, насчитывавшая около 17 тысяч томов, до обра­зования в Публичной библиотеке отдела Rossica была единственным собранием такого рода. Чертков обладал энциклопедическими знаниями во многих областях науки. При этом скромность его была так велика, что многие светские знакомые и не подозревали о его всесторонней учености. Сосредоточенный и молчаливый эрудит охотно делился как своими по­знаниями, так и своей книжной сокровищницей. После смерти библио­фила его сын подарил библиотеку городу Москве, и она вошла составной частью в фонды Государственного исторического музея. Коллекция вто­рого, к сожалению, не сохранилась, она разошлась по различным евро­пейским книгохранилищам. Однако, по словам современного книговеда, «книжная сокровищница Соболевского, хотя и не была сохранена для России, сыграла в истории русской культуры свою роль, ибо корифеи этой великой эпохи русской литературы широко и постоянно пользовались ею.

302

Глава 3. ПОКОЛЕНИЯ ДВОРЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

3.3. ПУШКИНСКО-ГОГОЛЕВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

303

 

Соболевский носил книги Лермонтову, когда тот сидел под арестом за дуэль с де Брантом. Пушкин, работая над "Борисом Годуновым", поль­зовался редчайшим экземпляром записок Маржерета 1607 года, прина­длежавшим Соболевскому»'. Приведенные факты лишний раз свидетель­ствуют о том, что книжность во все времена служила основой русской интеллигентности.

3.3. ПУШКИНСКО-ГОГОЛЕВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Уточним хронологические рамки. Формирование ментальности пушкинско-гоголевского поколения, которое мы обозначили как фазу восхода, охватывает 1790-е — 1814 год, где историческими вехами слу­жат Французская революция и Наполеоновские войны. Этот период закономерно ознаменован конкуренцией новых веяний с ментальностью предыдущего екатерининского поколения (конфликт «отцов и детей»). Фаза расцвета, безусловного доминирования молодого поколения: 1815-1848 годы — от послевоенной эйфории до «цензурного террора» Николая I. Закат поколения можно датировать 1849-1861 годами, когда обветшавшую имперскую идеологию николаевской России начала теснить нарождающаяся ментальность нового, пореформенного поколения русской интеллигенции.

Конец XVIII — первая половина XIX века — замечательная куль­турно-историческая эпоха, не случайно названная «золотым веком дворянской культуры». Символами этой эпохи могут служить два гени­альных писателя — А. С. Пушкин и Н. В. Гоголь. Не лишне заметить, что самим современникам их век вовсе не казался «золотым». В 1834 году А. С. Пушкин начал писать статью «О ничтожестве литературы русской», упрекая ее в бездарном подражательстве. Однако мы, потомки, не можем согласиться с великим поэтом. С исторической дистанции хорошо вид­но, что интеллектно-этический потенциал, накопленный дворянским сословием в течение столетия интенсивной модернизации и просвещения, воплотился в шедеврах литературы и искусства, нравственных поисках и политическом вольномыслии. Началась новая культурно-историческая эпоха с новой, ранее не ведомой ментальностью. Соответственно изме-

нились условия жизнедеятельности русской интеллигенции. Отметим основные изменения.

1. Освоение качеств образованности и креативности — постоянных членов формулы интеллигентности, стало духовной привилегией боль­шого света — дворянской республики в Российской империи. В. А. Жу­ковский следующим образом описывал эту «республику»: «...круг людей отборных — не скажу лучших, — превосходных перед другими состоя­нием, образованностью, саном, происхождением; это республика, имеющая особенные свои законы, покорная собственному, идеальному и всякую минуту произвольно сменяемому правителю — моде, где существует общее мнение, где царствует разборчивый вкус, где раздаются все награ­ды, где происходит оценка и добродетелей, и талантов... где всякий есть в одно время и действующий, и зритель»'.

Местом локализации большого света были великосветские салоны, где обсуждались литературные новинки, занимались музицированием, ценили остроумную непринужденную речь, писали в альбомы стихи. В этих салонах в качестве равноправных гостей бывали члены импера­торской фамилии, высшие сановники, зарубежные знаменитости типа мадам де Сталь, и русская культурная элита — Н. М. Карамзин, А. С. Гри­боедов, А. С. Пушкин. Неизменная ритуализация светской жизни (балы, визиты, клубы, салоны), нерушимые этикетные нормы, «приличьем стя­нутые маски» (М. Ю. Лермонтов), предопределяли «пустоту» светского общения, на которую часто жаловались скептические современники. Вспомним пушкинское:

И даже глупости смешной

В тебе не встретишь, свет пустой.

2. Литературоцентризм — одно из проявлений самоорганизации духовной жизни, которое воплотилось в литературных обществах («Бе­седа любителей русского слова», 1811-1816; «Арзамас», 1815-1818; «Зеленая лампа», 1819-1820 и др.) и в великосветских литературных салонах. Многие хозяйки литературных салонов служили предметом поэтического поклонения и законодательницами литературного вкуса (я бы сказал — символами интеллигентности), например С. Д. Понома­рева, Е. И. Голицына, А. О. Смирнова-Россет, Е. М. Хитрово, 3. А. Вол­конская. Большой популярностью у петербургской культурной элиты пользовался салон директора Императорской публичной библиотеки и президента Академии художеств А. Н. Оленина, где басни И. А. Крылова

 

¹ Теория и история библиофильства в России: учеб. пособие / авт.-сост. В. А. Кислюк. Челябинск, 2006. С. 83.

¹ Цит. по: Тодд У. М. Литература и общество в эпоху Пушкина. СПб., 1996. С. 23.

304

Глава 3. ПОКОЛЕНИЯ ДВОРЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

3.3. ПУШКИНСКО-ГОГОЛЕВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

305

 

и главы «Истории» Н. М. Карамзина звучали раньше, чем они появлялись в печати.

3. Кодекс чести и личного достоинства культивировался в дворян­
ской среде с екатерининских времен. Особенно среди гвардейских
офицеров. В кодекс офицерской чести входили мужество, отвага, вы­
носливость, необходимые для защиты Отечества, преданность престо­
лу, чувство долга и сознание своего превосходства перед обывателем,
не умеющим обращаться с оружием. Достойным средством защиты
дворянской чести и наказания подлости считалась дуэль. Все россий­
ские монархи, начиная с Петра I, решительно осуждали кровавые по­
единки, но гордые офицеры думали иначе. Двойственно относился к
дуэли Пушкин: с одной стороны, он сокрушался, что «дико светская
вражда боится ложного стыда», а с другой — подобно А. С. Грибоедо­
ву и М. Ю. Лермонтову, подставлял свою грудь под пулю соперника.
«Нельзя не уважать дуэль; это дело благородное и трагическое», — пи­
сал К. Н. Леонтьев.

Отечественная война 1812 года и заграничный поход пробудили в сознании молодых офицеров потребность в духовном саморазвитии и чувство ответственности за судьбу Отечества. Совершенно неожи­данно дворянская честь проявилась в гражданском самоопределении, приведшем благородных декабристов на Сенатскую площадь. В пуш-кинско-гоголевском поколении интеллигентское этическое самоопреде­ление стало сочетаться с гражданским самоопределением, понятиями чести и собственного достоинства. Можно ли отнести декабристов к русской интеллигенции? Мы постараемся ответить на этот вопрос в дальнейшем.

4. Славянофильство как философско-религиозное обоснование на­ционального достоинства России красной нитью проходит через весь XIX век. Русская идея стала роковым соблазном патриотической интел­лигенции не только в столетии А. С. Хомякова и Ф. М. Достоевского, но и в XX веке, веке философов-эмигрантов и писателей-«деревенщиков». Как выяснилось, мировоззрение славянофилов тесно связано с русской святостью и книжностью, и это еще один довод в пользу внимательного рассмотрения феномена славянофильства.

5. Петр и Екатерина, монархи-просветители, чаще всего (правда, не всегда) выступали инициаторами развития книжности в России. В 1790-х годах политика власти изменилась. Екатерина ввела предвари­тельную цензуру отечественной печати и ограничила распространение иностранной литературы, а Павел I вообще запретил ввоз зарубежных изданий в Россию. Александр I отменил этот запрет и смягчил цензурные

ограничения, зато его брат Николай прославился как непреклонный борец с крамольной словесностью, утвердив в 1826 году цензурный устав, прозванный «чугунным», а в 1848-1855 году подвергнув страну «цензур­ному террору». Цензурное ведомство не бездействовало и при преемни­ках «рыцаря самодержавия». Можно сделать вывод, что пушкинско-гоголевское и последующее пореформенное поколения русской интелли­генции существовали в условиях перманентной антикнижной политики царского правительства, если не считать кратковременных послаблений в 1802-1804-м и в 1855-1865 годах.

6. Промышленная революция в области книгопечатания — яркая примета XIX века в истории книги. Технологические операции изготов­ления печатных форм, тиражирования, фальцевания и разрезания бума­ги, воспроизведения иллюстраций быстро механизировались, обеспе­чивая высокое качество и тиражи книжной продукции. Параллельно развивается искусство книги, совершенствуются иллюстрации, использу­ются многообразные титульные шрифты, виньетки, фронтисписы и т. п. В 1801-1815 годах издавалось порядка 250 изданий ежегодно, а в 1836-1855-м, несмотря на цензурные ограничения, — более 1000 названий. В общей сложности, как показывает книжная статистика, в 1801-1855 годах вышло в свет 35 тысяч изданий. Последовательная индустриализация полиграфического производства привела к тому, что ежегодный выпуск книг стал стремительно нарастать: с 1500 названий в 1856-1860 годах до 12 тысяч названий в 1896-1900-м.